Красная книга начал. Разрыв

© Дмитрий Владимиров, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Пролог

Когда мудрец показывает на луну, дурак смотрит на его палец.

Берна́р Вербе́р

Эллинг^[1] был погружен во мрак, не в чернильную беспросветную тьму, а в пристанище мягких, бархатных теней, ласкающих разгоряченную нервной работенкой кожу. Скольжу меж теней, танцуя на обломках гигантского линкора, еще десятилетие назад бывшего вершиной творения инженеров-магов, и мнилось мне, что они здороваются, соскучившись по разнообразию, по людскому шуму и смешливым солнечным лучам. Забытые, лишь изредка тревожимые занесенным через разрушенную крышу тополиным пухом и облетевшими с тех же тополей желтыми листьями.

Мягкие, волнительные объятия теней принимают в себя, растворяют, прячут от недоброго, а подчас и гибельного взгляда. А я здороваюсь, принимаю их ласку и пробираюсь через обломки дальше. Там у пристани, которую уже видно через обрушившуюся стену, мы попрощаемся, чтобы никогда не встретиться вновь.

Казалось бы, каждый бездомный мог проникнуть сюда, найти пристанище в недрах некогда величественного строения, но проклятье инженеров-магов еще живо в человеческой памяти, и даже отморозки с окраины не решаются рыскать в обломках магического линкора, раздавленного рухнувшими балками перекрытий. Вот так, надежда империи, мощь флота и угроза врагам лежит под тоннами железа и камня. Гордый и величественный пал в бою не с пушками неприятеля, а в бюрократической возне, в халатности чинуш, разгильдяйстве проверяющих.

Восстановить и отремонтировать вышло бы дороже, чем построить заново. Разобрать завал после повреждения движителей и вовсе почти невозможно, учитывая те силы, что инженеры-маги вложили в их создание.

Но все это в прошлом и занимает меня не более, чем вчерашний суп, поданный в таверне у моста. Моя цель уже близка: вниз под пирс, в гнилую воду, раздвигая плечами обломки досок, обрывки водорослей и прочий мусор, принесенный приливом, и далее вдоль берега, к огням неподалеку – в самое слабое место в охране.

Не через высокий забор и уж конечно не главным ходом приходится мне навещать моих клиентов. Хотя чего уж там, доводилось работать и в бархатных салонах, и в будуарах куртизанок, и даже на королевском приеме, где удушающие волны дорогого парфюма и страшных тайн, танец льстивых улыбок и предательских взглядов вызывают тошноту и отвращение.

Пожалуй, в тот раз можно было сработать и бесплатно. Но что это со мной? Сейчас не время предаваться воспоминаниям: работа не окончена.

Я, убрав водоросли от лица, медленно погружаюсь под воду. Достав из сумки длинную трубку, аккуратно делаю через нее вдох. Тяжело идти по дну, запрокинув голову, но у меня достаточно груза, чтобы не всплыть, и достаточно терпения, дабы перейти мелкий пролив между заброшенным кварталом и островом Грез.

Мое сегодняшнее задание не очень нравится мне. Обычно я не беру такие заказы. Слишком мало знаю о клиенте. Не было времени ни собрать информацию, ни оглядеться при свете дня. Приходится доверять сведениям заказчика, и хотя они удивительно полны и подробны, почему-то у меня это вызывает тревогу. Однако задаток получен, обещание дано, и берег, гостеприимно прошуршав золотистым песком, провожает до густых зарослей боярышника, напоследок вздохнув продолжающимся приливом.

Учитывая лунное запаздывание, до полной воды еще час с небольшим, а там прилив смоет все мои следы. Устроившись поудобнее в зарослях, аккуратно снимаю и развешиваю по кустам одежду. Днем будет достаточно жарко, чтобы она просохла, а пока можно и вздремнуть. На сегодня моя задача выполнена. Теперь главное – не обнаружить себя, когда утром слуги придут на пляж готовить место для праздничного вечера. Впрочем, в заросли никто не полезет. Днем как раз кустарник подстригли, для услаждения эстетического взора хозяина, а украшать в этом году его не будут.

Утром слуги принесут столы, построят легкие беседки и расставят жаровни. А вечером, в честь дня рождения хозяина, под не совсем трезвые вопли празднующих и потуги вполне приличного оркестра, мне и выпадет шанс проявить себя.

Ну, а сейчас, достав из непромокаемой сумки легкое одеяло, к слову сказать не столько маскирующее, сколько согревающее, можно и вздремнуть. Благо время понервничать перед выступлением еще представится.

Выспаться мне не удалось: гневные крики с пляжа и звон садового инструмента не очень настраивают на благостные мысли. Хотя и ложе из опавших листьев на холодной земле и твердых корнях не предел мечтаний наемного убийцы.

Тем не менее, тихо собрав почти просохшее платье в ту же сумку из-под одеяла и устроившись поудобнее, начинаю наблюдение.

Это я так говорю «наблюдение», а на самом деле, забравшись глубоко в заросли кустарника, остается только слушать, но уж тут мне равных нет.

Вот слуги, разобравшись с порядком действий, а я подозреваю, появление дворецкого очень тому способствовало, расхватывают грабли и дерюгу для мусора. Прилив не только смывает следы, он приносит с собой много всего, начиная от сломанных веток, обрывков водорослей, и заканчивая иногда и распухшими трупами очередных неудачников, пущенных под пирс своими же дружками при дележе добычи, или просто простаков, решивших погулять в опасном районе, – неважно.

Слуги выравнивают песок граблями и убирают следы враждебной для тверди стихии. Настает время выноса столов, установки и украшательству беседок. Опять же, часть яств готовится на свежем воздухе, и легкий ветерок разносит аппетитные запахи. До вечера далеко, но работы у обслуги еще много.

И у меня впереди часы ожидания. Достаю из другой сумки флягу с водой, груши, сыр и полкраюхи все же подмокшего хлеба. Можно поморщиться, скривиться, но зрителей нет, потому, хмыкнув, уплетаю снедь и, снова укутавшись одеялом, пытаюсь уснуть.

Вечер пришел незаметно. Вроде бы только-только открыты глаза и справлена нужда в аккуратно вырытую тут же ямку, немного размяты затекшие члены и я собираюсь вернуться к «наблюдению», а уже мягко подмигивают звезды с небес и доносится легкий треск факелов с пляжа.

Чувствуя себя незаслуженным бенефициантом, достаю из третьей, самой объемной сумки чистое платье: легкие шелковые штаны, сапожки с золочеными застежками, шелковую же блузу и шикарный, фетровый, на суконном подбое камзол с отворотами и богатой вышивкой по обшлагу. Тихо переоблачаюсь.

На пляже уже вовсю звучат здравницы в честь дорогого, а иногда даже драгоценного именинника. Огромный стол в отдалении, полуосвещенный двумя факелами, уже поскрипывает и постанывает под тяжестью подарков. Оркестр играет что-то среднее между мазуркой и вальсом. Слуги быстро, но аккуратно подметают собранную ранее платформу. Скоро уже начнутся танцы. По недавней традиции, привезенной молодым монархом не помню уже откуда, честь открытия танцевального вечера лежит целиком на имениннике. Причем первый выход он должен посвятить не супруге – дородной матроне в декупажированном^[2] льняном ансамбле, а более молодой даме, дочери или племяннице. Не знаю, с чем уж это связано, но правило незыблемо.

Это мне и на руку. Еще в зарослях, аккуратно надев и расправив перчатки из прорезиненного с изнанки шелка, осторожно сливаюсь с толпой. Тут, надо сказать, удача на моей стороне. Народу много, и лишнее незнакомое лицо не вызывает подозрений. Пробираясь меж столов, уставленных яствами, чувствую, как оживает тревога. Нет, все же зря я здесь. Для скромного, пусть и срочного заказа, пусть и с тройной оплатой, недопустимо мало информации. Уж очень много приглашенных, при том что о клиенте мне не известно практически ничего.

Не скажу, что я спец в криминальной или дворцовой кухне, но принадлежность некоторых личностей к криминальной среде, в частности к печально известной конгрегации, мне установить удается. Да и вон тот господин, в крашенном по новой моде камзоле, очень уж похож на его благородие первого секретаря адмиралтейского казначейства. Впрочем, как было упомянуто, отступать уже поздно. Самое главное в этот час мне известно.

Спотыкаюсь и, чтобы не растянуться на вновь припорошенных песком досках танцевальной платформы, хватаюсь за руку барышни приятной наружности в белом, летнем кринолине. Качнулась муслиновая ткань, скользнула перчатка по перчатке… С извинениями и легким поклоном спешу удалиться. Работа выполнена, и теперь меня вновь ждут заросли, переодевания и путь мимо поместья прочь от пляжа с задыхающимся именинником.

Это потом газеты напишут о вопиющем коварстве молодой племянницы, а господа-дознаватели вкупе с господами-следователями обнаружат весьма экзотический состав на тонкой женской перчатке. А пока румянец на девичьих щечках играет от чувства значимости, пока в первом танце ведет ее именинник пред взорами восхищенных ее свежестью и грацией гостей, пока запечатлевает куртуазный поцелуй, согревая выдохом дрожащие от волнения девичьи пальчики, мне следует удалиться. Залечь на дно. Уж очень скоро господа-дознаватели прознают о молодом господине, что оступился у стола с игристыми винами. Или нет?

Глава 1

Кто сам хороший друг, тот имеет и хороших друзей.

Никколо Макиавелли

Кипрейные плантации, широко раскинувшись до самого горизонта, казалось, поглотили тройку всадников, скачущих запыленной дорогой. Сиреневые цветки на миг склонились, словно возмутившись бесцеремонностью вторгнувшихся, и, качнувшись, стройной волной напали на поднявшееся облако серой пыли. Сдавили, качнулись еще, и снова напали, уплотняя, наступая, подминая под себя, не жалея соратников, теряющих цвет, и щедро принимая на узкие листья серую взвесь. Всадники уже скрылись среди однотравья, когда битва окончилась полной победой душистой волны. Плантации лишь казались непреодолимыми и бескрайними, на самом деле не минуло и пяти тысяч шагов, как кустарник сменил цвет на красный, а потом и вовсе уступил место плодовым деревьям.

Почти идеально круглый сад, со стройными рядами яблонь и редкими вкраплениями груш, прятал в центре аккуратный особняк с мезонином, с резными панелями, на которых жили свои, никому не ведомые растения, с легким балкончиком, объятым ажурными перилами, с первым этажом, укутанным плетями винограда, и подъездной аллеей с высаженными по кромке белыми цветами.

Всадники сбросили темп, один из них вырвался вперед. Лихо спрыгнув с гнедой перед низкой террасой и стукнув высоким сапогом по тетиве лестницы, уверенно шагнул на ступень перед стройной, уже немолодой, но все еще статной и красивой женщиной. Его спутники спокойно спешились и замерли неподалеку, ожидая приказа.

– Как всегда, великолепны, – голос на миг отказал мужчине, он отвесил изящный поклон, сорвав шляпу без пера и кокарды. Склонился к протянутой руке, коснувшись сухими губами прохладного шелка перчатки. – Счастлив видеть вас снова, герцогиня.

– Альбин нор^[3] Амос, – тонкие губы тронула слегка ироничная улыбка. Женщина, подавшись вперед, обняла его, не обращая внимания ни на пыльный камзол, ни на торчащие из-под перевязи перчатки, ни на рукоять колишемарда^[4], агрессивно выпирающую с правого бока. – Даже не знаю, кого мне благодарить за счастье вновь лицезреть вас, кавалер! Молодого глупца, обагрившего кровью малый плац, или гнев его императорского величества, заставивший вас срочно покинуть двор? В любом случае я рада, что вы приняли мое приглашение. Пройдемте же, я распоряжусь, чтобы о ваших спутниках позаботились.

Цепко ухватив молодого гостя под руку, герцогиня потянула его в прохладу портала двери. Через мгновение оттуда же выпорхнули две служанки, бросившиеся к оставленным путникам, с полотенцами и маленькими кувшинами с водой. Откуда-то сбоку вынырнули седой конюх с помощником и решительно забрали поводья лошадей, которых необходимо было выходить, дать им остыть, расседлать, почистить и, задав корма, разместить по временным пристанищам.

Так и служанки, утянув освежившихся спутников во чрево дворца, занялись почти тем же, ибо разместить, натаскать воды и накормить гостей – святое правило любого радушного хозяина. А уж вдовствующая герцогиня ван^[5] Дерес, троюродная сестра правящего императора и одно из самых осведомленных в империи лиц, гостей приглашала редко, но те, кто посещал ее скромный дворец в центре кипрейных плантаций, всегда были встречены или великим радушием, или не менее острой сталью.

Чуть позже, небрежно развалясь в мягких креслах, в небольшой, но очень уютной гостиной, поигрывая серебряным кубком с чистейшей горной водой и постукивая кусочками льда о его высокие края, Альбин нор Амос чуть ли не урчал от охватившей его неги. Омывшись в настоящей медной ванне, не в какой-нибудь бочке, сменив белье и платье и скинув с себя маску серьезности и важности, он оказался совсем молодым мужчиной из тех, которым уже нужна бритва, но которые еще не устали от скобления щек.

Ожидая прихода хозяйки, Альбин скучал, его взгляд медленно скользил по огромному пейзажу над низким камином: полузатянутое облаками, словно обещающими скорый дождь и прохладу, небо растянулось над желтым камнем, нависшим над ручьем. Купы зеленеющих деревьев на заднем плане и приятная, легкая линия шеи молоденькой девушки в красной юбке. Пастух, пригнавший на водопой небольшую отару овец и стадо коров с грозным на вид белоснежным быком. Все настолько дышало свежестью и легкостью! Теплое золото камня отлично гармонировало с мягкой зеленью разнотравья.

Было что-то настолько спокойное, волнующе вязкое и безмятежное в игре светотени, что гость никак не мог оторвать взгляда. Его зеленые глаза затянуло задумчивой поволокой, сильные пальцы все медленней раскачивали кубок, уголки губ расслабленно опустились, и только тонкие ноздри чуть кривоватого носа трепетали, словно пытаясь напиться воздухом зеленой гостиной.

Чуть слышно скрипнула дверь. Прошуршали серые юбки по наборному паркету.

Юноша, отставив кубок на ореховый столик, вскочил, приветствуя хозяйку, протянул руку и, учтиво проводив её к широкому креслу, вернулся на место. На миг в комнате повисло молчание, пока взгляд серых глаз хозяйки изучал гостя. Она присела в кресла, наскоро отметив прибавление в шрамах на крепких кистях, небрежно перевитый шелковой лентой дворянский хвост, укротивший черную реку волос, и немного болезненно отставленную в сторону правую ногу в низком ботинке.

– Итак, что задумал мой брат на этот раз? – Герцогиня, сжав подлокотник кресла, устроилась глубже. – Или это инициатива Ореста? И за каким шингом ты проткнул этого придурка Саржа? Ты не бессмертный, Аль. И ты все еще последний из рода… Клянусь, если бы не любила тебя как сына, я бы освежевала тебя прямо здесь, настолько я в ярости! Ты сам понимаешь, сколько кровников нажил? Ты вообще когда-нибудь думаешь своей головой? Или она тебе только девок завлекать дана?

Стукнув по подлокотнику, леди Сар впилась в него тяжелым взглядом.

– Простите, миледи, но у меня просто не было выбора. Я всего лишь выполнял свой долг. Север бы не смог справится с Саржем, не раскрывшись. Мне пришлось вмешаться. – Нор Амос сделал неспешный глоток из кубка.

– Север мог бы и думать головой, а не вонючей шкурой, что он носит на плечах. С чего это он так распустил свою маску, зачем эта провокация?

– Монополия, госпожа.

– Что?

– Ну, я не совсем понял весь расклад, но дело выглядит так: Сарж из рода, хм, был из рода тер Гарит, который, в свою очередь, подмял под себя армейские поставки теплого белья, а его императорское величество ввел новые привилегии для Антимонопольной комиссии. Но лорд тер Гарит пользуется статутом^[6] 702 года и становится неподконтролен комиссии. Если его убрать, то наследникам по новому уложению придется разделить производство и сбыт. А значит, монополия развалится, и можно будет перераспределить военные заказы, повысить конкурентоспособность и что-то там еще… Не силен в этом, слишком много граней, можно и обрезаться. В общем, я убиваю Саржа, который к тому же подставился сам, напоровшись на Севера, и, получая опалу, уезжаю на пару недель из столицы. А старый лорд тер Гарит пускает по моему следу кровников, нанося личное оскорбление вашему сиятельству, и укорачивается на голову, согласно уложению о лицах императорской крови и их постоянному статусу. Наследники грызутся за наследство, монополия рушится, и все довольны.

– А если тер Гарит не станет играть в вашу игру?

– Тем проще, Данте в столице немного покуролесит и пустит слушок о слабости старого хмыря. Так или иначе, либо мы его хлопнем, либо его сожрут свои.

– И скольких мы ждем? – Герцогиня встала и подошла к окну, отведя от настоящих стеклянных окон тяжелый бархат шторы.

– Не знаю, может пятерых, может меньше. Север дал мне Будимира и Мария. Вам не о чем переживать, госпожа.

– Позволь мне самой судить об этом, юноша. Кстати, на неделе ко мне собиралась заглянуть племянница с дочерью. Девочка как раз готова к дебюту, но ей бы не помешал спутник для выхода в свет, – взгляд герцогини стал хищным, а губы сложились в приятную улыбку.

– Миледи, – нор Амос вскочил, умоляюще протянув руку к женщине, – я же еще так молод! – Подпустив трагизма в голос, медленно сделал полушаг к ней. – Так молод и совсем не готов… эта служба, ну как можно издеваться над леди, вы хотите сделать ее молодой вдовой?

– Ты мог бы стать терном, и не баронетом, а целым маркграфом. Альбин терн^[7] Амос! Разве не звучит? Маленькая принцесса к тому же весьма и весьма хороша собой. Она единственная наследница. Ее марка процветает, и сильный муж…

– Нет, нет и нет, миледи. Я совсем-совсем не готов. Позвольте мне еще пожить немного… разве я так надоел вам? – подобравшись поближе, нор Амос приготовился пасть на колени, вцепившись в серую юбку, и зарыдать. Но герцогиня ловко ускользнула и, перебежав от окна к колонне, стала водить пальчиком по каннелюре.

– Аль, ну как тебе не стыдно, – в голосе герцогини смешались печаль и мед. – Ведь в тот день, когда твой отец окропил меня своей кровью, когда он, выполнив долг, умирал на моих руках, – женщина всхлипнула, но весьма фальшиво, – я дала ему свое слово, – она притопнула ножкой. Впрочем, герцогиня никогда не любила деревянных каблуков, а в мягких полуботинках ее движение, наполовину украденное тяжелой серой тканью, вышло скорее комичным, чем грозным. – Я дала ему слово: ты будешь, – она надавила голосом, – устроен, и твоя жена будет иметь от тебя детей. Не доводи меня до греха, Аль. Я пока терплю, но со своими играми ты не заметишь, как пройдет и молодость, и, не дай светлые силы, очередной Сарж сам проткнет тебя своей кочергой. А тут целое маркграфство… подумай, Аль. Пока еще я спрашиваю, но мне начинает надоедать твое упрямство. Боюсь, мне придется просить брата о статуте 740 года.

– Но я всего лишь кавалер^[8], мое дворянство младшее.

– Но титульное и наследственное. К тому же ты запутался, мой мальчик. У тебя не титул учтивости, а личное дворянство, и значит, твой род должен быть сохранен в наследии империи.

– Миледи, я… – немного растерявшийся Альбин рухнул в кресло.

– Довольно, я пока спрашиваю, Аль, мне не все равно, если ты найдешь жену сам, пусть она будет хоть бывшей рабыней. Но если ты не одумаешься, я напишу брату. Ты знаешь, мне он не откажет, но к тому времени под рукой может не оказаться смазливой мордашки и богатой марки, так что… не затягивай, нор Амос, а то я затяну петлю вокруг твой непослушной шеи, – герцогиня рассмеялась и, шелестя юбкой, прошла к двери. – Ах да, ужин будет скоро. Я пришлю за тобой, будь готов.

Дверь поглотила женщину, оставив гостиную притихшей, с растерянным гостем и потускневшим пейзажем. Определенно облака на нем говорили не о легком дожде, а о грядущей скоро грозе с тяжелым ливнем.

* * *

Они пришли на четвертый день. Шестеро, под вечер. Когда солнце уже коснулось яблоневых куп, расчертив аллею глубокими тенями. Замерло, багровым глазом озирая окрестности.

Незваные гости приближались спокойно, не торопя коней и не оглашая озорными криками окрестности. Буднично и неспешно проехали мимо тенистых деревьев, мимо редчайших белых ирисов и не менее редких ураганных лилий, спешились перед террасой.

Высокие, крепкие, настоящие головорезы: у каждого было не менее одного длинного меча и короткой даги^[9], у двух – арбалеты, еще не взведенные, притороченные к седлам. Главарь, вооруженный скьявоной^[10] и коротким мен-гошем вышел вперед на ступень, тогда как его спутники, оставив одного с лошадьми, рассыпались по двору так же неспешно, поправляя на ходу амуницию и стряхивая пыль с камзолов. Гости вели себя явно вызывающе, по-хозяйски, но хозяевами здесь не были. А когда открывшаяся дверь выпустила леди Сар ван Дерис, один даже обнажил короткий клинок.

Главарь, вперив взгляд в женщину, небрежно коснулся пальцем шляпы, больше по привычке, чем из учтивости, и бросил:

– Альбин нор Амос, мне нужен только он…

– В приличном обществе полагается здороваться, – улыбнулась герцогиня, впрочем, взгляд ее пронзительных глаз не изменился.

– Где ты видишь приличное общество, старуха? Я не буду повторять дважды: мне нужен нор Амос и нет дела до расшаркиваний. Но если я буду ждать слишком долго, этот милый особняк может и немного обгореть…

Угроза не смутила женщину, лишь ее улыбка стала более хищной, а голос вкрадчивым:

– И вы поднимете руку на старую больную женщину? На ее скромное имущество? Вы, наверное, отчаянный разбойник, сударь, раз способны на такое. Или не менее отчаянный глупец. Нор Амос под моей защитой, убирайтесь, – бросила герцогиня.

– Под твоей защитой? Кого ты можешь защитить? – главарь зашелся в смехе. – Или ты спрячешь нор Амоса под юбкой? Так мои ребята неприхотливы и туда заглянут с удовольствием! – Главарь медленно вытянул из ножен мен-гош и, подойдя вплотную к женщине, прижал дагу к ее щеке. Заглянув ей в глаза, он не увидел страха, лишь азарт и страсть.

Герцогиня вздохнула глубже, пытаясь справиться с охватившим ее возбуждением. Стукнула дверь, и главарь отпрянул, уставясь на вышедшего юношу с удовлетворением.

– А вот и приз, – тихо произнес он.

Его слова, впрочем, были услышаны, и Альбин весело рассмеялся:

– Не по вашу душу. Вы находитесь в присутствии вдовствующей герцогини Сар ван Дерес, мерзавец. У вас есть всего минута для того, чтобы принести извинения этой славной женщине, прежде чем вы умрете.

– Щенок с зубами, – ухмыльнулся главарь, – тебе привет от тер Гарита, а вам же, герцогиня, лучше покинуть нас. Сучонок, если ты свяжешь себе руки, я, пожалуй, отвезу тебя к барону. Ну, а если нет, то тебе придется ехать к нему не полностью, – расхохотался главарь. – Только то, что влезет в сумку! – Он похлопал себя дагой по бедру. – Остальное сгорит вместе с поместьем. Свидетели нам ни к чему.

– Ваше время истекло, – Альбин белозубо ощерился. – Увидимся на том свете.

Послышались щелчки, и главаря отбросило наземь с коротким болтом в груди, а его подельники по одному сползали на землю, не сумев даже понять, откуда прилетела смерть. Прошел лишь миг, а во дворе на ногах остался только один, тот, которого оставили с лошадьми. Альбин подошел к главарю, поднял выпавший из его руки мен-гош и коротким движением вонзил клинок в глаз противника, потом пошел к следующему, добил и его. Еще три раза сверкнуло лезвие, и нор Амос повернулся к последнему из отряда.

– Ты тоже жаждешь крови? Хочешь отомстить за «тер Гарита» или за них?

– Нет, нет, ваше благородие… я так, за лошадками присмотреть… я только за лошадками… – запинаясь, вздел тот руки ладонями вверх.

Из-за дерева вышел Будимир, разряжая скорострел. Пружины, слишком долго простоявшие на взводе, имеют свойство слабеть. Он быстро разоружил пленника и, спутав поводья, потянул караван из коней в обход дома, из которого уже спешили слуги. Пленника связали и увели к хозяйственным постройкам, спрятанным за особняком. Старый конюх вывел буланого коня, принял письмо из рук графини и потрусил в город.

Позже приедут дознаватели, заберут пленного, осмотрят трупы, погрузят на телегу и увезут в город. Старший еще робко поинтересуется у графини, ожидая непременного отказа, не согласна ли она на съем памяти, и удивленно застынет в поклоне, получив положительный ответ. А через неделю высокая комиссия признает нарушение бароном тер Гарит уложения «о сохранности императорской крови и защите лиц, ее несущих», о чем тот будет немедленно уведомлен и удушен собственным слугой с помощью шелкового шнура.

* * *

Медленно приближаясь, дом кричал, вопил, требовал, умолял не идти к нему.

Я до сих пор не понимаю, как это стало возможно. Мы со Стариком никогда не оговаривали никаких сигналов на случай провала. Мы не пользовались шпионскими метками и тайными знаками. Мне кажется, Старик никогда не верил, что к нему могут прийти недовольные клиенты или их родственники. А мне и сейчас не верится, что он постарел настолько, что допустил такое.

Но тем не менее дом приближался. Неспешными, спокойными шагами он скользил улицей, легонько постукивая в каблуки сапог каменной мостовой. Небольшой, двухэтажный, но такой уютный, он купался в зелени платанов, скромно выглядывая фасадом на улицу.

Иду, а по спине уже бежит, скручивая жилы в леденящем ознобе, тягучая дрожь. Вот еще три дюжины шагов, и предо мной предстанет зеленая, немного пошарканная от требовательных стуков и легких касаний, зеленая дверь. Вывеска над ней такая легкая, что кажется украшением фасада, а не рекламным изыском: два скрещенных меча на зеленом же фоне, один надломлен – типичный знак ремонтной оружейной мастерской.

Здесь не брали на заказ тяжелые военные клинки, напоенные старшими рунами, или легкие и изысканные клинки знати со встроенной псевдоживой энергетикой. Никто не чинил тут модные электрические пистоли и не заряжал ядом дворянские перстни.

Тут брали простое, недорогое оружие на перековку или легкий ремонт, поточить или подправить кромку. Тут не стояли клиенты в очередях и не толкались боками в очереди к мастеру заказчики. Но вывеска висела тут три года, и тоненького ручейка клиентов вполне хватало Старику на хлеб с мясом.

Такой тихий дом, вечно прятавшийся в конце аллеи. Один из многих таких же. Вы пройдете мимо и не запомните его, как прошли мимо тысяч других. Но тот, кому нужно, всегда найдет к нему путь.

Сегодня мне пришлось пройти мимо. Мне понадобилась почти неделя впоследствии, чтобы понять почему. Я знаю, что Старик был уже мертв к тому времени. Нет, мое ухо не уловило никакого шума: не было слышно ни вскриков, ни стонов. Все было как всегда. Лишь одна деталь, не понятая мной, но задевшая какую-то струнку, в тот день спасла меня. Пока не знаю, от чего, но вряд ли мне суждено еще раз ступить на эту мостовую.

В этом был весь Старик. Когда-то давно – так давно, что мне пришлось бы поднапрячься, чтобы сосчитать точно – подобрав на улице избитое, холодное, почти умершее тело, Старик спас меня впервые.

Потом спас вторично, когда не пожалел монеты на доктора. Вскоре ему пришлось уехать. И вот три года назад мы вернулись в столицу. А он вернулся для того, чтобы остаться здесь навечно.

Я не знаю, кто его убил, но этот кто-то убил и мою жизнь. Быть может, многим покажется странным, но я не чувствую готовности вступить в мир без поддержки и совета Старика.

Старик учил меня, конечно, но, увы, не всему. Наверное, он не верил, что может умереть и оставить меня без ответов. Он вообще был очень скрытен во всем, что касалось работы. Но он научил меня убивать. Нет, мне, конечно, еще далеко до него. Но я сделаю все, чтобы узнать, кто это сделал, и показать, что Старик учил меня не зря.

Дом остался позади, как и внимательные глаза наблюдателей.

Дом с закрытыми ставнями. Столько лет Старик по утрам пил свою вонючую бурду у окна. Даже в дождь и ветер он первым делом открывал ставни в своей спаленке. Не понимаю, зачем, но каждое утро он делал это.

Сегодня дом скорбел вместе со мной. Он так и не открыл свой единственный глаз в день траура. День, когда изменилось все, пусть пока только для меня.

Улица сужается. Зеленые лапы платанов нависают над головой, словно пытаясь обнять и утешить, смыкаются. Темнеет день. Солнце растворяется, прячется за зеленой крышей деревьев. Ветви, мягко погладив листьями по щеке, отпускают меня в большой город.

Город, который не спит и не жалеет никого. В нем всегда суета и суматоха: различные существа носятся по улицам, как по артериям огромного живого организма, приводят город в движение, даруют ему жизнь.

Мне придется еще изрядно поплутать по улочкам, прежде чем я смогу вернуться домой. Так и я добавлю городу жизни и энергии. Где-то тихим шагом, где-то сломя голову, уворачиваясь от повозок и их не всегда адекватных пассажиров. К вечеру меня встретит другой дом. Дом, который я не люблю, но который убережет меня, укроет прохладной простыней и позволит забыться в неспокойных снах.

Мне приходилось снимать комнату в доходном доме, недалеко от университета «магии и немагии». Хотя я не имею отношения к сему почтенному заведению, все же мне удавалось легко затеряться среди множества студентов и бакалавров, облюбовавших этот неспокойный райончик.

Моя хозяйка была добра ко мне и не драла последнюю шкуру, а даже позволяла пожить немного в долг и не слишком ругалась за задержку оплаты.

Нет, у меня не было проблем с деньгами, пока был жив Старик. Просто все студенты задерживают оплату. Приходилось соответствовать. Однако образ, мною создаваемый в этой среде, был тусклым и не запоминающимся, как и должно быть.

И вот свободное плавание: ни поддержки, ни обеспечения. В первую очередь надо менять берлогу. Сомневаюсь, что Старик сдал меня, но рисковать не стоит. Впрочем, и спешка ни к чему, есть шанс, что они выйдут на след, но зачем облегчать им работу?

Так что первым делом пишу длинную, немного сумбурную записку для хозяйки доходного дома: чуть-чуть страсти, капельку любовных переживаний, немного намеков на отцовский гнев и много неровного почерка. Пусть решит, что сборы были срочными.

Тем, кто выйдет на мой след, еще придется поломать голову: а ту ли дичь они преследуют? Конечно, без поддержки Старика мне не организовать чистой легенды. Пропавшему студенту не объявиться в родовом поместье или в монастыре, но тут уж выбирать не приходится.

Хватаю платье, благо вещей у студента много не бывает. Завязываю все в узел, забываю «старые» сапоги на гораздо большую, чем моя, ногу и дырявый носок того же размера. Оставляю записку на выскобленном добела столе и плату за последний месяц сверху. Рядом ключи. И ныряю в объятия черного хода.

Чем меня всегда привлекал студенческий район, так это хаотичностью. Три параллельные улицы: Писарей, Чернильная и Дождливая, не знаю, почему такое название, пересекались с Большой Университетской и Каретным переулком. Но доходные дома, пансионы, таверны, лавки мелких торговцев и не совсем легальные заведения умудрялись создавать в этой упорядоченной структуре сотни закутков, переулков, проходов, в которые проскользнуть мог только настоящий студент, тощий и верткий.