© Ганин А.В., 2018
© Издательство «Пятый Рим»™, 2018
© ООО «Бестселлер», 2018
Введение
Столетие революционных потрясений 1917 г. неизбежно привлекает значительный интерес общества к тем событиям и их переосмыслению. Тем более что и современный мир регулярно сотрясают государственные перевороты и военные конфликты, в том числе напоминающие те или иные эпизоды и явления российской Гражданской войны 1917–1922 гг. Многие задаются вопросами о том, как и почему сто лет назад в нашей стране вспыхнула братоубийственная война, унесшая миллионы человеческих жизней (а по своим далеко идущим последствиям и десятки миллионов), каким образом в той ситуации повели себя различные слои российского общества, существовали ли альтернативы победе большевиков, и если да, то почему их не удалось реализовать, насколько кровавым был большевистский режим, какова вообще роль спецслужб в исходе Гражданской войны и в победе красных.
К сожалению, общественный интерес по этим и многим схожим сюжетам удовлетворяет, как правило, низкопробная литература конспирологического характера. Поток такого рода произведений, ориентированных на коммерческий успех, неизбежно возрастает к юбилейным датам. Различные теории заговоров и поиск скрытых смыслов по-прежнему весьма популярны, а кропотливое изучение того, как обстояло дело в действительности, авторов такого рода произведений не интересует. К тому же они не обладают и какой-либо квалификацией для ведения исторических изысканий, хотя почти всегда позиционируют себя в качестве историков.
С другой стороны, академическая наука в строгом смысле слова не пытается ответить на масштабный общественный запрос, что и толкает читателей к знакомству с низкопробной литературой. Кроме того, в СМИ и в сети Интернет результаты многолетних трудов ученых нередко с легкостью присваивают разного рода посредники, пересказывающие (часто с ошибками) в популярном ключе работы исследователей.
Необходимость сочетать научную достоверность и точность с популярным стилем подачи материала назрела давно. В Европе и США – это, по сути, основной формат научной исторической литературы. В России же таких работ пока немного, а научное сообщество все еще настороженно относится к попыткам излагать результаты исследований общедоступным языком.
Замысел написать научно-популярную книгу о Гражданской войне возник в 2010 г. Эта идея в своей основе имела много причин. Достижению поставленной цели в наибольшей степени способствовали авторская работа над главами для крупнейшего многотомного международного юбилейного проекта к столетию событий Первой мировой войны на Восточном фронте, революций и Гражданской войны в России «Russia’s Great War and Revolution» (мне выпала честь представлять Россию в качестве научного редактора тома по военной истории Гражданской войны вместе с видными англо-американскими исследователями Дж. Смилом, Д. Стоуном и Дж. Суэйном), а также над выходившими под моей редакцией специальными номерами российского исторического журнала «Родина». Прежде всего, «Белое дело: вехи истории» (2008. № 3) и «Неизвестная Красная армия 1917–1922» (2011. № 2). Для этих номеров я готовил обзорные статьи по таким крупным проблемам, как причины неудачи наступления армий адмирала А.В. Колчака в 1919 г. и причины победы Красной армии в Гражданской войне. Эти очерки, сочетавшие в себе обобщение предшествующих работ, широкое введение в научный оборот новых архивных данных и общедоступные структурированные выводы, вызвали значительный интерес читательской аудитории. Поддержка читателей и активное вовлечение коллег в дискуссию по затронутым вопросам способствовали укреплению убежденности в том, что публикации такого рода необходимы.
Помимо этого мой опыт преподавания курса истории России в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова для студентов-гуманитариев неисторического профиля свидетельствовал о весьма низком уровне знаний о прошлом у студентов даже этого ведущего вуза нашей страны, их интеллектуальной зависимости от интернет-ресурсов, информация которых представлялась молодым людям истиной в последней инстанции. Все это сочеталось с беспомощностью многих студентов в самостоятельном объяснении событий и явлений прошлого. На экзаменах и семинарах можно было встретить тех, кто не знал, кто такой Ленин, что такое партия большевиков, какова их роль в истории нашей страны, когда произошла революция, не говоря уже о специальных вопросах.
Не секрет, что не способной размышлять, ничего не понимающей, интернет-зависимой, зомбированной телевидением толпой общества потребления манипулировать гораздо проще, чем самостоятельными, думающими людьми. В этом уже сегодня кроется ощутимая угроза для будущего нашей страны.
В этой связи мне хотелось подготовить сжатый и понятный материал по наиболее острым вопросам военно-политической истории Гражданской войны. При этом очерки, вошедшие в книгу, содержат и прежде неизвестные архивные данные.
Другой причиной обращения к научно-популярному жанру стала воинствующая некомпетентность, распространившаяся уже и в научной и околонаучной среде. Увы, даже научные работы по затрагиваемым вопросам нередко искажают саму суть рассматриваемых событий и явлений. Связано это как с сильнейшей политизацией темы и с личными предпочтениями авторов, так и с недостаточной глубиной проработки документального материала.
Наконец, за полтора с лишним десятилетия непрерывных поисков в архивах России и зарубежья, включая архивы Армении, Грузии, Азербайджана, Украины, Казахстана, Литвы, Латвии, Эстонии, Сербии, Чехии, Польши, Финляндии, Франции, США, мне удалось собрать беспрецедентный по своему объему и научному значению документальный материал и составить собственное многоаспектное представление о событиях Гражданской войны, которым я и хотел бы поделиться с читателями. В основе этой книги материалы 27 отечественных и зарубежных архивов, включая архивы спецслужб. Доказательную базу построений существенно подкрепляет то, что, в отличие от большинства исследователей Гражданской войны, я в равной степени работал с документацией как белых, так и красных, а также представителей национальных государств. При этом в своих поисках я старался не вырывать события Гражданской войны из контекста дореволюционной и послереволюционной истории.
Название книги подсказала небольшая брошюра известного американского советолога Ричарда Пайпса «Три “почему” русской революции» (М.; Спб.: Atheneum; Феникс, 1996. 96 с.) безотносительно воззрений ее автора. В этой работе Пайпс попытался обобщить свои взгляды на революционный процесс. Он отвечал на три вопроса: почему пал царизм, почему восторжествовали большевики и почему на смену Ленину пришел Сталин. В нашей книге акцент сделан на военно-политические аспекты Гражданской войны, поскольку именно они были главенствующими. При этом автор позволил себе отойти от однотипной вопросительной формы «почему», представив ее как условную, и разнообразить поставленные вопросы.
В приложениях публикуются яркие архивные документы, проливающие свет на события рассматриваемой эпохи и дополняющие основную часть книги. Почти все они самим своим содержанием предостерегают от идеализации как красных, так и белых.
Особое внимание специалистов и всех интересующихся историей Гражданской войны неизбежно привлечет публикация обнаруженного автором этих строк в США прежде не публиковавшегося окончания знаменитого дневника барона А.П. Будберга. Основная часть дневника увидела свет еще в первой половине 1920-х гг. в «Архиве русской революции» и стала суровым приговором Белому движению. При этом сравнительно небольшой фрагмент дневника за конец 1919 – начало 1920 г. на протяжении почти ста лет оставался неизвестным. Думается, введение в научный оборот столь значимого документа будет способствовать приращению научного знания по истории Гражданской войны. Не менее интересны и воспоминания полковника Е.Э. Месснера о Гражданской войне на Юге России, фрагмент которых также вошел в приложения.
Документы публикуются в соответствии с современными правилами орфографии и пунктуации при сохранении стилистических особенностей источника. Все даты, относящиеся к истории России до февраля 1918 г., приведены по старому стилю.
Я глубоко признателен всем, кто помогал мне при подготовке этой книги. Прежде всего, моему учителю к.и.н. О.Р. Айрапетову, моим друзьям и коллегам Ю.М. Галкиной, доктору Э. Екабсону, к.и.н. А.В. Калякиной, к.и.н. В.Б. Каширину, к.и.н. М.А. Ковальчуку, к.э.н. Е.В. Кокуре, А.А. Комиссаровой (Снесаревой), к.и.н. А.Н. Комолятовой, А.С. Кручинину, д.и.н. И.В. Михутиной, И.М. Разиной, к.и.н. А.А. Симонову, доктору Т. Таннбергу, Ю.Х. Тотрову, к.и.н. О.Ю. Устиновой, Т.Г. Чеботаревой. Особую благодарность хотел бы выразить моему другу к.и.н. Ф.А. Гущину и, конечно, моим дорогим родителям и брату за многолетнюю помощь и поддержку.
С кем было офицерство
Вопрос о том, с кем было офицерство старой русской армии в Гражданскую войну, предполагает не только статистические подсчеты и выяснение соотношения контингентов офицеров в противоборствовавших армиях, но и анализ того, что представляло собой офицерство к началу конфликта, а также реального вклада офицеров в становление всех лагерей Гражданской войны, то есть оценку качества групп офицеров в различных армиях и их роли в тех или иных событиях.
К началу Гражданской войны русский офицерский корпус состоял из двух групп: кадровых офицеров и офицеров военного времени. Между ними существовала колоссальная разница. Кадровое офицерство было замкнутой привилегированной кастой. Это были люди, целиком посвятившие себя военной службе, военные профессионалы, носители военных традиций, знаний, дисциплины, нередко происходившие из офицерских династий, где поколение за поколением представители рода избирали своей профессией военную службу. Часть кадровых офицеров обладала высшим военным образованием, как общим, так и специальным (артиллерийским, инженерным и т. д.). В кадровом офицерстве был силен корпоративный дух. Многие кадровые офицеры были выходцами из дворян. Однако на рубеже XIX–XX вв. как в русской, так и в других европейских армиях шел процесс расширения социальной базы офицерской корпорации, в которую все активнее проникали представители других сословий. Так, например, генерал от инфантерии М.В. Алексеев был сыном солдата, выслужившего офицерский чин. Генерал от инфантерии Л.Г. Корнилов был сыном казака, дослужившегося до младших офицерских чинов. Генерал-лейтенант А.И. Деникин был сыном крепостного крестьянина, отданного в рекруты и дослужившегося до офицерских чинов. Советский главком бывший полковник И.И. Вацетис родился в семье батрака.
Кадровые офицеры были традиционно чужды политической жизни, не знали и не понимали значения партийной борьбы и идеологии, воспитывались на идеалах приверженности императору. Вместе с тем в офицерской среде в начале ХХ в. стали появляться и политически активные люди, в том числе сторонники конституционной монархии или республиканского строя. Однако события 1917 года и Гражданской войны показали, что единые корпоративные политические взгляды у офицерства отсутствовали. Кадровыми офицерами были крупнейшие деятели контрреволюционного лагеря Гражданской войны (например, генералы Е.К. Миллер, Н.Н. Юденич, адмирал А.В. Колчак) и многие видные военные работники Советской России (бывший генерал М.Д. Бонч-Бруевич, бывшие полковники И.И. Вацетис, С.С. Каменев и Б.М. Шапошников, бывший подпоручик М.Н. Тухачевский).
Офицеры военного времени, масштабное ускоренное производство которых происходило в годы Первой мировой войны, представляли собой совсем иную среду. Источники производства в офицерские чины этой категории лиц были крайне разнородны. Офицером военного времени мог стать не нюхавший пороха выпускник университета или, например, участвовавший во многих кампаниях простой необразованный казак, выслуживший унтер-офицерское звание, а затем за боевое отличие произведенный в офицеры. Социальный состав офицерства военного времени был очень широк и демократичен. Существенно различались квалификация и уровень подготовки этих людей. Многие из них не связывали свою жизнь с военной службой. Фактически эта категория офицеров представляла собой срез всего русского общества и в большей степени отражала не офицерское мировоззрение, а мировоззрение тех слоев населения, из которых такие офицеры происходили. Они были гораздо хуже подготовлены к управлению войсками, чем кадровые офицеры, и их сложнее отнести к военным профессионалам. Но, вполне естественно, в среде офицеров военного времени было множество сторонников народнических взглядов, приверженцев левых политических течений (например, первый советский Верховный главнокомандующий Н.В. Крыленко, а также С.Г. Лазо, М.К. Тер-Арутюнянц, И.Ф. Федько, Н.А. Щорс и др.). И конечно, такие офицеры приняли как Февральскую, так и Октябрьскую революции и активно поддержали большевиков.
Характерно восприятие этих групп офицерства населением. Капитан И.С. Ильин записал в дневнике 21 июня 1918 г.: «Я видел еще по фейерверкерам и юнкерам, что именно наиболее сознательная часть народа так и смотрит: кадровый офицер – это одно, а всех этих прапорщиков из учителей да из школ в грош не ставили и даже как будто стыдились, что такие появились офицеры – ни рыба ни мясо»[1].
Гражданская война привела к невиданному прежде расколу русского общества. Она стала одним из сложнейших жизненных испытаний для офицеров старой русской армии. В условиях взаимного ожесточения сторон и эскалации вооруженного конфликта от их выбора, в немалой степени зависел исход борьбы, дальнейший путь развития России и новых независимых государств, возникших на руинах Российской империи. Как и все население бывшей Российской империи, офицерство также оказалось расколотым между красными, белыми и сторонниками национальных государств. На конкретных примерах расколотых офицерских семей отчетливо виден братоубийственный характер Гражданской войны. У раскола офицерства были социальные причины, усугублявшиеся политическим и мировоззренческим разделением. В то же время немалая часть офицеров предпочла уклониться от вовлечения в братоубийство и заняла нейтральную позицию, а некоторые приняли участие в «зеленом» движении, сражаясь против всех. Даже спустя столетие после революционных событий не утихают острые споры, а порой и спекуляции по поводу того, с кем же оказалось тогда русское офицерство.
Статистика
По различным оценкам, к октябрю 1917 г. в русской армии насчитывалось от 250 до 320 тысяч офицеров, среди которых порядка 190–260 тысяч составляли офицеры военного времени, многие из которых впервые взяли в руки оружие лишь в годы Первой мировой войны[2]. В пехотных полках действующей армии к ноябрю 1917 г. из-за высоких потерь оставалось лишь 4 % кадровых офицеров[3]. Для сравнения, среди офицеров морского ведомства кадровые составляли около 60 %[4]. Кадровый офицерский состав в основном сохранили и казачьи войска.
Всего в Красной армии оказались примерно 2500 бывших генералов и штаб-офицеров (то есть полковников и подполковников). Кроме того, свыше полутора тысяч военспецов были лицами с высшим общим военным образованием – выпускниками Императорской Николаевской военной академии.
В результате комплектования по добровольческому принципу в первой половине 1918 г. Красная армия пополнилась незначительным количеством бывших офицеров. Увеличение набора произошло только после перехода к принудительным мобилизациям. К сентябрю 1918 г. мобилизация дала лишь 4237 военных специалистов. По другим данным, призывы по декретам от 29 июля, 2 и 29 августа и 3 сентября дали РККА к 7 октября 1918 г. 9901 бывшего офицера, 15 695 бывших унтер-офицеров, 303 врача, 2446 фармацевтов и фельдшеров, 481 бывшего чиновника[5].
Отдельные категории бывших офицеров практически не были представлены в Красной армии. Прежде всего, речь идет о сохранившем за годы Первой мировой войны свой кадровый состав казачьем офицерстве, которое почти целиком перешло на сторону антибольшевистских сил. Тем более что казачьи области находились на окраинах, где советская власть была слабее, чем в центре, и откуда началось активное сопротивление большевикам по всей России.
Численность военспецов существенно возросла лишь к концу 1918 г., так как только 23 ноября 1918 г. Реввоенсовет Республики издал приказ № 275 о призыве с 25 ноября по 15 декабря всех бывших обер-офицеров до 50 лет, штаб-офицеров до 55 лет и генералов до 60 лет, что дало новой армии свыше 50 тысяч военспецов, а также 9000 лиц административно-хозяйственного состава[6].
В данных о численности бывших офицеров и военных чиновников в Красной армии есть существенные разночтения. По официальным отчетам Всероссийского главного штаба (Сведения о командном составе и лицах административно-хозяйственной службы Красной армии за 1918–1919 гг. и с 1 января по 15 июня 1920 г.), в 1918 г. в РККА было зачислено 23,9 тысячи офицеров и чиновников, в 1919 г. – 80 тысяч и в 1920 г. – 18,4 тысячи[7]. Итого 122,3 тысячи человек. По подсчетам на основании документов учета бывших белых офицеров советскими органами госбезопасности, военные чиновники составляли до трети от общего числа зарегистрированных[8]. Однако для Гражданской войны характерно другое соотношение офицеров и чиновников. Так, по данным о составе антибольшевистских формирований Северо-Запада России в конце 1918 г., количество чиновников было в 7–8 раз меньше количества офицеров. Соответственно, из 122,3 тысячи офицеров и чиновников могло быть около 108 тысяч бывших офицеров. Но, возможно, в эту статистику включены и унтер-офицеры.
По другим данным, с марта 1918 по 15 июня 1920 г. на укомплектование комсостава было направлено 154 923 человека, в том числе 22 869 красных командиров (краскомов)[9]. Остальные – 132 054 человека представляли собой бывших офицеров, военных чиновников и унтер-офицеров (до 22 тысяч человек). За вычетом унтер-офицеров, бывших офицеров и чиновников остается около 110 тысяч человек. Таким образом, только бывших офицеров могло быть порядка 98 тысяч человек. К концу Гражданской войны в РККА служили и свыше 14 тысяч бывших белых офицеров, сведения о них, видимо, включались и в приведенные выше показатели.
По окончании широкомасштабной Гражданской войны в 1921 г. из РККА были уволены 8415 бывших белых офицеров, около 4000 переведены в Народный комиссариат труда с последующим увольнением как перемещенные в гражданское ведомство, уволены 2710 бывших офицеров военного времени, признанных малоценными, и еще 271 бывший офицер. Итого как минимум 15 396 бывших офицеров[10]. Происходили и другие увольнения, но на данный момент нет сведений о том, какую часть из них составляли бывшие офицеры. По оценке Р.М. Абинякина, на службе оставались до 32 544 бывших офицеров[11].
Очевидно, что на стороне красных оказалось весьма значительное количество офицеров. Часть была призвана по декретам, часть кустарно мобилизована. О многочисленности военспецов свидетельствуют собранные исследователями персональные данные по нескольким компактным группам внутри офицерского корпуса.
Автором этих строк составлена и на протяжении многих лет совершенствуется база данных по специалистам Генерального штаба (выпускникам и слушателям Николаевской военной академии), принимавшим участие в Гражданской войне в России 1917–1922 гг. Удалось установить, что в Гражданской войне так или иначе участвовали не менее 2837 выпускников и слушателей академии, включая ускоренные курсы периода 1916–1919 гг.
Через ряды Красной армии прошли не менее 1579 выпускников академии, через ряды белых армий Юга России – 1082, через белые армии Востока России – 641, через украинские армии – 426 офицеров[12]. Как же разделился Генштаб в процентных величинах? Точные расчеты осложняет то обстоятельство, что немало генштабистов успели послужить в нескольких противоборствующих лагерях. Чтобы преодолеть это затруднение, автором был проведен подсчет по местам службы офицеров. При таком подсчете на РККА приходится 39,8 %, всех мест службы генштабистов, на Южный фронт белых – 27,2 %, на Восточный фронт белых – 16,1 %, на украинские армии – 10,7 %, на Северо-Западный фронт белых – 0,8 %, на Северный фронт белых – 0,7 %, на прочие белые армии, белое подполье вне РККА и бои с большевиками вне антибольшевистских фронтов – 1,6 %, на прочие (кроме украинских) национальные армии – 3,1 %.
Суммарно белые фронты составляли 46,4 % мест службы генштабистов, превосходя соответствующий показатель в 39,7 % у красных. Таким образом, через ряды белых армий прошло несколько больше «академиков», чем через Красную армию. Свою роль в этом сыграло наличие у белых старой академии, осуществившей в 1919 г. ускоренный выпуск слушателей, хотя часть из них позднее и оказалась у красных. Это превосходство не принесло белым победы, тем более что оно было невелико. При этом РККА существенно превосходила по кадрам Генштаба любой из антибольшевистских фронтов. Даже Южный фронт белых насчитывал в своих рядах в полтора раза меньше выпускников академии, чем Красная армия. Отсутствие должной координации и противоречия между антибольшевистскими фронтами и армиями лишили противников новой власти возможности воспользоваться преимуществом в кадрах Генштаба (60,2 % мест службы при сложении данных по белым и национальным армиям) и стали одним из факторов, приведших противников большевиков к поражению.
Национальные армии составляли 13,8 % мест службы «академиков». Этот высокий показатель достигнут за счет гетманской армии П.П. Скоропадского, которая считалась украинской национальной лишь формально и приняла в свои ряды сотни выпускников академии. За вычетом этих данных процент выпускников академии в национальных формированиях остается крайне незначительным.
Помимо генштабистов известны персональные данные о размежевании 219 доживших до начала Гражданской войны авиаторов – георгиевских кавалеров Первой мировой: 89 из них служили в белых армиях (в том числе 14 позднее сдались РККА и служили в ней, один остался в России, но скрывался под чужой фамилией), 65 – в РККА (в том числе из РККА 7 перешли в белые и 2 – в национальные армии, а также 1 – к «зеленым»), 3 – в национальных армиях и 10 уклонились от участия в Гражданской войне. Судьбы 52 летчиков не установлены[13]. С учетом перебежчиков в РККА успели послужить 79 человек (36,1 %), в белых армиях – 96 (43,8 %), в национальных – 5 (2,3 %) и 1 (0,5 %) у «зеленых». При расчете по местам службы, красный военно-воздушный флот составил 43,6 %, белый – 53 %, ВВС национальных армий – 2,8 %. Следует принимать во внимание и то, что перейти на сторону противника летчикам было объективно проще, чем представителям других военных специальностей.
Известны данные и о службе 61 кавалера ордена Св. Георгия 2-й и 3-й степени – в основном представителей высшего командного состава. Из них через РККА прошли только 7 человек (14,6 % мест службы), через белые армии – 32 (66,7 %, в том числе один перешел в национальную армию), через национальные армии – 9 (18,75 %, в том числе четверо перешли к белым), 16 уклонились от службы и выбор еще 2 неизвестен[14]. Можно вывести определенную закономерность: чем выше был должностной и образовательный статус офицеров, тем больше их могло оказаться у противников большевиков.
Имеются и относительно точные данные об офицерах флота, хотя в силу своей специфики они заметно выпадают из общей тенденции размежевания офицерства. К марту 1921 г. в красном флоте оказалось 6559 бывших офицеров из 8060 имевшихся в русском флоте на 1 января 1918 г., или 82,2 %[15].
На чьей же стороне оказалось русское офицерство? У историков нет единого ответа. Причины кроются как в отсутствии достаточной документальной базы для расчетов в связи с многочисленностью офицерства, так и в идеологических пристрастиях.
По подсчетам А.Г. Кавтарадзе, которые до сих пор считались наиболее достоверными, с учетом пленных белых офицеров общая численность военспецов к концу Гражданской войны оценивается в 75–78 тысяч человек, или около 30 % офицерского корпуса на осень 1917 г., в том числе свыше 65 тысяч офицеров военного времени[16]. По мнению С.В. Волкова, сюда должны быть включены и военные чиновники[17]. С.В. Волков занижает численность военспецов, завышая данные об офицерах белых армий, но его рассуждения содержат противоречие, поскольку он указывает, что в РККА могли служить не более 68 тысяч офицеров, или что их было даже примерно 50 тысяч (включая в 75 тысяч 24 тысячи врачей и военных чиновников), или же что только бывших офицеров в РККА насчитывалось 55–58 тысяч[18].
А.Г. Кавтарадзе предположил, что в антибольшевистских армиях могли служить 40 % офицеров, а остающиеся 30 % уклонились от участия в войне или погибли[19]. По оценке С.В. Волкова, следующего за А.Г. Кавтарадзе, но пытающегося оспаривать его данные, за период Гражданской войны погибли 85–90 тысяч офицеров, тогда как уклонились от участия в Гражданской войне 28–30 тысяч, или 10 % (по предположению С.В. Волкова, две трети из них были репрессированы), в национальные армии перешли до 15 тысяч, или 5–6 % (в действительности значительно больше), а в Белом движении участвовали порядка 170 тысяч (проверка расчетов С.В. Волкова по его же материалам дает около 160 тысяч), или 62 % офицеров. Красной армии он отводит лишь 55–58 тысяч (по минимальной оценке – 50 тысяч) офицеров, или 19–20 %, из которых до 10 тысяч погибли. Около 70 тысяч офицеров, по его мнению, эмигрировали, 85–90 тысяч погибли, а 110 тысяч остались в Советской России[20].
Эти подсчеты вызывают обоснованные сомнения и вопросы. Прежде всего, к настоящему времени нет каких-либо документальных подтверждений того, что в белых армиях могли служить 160 тысяч офицеров. Неясно, как могло оказаться, что у белых, контролировавших малонаселенные окраины, служили втрое больше офицеров, чем у красных, контролировавших густонаселенный центр страны. Очевидно, что мобилизации у красных были организованы значительно лучше, чем у белых, что напрямую отразилось на численности противоборствующих армий. Непонятно и то, почему красные, по версии С.В. Волкова, мобилизовали такое незначительное в сравнении с белыми количество офицеров. Подсчеты С.В. Волкова не учитывали переходы офицеров из армии в армию. Кроме того, они, очевидно, включали и лиц, произведенных в офицеры уже в рядах белых армий (при этом прямой советский аналог – красные командиры, прошедшие подготовку после 1917 г., – в советскую статистику не включался).
Как же разделилось все офицерство? Ответить на этот важнейший вопрос помогают сравнительно точные данные по ряду фронтов и армий. Так, в Сибирской армии к 1 октября 1918 г. служили 10 754 офицера[21]. На март – апрель 1919 г. в ударных колчаковских армиях, Западной и Сибирской, числились всего 5949 офицеров[22]. На Восточном фронте белых к 1 июля 1919 г., по официальным данным, служили около 30 тысяч офицеров[23], на Северо-Западном фронте белых – не менее 1200 офицеров[24]. Есть данные о том, что к августу 1920 г. в Эстонии находились около 6000 русских офицеров[25]. На Севере России к февралю 1920 г. числились лишь 1500 белых офицеров[26]. Поименно известны около 2400 офицеров, служивших у белых на Севере за весь период Гражданской войны, включая произведенных в офицерские чины белыми (в том числе и по окончании боевых действий)[27].
В различных украинских армиях в 1919–1922 гг. насчитывалось до 3888 офицеров, а ранее, при гетмане П.П. Скоропадском в 1918 г., служили около 7000 офицеров[28]. Всего через украинские армии могли пройти до 12 тысяч бывших офицеров русской армии. В польской армии к марту 1920 г. состояли 6204 офицера бывшей русской армии[29]. Финский офицерский корпус на 1919 г. составлял около 880 человек[30], бывших русских офицеров служило около 250. Офицерский корпус литовской армии к 1 июля 1920 г. насчитывал 957 человек, бывших русских офицеров в нем могло быть не менее 440[31]. Общая численность латвийского офицерского корпуса к 1920 г. составляла более 1800 человек[32]. В эстонской армии на ноябрь 1918 г. служили около 2000 офицеров. К сожалению, нет точных данных об офицерском корпусе армий закавказских государств. Оценочно в армянской армии служили около 1500 офицеров[33], в азербайджанской – до 1000, в грузинской – несколько тысяч. Таким образом, в национальных армиях оказались не менее 26 тысяч офицеров.
Наибольшую сложность представляет определение численности офицеров на Южном фронте белых. Есть данные о том, что к середине 1918 г. офицеры составляли 68,7 % численности Добровольческой армии[34]. Если исходить из того, что численность армии в июне 1918 г. (перед 2-м Кубанским походом) достигала примерно 9000 человек, офицеров должно было быть менее 6200 человек.
По официальным данным, к 5 (18) июля 1919 г. во ВСЮР генерала А.И. Деникина из 244 890 солдат и офицеров, включая и нестроевых, было только 16 765 офицеров[35]. К сентябрю 1920 г. в Русской армии на довольствии, по утверждению генерала А.С. Лукомского, числились 50 тысяч офицеров[36]. На сегодня это максимальное документированное количество (пусть и в мемуарном свидетельстве чрезвычайно осведомленного генерала) офицеров у белых. Сведения о боевом составе, имевшиеся в штабе армии, дают намного меньшие цифры. Так, боевой состав ВСЮР к 1 (14) июля 1920 г. включал только 8114 офицеров, а к 1 (14) сентября 1920 г. в боевом составе Русской армии числились 6699 офицеров[37].
Эти данные примерно стыкуются со статистикой офицеров, оказавшихся в эмиграции. На февраль 1922 г. в составе врангелевской армии числились 11 802 офицера[38]. В Королевстве сербов, хорватов и словенцев и в Болгарии к 1 марта 1922 г. находились 7595 офицеров[39]. По данным ГПУ, в Болгарии к лету 1922 г. насчитывалось до 15 тысяч офицеров, 75 % из них (11 250 человек) эвакуировались из Крыма и 24 % (3600 человек) оказались за рубежом в результате прочих эвакуаций белых[40]. В 1, 2, 3 и 4-м отделах РОВС в начале его существования (включая воинские части, группы, офицерские общества и союзы) состояли до 25 293 офицеров, причем в это число входили ветераны всех белых фронтов, оказавшиеся в эмиграции на территории Европы[41].
В СССР к концу 1923 г., по данным ОГПУ, проживали 35–50 тысяч бывших белых офицеров[42]. На особом учете ОГПУ к 1 сентября 1924 г. состояли 50 900 бывших белых офицеров и чиновников[43]. Остается открытым вопрос о потерях офицеров белых армий (как в боях, так и в результате репрессий при попадании в плен), а также о численности произведенных в офицеры непосредственно в белых армиях.