Пролог
Колдун чувствовал приближение смерти. Ему достаточно было кинуть один взгляд на обреченного человека, чтобы понять – он не жилец. В этом заключалась его сила… И в этом таилась его слабость. Обладать знанием, недоступным другим, великая честь, но и наказание.
Сейчас колдун чувствовал приближение своей смерти. Он не мог точно сказать, когда она наступит. Через минуту или через час. Он знал одно – смерть близка и прячется где-то в темноте.
Его окружала именно она. Тьма. Но не абсолютная. Белел снег, в небольшом отдалении горели окна домов. Колдун решил: у него еще есть время и он умрет не сейчас.
Это радовало. Но не потому, что он боялся. Просто ему требовалось время, чтобы успеть передать свой ДАР.
Колдуна окликнули. Он обернулся. Знакомый силуэт. И энергетика. Человек взвинчен, несчастен, одинок… Зол! Но не столько на него, сколько на весь мир и свою судьбу. Поэтому его бояться не стоит…
Так подумал колдун, шагнув к окликнувшему его человеку.
Но стоило ему приблизиться, как тот выхватил из-за спины нож с длинным лезвием и изо всей силы вонзил его в грудь колдуна.
Сдавленно вскрикнув, тот упал на снег. В небе громко каркнул ворон. Сидящий на мусорном баке дворовый кот зашипел.
Это были последние звуки извне, которые он услышал. Потом все потонуло в сумасшедшем буханье готового остановиться сердца. Собрав последние силы, колдун заставил его биться медленнее. Ему нельзя было умирать, пока он не передаст свой ДАР…
Часть первая
Глава 1
Нина Водянова отмечала день своего рождения раз в четыре года. А все потому, что родилась двадцать девятого февраля. И, как ни странно, в этом виновата наследственность. Мама, бабушка и прабабушка Нины также появились на свет двадцать девятого февраля. Возможно, остальные предки женского пола тоже, но о них младшая Водянова ничего не знала. Ее бабка в своих рассказах о прошлом семьи доходила только до своей матушки. И та, по ее словам, не отмечала день рождения вовсе. А вот бабушка Нины раз в четыре года все же устраивала застолье. Но в не високосные годы просила себя не беспокоить. То есть принимала устные поздравления или открытки в качестве альтернативы, но если ей пытались преподнести что-то ценное, не брала и говорила, что не будет справлять свой день рождения. А вот ее дочь, Нинина мама, Дарья, обожала праздники. Все без исключения, будь то гражданские или церковные. Но больше всего любила именно день своего рождения. А так как формально он бывал лишь раз в четыре года, Дарья каждое двадцать девятое число любого месяца старалась отметить. По крайней мере, сколько себя Нина помнила, мать всегда так делала…
Дарья вообще очень любила веселье. Если просто кто-то в гости заходил, она сразу собирала на стол, доставала бутылочку. Она не была алкоголичкой. Неделями не употребляла спиртное совсем. Но если компания собиралась, то она уходила в суточный загул, водку пила, как воду, «лакировала» ее шампанским. В кураже пела, плясала, хулиганила по малости. Дарья и с отцом своей дочери из-за этого развелась. Тот был серьезным, правильным, стремящимся заработать для семьи. Почти все время проводил в командировках. И когда приезжал, а дома заставал гульбу или ее последствия, сразу уходил в себя и ни с кем не разговаривал, даже с маленькой дочерью. Как будто она тоже была виновата в том, что ее мать не грустила в отсутствие главы семьи…
И та на самом деле не грустила! Как и Ниночка. Муж Дарьи был на пятнадцать лет ее старше. Зануда, трезвенник и приверженец здорового питания. Когда он бывал дома, жена с дочерью вынуждены были питаться, как он, кашами и овощными супами. Если же они изъявляли желание съесть что-то острое, жареное или, не дай бог, мясное, глава семьи пускался в такие нравоучения, что весь аппетит пропадал. Для Нины и ее матери было большой радостью то, что он редко бывал дома. Когда задерживался на неделю-две, Дарья втихаря покупала курицу-гриль, и они с дочкой поедали ее на улице (в квартире нельзя, папа унюхает запах). Садились на лавочке в сквере, разворачивали нагревшуюся фольгу и начинали рвать румяную тушку на части. То, что оставалось, скармливали бездомным собакам.
Нина не любила папу, как и ее мама своего. И в этом тоже была виновата наследственность. Все женщины их рода не любили своих отцов. Мужей, впрочем, тоже. Ни мать, ни бабушка не были счастливы в браке. Прабабка тоже рассталась с супругом спустя пару лет после свадьбы и больше замуж не вышла. А вот Нинина мама сделала попытку устроить свою судьбу еще раз. Но со вторым мужем развелась быстрее, чем с первым. Он оказался запойным алкоголиком. Уж до чего Дарья любила застолья с выпивкой, а за мужем не могла угнаться. Да и не хотела!
Сейчас из всех представительниц рода были живы только Нина и ее матушка. Дарья уехала из Москвы в деревню, завела хозяйство. Прабабка умерла давным-давно, а бабушка несколько лет назад, когда Нина еще в институте училась.
Теперь Нина работала в картинной галерее «Эстет». Получала мало, но если б ее уволили, расстроилась бы невероятно. Ей очень нравилась ее работа. Вот только одно не устраивало, что коллектив галереи состоит из трех человек: хозяйки и двух служащих – Нины и Дэна. Хозяйка двадцать лет до этого служила заведующей столовой. Но всегда считала, что оказалась не на своем месте. Мечтала о работе творческой. И когда ее супруг выбился в миллионеры, упросила его купить ей галерею. Тот не отказал, но потребовал взять на работу своего сына от первого брака. Так Дэн стал искусствоведом (имея специальность маляра-штукатура), а его мачеха – галеристкой. Нина с трудом находила с ними общий язык. Но все же ей удавалось не конфликтовать, а вот подружиться не получалось. А ведь так здорово, когда люди, проводящие вместе по восемь часов в день, относятся друг к другу с симпатией. И не только на службе общаются, но и вне ее. Ходят вместе обедать, праздники отмечают. Будь штат немного побольше, Нина, скорее всего, нашла бы среди коллег человека, с которым можно подружиться или хотя бы завести приятельские отношения. Но хозяйка и ее пасынок не располагали к себе, и Нина общалась с ними только по рабочим моментам. Да и это случалось нечасто, потому что эти двое так были заняты руганью друг с другом, что на все остальное у них времени не хватало. Нина на начальном этапе пробовала как-то их примирить, но поняла: если Дэн с мачехой перестанут грызться, то попытаются что-то делать и распугают и без того малочисленных клиентов, и оставила свои попытки.
В «Эстете» Нина проработала два года. До этого она занималась совсем другим делом. По окончании первого института устроилась в небольшую фирму экономистом. Получала прилично, и коллектив ей нравился, а вот сама работа нет. Нина еще в вузе поняла, что выбрала не ту профессию, но бросить институт не решилась. Поэтому на искусствоведа она пошла учиться после того, как получила диплом экономиста. Выбрала заочное отделение, занималась с удовольствием, диплом защитила на «отлично». Получив его, сразу стала искать новую работу. И спустя месяц была принята в картинную галерею бывшей заведующей столовой. Тогда Нина думала, что это лишь на первое время. И, как только наберется немного опыта, уйдет в другую галерею. Но оказалось, что найти хорошее место крайне сложно, особенно не имея знакомств.
Вот и прозябала Нина в «Эстете». Терпела сумасбродную начальницу, совершенно не разбирающуюся в искусстве, и ее темного пасынка. И еще то, что из галереи вынуждена была уходить самой последней, запирать ее, ставить на сигнализацию. Хозяйка обычно покидала свой «пост» днем часа в два или три. Дэн линял в лучшем случае через час. Без них Нине работалось спокойнее. Но все же это несправедливо, вкалывать за двоих, получая при этом, как Дэн. К тому же иногда требовалось сорваться пораньше, а подменить ее было некому. Но сегодня Нина с утра сообщила начальнице о том, что ей нужно уйти за три часа до окончания рабочего дня. Наврала про поход к зубному. Та вынуждена была ее отпустить.
На самом же деле Нина отправилась на прием к белой колдунье. Ее звали Ванда, и она снимала венец безбрачия.
Обратиться к ней Нина решила неожиданно для самой себя. Просматривала газету с объявлениями (хотела купить диван б/у) и наткнулась на рекламу салона колдуньи Ванды. Ее сопровождала фотография. На ней была изображена колоритная женщина среднего возраста. Ее лицо очень располагало к себе. Обычно колдуны и колдуньи, что рекламировали себя в газетах, выглядели очень сомнительно. Их не обезображенные интеллектом, лишенные загадки и признаков породы лица скрывали либо капюшоны, либо туман, либо потусторонний свет. И от этих фотографий сразу веяло фальшью. А снимок Ванды внушал доверие. На нем колдунья просто смотрела в объектив. По-доброму. И без всякого позерства. И в руках был не шар магический или четки, а веточка какого-то растения. Ванда в своем рекламном объявлении утверждала, что может снять венец безбрачия, а также порчу и наговор.
Нина решила ей позвонить. Просто так. Ей давно казалось, что на ней либо наговор, либо порча, либо венец безбрачия. А иначе как объяснить тот факт, что она в свои неполные тридцать до сих пор не замужем? И ладно бы страшненькой была или чересчур скромной. Так нет! Нина выглядела великолепно и никогда не робела перед мужчинами. В этом она пошла в мать и в бабку, та даже в возрасте семидесяти лет оставалась красавицей.
У всех женщин рода Водяновых были темные кудрявые волосы и светлые глаза. У Нины зеленые, как у бабки. А вот у Дарьи голубые, прозрачные, словно хрусталь. Скольких мужчин она своими очами с ума свела! И телом была приятна, дородна, но не толста. Грудь, бедра, все налитое, а талия тонкая, гибкая. Нина имела такую же фигуру. Одежду сорок восьмого размера носила, в талии ее приходилось либо ушивать, либо ремнем подхватывать. От Нининой внешности мужчины приходили в восторг. Тот же Дэн на нее засматривался все два года, что они работали. Но ни разу не попытался ее на свидание пригласить (к огромному ее счастью), а все потому, что робел. Как и все остальные!
Нине еще мать говорила, что мужчины боятся красивых женщин. Особенно с виду неприступных. Она сама такой была в молодости. Вот и вышла замуж в двадцать семь лет, да не по любви, а по расчету. Но с возрастом изменилась, попроще стала. И мужчины к ней потянулись. Да только все не те…
Нине тоже оказывали внимание лишь неподходящие мужики. Как правило, женатые. Или до такой степени самовлюбленные, что от них ее тошнило. За одного такого Нина чуть в двадцать четыре года замуж не вышла. Но свадьба сорвалась. Причем не по ее вине. Жених решил, что вести под венец надо не безалаберную красавицу с тонкой душевной организацией, а женщину земную, домовитую. И чтоб была не так хороша, как он сам. Дабы не затмевала!
Об этом своем несостоявшемся браке Нина рассказала Ванде. Та, кстати сказать, в жизни оказалась такой же, как на фото, располагающей к себе женщиной славянского типа. Вокруг головы коса русая. Глаза серые, спокойные. Лицо широкое, румяное. А в квартире, где клиентов принимала, везде иконы, свечи церковные.
– Венец безбрачия на тебе, девонька, – заявила Ванда, едва посмотрев на Нину. – Чувствую я его, точно глазом вижу. Вот тут он… – И провела над ее головой ладонью. – Холодно затылку стало?
Нина на самом деле ощутила прохладное покалывание в затылочной области. Но решила, что из открытой форточки подуло.
– Наследственное это, – продолжала Ванда.
– Но все мои предки вступали в брак, – запротестовала Нина.
– Вот только никто не был в нем счастлив.
– С этим я согласна, однако формально…
Ванда не дала клиентке договорить. Шикнула на нее и начала карты Таро раскидывать.
– Вы еще и гадаете? – удивилась Нина.
– Посмотрю, что тебя в будущем ждет. Если никаких изменений к лучшему, венец снимать будем…
Пока Ванда раскладывала карты, Нина скучающе смотрела по сторонам. Она как-то вдруг разочаровалась в колдунье и теперь ругала себя за этот визит. И очень жалела денег. Лучше бы на три тысячи, что она заплатила Ванде, себе духи купила.
– Не жалей денег, девонька, – услышала Нина голос колдуньи и вздрогнула. Неужели Ванда ее мысли прочла? – Разве твое счастье не стоит жалких ста долларов? А оно, судя по картам, так далеко от тебя, что может и не наступить…
Нина сразу все внимание обратила на карты. И первое, что увидела: смерть с косой.
– Ой, что это? – с ужасом спросила Нина, ткнув пальцем в страшную карту. – Смерть моя?
– Нет. Эта карта хоть является символом исхода, конца, потери, но означает лишь то, что тебя, девонька, ждут большие перемены. И вот теперь только от тебя зависит, к лучшему они или к худшему. Не снимем порчу с тебя – плохо кончишь. Снимем – счастливой станешь.
– На мне еще и порча?
– И она, девонька. Вся аура твоя пробита. Тут и наследственное, и приобретенное… – Ванда так тяжко вздохнула, что Нине стало страшно.
– Так чего мы ждем? – выпалила она. – Приступайте!
Колдунья согласно кивнула и начала приготовления к обряду.
Нина была погружена в собственные переживания, поэтому не следила за действиями Ванды. Заметила лишь, что та расставила церковные свечи не где придется, а в определенных местах. Точно заключила Нину в пентаграмму. Наверное, так оно и было.
После этого колдунья взяла какую-то чашку и стала ходить вокруг Нины, что-то приговаривая и брызгая на нее водой. Девушка прислушивалась к своим ощущениям. Ждала какой-то реакции. Холода в затылке. Или наоборот – жара. Не удивилась бы и головокружению, тошноте. Но она во время обряда ощущала себя абсолютно нормально. И это было странно.
– А что я почувствую, когда процесс пойдет? – не сдержавшись, спросила она.
Ванда довольно грубо закрыла ей рот ладонью.
– Говорить нельзя! – строго цыкнула она. И снова начала свою ворожбу.
Нина затихла. Постаралась расслабиться. Под бормотание Ванды она едва не уснула, как вдруг…
Голову будто сжало металлическим обручем. Нина испуганно распахнула глаза. В поле зрения попало пламя свечи. И оно оказалось не таким, как ранее. Не ровным, желто-красным, а сине-серым, рваным, агрессивным. Пламя извивалось, стрелялось и щелкало. И пахло от него как-то странно… Серой, что ли?
Нина помнила, что говорить нельзя, но все же не смогла смолчать:
– Мне больно…
– Все, все, девонька, – услышала она нервный голос Ванды. – Закончили мы…
Когда колдунья прекратила свои манипуляции, Нина все равно ощущала дискомфорт. Голова уже не болела, но виски ломило. И пламя свечи по-прежнему вело себя агрессивно. Оно не бесновалось, как раньше, но шипело и подрагивало, как готовый броситься в атаку зверек.
– Все? – не поверила Нина. – Обряд завершен?
– Все! – заявила Ванда. – Иди домой!
– Но у меня вот тут… – Водянова приложила пальцы к вискам. – Вот тут ломит. И затылок тяжелый.
– Это нормально. Там у тебя венец безбрачия был. Сейчас его нет, но боль осталась… Фантомная…
Она говорила неубедительно. И как-то чересчур нервно себя вела. Нина не стала дальше пытать колдунью и попросила воды. Пить хотелось невыносимо!
Ванда принесла ей не просто воду, а травяной настой. Сказала, что он хорошо успокаивает и снимает головные боли. Нина выпила его. Но ни успокоения, ни облегчения не испытала.
– Домой иди, девонька, – велела Ванда. – Дома и стены помогают. Полежишь, отдохнешь, встанешь как новенькая…
– Да, пойду, пожалуй… – Но, сделав несколько шагов к выходу, она остановилась и спросила у колдуньи: – А свечи всегда себя так ведут? – Нина только сейчас заметила, что свечи из хищных монстров превратились в мертвецов. Недавно их пламя бесновалось, а сейчас потухло. Сами же восковые карандашики скукожились и почернели.
– По-разному бывает, – ответила Ванда, подтолкнув Нину к двери. Наверняка ее ждал новый клиент. – И так тоже… Если порча сильная.
И выпроводила Нину за порог.
Голова продолжала болеть. Пришлось зайти в аптеку, купить сильного обезболивающего и бутылочку воды. Выпив таблетку, Нина немного посидела на диванчике. А когда почувствовала облегчение, вышла из аптеки и направилась к кондитерской, чтобы купить тортик. Сегодня ведь было двадцать восьмое февраля, и Нина собиралась отпраздновать свой день рождения!
Приобретя шикарнейшее кондитерское изделие из безе и взбитых сливок, Водянова поехала домой. Пока тряслась в метро, вспоминала обряд снятия порчи, и ей становилось не по себе. Она не очень верила во всякие паранормальные штучки. Мать с детства ей внушала, что нет ни Деда Мороза, ни колдунов, ни экстрасенсов, ни инопланетян. Мир существует по четким законам физики, химии и прочих наук. А если бабушка пытается доказать обратное, не верь ей. Она темная женщина, деревенская и мало что в жизни понимает. В Бога, к слову сказать, матушка тоже не верила (но отмечать Пасху и Рождество ей это не мешало). И дочь свою не хотела крестить. Но бабка втихаря отвела девочку в церковь, и многие годы после обряда Нина прятала свой крестик от мамы. Она привязала его к сетке кровати, чтобы оберегал хотя бы ее сон.
Оказавшись наконец дома, Нина поставила чайник. Пока он грелся, распаковала торт, разрезала его на восемь частей (хотя есть намеревалась одна), собралась положить кусок на блюдце, но остановилась. Она вспомнила о свечках, купленных накануне. Их было две. Одна в виде нолика, вторая – тройки. Нине сегодня еще было двадцать девять, но завтра исполнится тридцать. В любом случае. Ведь в полночь уже наступит март. Так что отметить пусть и скромным тортиком со свечами свой день рождения нужно сейчас.
Конечно, это неправильно – праздновать круглую дату в одиночестве. Нина отлично это понимала. И немного стыдилась, что сейчас ее не окружают гости. Пусть не толпа, а хотя бы три, четыре близких человека. Поэтому маме, которая позвонила, чтобы поздравить, наврала. Сказала, что ждет с минуты на минуту подруг. На самом же деле у Нины никаких подруг не было. В институте имелось две. Но как только они вышли замуж, перестали с Ниной общаться. На свадьбу приглашали обе, но после празднества их точно подменили. Отдалились мгновенно. Нина решила, что у них появилось много забот и им теперь не до нее, но одна из сокурсниц (она тоже гуляла на этих свадьбах) ее просветила. Оказывается, оба молодых мужа так алчно смотрели на Нину, что их супруги решили во избежание скорого развода прекратить всякие контакты с ней. Водянова, узнав об этом, весь вечер проплакала. Ей было ужасно обидно и горько оттого, что столько лет верила в то, чего нет. А именно, в женскую дружбу. Наперекор всем верила. А ведь ее бабка и мать предупреждали, что миф это. «Нам, дочка, все бабы завидуют! – говорила Дарья. – Потому что мы красавицы. И хотя все знают поговорку «Не родись красивой, а родись счастливой!», все равно завидуют…»
Нина больше не виделась ни с одной из своих так называемых подруг. И новых не завела. Поэтому свой юбилей отмечала в гордом одиночестве. И с ужасом смотрела на восемь кусков торта, представляя, во сколько лишних сантиметров на бедрах они превратятся после того, как Нина их съест. А она совершенно точно это сделает. Не за один вечер, конечно, но за три точно. Нина обожала сладкое. А вот острое ненавидела, как и любые специи. Особенно чеснок. Ее от одного его запаха воротило.
Нина воткнула в торт свечки, зажгла их, предварительно выключив свет для придания обстановке красоты и торжественности. А то ни ремонта в кухне, ни мебели приличной. Настроение и так было не ахти, а при взгляде на окружающее убожество оно могло испортиться окончательно. «Мне исполняется тридцать, – с грустью думала Нина. – А я ничегошеньки не добилась. Семьи нет, друзей нет, живу в убогой квартире, работаю за копейки. А жизнь-то проходит…»
– Хочу, чтобы завтра… Нет, лучше сегодня же она изменилась! – вслух сказала Нина, озвучив свое желание. Ведь перед тем, как задуть свечи, его обязательно нужно загадать. – Чтоб у меня началась новая жизнь!
Нина набрала в легкие побольше воздуха и шумно дунула на торт. Пламя свечей заколыхалось и погасло. Оставшись в полной темноте, Нина почувствовала дискомфорт. Ей стало не то чтобы страшно, а тревожно. Вскочив, она включила свет.
Стало немного спокойнее. Но тут Нина унюхала крайне неприятный запах. Ей сначала показалось, что это торт так воняет (просроченный или просто неправильно хранился), но тот исключительно приятно пах: ванилином и шоколадом. Значит, воняет не от него. Нина принюхалась. Тянуло из ведра. Это ее удивило, ведь мусор она выкидывала вчера вечером. А дома прохладно, за сутки стухнуть ничего не могло.
Нина подошла к ведру, заглянула в него. Использованные чайные пакетики, пустая банка из-под майонеза, обгоревшие спички, шкурки от сосисок. Пожалуй, пахнуть могли только они. Нина вытащила пакет из ведра и понесла его выбрасывать. Перед тем, как покинуть квартиру, оделась. В ее доме не было мусоропровода, и отходы приходилось выбрасывать в контейнеры, стоящие рядом с их пятиэтажкой. В соседних домах, девяти– и двенадцатиэтажных, мусоропроводы имелись. Но они частенько засорялись, и люди, живущие в них, тоже таскали мусор на помойку. Из-за этого бачки были вечно переполнены.
Сбежав по ступенькам вниз (она жила на втором этаже), Нина вышла на улицу. Порыв ледяного ветра ударил в лицо. Щеки закололо. Глаза защипало. Нос мгновенно заледенел. Нина натянула капюшон, подбородок утопила в высоком воротнике пуховика и помчалась в сторону мусорных баков.
Пока бежала, ругала себя за то, что не надела варежек. Пальцы окоченели. А дома, кроме чая, согреться нечем. Нина не держала спиртного, хотя к абсолютным трезвенникам себя не относила. Любила хорошее вино и шампанское. «Но не употреблять же алкоголь в одиночестве! – говорила себе Нина всякий раз, когда у нее появлялось желание приобрести бутылочку. – Так можно потихоньку и спиться!»
Забежав за угол дома, она остановилась, чтобы перевести дух. До бачков оставалось метров пять, Нина задохнулась от быстрого бега, а впереди были сугробы. Снег шел весь день, вот их и намело.
Передохнув несколько секунд, Нина направилась к бакам. Не сразу заметила, что на их бортах сидят кошки. Много кошек! В принципе в этом нет ничего удивительного – бездомные животные постоянно искали съестное на помойке, но никогда не собирались такой огромной компанией. Да еще в пургу! Завидев Нину, кошки замяукали. Сначала тихо, отрывисто, вразнобой, затем все громче, протяжнее, дружнее. Вскоре их голоса слились в один душераздирающий вой.
Нине стало не по себе. Она точно не знала, болеют ли кошки бешенством, но ей почему-то казалось, что болеют. И если эти твари ее покусают, придется делать прививки.
С большой опаской Нина подошла к крайнему контейнеру. Медленно, чтобы не спровоцировать кошек, опустила в него пакет. Собралась уже разжать пальцы и убежать, как самый крайний кошак, черно-белый, старый, с обрубленным хвостом, эдакий «пахан», выбросил лапу и вцепился в пакет. Нина решила, что он унюхал шкурки от сосисок и хочет ими поживиться. Но когда она выпустила мешок из рук, кот не бросился его раздирать. Он, утробно урча, устремился к Нине. Его товарищи поддержали вожака громким воем.
О нападении на людей собак Нина слышала, но о бросающихся на представителей гомо сапиенс кошках – не приходилось. Это и пугало. Было что-то мистическое в поведении животных, и у окончательно не пришедшей в себя после визита к колдунье Нины сдали нервы. С криком «Мерзкая тварь!» она схватила горсть снега, слепила ком и швырнула им в кошака. Снаряд достиг цели и попал прямо в морду. Но кот не отступил. Более того, он спрыгнул с контейнера и бросился под ноги Нине. Она, потеряв равновесие, упала. И хорошо, что вперед полетела, а не в сторону, иначе ударилась бы о контейнер. Грохнувшись, Нина обернулась. Боялась, что кот прыгнет ей на спину, но тот резко успокоился. Перестал орать и, пробежав мимо Нины, сел возле второго бака (всего их было три) и стал тереться о…
Чью-то ногу! Только сейчас Нина увидела человека, лежащего между контейнерами. Вернее, не его самого, только ноги. На них были темные брюки и сапоги. Нина решила, что это бомж на земле валяется. Либо спит пьяный, либо, скорее всего, умер. Наверняка он завсегдатай этой помойки, вот кошки, обитавшие тут же и знавшие покойника, и подняли вой. Они, как известно, очень чувствительные существа…
Поднявшись на ноги, Нина сделала несколько шагов по направлению к трупу. И тут ей стало ясно, что на земле лежит не бомж. Одежда чистая, обувь добротная, общий вид аккуратный. На лице борода, но не безобразная, как у большинства бездомных. Пока Нина рассматривала человека на снегу, кошки нетерпеливо вышагивали по бортикам контейнеров. А их предводитель нервно помяукивал.
Нина сделала еще один шаг. Наклонилась. Судя по тонкому слою снега на одежде мужчины, скончался он недавно. «Пошел мусор выкидывать, и стало плохо с сердцем, – сделала вывод Нина. – С людьми в возрасте такое часто случается…»
Она распрямилась и собралась уйти, но кот не дал. Зашипел, ощетинился и снова прыгнул в ноги Нине. На сей раз он не застал ее врасплох, поэтому она не упала. И страха не почувствовала. «Кот как будто хочет, чтоб я проверила, жив ли старик, – пронеслось в голове у Нины – И почему я решила, что он мертв? Может, он просто без сознания? А кот, наверное, питомец этого мужчины. Или он просто его подкармливал, и теперь котяра проявляет участие. Хочет помочь… Среди животных ведь попадаются очень умные экземпляры…»
Нина вернулась к старику, присела над ним. Теперь, когда расстояние между ними сократилось до двадцати сантиметров, Нина увидела кровавое пятно, растекшееся по груди. Она не заметила этого раньше лишь потому, что на мужчине была темная одежда. Чтобы проверить, есть ли пульс, она потянулась пальцами к его шее, как вдруг…
Не открывая глаз, человек выбросил вперед руку и схватил Нину за кисть. Она вскрикнула, попыталась освободиться. Но ее держали крепко! Секундой позже пальцы старика сплелись с ее пальцами. Тыльные стороны их ладоней соединились, и тут произошло невероятное. Нина отчетливо почувствовала, как в ее тело вливается энергия. И еще что-то неведомое и очень, очень мощное. Ощущение было немного похоже на то, что она испытала, когда ей делали горячие уколы хлористого кальция, от которых она падала в обморок. Внутренний жар был так невыносим, что сознание отключалось…
Вот и сейчас Нина не смогла сохранить ясность ума. В глазах потемнело, и Водянова стала проваливаться в туман беспамятства. Перед тем, как сознание померкло, она отчетливо поняла – старик только что умер. А еще перед ее внутренним взором вдруг возник черный ворон. Крупный, иссиня-черный, он, взмахнув своими мощными крыльями, взмыл ввысь и скрылся в бескрайнем небе.
Увидев эту картину, Нина погрузилась в беспросветный мрак.
Сколько длился ее обморок, можно только предполагать, минуту, две, пять, пятнадцать, но очнулась Водянова совершенно точно от громкого карканья. И, открыв глаза, увидела огромного иссиня-черного ворона. Он сидел у нее на груди и совершенно по-человечьи смотрел своими пуговичными глазами.
Нина судорожно вздохнула, давая кислороду заполнить легкие, и что есть мочи закричала: «Помогите!»