Дом и остров, или Инструмент языка (сборник)

Книга состоит из четырех частей, разделяя текст по смыслу. Сам текст – это статьи, интервью, этюды, написанные в стол. Все из разного времени, с реакцией на разные события. Это влечет за собой определенные трудности, самая заметная из которых – это повторения. Мы десять раз прочтем про небоскреб в Питере, про особенные высказывания Лихачева, про необходимость держать язык в узде. Это навевает скуку и отворачивает от книги. Но, обо всем по порядку.Первая часть – «Мелочи академической жизни». Это по сути маленькие зарисовки воспоминаний из университетской жизни, очень коротенькие главы, скорее напоминающие собой анекдот. Я смеялась весь раздел, конечно были и шутки в молоко, но в основном очень смешно, ярко, жизненно, интересно. Поэтому сильным контрастом был переход на следующую часть."In memoriam" посвящена Лихачеву. Вот так вот внезапно, после сборника анекдотов мы переходим к суровому, рваному жизнеописанию не простой истории Дмитрия Сергеевича, чья жизнь пришлась на все войны и революции двадцатого века. Текста не много и он на столько хаотичный, что в голове почти ничего не осталось, кроме выписанных пары книг к прочтению и желанию почитать биографию по интереснее."Мы и наши слова" – это как раз таки борьба с изменениями в русском языке. Почти требование, чтобы в стране появилось учреждение как во Франции, которое будет выписывать штрафы за коверканье современного русского языка, введение не нужных англицизмов и прочего."Вопросы и ответы" – в основном вопросы про писательское мастерство и романы «Лавр» и «Соловьёв и Ларионов». Мне было мучительно скучно. Я видела к этому моменту уже много интервью с Водолазкиным и ничего нового мне ответы не сказали. Зато было очень много совершенно не интересных и странных, для меня вопросов.Хочу выделить одно интервью с автором, которое идет меньше двадцати минут, и при этом Водолазкин пересказывает «In memoriam» и делится изменившимся мнение, выраженным «Мы и наши слова» – язык больше спасать не нужно. А небоскреб все так же бесит.15:33

Как нефилологи представляют себе филолога? Стараниями некоторых филологов, например, А. Аствацатурова, чьих «Людей в голом» пришлось забросить на фразе «Прочитав книги, люди глупеют окончательно…», создается унылый образ озлобленного неудачника, коллекционера несмешных каламбуров, который никак не простит папу за то, что папа не разрешал играть в индейцев (это я в середину заглянула). Приплачивают им, что ли, за поддержку негативной репутации русского интеллигента? Дабы вонючие мужики… в смысле, молодёжь обоего пола стать интеллигентнее не стремилась.Именно поэтому очерки Е. Водолазкина хочется размножать на гектографе, совать в холодные ладони прохожим на улице, кричать из окошка в матюгальник: Дмитрий Сергеевич! не рекомендовал! Говорить и писать! “информация”! там, где можно! Просто сказать! “сведения”!Чтобы знали и помнили. Чтобы самой не запамятовать. Даря мне одну из своих книг, он перечеркнул помещенный редакторами список его наград и званий и написал: «Прошу не обращать внимания на эту безвкусицу».Без всякой дидактики, без проповедей-отповедей Водолазкин разворачивает перед нами узорное полотно научного мира. Свою кафедру в Пушкинском доме называет он Лабораторией по восстановлению Древней Руси в сознании. А неизменный глава кафедры, Д.С. Лихачёв говорил о ней так: «Вы не понимаете, что живете на острове». Водолазкин продолжает: «Это был действительно остров, куда можно было причалить и работать, не обращая внимания на бушующие стихии. Все обитатели этого острова до сих пор готовы ответить за любую строчку, написанную ими и двадцать, и более лет тому назад».Остров – это единомышленники, это ученики и учителя, это взаимная терпимость и уважение, это общее дело. Нам на материке слишком часто этого не хватает – общности. А также грамотной речи, вежливости, достоинства в поведении. Кое-кто даже привык притворяться: разве это ценно? Сейчас ценится совсем другое: быть хватким, амбициозным, энергичным! А на остров-то всё равно хочется.В блокаду на улице его поразила куриная слепота. В глазах – мутный полумрак. Не видно ничего, кроме зыбкого контура крыш.– Как же вы дошли до дома? – спрашивают его.– Я смотрел вверх, – отвечает Дмитриев. – Следил за линией крыш. Она была видна на фоне неба. Многие новеллы Водолазкина даже не о нравственности. О брезгливости, которая помогает делать выбор. Недаром, чтобы стать королём у троллей, Перу Гюнту пришлось наесться навозу. Основная задача – это не захотеть королевского престола троллей. Вообще не иметь никакого дела с этими фольклорными элементами. На Остров от них отплыть. В лес библиотечных полок уйти. В страницы, как в палые листья, зарыться.Перезимуем, как сказал у Водолазкина один тролль.Так что я ещё некоторое время буду мучить вас цитатами про Город, имена его улиц и небесную линию, про учёных-филологов и приблудных кошек, древнерусские рукописи и стенгазету «Не рекомендуется», немножко про троллей и как можно больше – про настоящих человеков. Кто заинтересовался, скачивайте на Виртуальной полочке. Спасибо за внимание.

Эх, Водолазкин, если уж вы петербуржец во все поля, каким себя рисуете, то что ж у вас фамилия не Бадлонов тогда? Сомнительная шутка с моей стороны (это всё же не от той водолазки, которая бадлон), но она вот к чему: как в фамилии автора чувствуется некая несуразность, нелепость, противоестественность, так и вся книга получилась построенной по тому же принципу.Начнём с того, что в книге собраны разнородные очерки, заметки и едва ли не речи на тему всего, что связано с велмопрасом. Их распределили по трём «кучкам», то бишь частям, то есть создали видимость редактуры и продуманности структуры… Но это только видимость. На самом деле внутри частей нет ни единства, ни стержня, ни даже логики иной раз. Заметки-кулстори о людях, связанных с развитием русского языка, вдруг перемежаются совершенно фантастической миниатюрой ни к селу, ни к городу. Напыщенные речи о том, какие в Петербурге интеллигентные остроумцы, вдруг прерываются ужасающим анекдотом о том, как светило лингвистической науки (пардоньте за подробный рассказ, но мопед правда не мой, я просто пересказываю кратко, что прочитала у Водолазкина) зашёл облегчиться, шумно пустил ветры и пошутил про расход газа и Украину. Стрелять-колотить, это тонкий лингвистический юмор? А совсем грустно то, что редакторы поленились вырезать из многочисленных статеек повторяющиеся почти слово в слово моменты, так что когда в тысячный раз читаешь возмущения Водолазкина по поводу строящейся фаллической башни в Петрограде (в одних и тех же выражениях, почти всегда не в тему), то хочется заткнуть его большим кляпом и долго бить стулом по голове отдел редактуры. Так дела не делаются.Впрочем, и к самому Водолазкину у меня есть претензии. Я не буду даже говорить сейчас, что книжка вышла откровенно унылой и не соответствующей заявленной аннотации: про русский язык в ней с гулькин нос, какие-то прописные истины, которые даже двоечники и то краем ухом слышали. Не буду подробно описывать то, что хвалебные речи великим языковедам мира сего абсолютно одинаковы и наштампованы так, что приводить их несколько штук (да ещё и посвящённых, по большей части, одному и тому же человеку) не было смысла. Больше всего меня убил один маленький момент. Водолазкин откровенно издевается над теми, кто делает ошибки в речи, в частности использует слова в просторечных и ошибочных значениях (ну, например, спутать из-за созвучия слова «невежа» и «невежда», или не в жилу вставить куда-то слово «апробировать»). Себя при этом он ставит как великого грамма-нациста, который возвышается над этими смердами… И тут же ляпает слово «нелицеприятный» в значении «неприятный». Это вообще финиш. Как будто ты поучаешь школьника о том, что нельзя писать «он боицца» и говоришь, что надо писать «он боиться», с мягким знаком.В общем, Водолазкин не выдерживает никакой критики. Наспех сляпанный сборничек анекдотцев и банальных вещиц сомнительной ценности, с несмешными попытками петросянить не к месту и так и оставшейся для меня непоняткой – зачем всё это было нужно?