Средневековая Москва

© Володихин Д. М., 2020

© «Центрполиграф», 2020

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2020

Иван Федоров и судьбы книгопечатания в Московском царстве

Не пристало мне ни пахотою, ни сеянием семян сокращать время своей жизни, потому что вместо плуга я владею искусством орудий ручного дела, а вместо хлеба должен рассеивать семена духовные по всей вселенной и всем по чину раздавать духовную эту пищу.

Иван Федоров, Москвитин

День Православной книги. Русская церковь и Российское государство на путях просвещения

В 2009 году Русская православная церковь учредила новый праздник: День православной книги. Он отмечается 1 марта по юлианскому, то есть «старому», календарю и 14 марта – по «новому».

Установленная для праздника дата связана с появлением первой российской печатной книги, имеющей точную дату издания, – «Апостола» Ивана Федорова. Книга печаталась при царе Иване IV и двух митрополитах московских, известных своей книжностью, – Макарии и Афанасии. Она вышла из типографии в 1564 году.

Каждый год на День православной книги Церковь устраивает большие торжества. По словам главы Издательского совета Русской православной церкви митрополита Калужского и Боровского Климента, этому празднику придается очень большое значение.

«В разговоре со Святейшим Патриархом Кириллом мы не раз обсуждали, – сообщает митрополит Климент в одном из своих интервью, – как поднять авторитет чтения в нашем обществе, привлечь внимание современных людей к хорошей, содержательной книге, почтить труды тех, кто веками создавал наше подлинное национальное богатство. Ответом стало решение установить празднование Дня православной книги… Причем замечу, что речь идет не только о православной книге в ее узком понимании: о Священном Писании, святоотеческих творениях, богословской и церковно-исторической литературе, но и о литературе художественной, которая учит человека, как жить, помогая ему сохранить традиции и развиваться как личности. Сегодня этот праздник уже не ограничен одним днем: в течение всего марта и апреля проходят многочисленные семинары, конференции, творческие встречи, вечера и другие культурные события. Их главная задача – дать людям, в особенности молодежи, возможность почувствовать значимость книги для каждого человека. Современный человек все больше и больше занят внешними хлопотами, а когда приходит домой, у него дома зачастую нет даже полки с книгами. Есть разные гаджеты, мобильные приспособления, телевизор, компьютер и так далее. Мобильные телефоны отнимают много времени, отвлекают от заботы о своей бессмертной душе и от чтения, которое на это настраивает. Человеку необходимо напоминать, что, забывая о книгах, он внутренне обкрадывает, обессиливает себя».

У всякой цивилизации есть «возраст» детства, «возраст» юности, зрелости, старости и дряхлости. Ни одна из них не бессмертна, хотя некоторые могут восстанавливаться на новой основе, то есть возрождаться, приняв несколько иной вид. И далеко не все из них до конца взрослеют: у некоторых развитие навек застревает в «возрасте» детства или молодости. Другие погибают от природного катаклизма или подавляются иноземными захватчиками. Цивилизации – как люди. Каждой из них, для того чтобы занять достойное место в пантеоне мирового исторического процесса, следует много трудиться, защищать и развивать себя.

Древнерусская цивилизация покидала «возраст» молодости под звон мечей, создавая собственное государство – «империю Рюриковичей». Вступая в зрелость, она приняла христианство восточного обряда, а вместе с ним богатейшую культуру, выработанную Константинопольской империей и южнославянскими царствами, – письменную, живописную, архитектурную, историческую. Плодами творчества Древнерусской цивилизации в зрелом «возрасте» стали многочисленные летописи, соборы Святой Софии в Киеве, Новгороде, Полоцке, первые школы в крупных городах, свод законов «Русская Правда», «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона, а вместе с ними – политическое могущество, единство, военная мощь…

Преклонные годы принесли Древней Руси междоусобицы и политическое раздробление; но громадная христианская община, занимавшая бескрайнее пространство от Среднего Поднепровья до Балтики, продолжала развивать богатую культуру и взошла на высоты, дотоле невиданные. Белокаменные храмы Северной Руси, поучения святителей Русской церкви, эпические сказания, утонченное искусство художественного оформления книги пополнили культурную традицию…

Однако к середине XIII века Древняя Русь утратила возможность защищать себя и погибла под ударами монголо-татар. Весь ее пестрый, лишенный единства организм разбился вдребезги, столкнувшись с монолитом Орды. Часть Руси оказалась в подчинении Орде: платила ей дань, соглашалась с тем, что хан ордынский определял, в каком уделе кто из русских князей должен править. И даже еще более разодралась она на удельные клочки в XIV веке, чем это было до Батыева нашествия… Другая часть оказалась в подчинении у литовских князей и с конца XIV столетия жила под натиском католицизма, хищно нацелившегося на Южную и Западную Русь.

Однако сохранились общие для Руси культура, вера, Церковь, этническая основа, общая династия правителей, а также воспоминания об общем историческом прошлом. Все это в совокупности создало почву, на которой поднялись первые, робкие ростки уже не Древне-, а просто Русской цивилизации – над угольями величественной старины, близ руин прекрасной древности. Они появились в области, скудной на естественные богатства, с суровыми природными условиями и слабой заселенностью.

Русская цивилизация, цивилизация-отрок, росла под лучами мистических озарений преподобного Сергия Радонежского, питаясь мудростью святителя Алексия Московского, воспринимая исихастские энергии фресок Феофана Грека и Андрея Рублева, покоряясь твердой руке Дмитрия Донского. Так миновала ее молодость – мучительная, прожитая в нищете и постоянном утеснении со стороны соседей, но озаренная светом Северной Фиваиды – чудесной вспышки иноческого энтузиазма, преобразившего духовный лик Руси.

Только во второй половине XV века, при великом князе Иване III, Русская цивилизация вступила в возраст зрелости. Оплотом ее стало единое Русское государство – Россия.

Юной России пришлось сдавать очень трудный экзамен – на способность развиваться, творить сложную, высокую культуру. Это была тяжелая, почти невыполнимая задача. Ведь Россия родилась и росла в условиях непрекращающихся войн, притом на очень слабой экономической основе. Все силы государства уходили на оборону рубежей и отвоевание старинных русских областей. Общество милитаризовалось до предела. Всякий русский дворянин, или, как говорили в ту пору, «служилый человек по отечеству», с детства научался тому, чтобы иметь готовность во всякий день вскочить в седло и отправиться в дальний поход по приказу государеву… На протяжении XVI столетия раз шесть сильный беспощадный враг ставил Россию на грань выживания, но вера, сила и отвага наших предков вытягивали страну из отчаянного положения. Москва и подмосковные села неоднократно горели, подожженные вражеской рукой. Тысячи и тысячи людей татарин угонял в полон – на работорговые рынки. Русские полки каждый год по нескольку месяцев не сходили с оборонительных рубежей. Церковь исповедовала воинов креста перед тем, как они отправлялись с неприятелем «смертную чашу пить», благословляла православное воинство на подвиг ратный, молилась об «одолении на враги».

Казалось, всё в русском обществе подчинено властному дыханию войны…

Где же тут найти силы на что-нибудь другое? Откуда выделить ресурсы для нового творческого подъема? Да есть ли люди, вполне обученные и одаренные, чтобы вывести русскую культуру из состоянии светильника, повешенного на столбе посреди военного лагеря?!

Если бы в ту пору Россия превратилась в «новую Македонию» – царство могучее, богатое сильными воинами, но в творческом плане бесплодное и зависимое от соседних народов, ее бы, очевидно, ждала бы та же судьба: распасться, создав империю и растворив собственную ничтожную культуру в высоких культурах завоеванных народов.

Слава богу, этого не произошло.

Россия жила бедно. Однако у нее нашлись и силы, и средства, и люди для создания высочайших образцов литературы, искусства. Именно в ту пору творил иконописец Дионисий, воздвигались величественный Успенский собор в Кремле, чудесный храм Вознесения в Коломенском, затейливый собор Василия Блаженного; именно тогда появились на свет «исторические энциклопедии» XVI столетия – колоссальные летописные своды; именно тогда создана была «Повесть о житии Петра и Февронии Муромских» – интеллектуальный бестселлер русского Средневековья; именно тогда Москва дала в своих «судебниках» общее право и общую справедливость для всей Руси.

Книгопечатание явилось чрезвычайно важным шагом в том же направлении. Страна жаждала духовного просвещения. Запад – включая и славянские народы – обзавелся первоклассным инструментом для просветительской работы. Русская цивилизация не могла остаться в стороне, ей требовался такой же инструмент духовного обогащения. Особенно учитывая, что русский воин постепенно уходил все дальше на восток, а за воином шел священник, от которого требовалась миссионерская работа на землях, по сию пору либо отрицавших веру Христову либо вовсе не знавших ее…

Итак, Россия, развиваясь за пределы абсолютной милитаризации, нуждалась в собственном книгопечатании; но оно всегда было исключительно дорогим, технологически сложным и высокоинтеллектуальным производством. Поэтому оно не стало частным делом ученого московского дьякона Ивана Федорова, знаменитого первопечатника. Потребовалось совокупное усилие Российского государства и Русской церкви, чтобы решить эту сложную задачу. Государство в лице Ивана IV осознало необходимость принять на себя этот труд, проявило волю и нашло материальные средства. Церковь же отыскала грамотных, энергичных исполнителей и дала полное свое одобрение началу книгопечатания в стране.

Введение книгопечатания в России было великим актом просвещения. С самых первых его шагов, с младенчества, Русская церковь, включая высших ее иерархов, выдающихся книжников XVI столетия, была добрым другом и щедрым покровителем книгопечатания, никогда не проявляя к нему враждебности. Да и странно было бы вредить плоду собственных усилий!

Для наших времен, наверное, это парадокс, но правда такова: в Московском царстве Церковь являлась главным просветителем народа, притом просветителем искусным и деятельным. Львиная доля титанических усилий, направленных к установлению печатного дела в России, сделана русским духовенством, и, следовательно, в том, что на Русской земле укоренилось книгопечатание, в очень значительной степени заслуга Церкви.

Вот почему столь важны Иван Федоров, вышедший из руки Церкви, и все его дело, для русского духовенства – поистине родное. Вот почему День православной книги прочно связан с зарею книгопечатания в нашей стране.

Глава 1
Начало кириллического книгопечатания в Восточной и Южной Европе

Русское книгопечатание начиналось не в Москве и не при Иване Федорове. Оно имеет длительную предысторию.

Хорошо известно, что книгопечатание пришло в Европу через Иоганна Гутенберга в середине XV столетия. Довольно быстро появилась славянская ветвь типографской деятельности, очень скоро давшая отросток кириллического, то есть восточнославянского, книгопечатания. Уже в начале 1490-х годов немец Швайпольт Фиоль открыл в Кракове типографию, работавшую с кириллическими шрифтами. Первыми его изданиями были литургические книги – «Октоих» и «Часослов» (обе 1491). В то время в состав Польско-Литовского государства входили обширные русские земли (вся территория современной Белоруссии, треть или более того территории современной Украины, несколько областей современной России), традиционно, на протяжении многих веков, населенные православными жителями. Они нуждались в кириллической богослужебной литературе, и Швайпольт Фиоль, видя, что, удовлетворяя эту потребность, можно обогатиться, решил с помощью своей печатни насытить православные общины наиболее востребованными книгами. В середине 1490-х годов некий иеромонах Макарий открыл печатное кириллическое производство в столице Черногории – Цетинье. Он проходил обучение у итальянцев, в Венеции – одной из главных цитаделей раннего европейского книгопечатания. Факты выхода кириллических книг множились, и, естественно, в конечном итоге первые типографии появились и на Руси.

Однако словосочетание «на Руси» в те времена (конец XV – начало XVI столетия) еще не значило «в России». Громадная Литовская Русь, то есть ожерелье городов и областей, когда-то являвшихся частью единого Древнерусского государства, а впоследствии оказавшихся под властью Великого княжества Литовского^[1], находилась за пределами России, или, как порой называли нашу страну, Московского государства. Так, например, Полоцк – крупный русский торговый город, центр древнего княжения, обладавший к тому же высокой культурой, – с XIV века являлся частью Великого княжества Литовского. Именно этот город сказал веское слово в устроении русского книгопечатания.

Уроженец Полоцка Франциск Скорина стал звездой первой величины на небосклоне восточнославянской культуры и русского просвещения. Он говорил о себе, что рожден «в русском языке», или, иначе, в русском народе. В ту пору этногенез русских и белорусов шел относительно медленными темпами, а этногенез украинцев фактически по-настоящему еще не начался. Политическая культура различалась уже заметно, православная вера была общей, быт имел еще не столь уж много различий, а относительно языка, на котором говорил Скорина и его единоплеменники, ведутся споры. Его называют то «старобелорусским», то «западнорусским», поляки же просто именовали его «русский язык». В XVI веке именно его чаще всего использовали на территории Великого княжества Литовского как государственный, в том числе и в делопроизводстве (позднее его вытеснит польский). Этот язык гораздо ближе к русскому, чем польскому. Более того, он гораздо яснее для современного русского, чем современный белорусский. А жителями России первой половины XVI века он воспринимался фактически как вариация их собственной речи – с незначительными особенностями. Воспринимался он по обе стороны «литовского рубежа» легко и просто, без проблем. Пройдут века, прежде чем различие станет по-настоящему серьезным, ощутимым…

Именно западнорусский язык Франциск Скорина использовал, когда затеял кириллическое книгопечатание. Однако в практической деятельности он дополнял им церковнославянский, получая необычную, но вполне понятную для современников смесь.

Скорина много обучался в европейских высших учебных заведениях и получил ученую степень доктора медицины Падуанского университета. Затем он открыл типографию в Праге и выпустил там первую кириллическую Псалтырь (1517). Белорусские историки культуры порой говорят, что белорусское книгопечатание начиналось в Праге, в 1517 году… Позднее он начнет печатать собственный перевод Библии (23 библейские книги) с обилием гравюр. Перенеся свою деятельность в Вильно^[2] (столицу Великого княжества Литовского), Франциск Скорина издал первый кириллический «Апостол» (1525) и дорожный справочник. Вильно, необходимо подчеркнуть, для середины и даже для второй половины XVI века оставался оплотом восточнославянской культуры. Словами белорусского историка Ю. А. Лабынцева, «…город был в большей степени центром белорусской культуры, чем какой-либо иной… Вильно XVI столетия для белорусской культуры был такой же столицей, как Киев для всей древнерусской»^[3].

Значение Франциска Скорины для славянского книгопечатания громадно и неоспоримо. Кем он был в вероисповедном смысле, сказать сложно. В России его вос принимали как католика, католики называли Скорину «еретиком-гуситом», но город его происхождения, Полоцк, с полным на то основанием слыл преимущественно православным, и, весьма вероятно, Скорина сохранил православное вероисповедание, несмотря на «шатания в вере». Истинен может быть любой из трех вариантов… Важно подчеркнуть: книги Скорины по преимуществу использовали православные люди.

В Полоцке ныне проспект и одна из центральных площадей названы его именем.

Своеобразным продолжателем Скорины стал Симон Будный. Его-то вероисповедание как раз никакого секрета не составляет, он являлся активным протестантским проповедником, и русско-литовский магнат князь Николай Радзивилл Черный, великий покровитель протестантизма в Литовской Руси, оказал помощь и ему. Симон Будный устроил на средства патрона кириллическую типографию в Несвиже и там издал протестантский «Катехизис» (1562). Тот же Ю. А. Лабынцев совершенно справедливо замечает о Симоне Будном, что этого «искателя истины», который сначала был кальвинистом, потом «арианином и антитринитарием», ни в коем случае «…нельзя считать хотя бы временным союзником православных книжников»^[4].

Будному вторили и иные типографы протестантского направления^[5].

В то же самое время и несколько позднее в Литовской Руси широко распространилось книгопечатание, духовно подчиненное разным направлениям протестантизма, в том числе радикальным, например кальвинизму. Среди таких радикалов оказался, например, видный печатник Василий Николаевич Тяпинский-Омельянович.

Приходится констатировать, что в середине XVI века книгопечатание на пространствах Литовской Руси уклонилось, как говаривали тогда подданные российских государей, в «мудрование прескверных лютор».

Россия XVI столетия ни протестантского, ни католического книгопечатания не знала, да и знать не могла.

Глава 2
Анонимное книгопечатание в России

Начало книгопечатания в России относится к 1550-м годам, ко времени правления царя Ивана IV Грозного. Исток русского типографского производства погружен в густой исторический туман. Его окутывает непроницаемое – при нынешнем состоянии исторических источников – облако тайны. На один известный, твердо установленный факт приходится с десяток теорий, а скорее гипотез, предположений, основательных и беспочвенных.

Во всяком случае, точно известно, что первая российская типография появилась до Ивана Федорова. Невозможно исключить, что он был ее сотрудником, но имя его, как, впрочем, и имя какого-либо другого русского первопечатника того времени, трудно связать с изданиями, выходившими в свет из ворот изначальной типографии. Они анонимны, то есть не имеют выходных данных, а потому из них нельзя почерпнуть сведения о местонахождении ранней печатни, имени ее руководителя и времени основания типографии.

Итак, скудные известия о том, как начиналось книгопечатание в Московском государстве, можно извлечь лишь из трех основных источников.

Это, во-первых, терминология русского печатного дела, хорошо известная от тех времен, когда оно уже устоялось и породило солидный архив делопроизводственных бумаг, то есть документов, связанных с повседневными нуждами производственных процессов и распространения печатной продукции. Значительная часть названной терминологии, за редкими исключениями, уходит корнями в лексику итальянских полиграфистов. Названия профессиональных специальностей и деталей печатного станка имеют несомненное, ярко выраженное итальянское происхождение. Например, печатник – «тередорщик» (от итальянского «teratore»). И даже название самого типографского производства («штаньба») находит аналог в итальянском языке: «stampa». Между тем в Литовской Руси печатня именовалась «друкарня», а ее работник – «друкарь». У этих слов не итальянские, а немецкие корни.

Таким образом, учителями российских печатников, скорее всего, были заезжие итальянские мастера. Тут нет ничего необычного: в Московском государстве итальянцев («фрягов» или «фрязей», как тогда говорили) частенько нанимали на работу. Со времен великого князя Ивана III они служили при дворе московских государей литейщиками, чеканщиками монет, зодчими («муролями», по терминологии того времени), военными инженерами («розмыслами»), были отлично известны по делам торговым и дипломатическим. Северная Италия издревле поддерживала связи с Московской Русью, и эти контакты были взаимовыгодными. Во всяком случае, «фряги», желающие получать высокое жалованье от государей московских, не переводились. Обучение книгопечатанию, с этой точки зрения, – всего лишь один из аспектов многосторонней, многоплановой передачи технологических знаний московским умельцам. Твердо известно, что даже в начале правления царя Михаила Федоровича на Московском печатном дворе работал некий италь янец – «печатный мастер Иван Фрязин».

Или же, как вариант, сами российские первопечатники когда-то проходили профессиональное обучение в одном из городов Северной Италии. Возможно, у венецианцев, которые наладили книгопечатание очень рано и уже обучали так или иначе полиграфистов, работавших с кириллической книгой. С 1510 года, следует подчеркнуть, в Венеции печатаются кириллические книги для балканских славян, прежде всего церковные, приспособленные для нужд православия. И заведуют производством также славяне – сербы, в частности, крупнейший издатель Божидар Вукович.

В самом факте обучения за границей нет ничего необычного: между Русью (как Литовской, так и Московской) и странами Западной Европы на тот момент не существовало никакого «железного занавеса». Да и в русских источниках есть беглое упоминание того, что как минимум Иван Федоров и его товарищ Петр Мстиславец «искус прияста от… фряг».

«Фряжская» терминология печатного дела почти полностью исключает иные версии происхождения печатного дела в России – от датчан, от немцев, от поляков, – высказывавшиеся в разное время. Так, например, по страницам популярной литературы, да и по просторам Интернета гуляет расхожая байка, что учителем русских печатников, в том числе, возможно, и Ивана Федорова, является датский мастер Ганс Миссенгейм. Но аристократ Миссенгейм не был печатником и не ездил в Россию. Уж точно он не мог ничему научить московских мастеров, поскольку сама миссия его в Москву, очевидно, была отклонена на стадии планов: датский король Христиан III направлял Ивану Грозному целую группу… нет, не типографов, а протестантских миссионеров во главе с Миссенгеймом, деятельность которых в русской столице по тем временам представляется делом в принципе невозможным. Иван IV искал способы вытолкнуть протестантов из соседствующей Литвы и построже осудить русских протестантствующих еретиков, что уж тут своих-то протестантов заводить?!

Вторым важным источником по истории раннего книгопечатания в России является так называемый Тотемский летописец, или, иначе, «Русский летописец» из Тотьмы. Краткое, но весьма ценное известие из него опубликовал академик М. Н. Тихомиров: «1553. Начатся печатание книг в Москве, при митрополите московском Макарии»^[6].

Наконец, третий и самый важный источник по истории судеб русских первопечатников и их дела – «Сказание известно о воображении книг печатного дела и о его пресечении». В нем сконцентрированы сведения, изложенные в послесловии к печатному «Апостолу» Ивана Федорова (1564 года), с некоторыми интересными добавлениями. Послесловие излагает, пусть и весьма кратко, историю рождения первой российской типографии, а «Сказание», полностью приводя это повествование, дополняет его ссылками на устные рассказы неких знатоков, возможно очевидцев. Таким образом, два памятника фактически сливаются в единый источник.

Итак, источник этот сообщает, что первый русский царь Иван IV проявил в этом благом начинании инициативу. Сам Господь Бог, по мнению средневековых русских книжников, вложил в царский ум мысль «произвести… от письменных книг печатные книги» с целью духовного просвещения. С опытом кириллического книгопечатания в Москве были хорошо знакомы, поэтому речь шла о том, чтобы воспроизвести этот опыт в Москве: «Благоверный царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси и повеле святая книги на торжищах куповати и в святых церквах полагати псалтыри, и евангелии, и апостолы, и прочая святыя книги. В них же мали обретошася потребни, прочии же вси растлени от преписующих ненаученых сущих и неискусных в разуме, овоже и неисправлением пищущих. И сие доиде и царю в слух, он же начат помышляти, како бы изложити печатныя книги, якоже в грекех, и в Венецыи, и во Фригии, и в прочих языцех, дабы впредь святыя книги изложилися праведно…» Или в ином месте: «Тако бы во всей России царствующем граде Москве учинити, яко же в грецехи в Виниции и во Фригии и в прочих языцех».

Царь получил поддержку и благословение митрополита Макария, занимавшего тогда московскую кафедру, то есть возглавлявшего Русскую церковь и слывшего одним из величайших книжников своей эпохи. По словам историка М. Н. Тихомирова, «…летописец не случайно связывает начало книгопечатания в Москве с Макарием. В деятельности этого митрополита особенно заметны стремление к централизации и унификации церковной деятельности, решительная борьба с местными церковными традициями, выходящими за пределы московской церковной практики. Его инициативе принадлежат соборы, канонизировавшие русских святых, ему принадлежит создание великих Четьих-Миней, включивших в свой состав основные церковные сочинения, жития, поучения, слова, признанные Русской церковью»^[7].

С этого момента Церковь и государство общими усилиями поднимали в России дело книгопечатания. И почти на каждую книгу (за редкими исключениями), выходившую в Москве с середины XVI века по конец XVII, глава Церкви давал благословение. Притом благословение это получали только те печатные издания, которые прошли неформальный (порой очень придирчивый) церковный контроль, были вычитаны и выправлены учеными представителями духовенства. А править иногда приходилось многое…

Прежде всего отыскали мастеров: Ивана Федорова сына – дьякона церкви Николы Гостунского, стоявшей в Московском Кремле, и его «клеврета» (помощника) Петра Тимофеева сына Мстиславца, которые, как уже говорилось выше, переняли ремесло от итальянцев. Стоит уточнить: Федоров и Тимофеев – вовсе не фамилии, это всего лишь патронимы, то есть почтительное упоминание имени отца. В сущности, Иван Федоров был Иваном Федоровичем, а Петр Тимофеев Мстиславец – Петром Тимофеевичем, приехавшим из города Мстиславля, расположенного на землях Литовской Руси. Что же касается происхождения его старшего товарища, то оно раскрывается в послесловии к Псалтыри, отпечатанной в Заблудове (на территории Литовской Руси) гораздо позднее, уже в 1570-м. Здесь первопечатник Ивана Грозного называет себя «Иван Федорович Москвитин». Иначе говоря, он родился в Московском государстве – России.

Затем началось строительство особой палаты для книгопечатного дела и обеспечение ее всем необходимым: «И тако повелением благочестиваго царя и великаго князя Ивана Васильевича всея Русии и благословением преосвященнаго Макария митрополита начаша изыскивати мастерства печатных книг в лето 61-е осмыя тысящи. В 30-е лето государьства его благоверный же царь повеле устроити дом от своея царская казны, иде же печатному делу строитися. И нещадно даяше от своих царских сокровищ делателем Николы чюдотворца Гостунского диакону Ивану Федорову да Петру Тимофееву Мстиславцу на составление печатному делу и к их упокоению дондеже и на совершение дело их изыде».

Дата, приведенная, как было в обычае до Петра I, от Сотворения мира, при переводе в современное летосчисление (от Рождества Христова) дает противоречивую картину. 7061 год от Сотворения мира выпадает на последние четыре месяца 1552-го или же на первые восемь месяцев 1553 года. А 30-й год правления Ивана IV – это 1563-й. Похоже на то, что составители источника слили в одно событие два разных факта, и на этом ниже придется остановиться особо.

Далее читаем: «И первое начата печатати сия святыя книги деяния апостольска и послания соборная и святаго апостола Павла послания в лето 7071 априля в 19 на память преподобнаго отца Иоана Палеврета, сиречь ветхия лавры, совершени же быша в лето 7072 марта в 1 день, при архиепископе Афанасие митрополите всея Росия в первое лето святительства его в славу всемогущия и живоначалныя троица отца и сына и святаго духа. Аминь». Здесь две даты прочитываются без проблем: 19 апреля 7071 года от Сотворения мира выпадает на 1563 год, а 1 марта 7072 года – на 1564-й. До того времени, когда вышла первая книга Московского печатного двора, митрополит Макарий, один из зачинателей книгопечатания, не дожил. На московской кафедре его сменил митрополит Афанасий, бывший царский духовник.

А теперь стоит вернуться к 1553 году – эта дата вовсе не представляет собой какого-то «фальстарта», ошибки или заблуждения. Составитель «Сказания» проговаривается: прежде создания царско-митрополичьей «штаньбы» некие печатники (автор в недоумении: то ли те же Иван Федоров и Петр Тимофеев Мстиславец, то ли еще кто-то, ему неведомо) «малыми… и неискусными начертаниями печатываху книги», а потом два царевых избранника получили науку «от фряг» и сделались в своем деле совершенны.

И действительно, как уже говорилось выше, до Московского печатного двора где-то в России существовала иная типография.

О месторасположении первого здания Московского печатного двора сообщает немец-опричник Генрих Штаден, служивший тогда Ивану IV. По его словам, Печатный двор стоял неподалеку от Никольских ворот Кремля: «Затем идут другие, Никольские ворота из Кремля в город. Городские и кремлевские стены выстроены все из красного обожженного кирпича и по всему кругу снабжены бойницами. Ворота эти двойные. Во рву под стенами находились львы: их прислала великому князю английская королева. У этих же ворот стоял слон, прибывший из Аравии. Дальше общий судный двор, или Земский двор, и цейхгауз; за ним друкарня, или Печатный двор».

А вот где располагалась печатня, предшествовавшая этому знаменитому предприятию, определить невозможно.

Подавляющее большинство специалистов являются сторонниками того, что первая российская печатня находилась в Москве. Некоторые исследователи связывают ее устроение с политической и просветительской деятельностью большого вельможи Алексея Адашева и особенно его соратника, священника Сильвестра (имевшего на протяжении многих лет сильное влияние на царя Ивана IV). Называют в связи с появлением печатного дела в России также сына Сильвестра, книжника Анфима. Иные историки «размещают» древнейшую печатню на митрополичьем дворе или при кремлевском храме Николы Гостунского. Но все это теории, их ни доказать с подобающей твердостью, ни отвергнуть вчистую невозможно.