© Александр Владимирович Чиненков, 2017
ISBN 978-5-4483-9140-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ПОВЕСТИ
Возвращение домой
повесть-быль
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
После презентации моей книги «Салмышская трагедия» (издательство им. Донковцева, г. Оренбург) ко мне подошёл казак Виктор Денисов и поделился впечатлениями о рассказе казака 1-го отдела Оренбургского казачьего войска Василия Тимофеевича Боева о том, как он в 1920 году возвращался в родную станицу Павловскую. Еще в 1975 году его внуки записали уникальное повествование на магнитофон.
Размагниченную ленту родственники Боева передали Виктору Денисову по его просьбе. Благодаря современным технологиям он восстановил запись и любезно предложил мне для написания этой повести.
Я посвящаю её светлой памяти доблестного оренбуржца Василия Боева и других казаков-героев, которые участвовали в Гражданской войне.
С уважением, Александр Чиненков,член Союза российских писателей.
1.
Ночь выдалась непроглядно тёмной. Пурга началась ещё днём, когда казаки обедали в глухой деревеньке со смешным названием Холмогорка. Небо заволокли тяжёлые тучи, поднялся ледяной пронизывающий ветер. Единственная улочка, дворы в мгновение ока были занесены снегом.
К утру метель прекратилась. Сотня ехала по тайге колонной. Лошади по грудь проваливались в глубокие сугробы. Казак Василий Боев сорвал на ходу сосновую веточку и с наслаждением понюхал.
– Как хорошо пахнет, – сказал он негромко. – Э-эх, жаль, что на родине нашей эдакие дерева не произрастают.
– Помолчал бы ты, Тимофеевич, – буркнул ехавший рядом Иван Инякин. – Есаул что сказал? Двигаться без лишнего шума – красные кругом…
– Красные нынче по избам сидят, – огрызнулся Боев. – А я не из пужливых, понял? За столько годков, сколь воевать довелось, я и вовсе позабыл, что такое трусость…
И действительно, давно уже потерял счёт боям, в которых ему приходилось участвовать, казак Василий Боев. Начал с Первой мировой и всё никак остановиться не мог. Теперь вот на Гражданской воевать приходится: Дутов мобилизацию провёл, вот и полез он в седло и поскакал туда, куда было приказано.
А на войне случалось всякое. Участвовал Василий и в наступлениях, и отступлениях. Сначала было страшно, а потом пообвык. Он усвоил одно правило – суждено остаться живым, значит, смерть стороной обойдёт, ну а суждено погибнуть, то смертушка тебя везде, даже в глубоком погребе, настигнет!
Колонна остановилась. Дорогу преградила широкая река. Мост через неё был взорван. Возглавлявший сотню есаул Болотников сошёл с коня и созвал казаков на совещание.
– Что делать будем, станичники? – спросил он, глядя на реку. – То, что переправа разрушена, – видите сами. Переходить реку по льду рискованно. Морозы только-только давить начали, и не шибко окреп он.
Казаки загудели, обсуждая сложившуюся ситуацию.
– А что делать, переходить по льду будем, чай не впервой! – крикнул кто-то. – Рады бы перелететь, да вот крыльев ни у нас, ни у коней наших нету!
– А что, ничего больше не остаётся, – поддержал крикуна ещё кто-то. – Только не всем скопом враз на лёд выходить. По одному, цепочкой идти надо!
– Тогда я первым пойду, – сказал есаул, беря коня под уздцы. – А вы следом ступайте…
К всеобщей радости, лёд выдержал, хотя подозрительно трещал под ногами людей и копытами коней. Перебравшись на другой берег, казаки облегчённо вздохнули.
Есаул посмотрел на реку и перекрестился:
– Слава тебе, Господи, что и на этот раз спас и сохранил нас. Подсоби нам, Господи, до дома живыми добраться. Хватит, навоевались, спаси наши души грешные, Царь Небесный!
Казаки сняли шапки и закрестились. Каждый из них хотел то же самое, что высказал есаул. Они стремились домой, в свои избы, к детям и жёнам. Они верили в Бога, только в Бога и ни в кого больше. Он хранил их и оберегал. Они молились Господу перед каждым боем. Казаки верили, что только из божьей милости все они живы.
«Господи, спаси и сохрани нас, – думал Василий Боев, устремив глаза в небо. – Богоматерь Табынская, заступница наша, не оставь нас. Все мы верим, что доберёмся домой. Ведь не на войну идём, а с войны возвращаемся. И я верю, что увижу своих родных не с небес, а ещё на свете этом. Господа с Колчаком во главе бросили нас на съедение большевикам, но есаул наш что-нибудь придумает, он казак грамотный, башковитый. Хорошо бы шагу прибавить. Уж очень домой хочется, а мы плетёмся, будто мыши…»
– Казаки! – есаул вдруг громко обратился к своим подчинённым. – Казаки, мы отступаем. Мы идём домой, станичники! Я знаю, о чём мысли ваши. И я понимаю вас, станичники! Мы все отдаём себе отчёт в том, что теперь предоставлены сами себе и никто нам не поможет, кроме Господа Бога! А я жду от вас поддержки и дисциплины!
– Да мы и так вроде бы все тебя слухаемся, Гаврилыч! – выкрикнул кто-то из казаков. – Только вот дойдём ли теперь до дома? Тайга кругом да вражины красные. Разве дозволят они нам идти беспрепятственно?
– И я сумлеваюсь в том! – выкрикнул Иван Инякин. – Где Колчак? Нет его! Сбёг подлюга! Мы теперь тоже никто. Зверюги лесные, вот кто мы есть, браты! Как только красные нас увидят, церемониться с нами не станут!
– Верно говорит Иван! – выкрикнул ещё кто-то. – Не пощадят нас красные, как только из тайги высунемся! И с боем пробиваться тоже не могём! Нет на то у нас значимой силы. Порастратили мы её, и есть теперь не сотня боевая, а жалкие недобитки!
– Красным сдаваться надо, – загудели казаки. – Они ведь не кайзеровцы немецкие, а, как и мы, души православные! Ну было дело – поцапались, повоевали… Теперь вот готовы оружие сложить и раскаяться, ежели они того пожелают!
И тут мнения разделились. Кто-то одобрял предложение сдаться, а кто-то считал подобный шаг безрассудством и предательством.
– Вы что, браты! – орали одни с пеной у рта. – Да чтоб на поклон к красным? Да они тут же расстреляют всех нас без разбору! Рубить их надо везде и всюду, а не бошки склонять перед этими паскудами!
– Ишь, герои какие выискались! – огрызались другие. – Воевать хотите, отделяйтесь от нас и путём своим следуйте. А мы хоть кому в ноги поклонимся, живыми бы остаться и до дому дойти! Хватит, навоевались уже! Профукали мы то, за что кровушку проливали, и теперь принять готовы правду большевистскую и жить эдак, как нам укажут, хоть собаками побитыми!
За считанные минуты страсти накалились. Промедли есаул ещё минуту, и спор перерос бы в вооружённое столкновение. Когда казаки стали доставать из ножен шашки, он выхватил револьвер из кобуры и громко крикнул:
– По ко-о-оням! Застрелю каждого, кто приказ мой не выполнит, крикуны бородатые!
2.
Казаки послушно вскочили на коней, и сотня продолжила свой путь по занесённой снегом бескрайней тайге. Злые друг на друга, они ехали молча. Лишь поскрипывал снег под копытами лошадей да слышались всхрапывания голодных животных.
Василий Боев был сторонником тех, кто предлагал сдаться красным. Храброму казаку было страшно от того, что они теперь одни в огромной тайге, а если предположить, сколько им ещё предстоит по ней ехать, то… Правы те, кто считает, что красные тоже русские люди и с ними можно будет договориться.
«Нет у нас другого пути! Конец! Дальше терпеть невозможно, – думал Василий, глядя на широкую спину ехавшего впереди казака. – Нас вши поедом жрут, скоро мы с голодухи передохнем, а чего ради? Уж лучше сдаться красным, глядишь, и помилуют… Эх, чему быть, того не миновать, поживём – увидим. Ну а ежели расстреляют нас, то пусть так и будет. Отмаемся от жизни земной и, куда Господь укажет, уберёмся…»
От всех этих дум, несмотря на мороз, на лбу Василия выступил пот. «Ежели не расстреляют нас красные и по домам отпустят, то уже скоро родных своих увижу. – Он провёл рукавицей по лицу. – А увижу ли? Вон между казаками пропасть разверзлась, а ведь не один год из одного котла похлёбку хлебали и плечом к плечу в бой шли. А сейчас будто кошка чёрная пробежала. Или они озлобились на весь свет белый? И есаул всё оглядывается, пытаясь что-то разглядеть в наших угрюмых лицах. А что можно увидеть в глазах тех, кто потерян в этой суматошной жизни?»
Орудийный залп грянул неожиданно. Несколько снарядов разорвались рядом с сотней. Конь есаула упал первым, спасая своим телом седока, который застрял ногой в стремени и не мог освободить её.
Десяток орудий били по казакам, по земле вокруг них. Залп за залпом, взрыв за взрывом. Свист разлетающихся осколков, гулкий вой летящих снарядов, которые падали и разрывались вокруг метавшихся в панике людей. И негде было укрыться от смертоносного огня…
Живые и раненые, выбитые из сёдел взрывной волной, вжимались в перемешанный с землёй снег, втягивая головы в плечи. Всем хотелось жить, но смерть прибирала одного за другим. Разрушительный вихрь дробил людей, разрывая на части тела.
Василий лежал в воронке от разорвавшегося снаряда, а справа, склонив голову, точно о чём-то задумавшись, лежал Кузьма Прохоров. Осколок снаряда попал ему в затылок, и казак так и замер, даже не почувствовав смерть. А дома его ждала невеста, и он мечтал жениться на ней.
С разорванным животом, с бессильно разбросанными руками и ногами, точно чучело огородное, распластался на земле Андрей Крючков. А ведь он мечтал вернуться домой к жене и детям и собирался поступить в станичную школу учителем и разъяснять детям, что война – это зло.
– Василий, послухай…
Боев приподнял голову и увидел Еремея Андронова. Казак лежал на животе, а на спине, разорванной осколками, расплылось кровавое пятно.
– Васька, послухай меня, – схватил его за руку умирающий. – Я всё… Мертвяк я, Васька. А ты жив и долго жить будешь. Просьбу мою исполни, Васька…
– Эй, чего ты, не помирай, мать твою! Ты же… – Василий не нашёлся, что сказать.
Молодой, очень красивый казак, земляк к тому же, погибал рядом, и уже ничем нельзя было ему помочь. И он не мог отказать ему в последней просьбе.
– Васька, жинка у меня молодая, знаешь же, – зашептал умирающий. – Передай ей, что я не трусом помер. Ты же знаешь меня, Васька. Я же никогда не сгибал головы под пулями и не показывал врагу спину. Я же…
– Знаю-знаю, – едва сдерживая слёзы, сказал Василий. – Ты геройский казак, Ерёма. Ты…
– Она, Варвара моя, самая красивая в станице. Ты же знаешь об том, Васька…
– Спорить не буду, самая, – вздохнул Василий. – Я и батьку её знал, безвременно умершего.
– А я души в ней не чаял, Васька, – сказал умирающий, и Боев заметил, как блеснули слёзы в его глазах. – Она же… она же…
– Ты ещё её увидишь и приголубишь, – пытался утешить Василий. – Ты, Ерёма…
– Нет, не говори ничего, меня послухай, – прошептал тот из последних сил. – Как помру, крестик мой сними и супруге передай моей любимой. И наказ передай: пусть во вдовах не засиживается. Меня уже не вернёшь, а она… Пусть только о сынишке заботится. Васька, клятву дай, что самолично проследишь за…
Он умер, не закончив фразы, и Василий, закрыв покойному глаза, снял с него серебряный крестик.
– Эй, Боев? – позвал его кто-то. – К нам, в овраг, сползай, покуда жив ещё.
Василий обернулся и, не мешкая ни минуты, пополз к оврагу и вскоре оказался среди выбравшихся из-под артобстрела.
3.
Канонада стихла, но казаки не спешили покидать своё убежище. Мало ли чего? Они приготовили оружие и затаились в ожидании.
– Сколько нас? – спросил есаул, угрюмо глядя на остатки сотни.
– Э-э-эх, больше половины полегло, – ответил кто-то. – Было сто пятьдесят, а осталось шестьдесят восемь.
– Интересно, кто по нам из орудий палил? – сказал ещё кто-то. – Красные или наши?
– А ты пойди и спроси, – зло огрызнулся есаул. – Сейчас они сами подойдут, чтобы поглядеть на дело рук своих поганых, вот тогда всё и выяснится.
С оружием в руках казаки долго ждали тех, кто обрушил на их головы лавину огня, но враг, видимо, ушёл.
– Догнать бы их да и порубить в капусту, – высказался кто-то. – За братов наших павших, за…
– Покуда ты их догонять будешь, они успеют развернуть орудия, – ухмыльнулся есаул, разглядывая в бинокль уходящую батарею. – Нас сейчас шестьдесят восемь, а может случиться так, что и оставшиеся все поляжем. Так что есть ещё у кого желание преследовать врага?
Угрюмое молчание было ответом на его вопрос, и есаул, скрипнув зубами, снова поднёс к глазам бинокль.
Чуть позже казаки прошлись по изрытому воронками от взрывов участку. Всюду перемешанный с кровью, землёй и фрагментами человеческих тел снег. Страшное зрелище!
Раненых найдено не было. С трудом выкопав в мёрзлой земле большую яму, казаки сложили в неё трупы своих товарищей.
– Всё, что могли, браты, – сказал дрожащим голосом есаул, сняв с головы папаху. – Не могём мы тела ваши домой отвезти, вы уж нас простите. Самим бы живыми добраться. Но вы уже дома, перед ликом Господа нашего Иисуса Христа, пребываете. Простите нас и прощайте. Да пусть земля эта сибирская будет для вас пухом.
Сняв шапки и глотая слёзы, казаки помолились у могилы павших земляков и вернулись в овраг, к своим коням.
– Ладно хоть ещё обоз сохранился, – сказал есаул, оглядывая повозки. – Что тут у нас, кто подскажет?
– Консервы рыбные, мука и масло коровье, – подсказал кто-то. – А в мешках вон овёс для коней. Сена теперь днём с огнём не сыщешь.
– Разводите костры и готовьте пищу, – распорядился есаул. – Коням рационы уменьшить. Ещё неизвестно, сколько через тайгу пробираться будем и встретим ли селенья на своём пути, где не побоятся нас приветить…
***
По тайге ехали больше двадцати суток. Ни красных, ни белых и ни одного селения не встретили казаки на своём долгом пути. Ни дорог, ни тропок, только занесённый снегом бескрайний простор. Деревья, затянутые льдом реки и холмы – вот и всё, что видели люди изо дня в день. Уставшие, замёрзшие, они еле держались в сёдлах, а измученные, исхудавшие животные едва стояли на ногах, утопая по грудь в глубоком снегу.
На привалы останавливались редко и то лишь для того, чтобы приготовить пищу, поесть и хоть немного обогреться у костров. Со слезами на глазах наблюдали казаки за своими лошадьми. Несчастные животные утоляли голод, жуя хвою и обгрызая кору. Овёс в мешках таял день ото дня и волей-неволей приходилось уменьшать его выдачу.
– Ещё маленько, и без лошадей останемся, – бормотали, вздыхая, казаки. – Может, Господь наказал нас за грехи наши блуждать вот здесь, в тайге бескрайней, до скончания света?
– Будя вам, разгалделись, как бабы! – прикрикивал на них есаул. – Вдоль реки вон едем, а она нас к какому-нибудь стойбищу приведёт.
– Твои бы слова да Господу в ухи, – бурдели казаки. – Забыл он нас или зрить не желает.
– А вы не языками трепитесь, а молитесь больше! – повышая голос, говорил есаул. – Знать свыше нам указано путь этот пройти. Всё до дома ближе…
Вдоволь выговорившись и обогревшись, казаки вновь взбирались в сёдла, и сотня продолжала свой бесконечный путь по тайге. И каждый казак надеялся, что не сегодня, так завтра они всё-таки доедут хоть до какого-то селения.
Их упорство и надежды были вознаграждены. Совершенно неожиданно казаки подъехали к большому посёлку и придержали коней.
– Что делать будем, станичники? – спросил есаул.
– А чё тут думать, лапы кверху и айда, – ответил кто-то.
– Что, не передумали ещё красным сдаваться? – нахмурился есаул. – А я мыслил…
– Не надо ничего мыслить, сдаёмся, и всё тут! – загудели казаки возмущённо. – У нас нет другого пути, браты! Кони едва живые, да и мы едва в сёдлах держимся! Ещё день—два и…
– Всё, хватит, сдаёмся, – поддержали вдруг сторонников сдаться и те, кто был изначально против. – Будь что будет, выхода другого нет. Ещё эдакий переход по тайге мы не выдюжим.
– Все эдак думают? – повысив голос, обратился к сотне есаул.
– Все, – прогудели казаки.
– Тогда, – есаул посмотрел на них хмуро и сурово, – раз вы так решили, мне остаётся только подчиниться. Боев, Ерьков, поезжайте в село, разузнайте, что за власть там. А мы покуда вас здесь обождём.
4.
Василий Боев и Егор Ерьков, получив приказ, пришпорили коней. Минут через пять они подъехали к околице.
На посту при въезде в село дежурили четыре вооружённых человека. Увидев скачущих из леса всадников, они бросились бежать.
– Эй, стой, куда вы?! – закричал им вслед Василий. – Мы сдаваться едем, постойте же!
Видимо, набравшись храбрости, двое остановились, а остальные прибавили скорости и продолжили бег, даже ни разу не обернувшись.
– В-вы кто? – поинтересовались постовые, со страхом глядя на казаков.
– Мы хотим знать, чья власть здесь, в селе вашем? – сказал Егор. – Сперва ответьте на наш вопрос, а опосля мы ответим на вашенский.
– В п-посёлке Черемуха в-власть с-советская. А в-вы к-кто?
– А мы есть казаки, – ответил Василий. – Мы ищем начальство красное, чтобы сдаться ему.
– Если так, то кидайте винтовки, шашки и с коней слазьте, – заговорили постовые, понемногу смелея. – Тогда мы и примем сдачу вашу, казаки…
Василий и Егор нехотя исполнили их требование. Противно было за так просто сдаваться врагу, но деваться некуда. Казаки отдали оружие и сошли с коней. Через несколько минут со стороны посёлка показались всадники, которые галопом мчались к посту. Боев и Ерьков подняли вверх руки и на всякий случай закричали:
– Сдаёмся!
Их окружили.
– Кто такие будете? – прозвучал вопрос.
– Казаки мы, разве не видите? – сказал Василий. – Сдаться советской власти хотим и домой вернуться.
– Ишь ты, домой хотят, нагаечники чубатые! – загоготал всадник, задававший вопросы, и его поддержали хохотом все остальные. – А по пуле в лоб не желаете, рыла бородатые?
– Мы домой желаем, больше ничего, – огрызнулся Егор. – Хотели бы воевать, явились бы к вам не с поднятыми руками.
– И что бы вы вдвоём нам сделали? – спросил командир. – А может, вас гораздо больше?
– Там ещё шестьдесят шесть человек нас ожидают, – вздохнул Василий. – Все при оружии и четверо саней с пулемётами. Ежели мы не возвернёмся к ним, то кто его знает, что подумают братцы наши. Может, и отпадёт желание красным сдаваться…
Окружавшие их всадники после слов Боева всполошились и закрутили головами. Им приходилось сталкиваться с казаками в боях, и они не понаслышке знали, какую грозную силу представляют собой бородачи-станичники. Перестав ухмыляться и гоготать, начальник красных спросил:
– Вы что, и правда сдаться решили? Сколько знаю казаков, никогда не слышал, чтобы они вот так запросто, без боя, взяли и сложили перед врагом оружие.
– Так то перед врагом, – ухмыльнулся Ерьков, которого задели слова красного командира. – А мы вот подумали и решили, что большевики не такие уж и враги нам. Все мы на одной земле рождённые и кровушку ни свою, ни вашу проливать больше не хотим.
– И что, все так думаете? – засомневался командир.
– Все, – сказал Василий. – Давайте остальных позовём, вот сами их и обспросите.
– А вы ручаетесь, что они резню не развяжут? – всё ещё сомневался командир.
– Хотели бы развязать, мы бы с тобой не судачили, – ответил Василий. – Пронеслись бы по посёлку с шашками наголо и… Туго бы вам пришлось, товарищи красные, не сумлевайтесь.
– Ну… хорошо, – подумав с минуту, сказал командир и указал рукой на Ерькова. – Иди и остальных веди, а ты, – он посмотрел на Боева, – ты здесь останешься, я поговорить с тобой хочу.
Оставшись один среди красных, Василий почувствовал себя неуютно. Десятки враждебных глаз буравили его со всех сторон.
– Так что вас заставило сдаться, казаки? – командир в упор разглядывал его. – Могли к Семёнову уйти, недобитку белому. Его шайки ещё бандитствуют по тайге забайкальской, хотя им недолго ещё гулять осталось.
– Мы не знаем Семёнова и никогда не видели его, – ответил Василий. – Слыхали, что был эдакий атаман, и всё на том. Мы казаки оренбургские и не хотим боля кровушки проливать людской.
– Все вы так говорите, черти бородатые, – всё ещё не верил ему командир. – Видал я на фронте германском, чего вы вытворяете. Немцы и австрийцы, как чумы, боялись казаков. Когда вы в атаку шли, так все и разбегались кто куда. Видал я вашего брата и на фронтах Гражданской. Вы рубили наших красноармейцев ничуть не хуже, чем германцев…
– Вы тоже не шибко жаловали нас, так ведь? – усмехнулся Василий. – Чихвостили нашего брата казака и в хвост и в гриву.
– Было, не спорю, – улыбнулся командир. – Вот потому наша власть советская возобладала над вашей! Вот потому мы и победили вас, господа белоказаки!
Вскоре к посту у околицы подъехала сотня. Казаки с хмурыми лицами сидели в сёдлах, чувствуя себя униженными. В другое время они, не задумываясь, выхватили бы из ножен шашки и смело ринулись на врага, но сегодня… Сегодня они вынуждены сдаться на милость победителей.
Красноармейцы по приказу своего командира охватили сотню кольцом, и так они поехали в посёлок. Остановились у штаба, расположенного в центре. Казакам было приказано спешиться и выстроиться в одну шеренгу.
Мороз крепчал. Красноармейцев собралось так много, что они едва помещались в штабном дворике. Бойцы с изумлением рассматривали казаков и едва ли верили, что эти воинственные бородачи сдались без боя. В суматохе никто не заметил, как есаул отошёл в сторону, выхватил револьвер, взвёл курок и поднёс ствол к виску.
– Браты казаки! – крикнул он громко. – Может быть, и не прав я, станичники, но не могу вот так, как вы, поступить! Я казак, браты, и хочу оставаться таковым до самой смерти! Раз не могу я один противостоять врагу, значит не место мне более на свете белом!
Хлопнул выстрел, и геройский есаул с простреленной головой на глазах казаков и красных упал на землю…
5.
Самоубийцу оттащили за ноги куда-то в сторону. На казаков смерть есаула Болотникова произвела угнетающее впечатление. Они бросились к нему, но, услышав грозный окрик «стоять!», замерли в шеренге.
Из штаба вышел крепко выпивший здоровенный мужчина в форме и в будёновке с красной звездой. Он прошёлся взад-вперёд перед шеренгой казаков и…
– Ну, мать-перемать, отвоевались, нагаечники хреновы! – закричал он громко. – Что, приползли, мать вашу, спасать свои жизни паскудные? Я бы вас собственными руками передушил бы, мать-перемать, бандюги недобитые! Я бы вас…
Он в течение четверти часа под хохот красноармейцев срамил и материл казаков и замолчал лишь, когда из штаба вышел ещё один человек, тоже в форме, но без головного убора.
– Товарищи! – обратился он к казакам заплетающимся языком и, как им показалось, приветливо. – Всё, отвоевались вы, отмаялись! Одобряю ваш поступок разумный целиком и полностью! Хватит кровь проливать, товарищи! Зря… зря всё это! Молодцы, что сдались, казаки! Мы оценим ваш поступок по достоинству!
На смену ему из дома вышел ещё один человек. Он был сильно пьян, но держался на ногах ровно. По его «представительному» виду нетрудно было догадаться, что он самый главный красный командир. «Интересно, чего этот здоровяк отмочит? – подумал, глядя на его каменное лицо, Василий. – Если в морду даст своим пудовым кулачищем, то со всеми зубами распрощаюсь зараз. Стыдно будет супруге на глаза показаться шепелявым и…»
Вышедший не кричал, не размахивал руками и не бранился. Он медленным шагом приблизился к Николаю Колпакову, стоявшему первым в шеренге, и смачно плюнул ему в лицо. Затем командир плюнул в следующего казака – Ивана Долматова. Василий зажмурился, когда очередь дошла до него. Командир выплюнул шмоток вязкой слюны ему в лицо. Так он прошёл всю шеренгу, не пропустив никого. Это было неслыханное оскорбление всей сотне. Казаки возмущённо загудели, но несколько красноармейцев тут же навели на них пулемёты.
– Эх, ети вашу мать, – скрипя зубами и сжимая в ярости кулаки, выругался Иван Долматов. – Как я был против к краснозадым на поклон идти. Э-э-эх, оружие бы сейчас нам в руки, всех бы искромсали детей сучьих!
«Ну вот, – подумал Василий, обтерев лицо. – Я смолчал, и все смолчали. Кто мы после этого? Разве можно теперь нам считаться казаками? Говно мы, вот кто теперь…»
– А ну все в сёдла ма-а-арш! – приказал командир, который встречал сотню у околицы. – Разбились в колонну по трое и следуй за мной, ма-а-арш!
Так, колонной, с обозом, но уже без пулемётов в санях, проехали казаки ещё семнадцать вёрст до другой деревни. Здесь у них забрали обоз и все личные вещи, оставили только коней. После этого колонна снова продолжила путь.
– Куда они нас везут? – спросил Иван Шемякин, повернув голову к ехавшему рядом Боеву.
– Кабы знать, – пожал плечами Василий.
– Куда везут, туда и едем, – едко ухмыльнулся Егор Ерьков, ехавший слева. – Мы теперь скоты подневольные, ядрёна вошь. Дозволили бы хоть в баньке попариться перед тем, как расстреляют. Загрызли вши, будь они неладны, а подавить их под шубейкой возможности нет.
– А мне есаула нашего жалко, – сказал задумчиво Василий. – Только о нём и думаю. Надо же, как поступил?! А может, и нам эдак надо было?
– Он офицером был, есаул наш, – вздохнул Инякин. – Ему иначе нельзя было. Ежели красные с нами как-то церемонятся, то его давно бы уже порешили.
– Это точно, порешили бы, – согласился с ним Василий. – Красные ух как офицерьё не жалуют. А по мне бы пущай другие меня убьют, чем я сам себя. С самоубийцами там, на Страшном суде Господнем, долго не разговаривают. Отправят в ад на вечные мучения…
– Даже похоронить его красные не дали, – подал голос Ерьков. – Оттащили к забору и думать о нём забыли, будто немец он или австрияк поганый, а не душа христианская.
– Ничего, закопают где-нибудь, – вздохнул Василий. – Ему теперь всё равно, есаулу нашему. Всё одно самоубийцу на кладбище не хоронят…
Дальше ехали молча, думая каждый о своём. Василий Боев вспомнил родную станицу и безоблачное детство.
Перед глазами промелькнула школа. Она всегда казалась ему большой и просторной. Он входил в класс одетый в штаны с лампасами, в холщёвой рубахе-косоворотке навыпуск и деревянной шашкой на боку. Дети казаков занимали три ряда и сидели отдельно от детей пришлых или тех, кто не принадлежал к казачьему сословию. Казачата с пелёнок были приучены к тому, что они люди особенные, и это придавало им гордость за своё происхождение.
Уроки в школе были одинаковы для всех, а вот после занятий казачат обучали верховой езде и боям на саблях. А ещё их обучали рукопашному бою с ножами и без них. Василий часто возвращался домой в синяках и ссадинах, и родители встречали его с улыбкой. Ну а если, не дай бог, отец замечал следы слёз на его глазах, немедленно хватал со стены нагайку и «вразумлял» ею сына.
– Казак не должен проливать слёз! – приговаривал он, охаживая хнычущего сынишку по спине. – Ежели враг увидит мокроту на глазах казака, то он испытает радость и потеряет страх перед нами! Казак должен стерпеть боль и не выказывать слёз, как бы больно ни было! Он должен победить врага или погибнуть! Уяснил, стригунок?
В конце воспитательной экзекуции Василий натягивал портки и, едва сдерживая дрожь в голосе, говорил:
– Благодарю за науку, папа…
А ещё отец строго спрашивал за учёбу. Попробуй только получить плохую отметку или замечание на уроках! Снова отец снимал со стены плеть и хлыстал сына, приговаривая:
– Энто за то, чтоб фамилию нашу не срамил! Казак грамотным должен быть, читать и считать уметь без ошибок. Каково тебе среди других дурнем выглядеть, а?
И такое воспитание проводилось во всех казачьих семьях. И только попробуй огрызнуться или возразить отцу! Семейные устои были крепки и уважительны. Строже всего каралось неуважение к старикам. Только попробуй пройти по станице и не поздороваться со встретившимися на пути старшими казаками! Тебя тут же остановят, поддадут затрещину или накрутят ухо, спросят фамилию и велят доложить отцу о своём «непотребном» поступке. И тут снова свистит плеть, а ослушник…
– Тпру-у-у, приехали, – сказал Иван, натягивая уздечку, и Василий, отвлечась от воспоминаний, проделал то же самое.
6.
– Куда приехали-то?! – выкрикнул кто-то из казаков, привстав в стременах и оглядывая деревушку, в центре которой они остановились.
– Тебе-то какая разница, – отозвался один из красноармейцев, сопровождавших колонну. – Куда привезли, туда и приехали.
– А что здесь с нами будут делать? – поинтересовался ещё кто-то из казаков.
– На корма свиньям пустим, – ответил другой красноармеец. – А их потом таким же, как вы, сдавшимся подлюгам скормим.
По приказу командира казаки спешились, привязали к забору коней и вошли в какой-то большой дом. Там их усадили за столы и выдали каждому по варёной курице и булке хлеба на двоих. Они с жадностью набросились на еду, перемалывая мясо вместе с костями. Как только казаки поели, их снова усадили на коней, и колонна продолжила путь. «А теперь куда нас? – думал Василий. – Поди не расстреляют, раз эдак сытно накормили?..»
Третья деревня оказалась такой же большой, как и посёлок Черемуха. Много дворов, много людей на улицах. Казаков остановили у дома с красным флагом над крыльцом. У двери висела табличка «Штаб».
– Спешиться! – приказал командир, возглавлявший колонну. – Привязать коней и всем, по одному, заходить в штаб для допроса.
«Лыко да мочало – начинай сначала, – с горечью подумал Василий, дожидаясь своей очереди. – Чего ещё надо? Всё уже не раз сказано и пересказано было… Ну, сдались казаки и что теперь? Почто по сто раз душу выматывать из людей? И так совесть измучила за сдачу эдакую бесславную, а тут…»
Допрос оказался коротким. Задали уже знакомые вопросы, и Василий привычно ответил на них теми же словами, что и прежде, а потом… Потом у казаков забрали всё, что оставалось, включая запасное нижнее бельё и остатки корма для коней. Не тронули только одежду, которая на них, а вот валенки сняли, дав взамен другие, растоптанные и изъеденные до дыр молью. Василию досталась разноцветная пара: один валенок был белым, а другой – чёрным. «Ладно хоть так, не босиком же, – подумал он, тоскливо разглядывая „обнову“. – До дома бы только дошагать да ноги не отморозить…»
Подчистую ограбленные, павшие духом казаки снова по приказу командира взобрались на коней и продолжили путь в пугающую неизвестность.
– Вот тебе и на, – вздыхал досадливо Иван Инякин. – Ещё разок-другой, и до вшивых исподников разденут.
– Да пусть раздевают, мне не жалко, – зло отозвался Егор Ерьков. – Вместе со вшами в придачу! На мне их уже мильён поди развелось, пущай теперь краснопузых жрут, хоть до дыр выедают…
Поздно вечером колонна въехала в город Омск, бывшую сибирскую столицу бывшего Верховного правителя адмирала Колчака. Остановились у бывшей семинарии. Командир приказал всем спешиться и входить в здание.
Привязывая коня, Боев осмотрелся. Огромный двор, огороженный досками. Снег не вычищен, значит, здание не жилое. Казаков завели в большое нетопленое помещение и велели располагаться. У дверей встал часовой с винтовкой в руках.