Живая вода

Серия

«РАКЕТНОЕ ЛЕТО»

Премия им. Рэя Дугласа Брэдбери

© Александра Власова, 2023

© Интернациональный Союз писателей, 2023

Об авторе

Я – Власова Александра, мне 23 года. Я филолог, блогер, писатель. Проживаю в Нижнем Новгороде.

Училась в школе № 127 Нижнего Новгорода. Окончила Школу искусств имени Хачатуряна по двум отделениям: фортепианному и художественному, с двумя красными дипломами. Призер многочисленных городских, общероссийских и международных конкурсов по фортепиано и живописи.

Печататься начала с 2014 года.

Этот год принес первые литературные награды: диплом финалиста литконкурса в номинации «Отражение», диплом победителя литературного конкурса «И творчество рождается во мне» в номинации «Ключи фантазии» и публикацию в коллективном сборнике участников. Опубликованы рассказы «Мур-мяуские истории», «Лисяндия, страна счастливых лис».

Публиковалась в журналах «Костер», «Вы и ваш ребенок», «Юный натуралист», «Маруся», «Литера Нова», «Светлояр русской словесности», «Новая газета в Нижнем Новгороде» (под руководством Прилепина), в сборниках «И творчество рождается во мне», «Земляки», «Нижний Новгород».

Окончила филфак ННГУ им. Лобачевского (кафедра русской литературы). С 2019 года начала сотрудничать с ЮНИЛАЙН, на постоянной основе публикуюсь в журналах «Тысяча советов кулинару», «Девчата». В 2019 году начала вести Дзен-канал «Сашины сказки», аудитория которого временами достигает 300 тысяч человек, и группу во «ВКонтакте» «Сашины сказки».

В 2019 году была написана первая книга «Былицы от Жар-Птицы», в 2021-м она вышла в издательстве «Кварц» тиражом 1500 экземпляров, который к настоящему моменту раскуплен, но так как издательство признало проект успешным, она переиздана. В 2022 году выпущен пробный тираж книги «Живая вода» самиздатом. Он был раскуплен за несколько месяцев.

В 2022 году написана серия рассказов про ведьму Алику (которая на самом деле психолог под прикрытием). Рассказы набирали более ста тысяч прочтений на Дзен-канале безо всякой рекламы.

В мае 2022 года был создан проект во «ВКонтакте» «Сказки ведьмы Алики». Это командная работа, в которой кроме автора принимают участие иллюстратор, корректор, редактор и таргетолог. Каждый рассказ представляет собой «магическую» консультацию, но неизменно оказывается, что жизнь человека идет не так, как ему хочется, не из-за страшных порч или проклятий, а из-за собственных ошибок или неправильных установок.

Про ведьму Алику пишется роман, он будет официально выпущен через издательство этим летом.

В 2022 году начала сотрудничать с Интернациональным Союзом писателей. Стала лауреатом второй степени в международном фестивале «Золотое перо Москвы» в номинации «Фантастика и фэнтези».

Предисловие

Слова чистого глоток

Говоря по чести, в последнее время нечасто, если не сказать весьма редко, при знакомстве с рукописью возникает ощущение радостного праздника. Счастливого, как в детстве, удивления от встречи с чем-то необыкновенным и даже чудесным. Именно такое чувство возникло у меня едва ли не сразу по прочтении двух-трёх предложений первого же рассказа молодого нижегородского писателя Александры Власовой. И особенно радостно, что светлое состояние это продлилось до последней страницы предлагаемой читателю книги!

В чём причина? Казалось бы, совершенно бесхитростные сюжеты. Вот, например, девочка, впервые увидев море и сразу восприняв его как нечто Одушевлённое, нечто Живое и Разумное, записалась к нему в друзья, а затем ежегодно – в течение одиннадцати лет! – стала приезжать к нему на свидание, делиться девичьими секретами. Ну и что? Каких фантазий в детстве не бывает? Да только дело не в фантазиях. Девочка выросла, как водится, влюбилась и… В присутствии жениха Море стало просто морем. Обыкновенным водоёмом, с которым и здороваться-то не обязательно. А дальше всё как в жизни – с женихом разбежались. А море?.. «Боюсь одного. Приеду – скажу: «Привет. Люблю. Скучала». А оно не ответит…»

Ну, так и про что это?

Как и в рассказе «Пианист», где удивительным образом возникает духовное родство между Музыкантом и старым, видавшим виды Инструментом, и даже в «Чёрном драконе», где некрасивая, уже ни на что не надеющаяся Дева, стоя над обрывом, мечтавшая быть похищенной Драконом и поначалу отвергнутая им, в конце счастливой, украшенной любовью жизни всё-таки садится на его спину, «и они умчались туда, где стоит величественный готический замок, пронзающий небо шпилями…». О чём всё это?

 
О жизни, о жизни – о чем же другом? —
Поет до упаду поэт.
 

Почти полвека назад написала Юнна Мориц. Вот и Александра, несмотря на кажущуюся фантазийность, придуманность её рассказов, пишет о Жизни. Но весь фокус в том, что видит она её в том ракурсе, с той чувственно-трепетной точки зрения, которую иначе как цитатой из её же рассказа «Божья искра» не объяснить: «…я вообще была натурой на редкость впечатлительной – в детстве плакала на мультике «Ну, погоди!», потому что было жалко волка, которого всегда бьют. Выросла – оказалось, это такой юмор.»

Что же касается языка, с помощью которого автор доносит до нас это жизненное видение, то, на мой взгляд, изящество его звукописи сложилось благодаря блестяще оконченным в детские годы фортепианному и художественному отделениям Школы искусств имени Хачатуряна. Оттуда – гармония и лаконизм, богатство обертонов и полутеней, бликов и отзвуков.

Белла Ахмадулина как-то сказала о поэзии Андрея Вознесенского: «Слова чистого глоток». С удовольствием готов переадресовать эти слова прозе Александры Власовой.

Думаю, познакомившись с этой книгой, читатель меня поддержит.

Михаил Лесин,

член Союза журналистов России,

Союза писателей Москвы.

Мое море

2008

Мне девять. Я увидела его впервые в жизни, оно меня тоже. Сказала: «Привет». Оно потянулось и игриво лизнуло мой палец. Это тоже было «привет».

Все говорили, что я превосходная пловчиха. Но я никогда не плавала, лишь гладила огромного ласкового зверя, он нес меня туда, куда мне хотелось. В тот год море украло у меня резинку для волос. Это чтобы мы с мамой вернулись вновь.

2009

Буйки для слабаков. И для того, чтобы на них качаться. Заплывали в грот. Как-то ночью море разоткровенничалось и показало нам планктон. Плавали на Адалары. Туристы не верили, что мы доплыли сами, сказали, что это невозможно. Все гадали, где припрятан катамаран.

2010

– Море-море, а сделай штормик! – попросила я.

Море лениво шлепнуло меня в ухо: «На тебе штормик, держи!»

– Это не штормик!

Море сделало вид, что не расслышало, но на всякий случай тихонько огрело волной по голове.

– Это все, на что ты способно? А я-то думала!

Море недовольно забурчало.

– А мне рассказывали, что ты – великая стихия! – продолжала дразниться я.

А волны становились все сильнее, сильнее…

В тот год на побережье Крыма я впервые вызывала шторма. Впервые побывала на верхушке. Волны.

2011

Каждый день просыпалась в морских поцелуях. Кожа ободрана о камни, как будто бы меня избивают. Но это неважно. Все неважно. Важно оказаться на самой вершине, оседлать огромного нежного зверя. Качнуться и посмотреть на небо. Что может быть прекраснее?

2012

Спасались от спасателей. Ну сколько можно с криками «Ребенок в шторме!» вытаскивать меня из воды? Нам же с мамой их потом самих спасать. Нам-то волны не причиняют вреда, а вот им…

2013

Оплывали Аю-Даг. По пути подверглись нападению диких медуз (их принесло очередным штормом). С криками «Акулы, акулы!» спасались от дельфинов. (Кто же знал, что они такие огромные, толстые и черные?) Море меня любит. Море выполняет любой каприз, я плачу ему взаимностью. Помню, все девочки в детстве мечтали о крыльях, а я – о хвосте, хотела стать русалкой. Может, это не случайно?

2014

Странное происшествие: невиданный ранее на этом берегу шторм. Снесло все: видеокамеры, фотоаппараты, шезлонги с берега и мой запасной купальник, что был оставлен на волнорезе в день отъезда. Выяснили, где волны выше. Вопреки законам физики, там, где плаваем мы с мамой. Смеялась как сумасшедшая, взмывая высоко-высоко. Старалась запомнить каждый миг, увезти его с собой в сухопутную, безмерную жизнь. Однажды я куплю домик тут, однажды я буду с морем каждый день. Мечты, мечты…

2015

– Море-море, тебе изменяют! Саша целовалась с мальчиком, я сама видела! – в шутку донесла на меня мама.

Море обиделось. Два дня не откликалось. На четвертый день простило, заиграло со мной вновь. Устроили примирительный шторм. Но его воды обидчиво похолодели. Или показалось?

2016

Спасатели стали хитроумнее. На этот раз, чтобы спасти нас с мамой, они преследовали нас на катере. Вплавь бы нас не настигли. (Сложно угнаться за теми, с кем дружит море.) Пришлось сдаться. Сделали выговор. Предупредили: еще раз мы попадемся – нас занесут в тетрадку как «плохих» туристов. Мне все равно. Мое море меня любит, я чувствую это! Почему же его воды продолжают становиться холоднее?

2017

Вода ледяная из-за дурной погоды (местные говорят, прошла «низовка»). Стала разговаривать с морем реже, осторожнее и не вслух.

– Мы просто шутили. Шторма – всего лишь совпадение, – все твержу маме и себе.

Действительно. Это все объясняется совпадением и моей детской фантазией. А как же иначе?

2018

Мне девятнадцать. Собралась замуж. Приезжала на море с женихом. Это был наш медовый месяц (мы решили провести его перед свадьбой). Море обрадовалось мне. А я с ним не поздоровалась. Стала серьезной. Почти взрослой. Почти женой. Я больше не разговаривала с волнами, я разговаривала с женихом (преимущественно мы ругались). Море загрустило и замолкло. Шторма не было ни разу. В тот год, впервые за десять лет, море у меня ничего не украло.

2019

С женихом разбежались сразу, как вернулись домой (и слава богу). Снова собираюсь на море. Боюсь одного. Приеду – скажу: «Привет. Люблю. Скучала».

А оно не ответит…

Пианист

– …Только рояль там плохонький. Совсем. Давно пора его выкинуть, да денег на новый нет. – Вахтерша замялась. – Сами понимаете.

Пианист поднялся на сцену.

«Ну-с, сейчас посмотрим… Напрочь разбитый. Руки скользят. Черт побери, в чем дело? Клавиши. Просто вдавлены, отполированы множеством пальцев. Что? Студенты отрабатывают технику на концертном рояле? Сколько ему уже лет? Почему нет ремонта? Конечно, завтра его подтянут, но все не то».

Пианист коснулся клавиатуры. Рояль насупился. Настоящего звука извлечь не дал, жадно зажал звук внутри. Пианист погрузился в него сильнее, утопил в нем пальцы. Тот зло громыхнул в ответ.

«Ну и как, справишься со мной? Попробуй озвучить зал, чтобы у всех не отвалились уши от грохота!» – гаркнул инструмент.

В первой октаве заедает фа диез. Во второй – до фальшивит и подозрительно напоминает кошачье повизгивание. И даже светлый этюд Шопена звучит как разваливающийся похоронный марш.

Это рояль нарочно. Боится. Не дает погрузиться. Защищается.

«Знаешь, мне тоже больно, – вдруг зачем-то признался Пианист на одной из трелей. – Я же не отыгрываюсь, уродуя Шопена!»

Рояль услышал. Тоже хотел что-то сказать, но…

– Репетиция окончена. Ждем вас завтра в полтретьего, – скучным голосом прервала их вахтерша.

– Но я даже не успел! Я же только начал…

– Быстрее нужно было. Мы и так дали вам лишние четыре минуты. За счет времени других участников, – сварливо пробубнила она.

Пианист уступил место вошедшей девушке с золотыми веснушками. Она не стала церемониться с инструментом. По ушам ударил грохот Листа. Исполнительница упивалась тем, что может так быстро и громко. И еще быстрее и громче. И еще. Она колошматила по роялю, как будто хотела выбить клавиши с корнем.

«Клавиатуру не сломай, девочка», – горько усмехнулся Пианист и вышел из зала.

* * *

На концерте рояль узнал руки Пианиста. И рассказал о том, что когда-то все было иначе. Когда-то на нем играли лишь на концертах. Играть на нем было честью для ученика.

«Какой бархатный звук. Это не рояль, это продолжение рук! Он как будто бы слышит, что я от него хочу! Где вы добыли такое чудо?» – восхищались лучшие пианисты. Однажды он даже стоял рядом со «Стейнвеем». Правда, на нем «Стейнвею» аккомпанировали, но все равно. Какая честь, какая честь! Он плакал о настоящем. Он радовался солнечным звукам, вспоминая прошлое.

Пианист тоже многое рассказал роялю. О жене, которую никогда не увидит. О доченьке, похожей на светлого зайчонка. О человеческой любви.

Их души сливались в звучании Шопена, трепетали в его пассажах. Зрители не знали ни того, о чем пел рояль, ни того, о чем рассказывал Пианист. Но почему-то у многих в те минуты защемило внутри.

Аплодировали стоя. Дальше концерт не заладился. Играли отлично, с превосходной техникой, но так, что могли бы и не играть. Пианист ушел сразу после выступления. Не дожидался награждения, это было уже не важно.

Рояль остался. И с тех пор каждый день, умирая под ударами исполнителей, вспоминал своего Пианиста.

Портрет

Кисточка погружается в масло. И начинается магия. Штрих за штрихом оживает небо. Багровый, закатный перетекает в бархатисто-фиолетовый, ночной. Беру маленькую кисточку, присыпаю небеса нежными, чуть золотистыми звездами. Они танцуют, смешавшись с дождем и снежинками (снежинки для кого-то тоже звезды).

Пишу мост между двумя частями города. Между двумя частями жизни.

Пишу себя. Я в черном пальто, взлохмаченные волосы непокорно лезут из-под шапки. Даже немного похожа.

Пишу его. Кисточка испуганно замирает. И как-то сама передвигается чуть выше, на небо. Нужно подправить одну звездочку. Смазалась. Ой-ой, размазалась еще сильнее. Ух ты, красиво! Почему бы не сделать звездопад?

* * *

Вода под мостом должна быть темнее неба. Потратила три часа на воду. Устала. Сил нет. Начну писать его лицо сейчас – получится плохо. Не хочу все испортить. Откладываю работу.

* * *

Пишу его. Пишу его. Пишу его. Но кисть снова где-то вдалеке. Упоенно выводит лимонный свет фонарей. Блик от фар проезжающей мимо машины.

* * *

Все пространство заполнено, кроме… Не на что больше переключиться. Третий раз переписываю небо. Я допишу тебя. Завтра, мой милый, завтра, когда обида отпустит. Завтра, обещаю.

* * *

Карандашный контур лица почти стерся. Рядом со мной – белый призрак. Может, если закончу портрет сегодня, мне еще удастся что-то сохранить? Может, все, что происходит в последнее время, забудется, покроется новым слоем краски, как я покрываю ляпы светом от фонарей?

* * *

Портрет больше не нужен. Картина стоит в углу, на который я стараюсь лишний раз не смотреть. Фонари сияют в стену.

* * *

Шесть месяцев не притрагивалась к краскам.

Вновь непреодолимо тянет к маслу. Хочется начать новое полотно. Что-то внутри болезненно екает. «А ты уверена, что на этот раз сможешь довести работу до конца?» – ехидно шепчет внутренний голос.

Нервно щекочет в груди. Плохой из меня портретист. Напишу лучше фантастический пейзаж или дракона, красивого, сильного, несуществующего.

Я пугливо отвожу взгляд от картины. С несвершившимся поцелуем.

Кицунэ

– Хотел бы я хоть раз в жизни увидеть кицунэ, – мечтательно протянул профессор, глядя на ночной город.

– Кицунэ? – Жена была тут как тут. С двумя бокалами его любимого шампанского в руках. – Знаешь, твой семинар по японской мифологии прошел потрясающе, но не стоит сходить с ума! Сейчас двадцать первый век. Ты уже не маленький. Никаких волшебных лис не существует!

Профессор отхлебнул розового шампанского, отдаваясь легкому дурману. После семинара мысли то и дело возвращались в детство.

Когда родители хотели провести пару вечеров вдвоем, его отправляли к бабушке. У бабушки нельзя было бегать («Расшибешься же насмерть!»), прыгать (по той же причине), рисовать («О боже! Да ты все стены обляпаешь!») и даже строить дом из подушек (подушки – не игрушки). Зато можно читать и быть хорошим мальчиком (что для бабушки – синонимы). В семь лет он еще не был профессором, поэтому читать не особо любил. Но ту книгу почему-то прочел. Она валялась в коробке среди кукол и машинок, и лиса с обложки смотрела слишком грустно.

В ней говорилось, что та лиса влюбилась в юношу и, чтобы быть вместе, притворилась девушкой, пряча хвост под плотной юбкой. Она старалась делать каждый его день счастливее предыдущего, не было ни у кого во всем свете жены, столь преданной и заботливой. А дальше – все как обычно. Этим юношам в сказках, хлебом не корми, дай что-нибудь испортить! Он как-то ночью тянул-тянул одеяло на себя и перетянул, молодец какой. А под одеялом-то хвост. Он в крик, как девка. Лисица от ужаса, естественно, сбежала, лишь шерсть на подушке оставила. И больше никто ее не видел.

И что-то в этой истории его зацепило. Иногда профессор находил на подушке рыжую шерсть. Конечно, это кошка линяла, но ему нравилось думать, что это кицунэ забегала на часок, присматривалась.

«Наверное, тогда я и стал интересоваться мифами», – думал он, глядя, как огни светофора отражаются в лужах. Жена, чувствуя, что становится холодно, укрыла его ноги пледом, сама прижалась поплотнее, дразня еле слышным запахом корицы. Эти вечера на крыше придумала она. Как и пикники в лесу, и пленэр по субботам.

– Да ну этих кицунэ! – вдруг вырвалось у профессора. – Ты у меня самая лучшая женщина!

Он слишком увлеченно смотрел на дорогу, на звезды, на весь мир… чтобы заметить, как под ее юбкой прячется маленький лисий хвостик.

Два музыканта

Когда в метро слишком людно, сложно узнать друг друга. Но не слишком гитарно. Поэтому гитары друг друга сразу опознали и поздоровались, звонко поцеловавшись грифами.

– Куда прешь, баран?! – раздраженно завизжал кто-то. – Не видишь, я на концерт опаздываю! Хватит размахивать своим драным чехлом и… – Ругательство, уже вырывавшееся наружу, вдруг застыло, запнувшись о юношеский пушок. Из-за чехла выглядывало слишком знакомое лицо. Лицо человека, которому он был обязан всем. Лицо Учителя.

– Владимир Александрович? – смущенно пролепетал молодой гитарист. – Вы это… извините, я не специально! – Парень вмиг покраснел как пион и спрятался за гитару.

– Лёха? Да не прячься ты! Со всеми бывает, – добродушно улыбнулся Владимир Александрович.

«А он все такой же, как прежде, – с теплом подумал Лёха. – Как будто эликсир молодости выпил! Совсем не стареет!» После неуклюжих объятий Лёха наконец услышал долгожданный вопрос. Ох, как он на него любил отвечать в последнее время!

– Ну, рассказывай, Лёха, как ты? Поигрываешь хоть?

– Не то слово! Я старался во всем быть как вы, занимался по шесть часов в день. Иногда мне хотелось расколошматить гитару о стену. Но вы можете мной гордиться! Сегодня меня пригласили играть в «Золотую гитару», – затараторил он, задыхаясь от волнения.

– В «Золотую гитару»? Дело хорошее. – Кончики усов Учителя чуть приподнялись кверху. – Молодец! А я вот тоже на концерт.

Лёха гордо приосанился, но вдруг заметил, что Учитель сжимает под мышкой раскладной стульчик. «Что это за концерты такие, где заставляют музыкантов с собой мебель таскать? Безобразие!»

Вышли на одной станции. Улица встретила ласкающим теплом. Владимир Александрович сделал несколько шагов от метро. И разложил стульчик.

– Как? Вы будете играть на улице? Прямо здесь?! Вы?! – Лёха возмущенно взмахнул руками, как курица-наседка.

– Ну да, – улыбнулся Учитель.

– В «Золотой гитаре» сегодня концерт. Вас что, не позвали?

– Позвали, – равнодушно пожал плечами Владимир Александрович. – Не пошел.

Под поток бесконечных и бессмысленных вопросов Лёхи («Как не пошли? Зачем не пошли?») достал гитару. Легонько провел по струнам. Гитара затрепетала, как девица под рукой любимого, и… запела. Берегитесь того, кто свободен, влюблен в гитару и жизнь! Он способен сотворить звук, от которого у каждого – мурашки. А на лице вместо привычной утренней усталости вдруг пробуждается что-то оставленное там, где еще не боялся чувствовать. Быстрее заткните уши, если хотите, чтобы все осталось прежним!

Подошла девчушка. Положила первую денежку, тихо прошептала: «Спасибо!» Бабуля, кряхтя, дала полтинник. Попытался не взять, но она улыбнулась: «Милок, играй, играй, я хоть живой себя почувствую!» Подбежали школьники, гремя мелочью. Хотели купить шаурму, но тут услышали…

– Ну вы это, держитесь! – смущенно пробормотал Лёха. – Я там за вас слово замолвлю!

Владимир Александрович кивнул. Спор не стоил того, чтобы прерывать мелодию.

– Совсем они там, в своей «Золотой гитаре», чокнулись! Такого музыканта не позвать! – зло бормотал Лёха. – И теперь он как последний попрошайка! Не дело, не дело! – Самому себе не признаваясь в затаенной гордыне. Выходит, он, как ни крути, превзошел своего Учителя. Стал выше, значимее, раз позвали его!

Лёха шел своей дорогой. Шел веселить элиту в элитный клуб.

А Учитель продолжал играть. Для каждого. Для себя. Для Бога.