Принц полуночи. Книга 1

Книга первая
Пыль небес

 
Ich lebe! Я всё-таки жив.
Не пепел. Волчонок. Нет, Волк.
В пасть смерти слепой положив
Чужое посмертье, я смог
 
 
Уйти от огня, раствориться
В пронзительном небе, и вот
Бескрылая хищная птица
С крылатой душой свой полёт
 
 
Готова начать. Ад не властен,
Раз стрелкой болида вдали
Расчерчено небо, и каста
Пилотов здесь рвётся с земли.
 
 
Я жду чужих жизней и боли,
Тягучей, густой, словно мёд, —
Я вновь вырываюсь на волю!
Я снова живой! Жизнь – на взлёт!
 

Александра Шеянова

Способность всегда и на любом уровне приспосабливаться к новым условиям свидетельствует о моральной и эмоциональной неразвитости. За этой способностью скрывается отсутствие иерархии ценностей и такая жизненная позиция, которая не содержит в себе элементов, необходимых для развития личности.

Л.Т. Баранская

История первая
Заказ с предоплатой

Глава 1

Я прошёл этот путь,

я испил свою чашу до дна.

Габриэль

Казимир вывалился из портала. Хотел, разумеется, выйти или хотя бы выпрыгнуть с лёгкостью и изяществом, подобающими светлому князю Мелецкому, однако портал открылся слишком высоко над поверхностью.

Казимир успел сгруппироваться и ловко перекатился по земле, смягчив падение. Ругнулся. Огляделся. Никого не увидел и встал, отряхиваясь.

Место, куда он выпал, оказалось приятным во всех отношениях. Тёплая, светло-коричневая грунтовая дорога. По обе стороны её – корабельные сосны. Между высокими стволами ведут перестрелку солнечные лучи, а среди усыпавших землю хвоинок тут и там проглядывают цветы земляники.

Тихо. Тепло. Ароматно.

Казимир улыбнулся, глубоко вдохнув нагретый солнцем воздух. Он любил, приходя в новый мир, оказываться для начала в каком-нибудь безлюдном, но непременно хорошем месте, чтобы первое впечатление скрашивало грядущие неприятности и добавляло прелести предстоящим удовольствиям.

Выдохнуть светлый князь не успел. Над дорогой распахнулось окно ещё одного портала; оттуда, как из домны, дохнуло жаром, вырвались языки огня и, едва не выплёскиваясь в мир, совсем близко к краю поднялась багровая лава.

Казимир отскочил подальше от гудящего пламени, одной рукой выхватывая брон, второй рисуя в воздухе охраняющий знак. Очень вовремя. Лавовая поверхность выгнулась – что-то вырастало, выходило из неё, и жидкий огонь постепенно обрисовывал очертания человеческой фигуры. Голову, плечи, руки – с пальцев, как сироп, тянулись огненные нити.

Выбирая стрелять или подождать, Казимир смотрел, как демон по колено в лаве бредёт к выходу из портала. Неохотно и вязко, как болотная топь, пламя отпускало своё порождение, и уже видно было, что демон очень похож на человека. Словно и впрямь чья-то грешная душа сгорала в адском огне и возрождалась, чтобы снова сгореть. Несколько раз Казимиру даже показалось, что он разглядел лицо, но плоть моментально обугливалась, вспыхивали волосы, скалился дурной ухмылкой череп, а через миг подобие человеческого облика вновь мелькало в алых и оранжевых бликах лавы.

Демон добрался до выхода. Обугленные руки схватили пустоту за краем портала. Секундная заминка… чёрные кости обтянулись чистой смуглой кожей… а потом рывок, будто бы демон сумел ухватиться за воздух, и человеческое тело, неловко перевалившись через край, грохнулось на прогретую солнцем тропинку.

Со стонущим всхлипом окно в ад захлопнулось.

Казимир убрал брон в кобуру. Принюхался. Пахло хвоей, горячей землёй и… палёной кожей – задники высоких ботинок демона всё ещё дымились.

Скинув рюкзак, Казимир начал было разыскивать флягу с водой, но, поразмыслив, решил, что в подобной ситуации сам он предпочёл бы что-нибудь покрепче, и достал из кармана плоскую фляжку с коньяком:

– Эй, демон… Ты как?

Не получив ответа, он обошёл неподвижное тело и присел рядом на корточки. Некоторое время молча разглядывал коротко остриженный затылок и руку, вцепившуюся в землю так, что под ногтями выступила кровь. Демон облачён был в камуфляжный костюм с незнакомыми нашивками, быстро менявший расцветку с «сумерек» на «хвойный лес». Довольно странная одёжка для жителя Преисподней, ну да кто их, в конце концов, знает, что они там носят. Казимир осторожно коснулся узкой ладони:

– Эй… ты живой?

Плечи адского гостя судорожно вздрогнули. Сероволосая голова поднялась, и светлый князь невольно поёжился под взглядом чёрных, страшных, равнодушных, как у гадюки, глаз.

– Ich lebe^[1], – скрипучим голосом ответил демон. Что-то было в этих словах, что-то большее, чем просто ответ на вопрос. Утверждение? Вызов? «Я живой!» Как будто кто-то мог усомниться в этом. Казимир подумал, что, будь он сам человеком, он не хотел бы оказаться на месте усомнившегося. Однако наваждение прошло, как только демон поднялся, сначала на колени, потом – на ноги и принялся оглядываться по сторонам.

Он оказался маленьким и хрупким, на полголовы ниже Казимира и с виду килограммов на двадцать легче. Если бы не глаза с вертикальными узкими зрачками, так и вовсе ничего демонического не было бы ни в облике, ни в поведении. Глядя в небо, демон сделал несколько шагов по тропинке, протянул руку и коснулся ствола ближайшей сосны. Пальцами раздавил потёк смолы на коре, раздул ноздри, принюхиваясь, и обернулся к Казимиру:

– Что это за место?

– А я не знаю. – Светлый князь качнул фляжкой, булькнул коньяк. – Выпить хочешь?

– Нет.

И после паузы:

– …благодарю.

– Я из другого мира, – объяснил Казимир, не дожидаясь вопроса, – только что прибыл. Честно говоря, я думал, ты знаешь, куда идёшь. Или вы там, у себя, тоже наугад бродите?

Узкие длинные глаза смотрели на него не моргая. Красивое лицо было неподвижно, как вылепленное из воска. После затянувшегося молчания, когда Казимир пытался понять, что же он не так сказал, демон наконец-то изрёк своим скрипучим голосом:

– Где?

– В аду, – чуть удивлённо ответил светлый князь.

– Я не… – что-то живое промелькнуло наконец-то во взгляде и в движении чёрных бровей, – из ада, – пробормотал демон на чистейшем русском, брезгливо удвоив «з», – я не из ада, – повторил он, вновь заговорив на немецком, – я… из другого мира. Наверное. Да. Я шёл наугад.

– Плохую ты выбрал дорожку, – с сочувствием заметил Казимир, – может, всё-таки выпьешь? Ну хоть за знакомство. Моё имя Казимир Мелецкий.

– Я Тир^[2], – сказал демон по-русски, – я не пью. И я не демон.

– Что, совсем? – не поверил Казимир.

Вновь пауза. А потом губы Тира шевельнулись в намёке на улыбку:

– Да.

И вертикальные зрачки сжались в точки, чтоб через секунду стать обычными, человеческими.

– Ладно, – светлый князь пожал плечами и сам глотнул из фляжки, – нет так нет. Но тогда почему ты горел?

– Разве люди не горят?

– Только один раз, – Казимир подхватил свой рюкзак, – впрочем, я слышал, что грешники в аду сгорают бесконечно. Твой случай?

Тир неопределённо пожал плечами.

– Расскажешь при случае, как выбрался? – спросил Казимир.

– Вряд ли.

Чувство ответственности за других было свойственно князю Мелецкому в полной мере. Любой правитель, даже самый задрипанный помещик, в распоряжении которого пара деревень и от силы полторы сотни душ крестьян, обязан заботиться о своих людях больше, чем о себе самом, ибо люди – основа его благосостояния. Что уж говорить о правителе восьмисоттысячного города и окрестностей, где проживает ещё миллион? Поэтому Тира, или как там его зовут на самом деле, Казимир взял под свою опеку не задумываясь. Тем более что по тому с одного взгляда было ясно: брось его – пропадёт. Даже в этом светлом лесу, на утоптанной дорожке, совсем, может быть, близко от человеческого жилья. Равнодушие в чёрных глазах не таяло. Жуткая безмятежность – такого человека можно убивать, на куски живьём резать, а он пальцем не шевельнёт.

Казимир не мог знать наверняка, но с большой долей вероятности предположил, что спутник его до сих пор не верит в своё спасение.

Адово пламя осталось позади, однако понять это сразу непросто. Человеческая психика – штука гибкая, но памятливая. Сильные потрясения, плохие или хорошие, слишком опасны для рассудка, и потому осознание нового приходит постепенно. Так сестра милосердия по чайной ложке поит бульоном пережившего длительный голод.

Непонятно было лишь, каким чудом Тир не рехнулся, будучи в преисподней. Хотя кто его знает? Казимир не смог бы, не покривив душой, сказать, что его новый знакомец пребывает в здравом уме.

Они не успели уйти далеко от места высадки, когда позади, за поворотом, затопотало, фыркнуло, и Тир, шагавший чуть впереди Казимира, обернулся, раздувая точёные ноздри:

– Лошадь. Боится. Будут стрелять…

От равнодушной обречённости, с которой он произнёс последние слова, Казимиру захотелось как следует дать ему в ухо.

Может, встряхнётся слегка?

Светлый князь решительно развернулся, мимоходом отодвинув Тира за спину. Хотел сказать что-нибудь ободряющее, но не успел – из-за поворота показалась взбрыкивающая лошадь, за ней – телега, а на телеге, намотав вожжи на левую руку, сидел бородатый мужичина. В правой руке, используя колено в качестве упора, он держал маленький арбалет.

Арбалет был непрост. Очень не понравилось светлому князю, как блестит и переливается стальной шарик в неглубоком жёлобе.

Мужик крикнул что-то. Не угрожающе, скорее, вопросительно. Не поняв ни слова, Казимир молча развёл руками. Бородач нехорошо нахмурился…

Тир молча выскользнул из-за спины Казимира.

Угловатая неловкость движений сменилась плавной грациозностью. Неспешно, но как-то сразу сероволосый беглец из преисподней оказался рядом с лошадиной мордой, поднёс к страшным оскаленным зубам, к фыркающим ноздрям раскрытую ладонь:

– Не бойся…

Как по волшебству из разъярённого чудовища лошадь превратилась в дружелюбную скотинку, и столь же чудесная метаморфоза произошла с богатырём на телеге. Он отложил арбалет, наклонился вперёд и вновь спросил что-то.

– Не понимаю, – беспомощно ответил Казимир.

Бросил взгляд на Тира: может, он?

Но спутник его проявил интерес разве что к телеге. Он рассеяно гладил лошадь по шее и разглядывал деревянные, обитые металлом колёса.

Бородач повторил вопрос, для доступности ткнув в Тира пальцем.

Казимир пожал плечами.

Мужик тяжело вздохнул и похлопал ладонью по доскам позади себя: садитесь, мол. Подвезу.

– Спасибо, – сказал Казимир, – Тир, поехали.

– Ни шин, ни рессор. Лошадь. Арбалет… – Тир подошёл к телеге, оглядев по пути её бородатого хозяина. Вздохнул: – Одежда домотканая. Сапоги кустарной работы и причёска под горшок.

– Ну и что? – не понял Казимир.

Телега тронулась, и светлый князь с удовольствием поболтал ногами в воздухе:

– Нормальная телега. Зато едем, а не идём. Ты, кстати, ещё какие-нибудь языки кроме немецкого и русского знаешь?

– Плюс-минус, – лаконично ответил Тир.

– Возможно, мы с тобой из одного мира. Или из схожих. У вас есть такой учёный Станислав Мелецкий?

Пожатие плеч в ответ.

– Значит, нет, – сделал вывод Казимир, – был бы, ты бы знал. Это гений… Вроде Эйнштейна, только всё больше по искусственному разуму. А что вообще у вас есть? Какие государства? Языки? Компьютеры, кстати…Есть у вас разумные машины?

Чёрные равнодушные глаза. Но тонкие пальцы сжимаются в кулаки до белизны на костяшках. Проняло. Если бы ещё понимать, чем именно проняло, что пробило глухую стену безразличия?

– Извини, если обидел, – попросил Казимир, – на будущее, если я скажу что-то не то, ты просто сразу скажи, что тема тебе неприятна. Я ведь не знаю…

– Ты не обидел, – ровно ответил Тир. – Все машины разумны. И компьютеры там есть. И в космос там летают.

– В космос?!

– А у вас нет?

– Да у нас и на Земле дел предостаточно. Одного океана сколько! А ещё информационные поля открыли и альтернативные источники энергии, клонированием всерьёз занялись, телепортацией… я не учёный, но это то, о чём все знают.

– Но в атмосфере-то летаете?

– Смеёшься? Зачем?

– Как это?

Ага! Опять проняло. Машины и полёты… Странный набор. Казимир честно попытался найти связь между этими двумя понятиями, но быстро оставил попытки. Чужая душа – потёмки, а уж душа человека, полчаса назад вырвавшегося из адского пламени, и вовсе тьма-тьмущая.

– Мой отец летает, – сообщил он, чтоб не молчать, – ну и я немного умею. Всерьёз никогда не занимался. Так, если из дому надо было ночью удрать, а мама запрещала. Но это отец и я, а вообще-то никто не летает. Нет, Тир, в самом деле, зачем?

– Из пункта А в пункт Б, – обронил Тир, – по воздуху быстрее.

– Чем на пневмокаре? Не думаю. Полторы тысячи километров – разве в воздухе разовьёшь такую скорость?

Тир не ответил. Он потерял интерес к разговору, улёгся на присыпанные соломой доски и принялся глядеть в высокое небо. Светло-голубое, с редкими перьями облаков.

Казимир был терпелив. Терпение, так же как и ответственность, – обязательное качество настоящего правителя. Но, ей же богу, сейчас он был в отпуске и вообще-то намеревался от правления как следует отдохнуть. Запасы терпения не безграничны, даже Христос, помнится, время от времени позволял себе расслабиться, а Казимиру до сына Божьего было далеко. Хамство же Тира могло вывести из себя и более терпеливого человека.

Смертные на удивление редко способны проявлять подлинную благодарность. Спасаешь их, нянчишься, порой жизнью рискуешь ради их никчёмной безопасности, а в ответ – полное безразличие. Не хочешь разговаривать – так и скажи. Но вежливо. Что за манера просто заткнуться и игнорировать собеседника? Настоящее свинство…

Не додумав, Казимир подскочил от удивления, когда понял, что его недовольство испаряется, как спирт из открытой бутылки. Испаряется?.. И светлый князь сделал наконец то, с чего следует начинать знакомство с любым новым миром и тем более с новым человеком. Он огляделся истинным зрением, с замиранием сердца ожидая увидеть то, о чём доводилось только читать: чёрную воронку, жадно всасывающую чужие мысли и чувства… его мысли и чувства.

И не увидел.

Абориген на передке телеги – удивительно тихий, кстати, абориген, даже не попытавшийся завязать с чужаками хотя бы знакомство, – окружён был обычной человеческой аурой. Аура же Тира была ослепительно-синей с оттенком ультрамарина, ровной, прозрачной, без единого тёмного пятнышка. Ни о чём подобном Казимир никогда не читал и не слышал, и конечно же у человека такой ауры быть не могло, хотя бы потому, что живые организмы неярки и многоцветны.

– Тир?

Тот молчал. Не щурясь, смотрел в небо, яркое от переползающего через юг на запад солнышка. Казимир поднял голову, человеческим взглядом всмотрелся в точку, быстро летящую наперерез солнцу. Слишком крупная для птицы. Крыльями не машет. Да и высоко – птице так не взлететь.

В неудобной позе быстро затекла шея. Светлый князь опустил голову, снова взглянул на молчаливого спутника… и остатки раздражения смыло тёплой волной.

Тир улыбался.

И это была такая улыбка, какую ангелы столетиями отрабатывают перед зеркалом. Специальная небесная улыбка для Благовещенья. Изумлённая детская улыбка при виде рождественской ёлки, волшебным образом выросшей в гостиной. Счастливая улыбка грешника, узревшего Ад, но милостью Божьей удостоившегося Небес.

Встретившись с Казимиром глазами, Тир попытался вернуть лицу серьёзность, особого успеха не добился и сел, смущённо мотнув головой:

– Летает.

Услышав его голос, абориген оживился, обернулся, уставился вопросительным взглядом и вновь что-то спросил.

– Нет, – Тир подарил бородачу ещё одну ослепительную улыбку, – не понимаем.

И указал наверх, на чёрную точку в синем небе:

– Что это?

Абориген коротко глянул вверх, улыбнулся в ответ, продемонстрировав на удивление хорошие зубы, и отчётливо произнёс:

– Болид.

– Болид, – повторил Тир и даже глаза прикрыл от наслаждения, как будто катал на языке что-то необыкновенно вкусное, – да. Болид.

…Следующие два часа, пока лошадка бодрой рысью везла телегу к пункту назначения, Казимир наблюдал Тира, резко отличающегося от равнодушного ко всему выходца из преисподней, которого встретил у портала. Этот новый был улыбчив и обаятелен, хоть и по-прежнему молчалив. Зато как он слушал! Так вдумчиво, так внимательно, что говорить с ним, точнее – говорить для него, было редким и изысканным удовольствием.

Причём удовольствие получал не только Казимир – в разговоре активно участвовал бородатый богатырь, и, несмотря на то что объясняться с ним приходилось преимущественно жестами и междометиями, все трое попутчиков очень скоро преисполнились друг к другу искренней симпатией.

Из карманов куртки Тир извлёк карандаш и блокнот. Рисовал он великолепно, очень быстро и точно, так что скоро их с князем словарный запас обогатился несколькими десятками необходимых для беседы слов и выражений. Заодно выяснилось имя аборигена. Звали того, как Казимир почему-то и ожидал, Медведем.

Его легка задевало то, что Медведь относился к Тиру с куда большим интересом, нежели к светлому князю Мелецкому. Титул, конечно, на лбу не написан, а врождённый аристократизм манер в иных мирах может показаться и невоспитанностью, но Казимир склонен был полагать, что впечатление на жителя этих лесных земель произвёл фокус, который проделал Тир с испуганной лошадью.

И вот что интересно: кого же испугалась лошадка? Хищников, прятавшихся в лесу, или их двоих? И кто так беззастенчиво, не скрываясь, высасывал у Казимира его недовольство и раздражение? И… и вообще, многовато вопросов даже для неизвестного мира.

Казимир не был таким опытным путешественником, каким пытался представить себя как в собственных глазах, так и во мнении окружающих. Этот мир был для него третьим. Если первым считать родную Землю, а вторым – сказочную Иллу, в которой он, кажется, оставил по себе не лучшие воспоминания. Возможно, посещение новых земель всегда подсовывает множество загадок, однако настораживало то, что в самом мире и в бородатом его представителе Казимир ничего загадочного не находил. Загадкой был Тир. Почти земляк, уроженец той же цепочки реальностей, что и светлый князь Мелецкий. Беглец из преисподней. За какие, интересно, грехи столь юное существо оказалось приговорённым к такому ужасному наказанию?

Об этом стоило спросить. Но не сейчас. Позже.

А Тир уже знал, как называется крепость, в которую они едут. Драгана. Судя по объяснениям Медведя, драганами называли самок драконов. Во всяком случае, Тир именно так растолковал Казимиру изумительные по своей образности знаки и жесты бородача, который описал и хвост, и рога, и лапы с когтями, и гребень на спине, и даже потрясающих размеров бюст. Казимир представил себе такой, и у него голова закружилась. Местность же, где располагалась крепость, называлась Пристепьем, а государство – Радзимой.

Ещё Казимир старался запомнить множество обиходных слов, из которых самым первым, если не считать болида, было слово «небо». Далось оно Тиру! Рождённые ползать почему-то так и рвутся летать. В то время как существа крылатые по природе своей совсем не стремятся в воздушные просторы. Зачем? Люди ведь, умея ходить, не посвящают этому всё своё время. Ну ходят, когда надо. А по возможности всё-таки ездят. В лифтах, автомобилях и пневмокарах.

Сын дракона, настоящего дракона, а не той громадной ящерицы, которую описал бородатый хозяин телеги, Казимир относился к стремлению смертных в небеса с приличествующим его положению снисхождением. Тир сказал, что в его мире люди поднялись в небо. Что ж, молодцы. Светлый князь уверен был, что небо покорилось людям так же, как океан на его родной Земле. И в небесах, и в глубинах человек остаётся гостем. Гостем незваным, нежеланным, до крайности уязвимым. Отец учил уважать чужие мечты, какими бы нелепыми они ни казались. Казимир научился не смеяться и справедливо считал, что этого вполне достаточно.

А уважать мечту о небе? Увольте! Что могут знать о полёте существа, лишённые крыльев?

Глава 2

Зуб за зуб, хвост за хвост.

Но между костью и злостью я выбираю злость.

Из этой игры может выйти толк.

Но прошу учесть один факт – я не пёс. Я Волк!

Дэн Назгул

Драгана произвела на обоих самое благоприятное впечатление. Деревянная крепостица, возведённая на расчищенном от леса холме, казалась игрушечной. Очень ладная, светлая, вкусно пахнущая потёкшей на солнце смолой. Внутри Драгана оказалась больше, чем снаружи, – обычное дело для военных укреплений – и тоже как бы игрушечной, такой порядок царил на узких улочках. Привратная стража, к величайшему удивлению и Казимира, и Тира, одета была в камуфляжные костюмы, характерные, как определил светлый князь, для армий его родного мира конца двадцатого столетия. Значки на форме были, естественно, незнакомы. На облачённых схожим образом гостей стражники почти не обратили внимания, лишь попросили обождать в караульном помещении, зато Медведя расспросили строго и въедливо и только потом, видимо, удовлетворённые ответами, разрешили проехать.

Сидеть в караулке пришлось недолго. Казимир даже не успел заскучать, а Тир как забился в угол, так и не пошевелился ни разу. Сидел, закостенев, молча глядя в пол, пока в комнатку не вошёл человек. Большой, как Медведь или стражники в воротах, одетый в камуфляж, усатый и безбородый.

Незнакомец остановился в дверях, внимательно разглядывая гостей или пленников – Казимир ещё не успел определиться с их статусом. Потом сделал приглашающий жест и снова вышел на улицу.

Молча, не обменявшись ни единым словом, дошли они до трехэтажного, высокого по здешним меркам дома. Выстроенный как маленькая крепость, он, похоже, служил административным зданием, а заодно и местом последней битвы, если внешние укрепления падут. На стенах и крыше стояли зачехлённые машины, как показалось Казимиру, самой примитивной конструкции: что-то вроде нацеленных в зенит больших арбалетов. Тир же к убогой технике проявил неподдельный интерес и разглядывал всё, что можно было увидеть из-под чехлов, с напряжённым вниманием. Как будто машинерия угрожала ему лично.

Усатый провёл их по узким коридорам и лестницам через несколько дверей, в которых даже Тиру пришлось склонять голову, на второй этаж, в просторную, с низкими потолками комнату. Из мебели там был длинный стол да несколько табуретов. На них усатый и кивнул: садитесь, мол, где удобно. Сам уселся во главе стола и задумчиво уставился опять-таки на Тира. Определённо, сероволосый красавчик был в этом мире ненормально популярен.

– Интересные творятся дела, – заявил усатый, наглядевшись.

Казимир сумел сохранить лицо, а вот Тир, услышав русский язык, вздрогнул и воззрился на усатого, как на говорящую обезьяну.

– Мне доложили, – продолжил тот, – что Медведь встретил в лесу двух чужеземцев, один из которых здорово похож на степняцкого ведуна. С той лишь разницей, что большинство степняков умеют говорить на радзимском или на галадском. А кто не говорит, те хотя бы понимают. Доложили мне, что ведун назвался непонятным прозвищем, а имя его спутника выдаёт чужеземца, обитателя каких-то очень дальних краёв. И что, возможно, степной мудрец подобрал где-то иномирянина, которого и ведёт сейчас к хану в обход радзимских властей, притворяясь, будто не знает здешнего языка. Притворяясь, будто он не знает про добрую договорённость между нами о том, что на чьей земле иномирянин нашёлся, того он и будет.

– Что вы имеете в виду? – уточнил Казимир.

– Я имею в виду, – хмуро ответствовал усатый, который, похоже, просто сделал паузу в речи и был недоволен тем, что его перебили, – что первым побеседовать с пришельцем из иного мира имеет право владыка той земли, где пришелец был найден. Но что же я вижу? – Он склонил голову и в упор уставился на Тира. – Вижу я, что залетела к нам интересная птица. Уж до того интересная… дивная птица, никем не званная. Зачем ты явился сюда, Чёрный?

К удивлению Казимира, Тир подобным обращением нисколько не возмутился. Лишь вздохнул:

– Я же ничего не сделал.

– Сделаешь, – уверенно заявил усатый, – если только я не поступлю с тобой так, как должно.

– И что я должен сделать? – спросил Тир.

Спросил, на взгляд Казимира, абсолютно невпопад, однако усатый прекрасно его понял и кивнул уже с некоторой благосклонностью:

– Что ж, возможно, я не замечу то, что так бросается в глаза. Или замечу не сразу. Кто этот человек с тобой?

– Он не со мной, – Тир мотнул головой, – мы встретились уже здесь. Случайно. Он ни при чём, даже не знает, кто я.

– Моё имя Казимир Мелецкий, – встрял Казимир, – я иномирянин и хотел бы побеседовать с правителем этой земли, раз ты говоришь, что таков установленный порядок.

Светлые внимательные глаза оглядели его с головы до пояса. Поднялись и опустились усы.

– Рад, что мы поняли друг друга, Казимир Мелецкий. Меня зовут Рысь, думаю, великому князю будет интересно встретиться с тобой. Я прикажу завтра же доставить тебя в столицу. А пока будь гостем в Драгане.

Неясно было, что он сделал, нажал ли на потайную кнопку или воспользовался каким-нибудь заклинанием, однако в узких дверях возник с поклоном мальчик лет десяти.

– Он проводит тебя в гостевые покои, Казимир Мелецкий, – сообщил Рысь.

Мальчик поклонился вновь. Рысь выжидающе взглянул на Казимира…

– Я хотел бы, – спокойно произнёс тот, – присутствовать при вашей беседе с Тиром.

Он выдержал хмурый взгляд светлых глаз. Чуть улыбнулся в ответ на удивление в глазах чёрных. Князь Мелецкий не бросит спутника в беде, а человек его спутник или демон – не имеет ни малейшего значения.

– Я не понимаю, зачем тебе это, – заметил Рысь, – но если желаешь, слушай. – Он взмахнул рукой, и мальчик, в третий раз поклонившись, исчез за дверью. – Ты, – Рысь вновь повернулся к Тиру, – знаешь не хуже меня, что пребывать среди людей не имеешь права. Однако ты явился к нам и уже не сможешь убраться туда, откуда пришёл, потому что в наш мир можно только войти. Выйти отсюда нельзя.

«Вот как?» – Казимир сделал в памяти пометку, намереваясь, как только представится возможность, побольше разузнать об этом суеверии.

– Я не злодей, – продолжил между тем Рысь, – и понимаю, что даже таким, как ты, Чёрный, хочется жить. Поэтому я предлагаю тебе заключить сделку с этим миром. Купить себе место здесь. Жизнь в обмен на жизнь. Что скажешь?

– Договорились. – Поза Тира изменилась, он расслабился, повёл плечами, как будто не на табурете сидел, а в любимом кресле. Он чуть улыбался – этой улыбки Казимир ещё не видел. – Когда? Кого? Где?

– Как только будешь готов, – щедро позволил Рысь, – тебе нужно побольше узнать о мире, так что осваивайся, привыкай. Карты, книги и толмач – всё в твоём распоряжении. Скажу сразу, что убить ты должен колдуна, знающегося с Навью, способного взывать к злым духам и поднимать мертвецов. Там, откуда ты явился, давно хотят заполучить его душу. А живёт он на берегу Акульего моря, в Измитских землях. Это далеко от Радзимы, другой край материка, однако на шлиссдарке^[3], по воздуху, ты доберёшься туда за несколько дней.

– Чем ты готов платить за его смерть?

Услышав об оплате, Рысь недовольно встопорщил усы, однако Тир проигнорировал недовольство.

– Ты знаешь не хуже меня, – слово в слово процитировал он, – что я ничего не делаю бесплатно.

– Тебе недостаточно жизни? – неубедительно спросил Рысь.

Тир смотрел на него молча, и улыбка его полна была глубокого сочувствия:

– Мы, конечно, ещё не заключили сделки, – сказал он, слегка растягивая слова, – но на твоём месте, Рысь, я бы не шёл на попятную. Ты обещал мне жизнь, это хорошо, но жизнь мне отдаст тот колдун, а чем заплатишь ты? – Он выдержал паузу, улыбаясь, не разжимая губ, отчего лицо его приобрело выражение крайне неприятное, и продолжил с лёгким вздохом: – Ладно, Рысь, ты действительно оказываешь мне услугу, так что я согласен принять плату деньгами. Это символическая оплата, поэтому не обязательно расплачиваться слитками, я возьму и монеты. Две тысячи олов меня вполне устроят. Половину я хочу получить заранее. Такие, как я, – он мечтательно прикрыл красивые глаза, – любят не только кровь, но и золото. Об этом ты, безусловно, знаешь тоже.

…– Так кто ты всё-таки? – спросил Казимир, закуривая и старательно выдыхая дым подальше от Тира. О том, что загадочный его приятель не любит запаха табака, он уже знал.

Радзимское гостеприимство оказалось утомительным для аристократической души князя Мелецкого. Он слегка потерялся в суматохе, поднявшейся вокруг них с Тиром, когда, закончив переговоры с Рысью, они попали в лапы здешней прислуги. События стали сменять друг друга с головокружительной быстротой: сначала баня, затем обед не менее чем с пятнадцатью сменой блюд – за пятнадцать светлый князь был уверен, а потом сбился со счёта под извинения прислуживавшего паренька. Извинялся тот за то, что ввиду летнего времени стол небогат и что осенью господин Мелецкий, конечно же, встретил бы совсем иной приём.

Потом, презрев народную мудрость о сытом брюхе, которое совершенно невосприимчиво к ученью, их ознакомили со здешней библиотекой и вручили каждому по «толмачу» – оправленной в золото жемчужине, «подсказывавшей» звучание букв в книгах, а заодно и названия всех предметов, на которых сосредотачивался взгляд.

Казимир управляться с «толмачом» научился быстро. Ментальная магия, пусть и в виде артефакта, была делом привычным, и состояния правильного сосредоточения он научился достигать буквально с третьей попытки. А вот Тир, тоже в общем-то без всяких проблем разобравшийся, как именно нужно «смотреть» на слово или предмет, сам принцип работы «толмача» признавать отказался.

– Нету здесь ни микросхем, ни электроники, ни… вообще ни хрена, – он вертел в тонких пальцах матовую жемчужину, ковыряя оправу узким ногтем, – а раз ни хрена, то как оно может работать?

– Это же магия, – удивился Казимир.

– Угу, – Тир, похоже, слегка обиделся, – конечно.

– Интересно, – сказал Казимир, – а откуда ты знаешь, что там нет микросхем? Ты же её не вскрывал. Внутрь не заглядывал.

Ответом ему был равнодушный взгляд.

– Я знаю, – ответил Тир. – И магия тут ни при чём.

Собственно, вот это самое «магия ни при чём» и подвигло светлого князя на то, чтобы вечером, уже в глубоких сумерках, когда местные жители отправились спать, а бодрствовать остались лишь караульные, завести с Тиром разговор по душам.

Тем более что и голова, порядком натрудившаяся за день, к вечеру, после сытного ужина, слегка полегчала. А может, сказалось местное пиво, светлое, вкусное и почти не пьянящее.

Тир на простой вопрос о том, кто он такой, ответить почему-то не спешил. Молча созерцал серое небо, и узкие глаза его были непроницаемы, как застывшая чёрная смола. Потом обтянутое камуфлированной тканью плечо шевельнулось:

– Идеальный убийца. Наверное, так.

Ещё днём Казимир в ответ на подобное заявление не удержался бы от улыбки. Меньше всего его маленький подопечный походил на убийцу, тем более – идеального. Но разговор с Рысью многое изменил. И пусть сейчас Тир ничем не напоминал себя тогдашнего – самоуверенного и голодного демона, играющего, как кошка с попавшейся в лапы жертвой, – Казимир всё равно помнил. И улыбку помнил. И взгляд. И голос, лениво растягивающий слова: «Жизнь мне отдаст колдун, а чем заплатишь ты?»