Кремлевский детектив. Василий Блаженный

Все имена, названия и события – вымышленные. Совпадения с реальными именами носят случайный характер.

Пролог

После того как барыге несколько раз аккуратно врезали по почкам, желания разговаривать у него стало побольше. Более того! Он, как по волшебству, начал гораздо лучше понимать русский язык и в значительной степени избавился от гнусавого таджикского выговора.

– Во блин! Натурально, я его исцелил! – гордо заявил старший оперуполномоченный Решетников.

– Никто в твоих способностях и не сомневался, – усмехнулся майор ФСБ Астахов, наблюдавший за процессом «обработки» барыги из дальнего угла кабинета.

– Убивают! – визгливо заорал барыга, демонстративно глядя на Астахова. Почему-то этот неряшливый лохматый азиат все еще был уверен, что сухощавый интеллигентный человек в дорогом сером костюме имеет намерение защитить его от звероватого опера.

– Пока нет! – сказал Решетников и несильно стукнул барыгу по загривку.

Астахов вздохнул, подошел к таджику, проникновенно посмотрел ему в глаза и тихо спросил:

– Тебе ведь Боженко дурь поставляет? А?

Таджик вскинул было руки в умоляющем жесте и заныл:

– Никакой Боженко не знаю. Какая дурь? Мамой клянусь, мне подбросили…

Астахов тоскливо закатил глаза к обшарпанному потолку кабинета:

– Ты мне, сучий потрох, сказку про белого бычка по новой не заводи! – сказал он. – Пока я добрый, но могу и рассердиться. Еще раз: ты дурь у Боженко берешь?

Таджик все-таки был непроходимо глупым. Он не рассмотрел нехорошего огонька во взгляде фээсбэшника и потому снова плаксиво заверил, что никакой дури у него отродясь не было и со всякими сомнительными личностями он не якшается. Астахов развел руками и ответил:

– Не хочешь по-хорошему – будет по-плохому. Я пойду, ручку куплю – моя что-то писать перестала.

Таджик разинул рот – видимо, очень хотел спросить, при чем тут ручка? Но пока он собирался с духом и формулировал мысль, Астахов уже вышел из кабинета.

– Итак, гражданин Манафаров, – сухо проговорил опер, – давайте еще раз обсудим, каким образом при контрольной закупке в присутствии понятых у вас оказалось девять граммов высококачественного героина…

Таджик не успел и чирикнуть, как опер от всей души схватил его за нос и крутанул так, что из маленьких черных глазок барыги потекли несоразмерно громадные, можно сказать – крокодиловы слезы.

– Не пудри мне мозги, тварь! – цедил Решетников, выкручивая мясистый шнобель задержанного. – Ты в день по полсотни торчков обслуживаешь, к твоей хате не пройти, чтобы на какую-нибудь мразь не наступить, а ты мне песни поешь? Гнида, у тебя под дверями малолетки в собственной блевотине загибаются…

– Начальник, отпусти! – визжал Манафаров. – Да, мне Боженко продает, я все расскажу!

– Ну вот, совсем другой коленкор, – пробурчал Решетников, отпуская нос несчастного. Таджик осторожно дотронулся до пострадавшей части лица и захныкал: было больно.

– Так что ты сказал относительно Боженко? – напомнил опер.

– Он мне продает, – всхлипнул таджик. – Каждый день прихожу, беру по десять – пятнадцать граммов. У него товар проверенный, нормальный. Никогда не кидает.

Тут, конечно, у Решетникова имелись свои сведения. Как и любой поставщик наркотиков, цыган Боженко не имел ни совести, ни чести. И не упускал возможности обдурить тех, кто покупал у него героин или анашу.

– Так, уже прогресс. Поможешь Боженко взять?

Таджик съежился.

– Начальник, так меня же грохнут потом, если я его сдам…

– Кто тебя грохнет, хмырь, кому ты на фиг нужен? – презрительно спросил оперативник. – И вообще, тебе на нарах париться. Поможешь с Боженко – мы тебе срок скостим. Не поможешь… ну тогда будет у нас с тобой совсем другая история. Понимаешь, что я тебе говорю?

– Начальник, все понимаю, но и ты меня понимай. Меня же цыгане убьют. Они говорили сто раз – если что не так, пришьем и тебя, и всю родню…

Решетников тяжело вздохнул и смерил таджика брезгливым взглядом. Не толстый, но какой-то расплывчатый, этот тип не вызывал никакого чувства, кроме отвращения. И если бы не то, что через Манафарова можно выйти на более крупного дельца, оперативник давно бы уже отправил этого кадра в СИЗО. Взятого героина вполне хватало на то, чтобы закрыть таджика за сбыт в особо крупных размерах. И никто бы эту небритую дрожащую мразь отмазывать не стал – не того полета птица. Но Боженко – это персонаж поинтереснее, и его торговля измеряется отнюдь не граммами. И потому надо торговаться, уговаривать, давить.

– Манафаров, ты дурак? Когда это цыгане что-то могли, кроме как языком болтать? Лично меня уже раз пять на сборище баронов приговаривали к смерти. И ничего, до сих пор живой. И ты тоже будешь жить.

– Начальник, тебе хорошо говорить – ты мент. Кто тебя тронет?

– Не ной, гнида, – пропел опер почти что ласково. – Я тебе еще раз говорю: или ты помогаешь нам, или я сделаю так, что и в СИЗО тебе мало не покажется, а потом на зоне. У меня тоже на тюрьме связи есть, если ты не знал.

Манафаров икнул, громко шмыгнул носом и пролепетал:

– Что надо-то, начальник?

– Все просто, Манафаров! Сейчас позвонишь Боженко, договоришься у него взять дурь, потому что тебе не хватило. А потом мы с тобой вместе поедем в гости. И не кривись. Если хочешь жить – будешь делать так, как я говорю. Понял? – Решетников навис над барыгой, как грозовая туча.

В это время в кабинет зашел Астахов. Он держал в руке большую пластиковую бутылку с ядовито-оранжевым лимонадом.

– Ну, как тут у вас дела продвигаются?

– Продвигаются понемногу, – ответил Решетников, – Гражданин Манафаров согласен сотрудничать с органами в деле борьбы с незаконным оборотом наркотиков в особо крупных размерах.

– Начальник, все сделаю! – торопливо заверил таджик.

– Звони давай, – оперативник толкнул задержанного в плечо. – И смотри, чтобы без фокусов!

Манафаров схватил телефон, быстренько набрал номер и стал ждать ответа. Астахов отставил в сторону свой лимонад, который намеревался открыть. Решетников продолжал нависать над таджиком, как странная вариация на тему дамоклова меча.

– Рома! – радостно завопил Манафаров, когда в трубке ответили. – Ромочка, дорогой, нужен помощь твоя. Да, сегодня нужен, скорее. У меня клиенты много совсем, надо еще лекарства прикупить, слышишь? Нет, Коля, я не завтра, я сегодня хочу. Говорю, клиенты много, хочут, чтобы продавал. Хорошо, я приеду. Да, приеду скоро, один, как всегда, ты не бойся, пожалуйста!

Послушав немного, что ему отвечают в трубку, Манафаров мелким бесом рассыпался в витиеватом прощании, а потом нажал на кнопку отбоя и сказал:

– Есть товар, надо ехать. Начальник, ты только меня не подставь! У меня семья, дети-жена, мама-папа. Всем надо кушать, один я работаю. Сиротами всех оставишь, Аллах тебе не простит.

Астахов грохнул донышком бутылки о стол. Газировка вспенилась.

– Ты Аллаха мне тут не поминай, – сказал фээсбэшник. – Он тебя тоже, между прочим, по головке не погладит за торговлю наркотиками. Сколько народу ты погубил… Ладно, что с тобой разговаривать! Когда ты приехать должен?

– Через два часа появиться надо.

– На чем приезжаешь обычно? – спросил Решетников.

– Да как когда. К Боженко приезжаю на метро или на автобус. А от него такси беру, чтобы товар не потерять.

– В этот раз будет тебе такси в обе стороны, – пробурчал Астахов.

Таджик уткнулся взглядом себе под ноги и непрерывно тяжело вздыхал.

– Все, хватит играть в обиженную институтку! – приказал оперуполномоченный. – По коням!

* * *

Кирпичная пятиэтажка, в которой обитал Боженко, имела дурную славу на всю округу. Да и не только она – весь этот двор по улице некоей Софьи Матрениной уже не первый год исправно повышал цифры в статистике местного РОВД. Причем в обе стороны – и совершения преступлений, и их раскрытия. Последняя причина объяснялась тем, что большинство преступлений и правонарушений совершали здесь не какие-то непризнанные гении криминального мира, а разное маргинальное отребье, в массе своей не имеющее ни мозгов ни хитрости.

Говорят, все началось с того, как в доме номер восемь три квартиры купили цыгане. Это случилось еще при Советском Союзе, когда оседлость считалась более приемлемой для этого народа с точки зрения государства. Ну, а мнением цыган или их потенциальных соседей никто и никогда не интересовался.

В результате три квартиры стали натуральным общежитием. Одновременно там обитали тридцать – сорок человек. Состав этой разношерстной братии постоянно менялся – кто-то отправлялся в бесконечные цыганские кочевья, кто-то приезжал на их место, рождались дети, умирали старики… Районные органы внутренних дел и паспортная служба не успевали отслеживать всех перемен. Для очистки совести время от времени на эти квартиры, записанные как притоны, совершались налеты и рейды, собиравшие довольно неплохую добычу с точки зрения статистики РОВД.

С матренинским притоном боролись несколько последних лет. Правда, делали это спустя рукава, потому что маленькие зарплаты милицейских работников открывали широчайший простор для коррупции. На то, чтобы торговцы дурью окончательно потеряли совесть и страх, понадобилось всего три года. И не слишком-то экзотичной была сцена, когда какой-нибудь работник уголовного розыска или УБНОНа наслаждался свежими шашлыками в компании самых процветающих барыг матренинского притона, то и дело демонстрирующих свою приязнь к «удобным» стражам порядка.

И только последние три года наметились некоторые сдвиги в сторону улучшения обстановки. Сначала сменилось руководство Центрального управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Немного разобравшись в существующем положении дел, оно прямо заявило, что намерено как следует разобраться с заедающим механизмом структуры. По мнению нового руководства, необходимо как можно скорее разобраться с засильем коррупции в УБНОНе, уволить тех, кто не подходит для выполнения оперативной работы и, наконец, приступить к зачистке самых неблагополучных регионов столицы. Дело это, конечно, моментально не делалось, но положительные сдвиги заметили даже законченные скептики.

Совместная операция УБНОНа Москвы и ФСБ была одним из элементов плана «Ответный удар», недавно разработанного и запущенного в действие. План был обыкновенным и отличался только масштабностью – удары по наркоторговле наносились по всей территории Российской Федерации. За три месяца, в течение которого он шел, было задержано три с половиной тысячи крупных распространителей наркотиков, бессчетно – мелкой шушеры, конфисковано и уничтожено около десяти тонн самой разнообразной дури.

Под раздачу, конечно же, попал и двор на улице Софьи Матрениной. Здесь спецслужбы не спешили, рассчитывая нанести один удар, после которого от «костяка» этого притона останутся рожки да ножки.

Таджика привезли к дому Боженко. Манафаров выбрался из автомобиля, втянул голову в плечи, осматриваясь. Оперуполномоченный Решетников, толкая его кулаком в бок, проворчал:

– Чего стоим? Пошли уже!

Таджик шмыгнул носом и направился к подъезду. Через несколько шагов, с ним рядом топал уже не только Решетников, но и трое ребят из самых лихих и сноровистых в РОВД. Они должны были вламываться в квартиру первыми. Астахов предлагал своих людей в помощь, но Решетников ответил, что работать в такой ситуации предпочитает с теми, с кем уже успел пройти огонь, воду и медные трубы. Фээсбэшник не настаивал. Сработавшаяся группа, понимающая друг друга с полуслова, – это половина успеха. А вторая половина – знание местности, на которой предстоит работать оперативникам. И вот здесь-то люди старшего оперуполномоченного Решетникова имели явное преимущество.

Опера расположились по разные стороны от обшарпанной металлической двери. Манафаров остался на середине лестничной площадки, переминаясь с ноги на ногу. Решетников ткнул пальцем в дверь, как бы подталкивая таджика к действию. Манафаров скривился, воздел руки к небу, но наткнулся на суровый взгляд оперуполномоченного и нервно нажал на звонок.

Изнутри раздался шум, а потом хриплый голос спросил:

– Кого там черти несут?

– Брат, это я, Манафаров. Приехал, как договорились, надо забрать товар.

Громко, со скрежетом провернулся замок. Потом дверь приоткрылась – явно на цепочке. Таджик улыбнулся, открывая кривые, крупные зубы.

– Чего нетерпеливый такой? – спросили изнутри с характерным гортанным выговором. – Неужели завтра утром нельзя было?

– Да там просили люди, денег сказали привезут…

Манафаров взялся за ручку, потянул на себя дверь – и тут оперативники начали действовать.

Таджик получил сбоку внушительный пинок. Заорав что-то невразумительное, размахивая руками, он потерял равновесие и покатился вниз с лестницы – оперативник явно перестарался.

Боженко, сукин сын, имел просто потрясающую реакцию. Едва только началась заваруха, он даже не пытался рвануть дверь на себя, а вместо этого – зайцем поскакал в квартиру. Видимо, надеялся на то, что успеет смыть в унитаз наркотики. Решетников, ворвавшийся в квартиру первым, помчался следом за Боженко. Наверное, со стороны это выглядело весьма лихо – толстый цыган в ярко-красном шелковом халате с драконами, и за ним – квадратный, коротко стриженный мужик в короткой черной куртке. Оба топотали и сопели, а в квартире начинался сущий бедлам. Верещали женщины, вопили дети, хрипло матерился какой-то мелкий невзрачный тип, которому набежавший оперативник от всей души приложился кулаком в скулу.

Решетников, оказавшись на расстоянии вытянутой руки от цыгана, прыгнул вперед, и его кулак врезался между лопаток беглеца. Тот взвыл, полетел вперед головой и только чудом не надел себе на голову дорогой широкоформатный телевизор, стоявший на тумбочке у стены. Старший оперуполномоченный добавил Боженко еще и ногой по ребрам, а потом насел на него сверху, застегивая наручники на толстых волосатых запястьях.

Остальные четверо оперативников занимались подчисткой тылов за командиром. То есть раздавали плюхи направо и налево, укладывали мордой вниз встречного и поперечного, орали и грозили порвать любого, кто будет дергаться. Этот гвалт был отнюдь не лишним, потому что уже не раз и не два происходило такое, что буквально все, кто находился в досягаемости от улик, начинали их лихорадочно уничтожать – даже дети, которым, казалось бы, просто по возрасту не полагалось понимать, что и как.

Впрочем, на этот раз в квартире Боженко не ожидали подвоха, так что с укрытием улик ничего не вышло. Более того, костлявая жена цыгана, напоминающая Бабу-ягу в молодости, была опрокинута на пол прямо с обшарпанным полиэтиленовым пакетом в охапке. Боженко увидел это и заорал на супругу благим матом, мешая гортанные слова с русскими ругательствами. Цыганка что-то вопила в ответ, извиваясь под оперативником, который заламывал ей за спину руки, надевая наручники. Из угла комнаты бросился пацаненок лет восьми, напал на мента, как звереныш. Опер, практически не глядя, отмахнулся. Цыганенок врезался в шкаф, мебель содрогнулась, уронив на пол вазу, стоявшую на самом краю.

Решетников, поднявшись с пола, огляделся. Зрелище его глазам предстало сильное, хоть и привычное. Квартира, и без того не отличавшаяся чистотой, окончательно превратилась в бедлам. Парили на ковре мокрые осколки разбившегося чайника, россыпь какой-то подозрительной выпечки заняла немалую часть ковра, опрокинутый стол торчал вверх тремя ножками. В углу, как перепуганные индюки, скорчились трое цыган в возрасте от двадцати до тридцати лет. Старший оперуполномоченный презрительно фыркнул – вот стоит только шугануть эту шваль как следует, и всю их обычную наглость сдувает, как ветром.

– Мир вашему дому! – глумливо крикнул Решетников и вытер кровь со сбитой костяшки на правой кисти.

Астахов появился спустя минуту после окончания штурма. Одобрительно хмыкнув, пожал руку всем оперативникам и скомандовал:

– Принимайте их, и поехали в УБНОН. Будем оформлять.

За тем, как многочисленных обитателей квартиры Боженко трамбовали в автозак, наблюдал весь дом. Решетников погрозил им кулаком, дескать, и до вас доберемся. И с удовольствием отметил, что глумливых улыбок не последовало. Прогресс налицо – еще полгода назад эти твари только что не ржали ему в лицо. Ну что же, иногда праздник случается не только на улице всяких мразей… Наверное, так и должно быть по справедливости.

Глава 1

Клима Неверова разбудил телефон, зазвонивший в пять двадцать утра. Майор выругался, снял трубку и нисколько не удивился тому, что слышит полковника Веденеева.

– Клим, немедленно в Центр! – сказал начальник. Как обычно, по его ровному голосу невозможно было судить ни о чем. Собственно, Неверов вообще не стал бы утверждать, что эмоции в голосе свойственны этому человеку. Он, наверное, даже на Страшном суде будет разговаривать, как электронный синтезатор речи.

– Товарищ полковник, что случилось? – спросил Неверов, вылезая из-под одеяла и топая в направлении ванной.

– Случилось, – ответил Веденеев и повесил трубку. И вот это уже было очень нехорошим признаком. Приступы предельной лаконичности случались у полковника, только когда ситуация стремилась к безнадежности.

Клим сполоснулся под душем, оделся, слепил пару бутербродов, чтобы перекусить в автомобиле. На кофе, похоже, времени не оставалось.

В пять сорок Клим сел за руль. Москва еще только просыпалась, вяло шевелясь в зябких сентябрьских сумерках. Посмотрев на часы, Неверов «притопил» педаль газа. Уж от ГИБДД, случись чего, он как-нибудь отмажется. И никаких угрызений совести по этому поводу испытывать не станет. Одно дело – носиться по столице сломя голову просто потому, что ветер в голове и крутая тачка под задницей. И совсем другое – спешить на работу, зная, что от нее зависят жизни людей.

ГИБДД, впрочем, на дороге не попалась. То ли погода не располагала к стоянию на улице с радаром, то ли это была небольшая компенсация за неудачно начавшееся утро.

Неверов, одной рукой управляя своим «ленд-крузером», второй развернул пакет с бутербродами и принялся за свой поспешный завтрак. Клим привык к таким трапезам на ходу – иногда это был единственный способ подкрепиться, учитывая особенности его профессиональной деятельности. Поразительно, что Неверов еще не заработал себе на этом деле гастрит или язву.

В пять пятьдесят восемь Клим припарковался на внутренней стоянке ФСБ во дворе здания на Лубянке. Часовой в стеклянной будке около служебного входа махнул ему рукой – он тоже служил здесь не первый год и прекрасно знал в лицо почти всех сотрудников. Неверов помахал в ответ, провел пропуском по считывающей полоске и, когда огонек на турникете из зеленого стал красным, прошел внутрь.

В такую рань в ФСБ практически никого не было, кроме нескольких дежурных сотрудников. Из-за этого коридоры здания были особенно гулкими, а поскольку было включено еще не все освещение, казалось, что оно разрослось до бесконечно огромного. Клим стремительно прошел по коридору, вошел в лифт и поднялся на пятый этаж. Здесь находилось Управление Антитеррористического центра при «Двойке» – Службе по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом. Здесь же располагался и офис Отдела быстрого реагирования, в котором работал Клим Неверов.

Отдел был, пожалуй, самым молодым подразделением Центра – ему было три года. В неофициальных документах и разговорах он именовался «Блицем», а его сотрудники иронично называли себя «спринтерами Двойки», намекая на цейтнот, в котором им, как правило, приходилось действовать. И так уж сложилось, что одновременно с тем, как оперативников ОБР стали так называть, слово «спринтер» получило очень уважительный оттенок – в других отделах и управлениях умели ценить чужой профессионализм.

Коридор, ведущий к дверям комнаты для совещаний ОБР, был темным, и Клим очень хорошо разглядел полоску света, пробивающуюся снизу. Это означало, что, кажется, «Блиц» должен был собраться если не в полном составе, то уж точно в подавляющем большинстве.

Неверов потянул на себя дверь и вошел.

Ну да, что и требовалось доказать. Во главе овального стола восседал полковник Веденеев – невзрачный тип с внешностью желчного юриста. У окна курила Ольга Крамник из аналитической группы, глядя поверх своих тонких очков в черной пластиковой оправе на что-то снаружи, понятное и заметное только ей. У стола в живописном распорядке расселись оперативники – соратники Неверова по отделу. Чертил на листе бумаги свои невразумительные рисунки Сигизмунд Марголин; откинувшись на спинку стула, прикрыв глаза, ровно дышал на окружающих флегматичный Витя Черемисин. Не хватало только Иванова, но он жил на другом конце Москвы и всегда появлялся с запозданием. Вместо него был Артем Гвоздев, неофициально считавшийся правой рукой Черемисина и настолько классный IT-специалист широкого профиля, что ему прощали и три серьги в левом ухе, и серебряную «штангу» в брови, и ярко-красные волосы. Еще один стул около Веденеева был отодвинут, и на столе около него лежала кожаная папка-чехол для малогабаритного ноутбука. Ни у кого из работников отдела Клим такого не помнил.

– Всем доброго утра! – сказал Неверов, отодвигая для себя стул. – Хотя, судя по всему, к сегодняшним реалиям это не относится.

Дверь комнаты для совещаний открылась, и вошел человек, которого Клим раньше не видел. Худощавый, интеллигентный, напоминавший профессора в престижном институте. Он поздоровался персонально с Неверовым и сел как раз на стул, перед которым лежал ноутбук.

– Можем начинать, – сказал Веденеев. – Говорить будет майор Астахов, Управление по борьбе с незаконным оборотом наркотиков.

Это было необычно. УБНОН ФСБ, конечно, пересекался с антитеррористическим подразделением Федеральной службы безопасности, но впервые Клим видел их человека в «Блице» в качестве, так сказать, виновника торжества.

Астахов поправил очки, став похожим на школьного учителя. Причем даже не строгого, а скорее размазню и добряка, мучающегося совестью по поводу каждой поставленной двойки.

– Вчера в рамках плана «Ответный удар» нами проводилась операция по задержанию крупного распространителя наркотиков некоего Романа Ивановича Боженко, цыгана из знаменитого матренинского притона. Взяли тепленьким, нашли столько наркотиков, что из тюрьмы он теперь выйдет очень не скоро. Боженко это понял и начал торговаться. Сказал, что готов «слить» нам своих поставщиков, и таких же распространителей, как сам. Не говоря уж о дилерах пожиже. Мы, ясное дело, активно участвовали в процессе, чтобы выдавить из него как можно больше…

Астахов глянул на часы и продолжил:

– Часа три назад Боженко сказал, что знает о террористическом акте, готовящемся в Москве. Он утверждает, что этот теракт должен состояться в самое ближайшее время.

– Насколько ближайшее? – спросил Марголин, отрываясь от своего абстрактного рисования.

– От нескольких дней до нескольких часов, – ответил Астахов.

– И насколько его сообщение достоверно? – спросил Неверов.

– Это тебе проверять, – раскатился над кабинетом голос Веденеева.

– Боженко очень не радуют сроки, на которые он может загреметь на зону, – сказал Астахов. – В общей сложности мы спокойно можем попросить для него тридцать пять лет заключения. Ему сейчас сорок семь лет – можете представить, когда он выйдет и выйдет ли вообще. Поэтому цыган настроен выторговывать для себя все, что можно.

– Хорошо. Он сообщил только о возможности теракта или дал какую-то конкретную информацию? – спросил Клим.

– Боженко сказал, что при нем шел телефонный разговор о предоставлении машины для перевозки некоего груза. Разговор вел цыганский барон Гыча Лузянинов – наш фигурант был у него в прошлую пятницу, договариваясь о финансовых делах своего клана. Лузянинов разговаривал с кем-то довольно долго и сказал буквально следующее: «Только ты смотри, чтобы мой водитель вернулся живым, а то уж очень груз у тебя нехороший!» А чуть попозже добавил: «Предупредишь моих людей, когда начнется, чтобы никто не погиб!»

– Туманно, если честно, – покачал головой Неверов.

– Расслабились, привыкли к тому, что информации разливанное море. – подала голос Ольга. – Давайте думать, бойцы!

– Боженко нужен нам для допроса, – сразу же сказал Веденеев.

– Да хоть сейчас забирайте, – пожал плечами Астахов. – Он в допросной до сих пор сидит. Мы так и подумали, что отправлять его в камеру нет смысла.

– Закончим здесь – я за него возьмусь, – сказал Неверов. – Но позвольте спросить, Андрей Прохорович, вы уверены, что есть причина устраивать весь этот сыр-бор?

– Работа такая. Если ты не понял еще, – буркнул Веденеев, и Клим отстал. Уж чему-чему, а феноменальному чутью полковника на разного рода кризисы он верил. Опять-таки, когда речь заходит о терроризме – лучше переборщить с бдительностью, чем пропустить мимо ушей предупреждение. Увы, Неверову доводилось проигрывать в противостоянии мразям. И иногда, когда на Клима накатывало, он буквально видел укоризненные глаза тех, кого не удалось спасти.

– Вообще, есть еще момент, который заставляет задуматься, – сказал Астахов. – Со слов цыганского барона можно утверждать, что угроза вряд ли будет иметь адресный характер. Скорее речь идет о таком террористическом нападении, которое ставит своей целью унести как можно большее количество жизней, не считаясь с тем, кому эти жизни принадлежат. Взрыв в общественном месте, например. Мы успели собрать немного информации о перемещениях цыган из клана Лузянинова. И оказалось, что из ста сорока человек, которые признают его своим лидером, за последнюю неделю из Москвы уехало пятьдесят восемь человек.

– Это не слишком удивительно, – покачал головой Марголин. – Цыгане часто разъезжают.

– Сезон заканчивается, – покачал головой Астахов. – Все, кто могли сорвать себе выгодную работу, – сорвали. К тому же эти люди снимались целыми семьями. Когда уезжают мужчины – это одно, а вот отъезд семей в полном составе, да еще так стихийно, может значить совсем другое.

– Особенно если знать про то, что сказал Тыча, – согласился Сигизмунд.

– Я так думаю, что пора мне навестить этого цыганского барона, – сказал Неверов. – Возражения имеются?

– Работай, – буркнул полковник Веденеев, – пока мы тут головы друг другу дурим.

– А как насчет формальной причины моего визита к Лузянинову? Или мы уже миновали стадию пустого документального формализма и мне можно открывать двери к подозреваемым ногами?

Веденеев хмыкнул и вопросительно посмотрел на Астахова. Тот развел руками.

– У нас тоже ничего.

Майор Неверов вздохнул.

– Ладно, хрен с ним. Но отмазывать меня потом сами будете, если «телеги» пойдут.

Впрочем, Неверову уже самому казалось, что отмазываться не придется. То ли паранойя проснулась ни к селу ни к городу, то ли на самом деле над столицей сгустились тучи…

Оказавшись на лестнице, Клим вытащил рацию.

– Дежурная группа, на выход! – приказал он.

* * *

Люди, которые работали здесь, являлись всего-навсего приложением к тоннам целлюлозы, хранившим на себе историю в самом концентрированном проявлении – в виде печатных и рукописных строк, штемпелей и картонных обложек. Казалось, бумага заполонила здесь все – двери по-бумажному шуршали, открываясь, а в любом месте здания воздух пах старыми страницами и типографской краской. И даже шаги охранника, идущего по коридору цокольного этажа, раздавались газетным шелестом.

Из трех охранников, несущих свою службу в Центральном архиве, Макарыч был самым принципиальным и въедливым – сказывались годы службы во внутренних войсках. Охрана исправительных учреждений, конвой и наблюдение за заключенными – все это сделало его абсолютно несносным типом, с точки зрения окружающих. Он внимательно рассматривал пропуска даже тех сотрудников, которые были ему знакомы, никогда не упуская возможности не пустить забывчивых без скандала и записи в регистрационной книге. Хотя, конечно, это распространялось только на рядовых сотрудников – Макарыч не рискнул бы наехать на руководство. Перед тем, кто имел хоть какую-то власть в архиве, он был угодлив и предупредителен.

С другой стороны, из всех охранников только Макарыч имел привычку проводить тщательный обход всех этажей архива, начиная с самого верха и заканчивая подвалами архива. Хотя до сих пор все попытки хищения документов совершались самими сотрудниками. А чему, спрашивается, удивляться, если заработная плата архивного работника с точки зрения потребительской корзины и элементарного здравого смысла находится где-то в пределах от смехотворной до ничтожной? И если находится кто-то, имеющий интерес к старым документам, а заодно располагающий деньгами, он способен сделать такое предложение, от которого не сможет отказаться человек, едва сводящий концы с концами. Правда, борьбой с такими персонажами занимался не Макарыч…

Зато ему нравилось чувствовать собственную значимость, неторопливо вышагивая с фонариком по темным коридорам. А еще – этот обход действовал на охранника, как легкий наркотик. Ровный шаг, золотистое пятно фонарного света, легкое эхо, шуршащее в воздухе. Макарыч после обхода чувствовал себя помолодевшим на несколько лет.

Смена охраны происходила в восемь утра. Незадолго до шести часов Макарыч отправлялся в обход последний, третий раз за ночь.

Вначале он услышал шум. Очень характерный шум плещущейся воды, раздающийся в коридоре второго этажа. Макарыч удивленно прислушался, а затем его нога наступила в лужу. Охранник перевел луч фонарика вниз и увидел, что на линолеумном полу растекается водоем поперечником метра два, если не больше. А из-под двери с номером двести тринадцать разбегаются маленькие волны, свидетельствующие, что источник стихийного бедствия находится именно внутри данного помещения.

Мгновенно представив себе последствия близкого контакта воды и бумаги, Макарыч выругался и галопом умчался вниз, на пост, – надо было срочно вызывать водопроводчиков, пока еще имелась надежда на то, что хотя бы часть того, что хранится в этой комнате, можно будет сохранить для потомков.

Договорившись с водоканалом, охранник набрал номер директора архива Марии Павловны Громыко. Он полагал, что в такой ситуации может позволить себе потревожить вышестоящее начальство.

Голос Марии Павловны в трубке не был заспанным. Нормальное явление – пожилые люди чаще всего просыпаются рано утром. Особенности поколения, что уж тут поделать…

– Мария Павловна, это беспокоит Каратаев, дежурный из архива. У нас здесь чрезвычайное происшествие, требующее вашего присутствия.

– Что там у вас случилось? – встревоженно осведомилась директриса. – Пожар, что ли?

– Судя по всему, прорвало трубу – я нашел большую лужу на полу коридора на втором этаже. Вода вытекает из-под двери двести тринадцатой комнаты. Я вызвал аварийную…