Римма Генриховна толкнула подъездную дверь и вышла во двор. Посмотрела на балкон третьего этажа и крикнула сидящему там в коляске мужчине:
– Доброе утро! Алексей, я в магазин. Вам купить чего?
– Доброе, Римма Генриховна! Если только к чаю чего-нибудь. Сегодня дочь с зятем приедут, продукты-то привезут, но неудобно с пустым столом встречать.
– Хорошо, Лёш, я только голубей накормлю и схожу.
– Кормите, мне не торопно.
Двор огласил визгливый лай. Из подъезда выскочили два тойтерьера. Они упирались в асфальт тонкими дрожащими лапками и вытягивали за собой на поводках внушительное пастельное облако. Облако подняло поля бледно-жёлтой шляпки, открывая очки в розовой, под цвет к ажурному кардигану, оправе и проворковало:
– Риммочка Генриховна, с добрым утречком. Вы гулей кормить? А мы на прогулку вышли.
– Доброе, Эльвира Прохоровна, – сухо поприветствовала соседку Римма Генриховна. – Так идите, а то распугаете мне птиц.
Однако облако никуда не торопилось. Оно нависло над Риммой Генриховной:
– Ну что вы, Моника и Бриджит будут хорошо себя вести. Скажите, Риммочка, вы не знаете, когда покрасят наш дом? Всё-таки элитный район, и такой непрезентабельный вид.
– Понятия не имею. – Римма Генриховна сосредоточенно крошила хлеб.
– На меня эти серые стены наводят тоску. Они дисгармонируют с нежными красками начала лета. Только представьте…
Что следовало представить, Римма Генриховна так и не узнала: едва затихшие Моника и Бриджит захлебнулись в новом приступе лая и спрятались за слоновьими лодыжками хозяйки. Мимо невозмутимо шествовал лохматый «немец».
– Вероничка, как можно выгуливать во дворе такую опасную собаку? – накинулась Эльвира Прохоровна на девушку, держащую на поводке страшного пса.
– Он в наморднике, – спокойно ответила Вероника.
Эльвира Прохоровна не унималась:
– Этот волкодав и лапами человека свалит, не говоря уже о детях. Идите на пустырь!
– Граф на кого попало лапы не ставит, – парировала Вероника. – И мы никуда не уйдём: у меня здесь встреча.
Граф с хозяйкой отошли в траву за парковкой. Эльвира Прохоровна злобно зашипела:
– Нет, вы видели? Какая хамка, а ещё из приличной семьи.
Поток возмущений оборвался, как только во дворе появились молодые родители с мальчиком лет пяти и направились к парковке. Эльвира Прохоровна натянула радушную улыбку:
– Куда это вы так рано? Опять на занятия своего маленького гения повезли?
– Нет, – ответил мужчина. – Мы, Эльвира Прохоровна, дачу в сосновом бору купили. Рядом с озером. Домишко, правда, разваливается. Вот едем смотреть, что для ремонта нужно.
– Когда же вы всё успеваете? Дача – такие хлопоты.
– А куда деваться? – вступила женщина. – Для работы мозга кислород необходим. Вот приведём в порядок, и всё лето там с Мишенькой жить будем. И зимой по выходным. Ему астролог для стимуляции мыслительной деятельности советовал ближе к соснам держаться.
– Какие вы молодцы. Всё ради ребёнка. Это какая самоотверженность нужна, чтобы вундеркинда вырастить, – со сладким восхищением выговаривала Эльвира Прохоровна. Только дачники сели в автомобиль, её губы презрительно скривились. – Носятся со своим рахитиком. Мишенька… В честь Ломоносова назвали. Чтобы гения вырастить, в Москву надо ехать, а не в Былинске прозябать. Вот мы Толика в Англию учиться отправляли. Риммочка, вы же педагог, скажите, разве у нас достаточный уровень образования?
– Кому надо, тот везде выучится, – ответила Римма Генриховна, не отрываясь от голубей.
Дверь подъезда снова открылась. Худая женщина с небрежно заколотыми волосами выкатила детскую коляску.
– Ах, Оленька! – заворковала Эльвира Прохоровна. – Как малыш? Молодая мамочка, тоненькая, свеженькая.
– Не льстите. Какая там свежесть с бессонными ночами, – устало отозвалась Ольга.
– Ну, что ты! Сколько тебе? Под пятьдесят? А выглядишь как девочка.
– Сорок два, Эльвира Прохоровна. А с Антошкиными полуночными концертами меня скоро за вашу ровесницу принимать будут. – Оставив коляску, Ольга подошла к Римме Генриховне: – Не выручите сегодня? Мне хотя бы пару часов. Завтра отчёты сдать надо, а сын ничего делать не даёт.
– Конечно, приноси. Я только в магазин и весь день дома буду.
– Спасибо. Мы часок погуляем и к вам.
Как только Ольга отошла, Эльвира Прохоровна фыркнула ей в спину:
– Какая страшная стала. Детей вовремя рожать надо, а не от безысходности под старость. Сама виновата, всё карьеру делала. Вот для меня всегда семья на первом месте была. Потому и живу в любви и обожании.
Хлопнула подъездная дверь. Инвалид на балконе оживился:
– Максим, ты на рыбалку никак?
Паренёк лет шестнадцати задрал голову:
– Здрасти, дядь Лёш. Не, дела у меня.
– Эх, какие дела в такую погоду! Я бы на твоём месте на рыбалку пошёл.
Макс рассмеялся:
– Я бы и сам пошёл, но не могу. Дядь Лёш, в следующие выходные отвезу тебя к озеру, честное слово, а сейчас, извини, дела.
Эльвира Прохоровна натянула улыбку:
– Максимушка, на работу бежишь? Помощник.
– Какая работа, тёть Элл? Воскресенье. – Заметив Римму Генриховну, Макс остановился: – Здравствуйте! Я помню про розетку, вечером зайду с инструментом. Раньше никак – дела. Важные.
– Спасибо, Максим. Мне не к спеху.
Макс махнул рукой и побежал к девушке с собакой.
– Мальчик школу ещё не окончил, а работать вынужден. Куда деваться, если отец алкаш? Вон как одет, у моего Толика даже для дачи вещи получше были. Риммочка, это же ваш ученик? Как школа допускает такое?
– Что школа сделать должна? Одеть его в последних тенденциях моды?
– Ну, может, благотворительный сбор устроить. Нельзя же так. И это в нашем элитном районе. Ума не приложу, как их семье дали здесь квартиру.
– Так же, как и нам с дочерью, по программе переселения из ветхого жилья. – Римма Генриховна отряхнула хлебные крошки с одежды. – Пора мне, а то Алексей заждался уже, и Ольга скоро вернётся.
– Риммочка, вы в магазин? Купите мне хлеба в пекарне, бездрожжевого. Только я вам позже переведу, не беру карточки с телефоном на прогулки.
– Хорошо, возьму. – Римма Генриховна направилась к воротам.
Вслед ей неслось:
– Представляете, совсем забыла про хлеб. У нас Толик с семьёй гостит. Мы с мужем вчера на фермерскую ярмарку ездили, там такие продукты качественные, не то что в магазинах. Я обед приготовила, а о свежем хлебе забыла.
Вероника прижимала к уху телефон и смотрела на окна верхнего этажа.
– Егору звонишь? – спросил подошедший Максим.
– А, пиявка. Чего тебе? – обернулась Вероника.
Граф завертел хвостом и ткнулся носом Максу в колени. Тот потрепал пса по лохматой холке.
– Ничего, просто поздороваться хотел. Нельзя?
– Пфф, да мне всё равно.
– Так кому звонишь? Егору?
– Да. Только у него телефон выключен. Разрядился, наверное, а он и не заметил.
– Не удивительно. Он вчера так набрался, что едва в дверь попал.
– Ой, пиявка, тебе-то откуда знать? Уж вместе вы не пили, так что не сочиняй.
– Вместе не пили, зато я в окно видел, как он вернулся под утро. Сама посмотри, трезвые так не паркуются. – Макс указал на жёлтую спортивную машину, брошенную перед парковкой.
– Мы же на пикник хотели. Он обещал. Пиявка, подержи Графа, я поднимусь. Вероника сунула Максу поводок. Он не взял, спрятал руки за спину.
– Ник, не надо.
– Это почему?
– Потому. Вырастешь – поймёшь.
– Ай, хватит муть наводить! Иди куда шёл! – Вероника повела Графа к столбику у
парковки.
– Ника, он не один.
Она застыла. Повернулась медленно. Спросила беззвучно:
– Что? – И вдруг закричала: – Что ты сказал?! Врёшь, всё ты врёшь! Чего тебе надо
от меня? Чего ты ко мне вечно липнешь? Достал!
Макс подскочил к ней и выдернул поводок.
– Иди! Убедись сама!
Вероника скомандовала Графу «Сидеть!» и направилась к подъезду. Вдруг передумала и подошла к жёлтой машине. На переднем сиденье свернулся змеёй забытый чулок. Чёрный, с кружевным верхом. Лежал и усмехался швом на кончике.
Вероника поплелась к Максу. Опустила голову пониже, чтобы он не увидел слёз и протянула руку за поводком.
– А вот плакать из-за этого урода не надо.
– Я и не плачу. Отдай поводок.
– Зачем? Ты сейчас пойдёшь рыдать в подушку, а пёс будет томиться в квартире? Вместо того, чтобы гонять на природе?
– Мы всё равно не едем на природу.
– Обязательно ехать? Можно и пешком. Не пропадать же… чего ты там приготовила? Бутерброды?
– Сосиски. – Вероника невольно улыбнулась.
– Вот! Из-за какого-то урода ты собираешься лишить Графа свободы и сосисок. Идём на озеро!
– С тобой? Ты серьёзно?
– У тебя есть варианты? Не переживай, я нищеброд, но на батон с кетчупом наскребу. Даже на сок. Или ты предпочитаешь шампанское? Тогда мне придётся заложить почку.
– Нет, сока достаточно. Не потому, что мне жалко твою почку, просто не пью.
– Тем лучше. Не потому, что мне почку жалко, просто не хочется тащить тебя от озера. Ты же килограмм шестьдесят весишь.
– Ты кретин? Не вешу я столько!
– А выглядишь на шестьдесят. Будешь на машине ездить, точно не скинешь. Так что пошли сгонять. Ник, ты обиделась? Я же шучу. Серьёзно, давай на озеро. Не надо зацикливаться на том, кто тебя не ценит.
Вероника вздохнула, ещё раз взглянула на окна Егора.
– Ладно, пошли. Только ради Графа.
– Не вопрос. Но я тоже сосиски люблю.
На выходе из магазина Макс с Вероникой вновь встретили Римму Генриховну. Она тащила два больших пакета с хлебом. Когда отошли подальше, Ника спросила:
– А правду говорят, что она немного того после смерти дочери?
– Кто говорит? Тётя Элла? Слушай её больше. Ну, кормит человек голубей, что такого? У всех свои слабости. А мозги у неё получше наших вместе взятых работают.
– Почему голуби? Они же глупые. Завела бы кошку или собаку.
– Кошки и собаки умирают. А голубей не отличишь одного от другого. В массе они
вечны.
– Это она тебе сказала?
– Нет, сам догадался. Я вообще догадливый. Так что скучно тебе не будет, обещаю.
Противоположный берег озера пестрел палатками. Макс скинул в траву рядом со
старым кострищем пакеты с провизией:
– Видишь, в чём плюс от ходьбы пешком? Все думают, что там, на дальнем берегу,
лучше. И едут туда толпой. А здесь такой же берег, только пустой.
– Что хорошего в пустоте?
– А ты у Графа спроси, где ему больше нравится. Там бы ты его не отпустила.
Пёс и правда наслаждался свободой: носился по берегу, пробовал воду лапами. Макс развёл костёр. Вероника вытащила из рюкзака пакет с сосисками и снова поникла. Даже слезинку с ресниц смахнула.
– Не хочешь искупаться? – Макс скинул футболку. Он раскраснелся от огня, из-под волос струился пот.
– Нет, вода, наверное, холодная. – Ника присела на берегу, обняв колени. Макс с разбегу прыгнул в озеро, обдав её брызгами. – Идиот! Ты шею свернёшь! Там же коряги могут быть.
– Нет здесь коряг, я неделю назад проверял. Граф, ко мне!
Пёс топтался у кромки, не решаясь зайти глубже. Макс замолотил руками и ногами, завопил: «Помогите! Тону!» Граф больше не думал, рефлексы велели спасать человека. Он подплыл к Максу, схватил за плечо и потянул на берег. Вероника уже протягивала руку:
– Ты цел? Что случилось? В омут попал?
– Какой омут? – смеялся Макс. – В озере нет омутов. Это я для Графа притворялся.
– Ты точно больной! Я испугалась.
– Извини, не подумал, что всерьёз воспримешь.
Он вытянулся на траве. Граф отряхнулся, лёг рядом и положил голову Максу на грудь. Ника нахмурилась:
– Граф, ко мне!
Пёс повёл ухом, но с места не тронулся.
– Граф! – строго позвала Ника.
– Ты чего, ревнуешь? – Макс потрепал пса за ушами.
– Нет, конечно, но он должен меня слушаться.
– Значит, ревнуешь.
Вероника смутилась:
– Наверное. Почему он к тебе липнет, а на Егора рычит?
– Собаки чувствуют людей. Надо было не рычать, а кусать за жопу.
– Он не умеет.
– Аристократическое происхождение не позволяет каку в рот брать?
– Да какое там происхождение! Вернее, родители у Графа чемпионы, но он сам с дефектом родился, прикус неправильный. Его усыпить хотели, а папа, как узнал, чуть не подрался с заводчиком. Сказал, заберу, и не колышет, какой там прикус. Графа отдали, но с условием не говорить, чей щенок. У него даже родословной нет, в ветпаспорте как метис записан.
