Часть первая. Школа Сотника.
Глава 1.Немного из истории.
Обережная сотня Андрея Сотника «зачищает» от разбойных ватаг большую часть земли Великого Новгорода. Основные торговые пути северной Руси «из варяг в греки» совсем скоро будут свободны.
В усадьбе Андреевского поместья начинает работать ратная воинская школа, где детей сирот учат воинскому искусству и множеству наук сам Сотник и его сподвижники по былой ратной службе.
В поместье построены новые ремесленные мастерские, выпускающие прекрасные и востребованные изделия и лучшие образцы оружия.
Сельское хозяйство строится на новый лад, выращивая новые для этого времени овощи и зерновые культуры, готовясь насытить закрома земляков своей продукцией.
А с юго-запада Великому Новгороду начинают угрожать нашествием усилившиеся и объединяющиеся в единую державу Литвины. На Балтике всё нарастает противостояние между владычицей Восточного моря Данией и союзником Великого Новгорода Ганзейским союзом.
Для всех этих угроз, сил «Обережной сотни» явно не хватает, и нужно создавать новую «Дозорную сотню», которая будет нести порубежную службу, вести разведку на дальних и ближних подступах к новгородской земле, а также сможет сломать и спутать планы многочисленных, коварных и жестоких врагов Руси.
Сотнику нужны верные сподвижники и собственное, большое, хорошо обученное войско, чтобы преодолеть все трудности и опасности этого лихого и кровавого века!
Глава 2.Домой.
По рыхлому и ноздреватому мартовскому снегу, поверх льда Валдайской речки Полометь, шёл в сторону устья Ямной большой обоз. Двадцать саней в нём неспешно катили в сопровождении двенадцати верховых всадников. Седоусые дядьки с копьями в руках и с мощными сложно составными луками за плечами выглядели грозно и устрашающе, притягивая к себе внимание многочисленных встречных торговых караванов, спешащих до закрытия ледового пути проскочить домой. Ещё больше внимания притягивали к себе те, кто сидел или лежал в проезжающих санях обоза. Были в них и суровые ветераны, и безусые юнцы, и даже две пригожие девицы держали в руках поводья. Объединяло же их одно. Серьёзные и цепкие взгляды повидавших большую кровь воинов, справное оружие и наличие ран, перевязей да многочисленных следов крови и пробоин/порезов на одежде.
– Обережные! Обережные идут! Ты смотри ка, сама Андреевская Обережная Сотня возвращается, вон все-то в крови как! – шептали купцы, их возничие и караванная охрана, споро уступая дорогу и снимая шапки перед этим грозным воинским санным поездом. Слава о деяниях этой Сотни за каких-то полгода стала легендой и разлетелась уже далеко за пределы самой северной Руси – Новгородчины, где и была создана только недавно.
Шёл 1225 год от Рождества Христова (все даты и само летоисчисление дано в новом времени). Средневековая Русь раздроблена на отдельные княжества и ослаблена смутой и княжьими междоусобицами, а в её лесах полно разбойничьих ватаг, терроризирующих население. И не было закона и порядка в её землях!
На внешних рубежах тоже было всё неспокойно. С враждебного запада шёл натиск рыцарей ордена Меченосцев и Тевтонского. С севера, на союзников и данников Новгорода племя Карела – совершали набеги финские племена Сумь и Емь, поддерживаемые и науськиваемые Свеями (шведами). С юго-западного направления рвались грабить и разорять Русские земли, объединяющиеся и всё более усиливающиеся Литвины. И уже совсем скоро на северную Русь из-за аномальных погодных условий, морозов и затяжных дождей летом, придёт жуткий голод, выкосивший половину её жителей. Когда жуткие случаи каннибализма были совсем не редки, не говоря уже вовсе о том, что жизнь человека в это лихое время совсем не стоила ничего.
А ещё где-то далеко на юге, в степях копила силы и расширялась, покоряя и поглощая соседние страны и народы, могучая монгольская держава, созданная великим правителем средневековья, железным Чингисханом (Тэмуджином).
Пройдёт чуть больше десяти лет, и обрушатся её непобедимые тумены на русские земли, сметая города, княжества и все те рати, что только сможет выставить против них разрозненная Русь. Обезлюдеют её земли, и падёт на них степным волосяным арканом удушающее, тяжкое монгольское иго, что ещё целых двести лет будет потом сковывать любое её развитие.
Всё это было доподлинно известно командиру Дозорной Сотни Великого Новгорода Андрею Ивановичу, сыну Торопецкого десятника Хвата, в чьей личности органично слилось сознание далёкого потомка, отставного офицера из двадцать первого века и его предка, бывшего Сотника элитной Княжьей Дозорной Сотни. И всем этим личностям было настолько комфортно и естественно в едином теле и сознании, что никакого разлада вообще при этом не ощущалось. Все они прекрасно и органично дополняли и обогащали друг друга всеми теми знаниями, навыками да умениями, что были когда-то у отдельного человека из средневековья и нового времени.
Самой же целью Андрея стало сделать всё, чтобы облегчить и укрепить свою землю от всех тех бед и напастей, каких только было возможно и в его силах. И с созданием своей первой вот этой боевой рати в виде Обережной сотни стал он к этой заветной цели хотя бы ещё на один шаг, но ближе.
Прошло всего три месяца как Господний (Высший совет) Великого Новгорода выдал грамоту с разрешением на её создание. Определив основной задачей борьбу с заполонившими всю северную землю ватагами разбойников.
И вот очищены торговые пути в ближайшей округе, а сами разбойники преданы смерти. Но знал и понимал Андрей, что это только начало на его долгом пути и сколько ещё таких банд орудует в землях всей огромной Руси!
Вторым самым важным решением Господнего Совета было разрешение укреплять жалованное ему Андреевское поместье с её усадьбой и обустраивать в ней воинскую школу отроков, оставшихся сиротами, и детей из семей дружинных ветеранов, что сами захотят их ему доверить.
–Подтянись!
Понеслась команда по длинному каравану, и кони начали набирать ход, следуя пожеланиям своих возничих.
Скорее домой, в родное Андреевское, где можно будет снять с себя всю кованную броню и кольчуги, разложить по оружейным хранилищам луки, самострелы, копья, мечи и многое из того, что лежало сейчас наготове рядом с их хозяевами.
А больше всего хотелось поскорее войти в жаркую парную да стряхнуть, смести, сбить с себя весь этот многодневный пот добрым берёзовым или дубовым веником. Махнуть ещё один ковшик травяного настоя на горячие голыши и зажмуриться от удовольствия, чувствуя, как горячо, покалывая струиться по твоим жилам алая кровь.
– Хорошо-о! Живой яяя…!!
И с рёвом и хохотом с такими же разгорячёнными в бане товарищами броситься в снежный сугроб, заорать, зарычать, чувствуя блаженство от этой яростной силы, борьбы и столкновения двух великих стихий: жары и лютого холода!
А потом снова бегом в парную, хлебнув по пути из резного липового ковшика хмельного ржаного кваса!
– Поддай парку, Филат! Аррр! Ещё не жалей!
Всё это будет, а сейчас воинский караван входил в устье речки Ямницы, что впадала по правую руку в полноводную Полометь, и оставалось совсем уже недалеко до дома.
– Передний дозор вперёд к усадьбе! Пусть готовятся к встречи там! И передайте, что у нас трое серьёзно раненых, нужна будет срочная обработка и уход.
– Пошли! – скомандовал резко Сотник. И вверх по реке устремились три всадника во главе с другом, берендеем Азатом.
Сотня подходила к дому.
Вот впереди уже показался поворот, а за ним высокий обрыв. И сани вкатились на огромную ровную поляну усадьбы, что располагалась между двумя лесными речками Дубницей да Ямницей. На ней виднелся ряд строений, юрт и большая изба, что с лёгкой руки самого Андрея все быстро начали называть ее ранее тут незнакомым словом штаб. Коротко и солидно, особенно для посвещённых.
Перед избой уже высыпало всё оставшееся в усадьбе население. Временный комендант и «мастер – самострельщик», дед Кузьма, а так же освобождённый от похода по причине ранения, гончар Осип, лекарша Агафья, главная повариха усадьбы Миронья. Стояли группкой малолетние внуки Кузмы Лада с Ваняткой и ещё несколько мужиков да баб с детьми, что были совсем только недавно отбиты сотней у злодеев разбойников, и проходили теперь лечение да восстанавливались в поместье.
У всех встречающих были счастливые и восторженные лица. Ещё бы! Вернулись с боевого похода их, ставшие такими близкими и дорогими друзья и товарищи. Оттуда, где летает оперённая смерть, и свистят острые клинки, рассекая тела. И вернулись они с победой, а самое-то главное, живыми!
– Сотня, становись!
И затопали твёрдыми кожаными подошвами подбитые сапоги да онучи по двору, замер ровный строй в едином дыхании, «поедая глазами командира». Только трое раненых лежали на санях, приподнявшись, да смотрели во все глаза со стороны с такими же серьёзными и торжественными лицами, как и их стоящие сейчас в строю боевые товарищи.
Сотник развернулся и окинул взором свою рать. На правом фланге стояли два десятка ветеранов под командой седоусых друзей десятников Климента и Филата.
За ними звено пластунов, лесовиков-разведчиков с потемневшими от постоянного пребывания в снегах, на ветру и на лютой стуже лицами, под командованием этого вечного «скрипуна» и ворчуна – следопыта Варуна. За ними возмужавший в походах двенадцатилетний сын Сотника Митяй со своим сверстником берендеечем Мараткой, ладейный старшина Ивор, да бравые боевые девки, шестнадцатилетние двойняшки Катеринка и Лизавета. Не хватало ещё тут в строю тех, кто получил ранения в схватке с ватагой Чудина – крепыша Вторака, что лежал сейчас на сене саней с пробитым бедром, да двух ратников ветеранов Петра и Семена, которые получили их, отбивая натиск разбойников Мечника в том их последнем и отчаянном предсмертном натиске.
– Сотня, равняйсь! Смирно! Благодарю Вас за Вашу доблесть и отвагу, проявленную в бою с превосходящим нас силами врагом!
Сотня замерла и, набрав в грудь воздух, проревела трижды слаженно:
– Ура! Ура! Ура!
– Шестьдесят три злодея больше не поднимут свой топор на добрых людей. Не сожгут их дома и не утащат в свой стан их жён да детей на погибель, и не отнимут имущество у купцов вместе с их жизнями!
– Перед этим вы разгромили ещё две ватаги и уничтожили их злодеев -приспешников, очистив от всей этой нечисти всю окружающую нас местность – нашу Деревскую пятину Батюшки Великого Новгорода! Честь вам и почёт, доблестные воины!
– А сейчас, братцы, для всех вас долгий отдых и крепкое лечение от ран для наших раненых. Все большие дела и ратное учение продолжим уже после того, когда все вы отдохнете, как следует и восстановитесь.
– Сотня, разойдись! – и строй рассыпался по двору.
– Ну что, Агафья, не страшные раны? – спросил Андрей после осмотра последнего пораненного, пожилого уже дядьки Лавра, что и так-то пошёл на осмотр только что из-за самого грозного приказа Сотника.
– Командир! Да стрела, то только чуть чиркнула по плечу, даже кольчугу же, как следует, не пробила! Так ведь, только кончиком жала кровь мне пустила, и синяк на самом плече набила. Ну что, из-за каждого пореза, ой ли теперь к лекарше ходить!? Я ужо понимаю вон те трое с ранами, им и внимание и пригляд положен, а я-то что?
Андрей посмотрел на него спокойно и спросил:
– Вот ты, Лавр Буриславович, ходил ли в большой поход южнорусских князей на половцев, в том 1203 году с Романом Галицким, припомни?
– Ну а то, как же, конечно, Андрей Иванович, мы же с тобой как раз тогда десятниками были, ещё и спорили порой, чей же десяток у нас доблестней другого будет.
– Было такое, – усмехнулся Андрей. А помнишь ли Родислава из десятка Матвея Рыжего?
– Да как же его не помнить? – кивнул согласно Лавр – Первый весельчак и заводила как-никак в сотне то был, где пошутить над кем али поддеть кого надо, всегда то он тут как тут рядышком вечно оказывался.
– Ну вот, а конец ты его помнишь ли, Лавруш? – пытливо глядя в глаза своему старому боевому товарищу, вдруг тихо спросил Сотник.
– Так он ранен был «копчёными» в походе, командир, у одной сухой балки как помню, дело было, да потом вот и помер сердешный в пути обратно.
– Вот-вот, Буриславович, всё то ты верно говоришь, помер он. Ранен был стрелой половецкой в бедро Родька, от того много крови потерял да ослаб сильно. Хотя ранение, если подумать, не таким то уж и серьёзным было. Кость с жилами у него не задело, даже ходить мог и на коне скакал о первых двух дён. Стрела-то половецкая не осталась у него в ноге, а так, лишь срезала кус мяса и в коня уже дальше зашла. Да только грязи у него много в рану набилось, мы же считай, месяц уже тогда в походе были, все пропотели и запылились там в конец. Вот и мучился всю седмицу Родька, весь огнём горел, знобило его и ногу как бревно разнесло потом от пропавшей, чёрной, гнилой крови. Так и помер у нас на руках боец, – вздохнув, вспоминал Андрей, – там же и прикопали его на седом кургане рядом с могилой древних степных воинов. Я тогда ещё в прикрытии нашего обоза с ранеными стоял и всё это сам своими глазами видел.
Половцы у нас на спине плотно висели, думали, уже и не выберемся вовсе. Да ладно сам Мстислав Удатный подоспел, повезло, выручил нас пресветлый князь. И скажу я тебе, Лавр Буриславович, что не только одного Родьку мы тогда от огневицы потеряли. Вот так же, с пару десятков бойцов точно от неё сгорело да в чужую степную землю легло, – вздохнул он, опять замолчав.
– Да-а, –протянул Лавр. Дела-а однаако…
– Ну вот, а ты говоришь, цара-апина, ме-елочи. Лечись, друг! Куда я без тебя, старого битого волка?
Встал и вышел из лекарского закутка избы на свежий воздух улицы.
На дворе было шумно и весело. Как-никак вместе собралось целых два больших десятка бойцов и столько же гражданских толклось тут вместе с ними. Слышались крики, смех, топот копыт выводимых лошадей, чтобы те не застоялись. Всё слилось в одном шумном и весёлом гомоне.
Вот два седоусых дядьки ветерана вцепились друг другу в плечи и ходят кругом, норовя сорвать захват противника, и навязать ему свой ход поединка. Неожиданно один из них сделал два шага вправо, увлекая по кругу соперника, и когда тот, чуть-чуть потеряв равновесие, качнулся, сразу же резким ударом подсёк правую ногу под голень да резким толчком повалил его набок, условно добивая уже на земле ножом.
– Понял, Митяй, как нога должна подбой – подсечку то делать? – спросил снизу проигравший того светловолосого парнишку с розовым шрамом на лбу, что стоял молча рядом со своим приятелем бередейкой и внимательно наблюдавшим за схваткой.
– Ага, понял я, дядь Степан, – кивнул мальчишка утвердительно, – только и Маратка вон какой вёрткий, что не больно-то его ногой подсечёшь. Как вёрткий уж меж кувшинок крутится, тут и не подцепишься к нему.
– А вот это очень даже хорошо, Митрий, значит, на полном серьёзе вы с ним бороться будете. Знай, что чем сильнее противник, тем крепче навык у вас у обоих тогда разовьётся, – с серьёзным видом растолковывал прописные истины победитель недавней борьбы Олег, тот ветеран, что был с русой бородкой.
Пять дней уже прошло, как пришла сотня с похода. Все отмылись, отоспались и отъелись за время отдыха, и было видно, что уже самим бойцам начало порядком надоедать вот это затянувшееся безделье. Пора было уже приниматься за тренировки и ратный труд по боевому слаживанию в десятках. Да и по самой усадьбе дел хватало с избытком для всех.
Небольшие корректировки в планы Сотника, конечно же вносила весна, которая всё больше и больше начинала уже вступать в свои законные права. То здесь у конюшни снег просядет, то плетень вдруг обвалится под мокрой тяжестью сугроба. А с крыш вообще свисали длинные сосульки, которые приходилось постоянно сбивать. На санях ездить пока было можно, но с каждым днём раскисшее крошево снега делало это занятие всё сложнее и сложнее. Ещё неделя и вообще встанут все торговые пути на реках, только и останется ждать мая, когда с первыми ладейными караванами, да по большой воде ляжет сюда новый водный путь. И то ненадолго, всего то три-четыре седмицы, а там спадёт вода, обнажая перекаты и отмели Поломети, и вновь придётся переходить купцам на старый Селигеров путь, где полно трудоемких земных переволоков да речных переправ через многочисленные пороги.
Но всё это впереди, а сегодня по рыхлому подтаявшему речному пути пришёл в усадьбу последний зимний караван. И встречая его, вся усадьба собралась на большом речном обрыве, предупреждённая заранее конным дозором.
– Едут, едут уже!
И действительно, вдали из-за речного поворота выплывали пять саней, с пока ещё далёкими и неразличимыми отсюда в них фигурками.
Народ задвигался и загомонил, ну а как же, интересно ведь, кто там к ним пожаловал!
И вот, поднявшись с натугой по речному склону, въехали те сани на поляну перед самой усадьбой, и начали с них выходить степенные мужики, попадая прямо в объятия Сотника. Лука Тесло, Первак, Гудым и Ослопя, не просто ремесленники плотницкой артели, они те, что стали самыми близкими друзьями, советниками и приятелями для Сотника. А для Митяя, что со всех ног кинулся их обнимать, так были они и вовсе побратимы, ибо вместе они свою да чужую кровь проливали при недавнем осеннем переходе в Великий Новгород.
– Здорова, Лука Мефодьич! Вы каким ветром-то сюда так рано? Мы же вас раньше мая-то и не ждали совсем, – хлопал старшего плотницкой артели по плечу Андрей.
– Кхе, кхе. Так что валяться-то на печи, Андрей Иванович? И так все дела переделали уж дома, а эти-то два непролазных месяца так и вовсе дома тоска была бы сидеть. Вот и решили мы с ребятками пораньше, с самым последним санным обозом выйти, боялся уже и не поспеть вовсе, вон, как нынче-то солнышко припекает. Да и сам ты уже знаешь, в Крестцах товарищей раненых после боя мы оставили, за них же душа болит и мается, как они там, от нас вдали! – традиционно кхекал артельный.
– Да, а что за них переживать-то? – усмехнулся Сотник и протянул руку в сторону избы, откуда спешили, поддерживая с боков хромого Вторака, гончар Остап с ладейщиком Ивором. Вот они уже и сами к вам идут!
– Матушки Святы! – воскликнул Первак, разводя в изумлении руки, и сразу же бросился к своему брату близнецу, увлекая за собой и всю артель.
– Да-а, Андрей Иванович, тебе и Митяю моя артель теперь по гроб жизни обязана, вон ведь как ты сына смог обучить воинской науке. Если бы не он, как есть положили бы нас всех в том лесу, где банда Ворона орудовала. Да и раненым нашим он весьма искусно помощь оказал, – уважительно говорил Лука, сидя за богато накрытым столом, – А уж про Второчка так и вообще просто слов у меня нет. Если бы вы тех разбойников не извели под Крестцами, его бы да ремесленников Ивора и Остапа косточки давно бы лесное зверьё по своим берлогам растащило. Должники мы твои теперь, не зря всё же душа сюда стремилась. Скорее бы уже за работу взяться, я же помню, какие у тебя огромные задумки по строительству. Вот и набрал с собой побольше хороших плотников со столярами, как ты мне сам говорил. Всего нас пятнадцать приехало для работ, с инструментом всяким и «приспособами». Даже и не знаю, хватит ли места теперь разместить всех, а то я смотрю, у тебя уже чуть ли не городок за эту зиму образовался, и воинов да баб с детишками вон сколько новых прибыло.
– То ли ещё будет, Мефодьич, то ли ещё будет… – задумчиво кивнул Сотник. Скоро десятки детей для обучения в школе начнут сюда прибывать, а там и воины для комплектования новой сотни и крестьяне с ремесленниками подтянутся. Так что, станет в усадьбе совсем тесно. Ну да всех как-нибудь уж разместим, никто на улице в любом случае не останется. Вон, уже пять юрт стоят походных и ещё три готовы к установке. Мы всех их с отбитой добычей взяли у разбойников, так что за размещение своей артели ты не переживай. Лишь бы вы не подвели с таким громадьем работы. Как-никак три казармы двухэтажные под школу и сотни ставить. Ремесленных мастерских, ещё три здания. Да конюшни, амбары, бани и прочие хозяйственные постройки тоже нужны. Это сколько же всего надо! А изб, сколько нужно ставить на самой усадьбе, и в ближайших от неё росчищах, да на дальних вырубках к тому же, где семейные крестьяне будут жить. У меня вон, уже голова кругом идёт! А ну как не справитесь с таким то объёмом работ?!
Лука задумчиво почесал затылок, вздохнул и сказал спокойно:
– Работа, Андрей Иванович, конечно, огромная. Считай, что новый городок предстоит тут возводить, а ещё ты про оборонную стену крепости упомянуть забыл. Только она, сколько сил, времени и материала на своё возведение потребует. Ну да я вот думаю, что всё-таки со всем этим мы должны справиться. Платишь ты за работу сполна и без скупости, сам же, как хозяин не склочный, да и условия работы тут очень хорошие. Опять же, трудиться всегда у тебя интересно мастерам. А на Руси работящего народа хватает, слава Богу, православные трудиться в удовольствие любят. Так что, гожих работников сюда найти, думаю, не сложно будет. Я же, пока дома на отдыхе был, грамотки своим артельщикам в Торжок и Руссу отправил, чтобы они сюда, как только смогут, скорее прибыли и своих значит умелых земляков, сколько есть, всех, стало быть, захватывали. Так что, думаю, навалимся всем миром по весне, и к осени не узнаешь уже своё поместье, господин Сотник славной Обережной Сотни Батюшки Великого Новгорода.
– Слава то о вас широко раскатилась, многие вообще за честь почтут тут работать. Ещё и на ярмарках да вечёрнях долгих зимних будут хвалиться, и рассказывать, как у самого Обережного Сотника славно трудились. Так что, не беспокойся, а лучше скажи ка мне, что это у тебя за трава то такая интересная в коробах возле окошек стоит? – и заинтересованный Лука подошёл к одному деревянному ящику с рассадой, желая руками потрогать зелёные всходы.
Шлёп! Вдруг раздался звук удара тряпки, и немолодой старшина артели, таким бодрым козликом отскочил на середину избы. А рядом, грозно уперев руки в бока, стояла здоровенная тётка Фёкла, отбитая полтора месяца назад из разбойного стана Свири, стояла и шипела как разъярённая кошка:
– Куда руки свои тянешь, олух окаянный! Тебе что, хозяин разрешил эти всходы трогать, супостат ты неприкаянный?!
Андрей наклонился к столу и уже просто не в силах с собой совладать от такой вот живой картины, давился от хохота, только глядя на весьма сконфуженного Луку.
– Прости меня, Лука Мефодьевич сердешно, смилостивься друг. Забыл я тебя предупредить заранее, что смертельно опасно приближаться к этим ящичкам у окошек. И сам-то вон бочком только хожу рядом, с боязнью великой, да с оглядками, уж больно грозная охрана возле них дённо и нощно службу несёт. Страшусь сам, как бы и меня тут не прибили бы ненароком, не разобрав, да ошибочно – и снова расхохотался, не удержавшись.
– Ну, вы и скажете тоже, Андрей Иванович – покраснела всегда бойкая Фёкла, – Вам-то можно трогать всё, что вам надобно. Это вот этого упыря худого пущать близко я не буду, пусть даже не надеется, злодей, ещё нечаянно сделает чегось тут негодного, и завянет тогда вся наша драгоценность.
Лука обошёл большим кругом грозного часового и снова сел за стол.
– Да-а, дела, Иванович, тут уже и шаг то сделать страшно, не то, что потрогать чего, – и, взглянув пристально на Фёклу, причмокнул, – Это тебе хорошо, вон разрешают трогать всё, что только надо.
Сотник усмехнулся:
– Ну, это она образно, Лука, образно.
И они вместе уже рассмеялись, как только что нашкодившие мальчишки.
– Это, Лука Мефодьевич, те детки растений, что будут потом высаживаться в ваш парник, который вы давеча на южной стороне, по осени сладили. А потом уже и по всему огороду, как только тепло накрепко встанет из него наружу рассадятся. Семена же и всходы этих растений воистину для нас драгоценные, потому как из них со временем вырастет всё то, что будет кормить многих добрых людей, спасая их от голодной и лютой смерти. От того-то, понимая всю важность, и несут службу справно в охране вот такие вот грозные часовые. Чтобы ненароком их никому повредить, а Ваську кота так и вообще в юрту ко мне выселили от греха подальше.
– Кстати, ты же бобыль, как я знаю? – шепотом продолжил Сотник, – Ну, так и приглядись к женщине. Так-то добрая она, работящая и вдовая, может и чего сладится у вас, а? – и подмигнул покрасневшему старшине.
–Ага! Уж больно грозная она, вон как службу то несёт, не подступишься…– и мужчины перевели тему разговора в другое русло.
Глава 3.Весна в хлопотах.
Апрельская весна вовсю хозяйничала в Андреевском поместье. Только недавно сошёл лёд с Ямницы, и разросшаяся река шумно гнала свою мутную воду с ветками и мусором к устью. Кое-где на поляне и вырубках ещё виднелись полоски снега, но уже было понятно, что неделя, другая, всё стает, и подсохнет под жарким солнцем кормилица земля, давая жизнь дружным зелёным всходам. В небе ещё тянулись последние караваны птиц, возвращавшихся из долгой зимовки, а с ближайших озёр, прудиков и болот уже доносилось кряканье, чивиканье и гогот всех тех, кто спешил завести семью и дать жизнь своему новому пернатому потомству.
С ближайшей же вырубки раздавались крики и щёлканье самострела. Там шла пристрелка тех двух реечных арбалетов, что уже успел сладить мастер Кузьма в своём закутке избы у «оружейки». Возле огневого рубежа стоял сам Сотник и наблюдал в бинокль, как входят в мишень арбалетные болты за сто метров (140 шагов) от стрелка.
На рубеже ведения огня рядом с Сотником стоял сам мастер и что-то там подкручивал да настраивал блестящими хитрыми инструментами в своём творении, самом совершенном на тот момент личном стрелковом оружии, а именно в мощном ручном, реечном самостреле.
– Ну-ка, давай, Митяй, по центру бей тремя болтами. Только в валик ложе упри, поплотней, и спуск на паузе вдоха и выдоха делать не забудь, – отдал команду отец.
Раздался щелчок, и Андрей кивнул одобрительно:
– Во-от, теперь в самый центр болт влепил, давай ка ещё двумя туда же повтори для стабильности боя, и будем считать, что оба самострела мы пристреляли.
– Ну что, Кузьмич, глубоко в брус болт входит? – показывал мастеру глубину пробоя Андрей.
– Да, Иванович, больше ладони, однако дыра будет, почесал лоб мастер, а по твоей метричной да через десяток системе измерения, так и вообще, на все девять санти-иметров в дерево вошёл, – показывал он спицу, вынимая её из свежего отверстия в брусе.
– А давай-ка похулиганим немного, – предложил Сотник, устанавливая к мишени прочный щит дружинного пешца, а за ним ещё и лёгкий металлический шлем всадника приладил по центру.
Резкий звон с рубежа мишеней известил, что болт попал туда, куда надо и, когда зрители отодвинули щит, их взору открылась удивительная и занятная картина.
Мало того, что бронебойный болт пробил насквозь сам щит и шлем, так он и в сосновый брус даже сумел зайти на пару сантиметров.
Удивительной силы оружие был этот раеечник-самострел! Настоящая гроза для защищённого бронёй средневекового воина. И это именно в их усадьбе новгородский мастер Кузьма смог осмыслить, понять принцип его работы, и даже смог смастерить и довести до ума пару своих изделий. Осталось только найти прилежных подмастерьев, отстроить хорошие мастерские с набором инструментов да найти хороший материал для изготовления механизма и плечей/дуг арбалетов, и тогда можно уже будет освоить выпуск изделий для своей стремительно растущей дружины.
Вокруг усадьбы кипела работа. Большая часть артельных обтёсывали брёвна, укладывая их по размерам в большие пачки. Несколько плотников занимались изготовлением досок. Сначала с помощью клина толстое бревно раскалывалось посредине, а затем каждая половинка ствола расщеплялась на дольки, и каждая из них потом обтёсывалась топором, скобелем и ещё сглаживалась рубанком, только вот после этого и получалась сама доска. Очень трудоёмкая и тяжёлая работа согласитесь. Это вам не пилорама нового времени, здесь всё больше ручками или горбом, своим или соседским, без разницы. Хотя соседским, конечно же, всё-таки предпочтительнее будет.
У воинской дружины был свой тяжкий труд – крепить ратное умение, проливая обильно пот, дабы сохранить в будущем свою кровь и кровь своего боевого товарища. И «обережные» десятки, коих с приходом отдельных дружинников и даже групп в последние пару месяцев набралось уже полных три, отрабатывали свои боевые задачи с превеликим усердием.
В это самое время первый десяток Филата с крепостным звеном Онисима из небольшого, наскоро собранного учебного острога, отбивал приступ двух других десятков Тимофея и Степана. Работа здесь шла на совесть, только были слышны стук учебных мечей да копий по щитам и возгласы бойцов, подбадривающих друг друга.
Пока основная масса защитников крепости увязла в позиционном бою на её северной и западной стороне, старательно сбрасывая приставные лестницы и шесты штурмующих. К ним с юга стремительно, на конях подлетело Степное звено Азата, свистнули волосяные арканы и вот наверх острога стремительно взлетели четыре всадника, сыновья звеньевого, Ринат с Маратом, их родич Мугатар, да сын Сотника Митяй, временно до школы приписанный к степным воинам. Минута, и был повержен единственный дежурный защитник южной стены, а звено, уже разбившись на пары, ударило дружно в тыл основной обороне, синхронно работая при этом саблями, и прикрывая друг друга щитами.
– Всё-всё, стоп! – раздался крик со свистом заместителя Сотника Климента, – Плохо, Филат! Десяти минут даже не продержались твои бойцы в последней осаде! Словно бабы на плетне повисли, что к соседке в огород полезли да и застряли там! Эдак вам вообще в школу к детям придётся пойти. Вот уже совсем скоро сюда придут сопляки, вот и будете с ними в одной связке работать. А что? Седой да малой, вот же будет красота! – и засмеялся вместе со всеми, кто только был рядом из победившей в учебном бою стороны.
Филатские слазили и что-то угрюмо бурчали себе под нос. Обидно было вот так вот просто опростоволоситься бывалым и седым воинам, словно каким-то детинцам мечом не опоясанным. И Филат, чтобы хоть как-то снять свою досаду, озвучил общую мысль всех своих соратников: «Не в жизнь, Климент Петрович, не взяли бы нас в осаде! Кто же знать наперед-то мог, что эти степные с тыла ударят, пока мы вот тут со всеми бой ведём?!»
– А вот это он зря сказал, – усмехнулся Азат, сворачивая особой скруткой свой волосяной аркан.
И точно, над поляной понеслись такие обидные и громкие эпитеты, из которых всем слышавшим стало вдруг предельно ясно, что десяток недоношенных головастиков из дальнего волчьего болота только и годен на то, чтобы с пиявками там «шуры-муры» водить, да улиток ублажать втайне от тех же самых пиявок. А как воины они и вовсе-то негодные, а надобно ещё, пожалуй, посоветовать Сотнику, дабы перевести всех этих дармоедов в помощь на кухню. Да вон, хоть в прислугу к Родькиной жене, главной кухарке усадьбы, Миронье например. Да ведь и оттуда, похоже, их грязной тряпкой погонят в зашей, не уживутся ведь, и там умение нужно. Так и останется их определять в помощь старшине Лавру, чтобы опять же было кому нужники чистить. В общем, лучше бы Филат промолчал, да не накалял страсти, и было видно, что эта здравая мысль уже давно витала в головах всего понурого и охаянного десятка.