За пять минут до ядерной полуночи

То, что я сейчас утверждаю, – ложно.

Эвбулид из Милета. Парадокс лжеца

– Но я же сказал правду.

– Да черт с ней, с правдой. Иногда надо и соврать.

Григорий Горин. Тот самый Мюнхгаузен

Если это и неправда, то хорошо придумано.

Антонио Франческо Дони. Миры 

От автора

В 1945 году после атомных бомбардировок японских городов Хиросимы и Нагасаки участники Манхэттенского проекта – создатели атомного оружия США – начали издавать «Бюллетень ученых-атомщиков». Через два года на обложке журнала появились «Часы Судного дня». Стрелки этого хронометра аллегорически отражают степень угрозы мировой ядерной войны. Время, когда часовая и минутная стрелки сойдутся на цифре двенадцать, будет означать «Ядерную полночь» – последний час в истории человечества из-за реальной возможности вселенского ядерного апокалипсиса.

Экспертному сообществу ученых, которые на страницах бюллетеня анализируют возможность глобальных угроз в ядерной сфере, можно доверять. Ведь в разное время свои статьи здесь публиковали лауреаты Нобелевской премии Альберт Эйнштейн, Макс Борн, Николай Семенов, Бертран Рассел и другие всемирно признанные корифеи мировой науки, среди которых Роберт Оппенгеймер, Лео Сциллард, Эдвард Теллер.

Ближе всего к роковой полуночи «Часы Судного дня» подошли в конце 1953 года, вслед за тем, как США взорвали на атолле Эниветок первый в мире термоядерный заряд, а через девять с небольшим месяцев СССР испытал первую в мире водородную бомбу. Тогда стрелки не дошли всего две минуты до часа глобальной катастрофы. А дальше всего – на семнадцать минут от ядерного конца света – они отодвинулись в 1991 году, после подписания между СССР и США Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений и окончания холодной войны. Но на рубеже веков стрелки вновь поползли к роковой отметке. В 2012 году, когда началась работа над этой книгой, хронометр показывал без пяти минут полночь. В 2015 году стрелки продвинулись еще на две минуты вперед – 23: 57. Это же время они показывали и в январе 2016 года.

Но где они остановятся в следующий раз?

Вступление. Ядерный апокалипсис – готовность № 1

На сегодняшний день в мире насчитывается девять государств, обладающих ядерным оружием. Это США, Россия, Великобритания, Франция, Китай, Индия, Израиль, Пакистан, КНДР. Еще семнадцать стран, среди которых Аргентина, Бразилия, Египет, Республика Корея, ряд европейских стран, в той или иной степени реализуют программы использования и развития мирной атомной энергетики и в случае реальной внешней угрозы способны в кратчайшие сроки разработать и создать собственное атомное оружие. Сейчас в разных странах действуют почти 450 промышленных и около трехсот исследовательских ядерных реакторов. Арифметика проста: один промышленный реактор в тысячу мегаватт способен за год выработать плутоний, необходимый для создания 40–50 ядерных зарядов. Но в мире уже произведено, находится на хранении и стоит на боевом дежурстве от 130 до 150 тысяч ядерных боезарядов различной мощности.

Давно подсчитано, что с помощью средств, затраченных на создание и производство ядерного оружия, можно было бы ликвидировать нищету, голод, болезни, безграмотность и существенно увеличить продолжительность жизни даже в самых захолустных уголках земного шара. Но так уж повелось с незапамятных времен: убить человека гораздо быстрее и легче, чем его родить, накормить, одеть-обуть, воспитать, дать образование и крышу над головой. А потому вся мировая история – это летопись войны, а не мира. Начиная с четвертого тысячелетия до нашей эры человечество всего 292 года не истребляло друг друга. И с каждым столетием уничтожение себе подобных осуществлялось все более изощренно и массово.

Возрастает опасность захвата ядерных арсеналов террористическими и оппозиционными группировками, которые не станут проявлять излишней щепетильности в вопросах его применения. Первую попытку захвата ядерного боезаряда для использования в политических целях предприняла полвека назад на испытательном полигоне в Сахаре группа правых французских офицеров, не согласных с политикой президента де Голля.

Остро обозначился риск «случайной ядерной войны» в связи с «человеческим фактором». Не стоит забывать и о чрезвычайных происшествиях, которые происходили с ядерным оружием. В частности, на дне залива Вассав Саунд к югу от курортного города Тайби-Айленд (США, штат Джорджия) до сих пор не найдена водородная бомба Mark-15, которая была аварийно сброшена 5 февраля 1958 года бомбардировщиком В-47 после столкновения с истребителем F-86.

Остается актуальной проблема испытаний и размещения ядерного оружия в космосе, где уже насчитывается порядка тысячи спутников, в том числе военного и двойного назначения, принадлежащих более чем 60 странам. А в секретных лабораториях передовых технологических держав проводятся исследования по созданию еще более совершенного и разрушительного оружия и средств их доставки. При этом ни одно государство в мире никогда публично не признается в осуществлении таких разработок.

Практически любая из этих ситуаций чревата неконтролируемым перерастанием в локальный, а при наихудшем стечении обстоятельств – и в мировой ядерный конфликт, в котором не будет победителя. По мнению многих экспертов, в случае тотальной кризисной ситуации (всеобщей ядерной войны) накопленные мировые запасы ядерного оружия способны вызвать эффект «Машины Судного дня» и как следствие – гарантированное взаимное уничтожение. При этом даже гипотетическая возможность сохранения самой примитивной формы цивилизованной жизни будет близка к нулю.

Пока еще миру удается сдерживать ядерный смерч, но, если он выйдет из-под контроля, погибнут все. Атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки в 1945 году, взрыв на Чернобыльской АЭС в 1986-м, авария на Фукусиме-1 в 2011 году покажутся лишь незначительными эпизодами, легким облачком испуга на фоне этого вселенского апокалипсиса.

Где и когда это произойдет – неведомо никому. Однако риск чрезвычайно велик.

Глава 1
Тихие профессионалы

Неброская, но прекрасно ухоженная и натюнингованная серая «ауди» шестой модели с рядовым госномером бесшумно катила по Новинскому бульвару столицы в сторону американского посольства, пробиваясь сквозь удушливый смог выхлопных газов тысяч автомобилей и горящих в Подмосковье торфяников. Такие машины в СВР – Службе внешней разведки России – использовались в тех ситуациях, когда не нужно привлекать ничьего постороннего внимания к проводимой встрече. Резко притормозив, она свернула направо, прямо к посольским воротам, которые тут же открылись, и, не останавливаясь, въехала во внутренний двор, завершив достаточно долгий, не без петляний и стояний в пробках, путь из Ясенева – штаб-квартиры российской внешней разведки. На крыльце, у входа в здание, посетителя ожидал представитель дипломатического корпуса США. Улыбаясь, он поздоровался с пожилым мужчиной, неторопливо вышедшим из «ауди». Затем без всяких охранно-бюрократических формальностей провел его к лифту. Вскоре они подошли к комнате для переговоров. Попрощавшись почтительным кивком и милой, на всю жизнь вырезанной под носом улыбкой, дипломат оставил гостя одного.

Окинув комнату внимательно-оценивающим, все примечающим взглядом, мужчина сел в кресло, продолжая осматривать интерьер.

На первый взгляд это была обычная переговорная. Стол, по форме – баранка «челночок», с изысканной цветочной композицией на полу в центре, и эргономичные, но без лишних хайтековских наворотов офисные кресла по его внешнему периметру. Деловитость стиля подчеркивал огромный плазменный экран на торцевой стене у входа. Яркий, но не режущий глаза свет струился со всей поверхности потолка, и поэтому абсолютно не ощущались замкнутость и ограниченность пространства, так присущие даже просторным, но не имеющим окон помещениям. Да, именно отсутствие окон могло бы сделать переговорную похожей на склеп, но общее убранство помещения не сковывало и не давило, а создавало в зоне замкнутого простора приятную и вместе с тем рабочую обстановку. Здесь, за контуром системы безопасности, спотыкалось и останавливалось время, о деловитую тишину разбивались суета и гул большого города, и только постоянное движение конфиденциальных сведений, информации из тайных досье, секретных цифр и фактов выстраивалось в точно выверенные политические решения, которые принимались в результате активного брейнсторминга, а зачастую и в пылу напряженного полемического азарта.

Не прошло и минуты, как дверь отворилась, и в комнату вошел мужчина по возрасту несколько старше средних лет. Несмотря на изрядную седину подстриженных и аккуратно уложенных волнистых волос, остроту и сухость черт, в загорелом лице дипломата не было и намека на близящуюся осень жизни. Лишь поблекшие, обесцвеченные временем и постоянным напряжением голубые глаза человека, много видевшего, знавшего и испытавшего, не вязались с его широкой – до открытых десен, – а потому и несколько неестественной улыбкой, элегантностью движений, отточенной лаконичностью жестов и утонченно-легкой, несколько фамильярной раскованностью манер. Его сухощавость была сродни тростниковой стройности и прозрачной хрупкости топ-моделей, демонстрирующих на мировых подиумах экстравагантные наряды лучших кутюрье. Джону Стоуну, так звали дипломата, было пятьдесят с изрядным хвостом, но американская ухоженность, привычка с детства заниматься спортом, соблюдать диету и следить за своим здоровьем, а также не без изящества сшитый светлый легкий костюм делали его лет на десять моложе.

Вопреки принятым нормам и протоколу проведения важных деловых встреч, когда в обсуждении участвуют несколько человек с каждой стороны, американец был один. В одиночестве приехал в посольство США и гость – первый заместитель директора Службы внешней разведки генерал-лейтенант Николай Гарушкин, выше среднего роста, плотный, слегка раздобревший в животе, изрядно полысевший. В официальном темно-сером со сверкающим стальным отливом и глухо застегнутом на все пуговицы костюме, полосатом, в тон голубой рубашке, затянутом под самую шею большим узлом галстуке, он был чуть старше собеседника и являл собой апофеоз академичной строгости и сдержанности протокольного стиля. С плюсовыми диоптриями очки в темно-серой оправе заметно увеличивали его и без того большие глаза. Этот открытый взгляд располагал к общению, но далеко не каждому собеседнику удавалось заглянуть в это увеличенное линзами зазеркалье души и уж тем более увидеть и понять то, что таится в глубинах его отражения. А сам Николай Константинович внимательно смотрел сквозь увеличительные стекла на окружающий мир спокойным проницательным взором ученого-исследователя, постоянно анализирующего ситуацию и мгновенно улавливающего логику и закономерности всех хитросплетений бытия.

– Доброе утро, – американец уверенно прошел навстречу поднявшемуся из-за стола Гарушкину и протянул руку. – Позвольте представиться. Меня зовут Джон Стоун. Я – руководитель посольской резидентуры Центрального разведывательного управления США в Москве.

Наверное, впервые за все время пребывания в этой деликатной должности Джон представился человеку, которого видел в первый раз, да еще и российскому разведчику таким образом. Но это была заранее заготовленная фраза, и, не уделяя большого внимания тому, какой эффект она произведет на гостя, он тут же продолжил:

– Как будем общаться, на русском или английском?

– Доброе утро, – ответил гость, спокойно и крепко пожимая протянутую ему руку. – Я – Николай Гарушкин, первый заместитель директора Службы внешней разведки. А что касается языка, мне абсолютно все равно. Как вам удобнее.

– Тогда, Николай Константинович, извините, я не ошибся в отчестве?

– Нет-нет, все правильно.

– Тогда, Николай Константинович, давайте на русском. Не буду упускать возможности тренинга и… поговорить в России с русским человеком на русском языке.

– Далеко не каждый русский знает свой родной язык так, как знаете его вы. Долго учили?

Это не был дежурный комплимент, который принято говорить в первые минуты знакомства, чтобы расположить к себе собеседника. Американец, действительно, очень хорошо знал язык, обладал огромным лексическим запасом, грамматически правильно, едва ли не хрестоматийно, строил фразы и даже без особого труда выговаривал падежные окончания. Лишь едва уловимый акцент, легкой тенью сопровождавший его произношение, да нередкое использование английских слов, впрочем, уже ставших привычными для русского уха, выдавали в нем иностранца.

– О, это целая история, – продолжая широко улыбаться, ответил дипломат. – Все благодаря вашему Льву Толстому и моей русской няньке, которая пересказала мне «Войну и мир». Позднее я дважды прочел этот гениальный роман. Сначала на английском, затем на русском.

– У вас были хорошие учителя.

– Да, это так. Прошу, садитесь, пожалуйста, – дипломат жестом указал на кресло. – Николай Константинович, думаю, мы сможем поговорить без особых церемоний и… притворства. Заочно мы уже наверняка давно знакомы, и я думаю, что вы знаете обо мне не меньше, а может быть, и больше, чем я о вас.

– Да уж… – усмехнулся собеседник. – Что есть – то есть…

Открытость и откровенность американца располагали к общению, тем более что они – два «тихих профессионала» крупнейших в мире разведслужб – и вправду, не просто хорошо знали, а детально изучили друг друга по оперативным сводкам, агентурным сообщениям, материалам технического контроля, аналитическим справкам. И речь шла не только о биографии, деловых качествах и увлечениях, сильных и слабых сторонах личности, особенностях характера. Лет двадцать, а то и тридцать назад, с того самого времени, как Джон Стоун начал работать рядовым сотрудником разведрезидентуры США под крышей третьего секретаря посольства своей страны еще в коммунистической Чехословакии, а Николай Гарушкин руководил одним из отделов внешней контрразведки Первого главного управления (разведка) КГБ СССР, они, не будучи знакомы лично, среди прочих сотрудников спецслужб главного противника, проявили взаимный оперативный интерес. Когда оба заматерели в своей специфической работе, продвинулись в должностях и званиях, достигли солидного положения в структурной иерархии своих постоянно враждующих ведомств, оперативное внимание друг к другу стало пристальным и детальным изучением. А поскольку знать врага, особенно руководителей первого уровня, нужно досконально, то и взаимный интерес достиг апогея. Свою линию в работе по изучению руководителя посольской резидентуры США также вела и российская контрразведка – Федеральная служба безопасности, которая постоянно информировала своих коллег из СВР о новых материалах, полученных в отношении действующих в Москве американских разведчиках и их шефе.

Прежде чем перейти к делу, неписаный ритуал общения впервые встретившихся людей предполагал ни к чему не обязывающий диалог на дежурную, весьма общую и взаимоинтересную тему. В данной ситуации обошлось без банальностей «о московской погоде». И так уж получилось, что два увлеченных своей работой разведчика, пусть даже из некогда смертельно враждующих социально-политических систем, но которым сейчас не нужно было скрывать друг от друга свое ремесло, не смогли удержаться и не заговорить «о своем, о девичьем». Впрочем, несмотря на всю непринужденную раскованность многословного общения и заявленную «перезагрузку» политических отношений между двумя странами, не было сказано ничего лишнего, что могло бы нанести даже незначительный ущерб нынешней оперативной деятельности. За внешней свободой, открытостью и легкостью светского разговора тщательно взвешивалось и анализировалось каждое сказанное и услышанное слово. Старательно маскируемая подозрительность была глубоко спрятана в сознании каждого, и недоверие куском льда поначалу сковывало искренность общения. Вместе с тем начало беседы неизменно было и неким тестом, в котором участники словно проверяли на практике свои заочные знания друг о друге, а сложившиеся по документам образы, впечатления и ожидания сравнивали с реальным человеком.

Как и положено хозяину, инициативу взял на себя Джон.

– Это святая святых посольства, – объяснил он, улавливая взгляд гостя, который тот не без интереса переводил время от времени со своего собеседника на детали зала, в котором они находились. – Переговорная комната, дженерал стафф, ситуационный центр – называйте, как хотите. В прямом и переносном смысле она со всех сторон полностью отрезана от внешнего мира толстыми стенами и техническим обеспечением. Зал расположен в центре здания, чтобы исключить любую попытку съема информации извне – с улиц, крыши и даже фундамента. В общем, самые важные встречи и принятие наиболее ответственных решений происходят именно здесь.

«Да уж, наслышан, – подумал про себя Гарушкин, – особенно после того, как Вадим Бакатин, последний председатель КГБ и первый руководитель новой спецслужбы – МСБ СССР, – с санкции политического руководства страны передал в знак «доброй воли» послу США в СССР Роберту Страусу всю техническую документацию сверхсекретной системы прослушки нового здания американского посольства», – но вслух поинтересовался:

– А разве не в кабинете посла?

– Нет-нет… После того как в конце пятидесятых-начале шестидесятых годов, не помню точно, вы сумели внедрить микрофон в государственный герб США, который висел на стене, прямо над рабочим креслом посла, мы приняли все меры к тому, чтобы исключить подобные эксцессы.

– Ну, это для вас эксцесс, казус, называйте, как хотите. Для нас это был успех, филигранно проведенное мероприятие. – Николай Константинович вспомнил, как еще молодым сотрудником органов госбезопасности с восхищением читал секретную спецлитературу о проведении этой уникальной операции, а потом даже встречался с некоторыми ее участниками.

– Честно говоря, мы особо и не рассчитывали, что герб США с вмонтированным подслушивающим устройством посол распорядиться повесить в собственном кабинете, – продолжил Гарушкин. Разведчик не смог отказать себе в удовольствии слегка погладить против шерсти американского коллегу, испытывая при этом гордость былыми победами своего ведомства, которое в те годы еще весомо и значимо называлось КГБ СССР.

– Мне рассказывали ветераны из нашей службы безопасности, что этот герб был чуть ли не произведением искусства, – ничуть не смущаясь щекотливой темы, продолжал американец.

– Да уж, действительно, тонкая ручная работа. Говорят, ваш посол был в восторге.

– Да, я тоже об этом слышал. А как вы его внедрили?

– На каком-то торжественном приеме его вручили Страусу наши пионеры. Так сказать, сувенир «в знак дружбы между двумя народами и государствами». А как вы обнаружили эту закладку?

– Весьма неожиданно. Во время отпуска посла проводили ремонт в его кабинете и совершенно случайно уронили ваш подарок. Герб упал на пол, раскололся, и из него вывалился микрофон.

– Представляю, каким это оказалось для вас шоком…

Джон помолчал и, улыбаясь с чувством легкой досады и сожаления о давнишнем проколе своей службы, развел руками: дескать, что уж теперь сделаешь… Нужно было помнить старую мудрость о данайцах, дары приносящих.

– Надеюсь, что сейчас в этой комнате ваших прослушек нет, – пошутил он. – Но в чем я абсолютно уверен, так это в том, что вы – первый сотрудник российской спецслужбы, который переступил порог этого кабинета.

Гарушкин понял, что время общих разговоров подходит к концу и сейчас речь пойдет о главном – то есть о том, ради чего он получил строго конфиденциальное приглашение не просто в американское посольство, а в его святую святых – самую засекреченную, недоступную и охраняемую часть.

– Вас наверняка удивила наша конфиденциальная просьба, обращенная лично шефу СВР, направить к нам одного из первых руководителей российской разведки, облеченного доверием и полномочиями вести чрезвычайно секретный, ответственный и важный диалог, а также принимать решения, от которых, скажу абсолютно не преувеличивая, будет зависеть будущее не только наших стран, но и значительной части мирового сообщества, – Джон Стоун перешел к главному.

Николай Гарушкин несколько напрягся. Уж чего-чего, а пафосных ноток он никак не ожидал уловить в речи представителя ЦРУ – весьма прагматичного и циничного в своей работе ведомства. Продолжая внимательно слушать, он механически расстегнул пиджак. Да, от своего шефа – директора Службы внешней разведки – он знал, что его из ряда вон выходящий визит в посольство США, да еще и в таком необычном формате (один на один с руководителем посольской резидентуры ЦРУ), одобрен не просто политическим руководством страны, а первым лицом государства. Знал он и о чрезвычайной важности и секретности запланированной встречи, и о предмете предстоящего разговора, но не был в курсе главного (мог лишь только догадываться) – о чем конкретно пойдет речь.

– Не скрою, – продолжал тем временем Джон, – я рад, что не ошибся в своих предположениях по поводу того, что руководитель вашей службы направил для выполнения этого чрезвычайного поручения именно вас.

– Благодарю за доверие, – с легкой тенью иронии произнес Гарушкин. Ему по жизни всегда не нравилось, когда американская разведка оказывалась права в своих предположениях и прогнозах, даже по мелочам.

– Прежде всего хочу подчеркнуть, что президент моей страны Соединенных Штатов Америки («Опять этот пафос», – вновь отметил Гарушкин) и вашего государства чрезвычайно озабочены проблемой, о которой мы сейчас будем говорить, и крайне заинтересованы в ее кардинальном решении. Это важно не только с точки зрения благополучия и безопасности всего Ближневосточного региона, а возможно, и всего мира.

Российский гость внимательно слушал американского коллегу. Он умышленно взял долгую паузу и теперь, как учил классик русского драматического театра Константин Сергеевич Станиславский, выдерживал ее, вынуждая тем самым говорить своего собеседника.

– Речь идет об Иране и его атомной программе, которая из мирной все более становится военной. Все наши дипломатические попытки и международные инициативы, направленные на прекращение этой опасной деятельности, либо блокировались руководством Тегерана, либо затягивались и в конечном итоге становились безрезультатными.

Теперь паузу взял Джон и своими водянистыми глазами внимательно посмотрел на русского собеседника, ожидая его вербальной реакции. Гарушкину даже показалось, что его коллега по секретному ремеслу ждет от него каких-либо разъяснений о российском участии в иранских атомных проектах. Но по этому поводу уже все было сказано политиками и руководителями Министерства по атомной энергетике России, и ему, как представителю спецслужб, в данной ситуации добавить было нечего. Поэтому он спокойно выдержал взгляд американца и остался нем как рыба, хотя и несколько подался вперед, всем своим видом демонстрируя явную заинтересованность в продолжении прерванной собеседником речи.

– Так вот, – не дождавшись ответа, продолжил Джон, – мы имеем достоверную информацию, что буквально в ближайшие недели, именно недели, а не месяцы и годы, Иран вплотную подойдет к завершающей фазе создания собственного ядерного оружия. Представляете, что это такое – атомная бомба в распоряжении изгоя – одиозного и неконтролируемого политического режима с мракобесами-лидерами?

Он опять замолчал. И в данной ситуации, когда был задан хоть и риторический, обращенный в пространство вопрос, Гарушкин уже не мог отделаться многозначительным молчанием, ведь кроме него у американца не было собеседников в этой комнате.

– Да, у нас тоже есть аналогичная информация. Но, насколько нам известно, конечный результат весьма и весьма проблематичен. К тому же режим аятоллы Хаменеи и президента Ахмадинежада не собирается использовать это оружие против кого бы то ни было. Оно должно играть роль сдерживающего фактора. Согласитесь, им есть кого опасаться в пределах своего географического региона. И это не только Израиль. Военно-политическая конфронтация между этими двумя странами просто зашкаливает…

– Вот-вот, именно Израиль, – подхватил горячую тему американец. – Судя по полученной МОссадом разведывательной информации, в политических и военных кругах Ирана уже активно обсуждается план нанесения превентивного ядерного удара по Израилю. Представляете, что за этим может последовать?

– От обсуждения до принятия решения дистанция огромного размера. – Этой общей фразой гость выразил свое сомнение в достоверности разведсведений, полученных Израилем, и постарался уйти от их оперативной и политической оценки. – Да к тому же и бомбы у Тегерана еще нет. Конечно, глава Ирана Хаменеи и особенно президент Ахмадинежад уже не раз публично заявляли о своих враждебных намерениях в отношении израильтян. Но вы же прекрасно понимаете, в большой игре не всегда стоит доверять громким высказываниям политиков, да еще и рассчитанным на публику.

– Такие заявления не делаются просто так…

– Конечно. Но нужна достоверная и объективная информация, к тому же не единожды проверенная и перепроверенная. В таких вещах не стоит ошибаться. Вспомните, какой был скандал после нападения США на Ирак и тщетных поисков военных ядерных объектов на территории этой страны. Лабораторий по промышленному производству химического и бактериологического оружия массового поражения там тоже не нашли.

Об Ираке Гарушкин вспомнил не для того, чтобы лишний раз подковырнуть своего визави по разведывательной деятельности. Он прекрасно помнил, что аналогичная проблема – будто бы имевшие место военные ядерные центры и предприятия по производству оружия массового уничтожения в Ираке – были лишь искусственно созданным поводом для начала войны, главная цель которой – уничтожение диктатора Саддама Хусейна и его правительства, заподозренных в связях с террористической организацией «Аль-Каидой». После трагедии 11 сентября политическому руководству США во что бы то ни стало нужно было выявить и покарать виновного в этом злодеянии. Когда же casus belli был найден и озвучен, тут же, даже без санкции Совета Безопасности ООН, начались полномасштабные боевые действия под громким названием «Иракская свобода» – сначала мощная авиабомбардировка и практически сразу наземное вторжение силами пяти американских и английских дивизий. Позднее, после получения мандата ООН, в Ирак прибыли войска стран международной коалиции. За время конфликта с обеих враждующих сторон погибли (и продолжают гибнуть сейчас) люди, в основном мирное население Ирака.

Международный скандал по этому поводу не утих до сих пор, хотя прошло уже несколько лет, а расследование комиссии американского конгресса доставило много досадных переживаний и мучительных волнений не только директорату ЦРУ (глава этого ведомства Джордж Тенет был вынужден подать в отставку), но и первым лицам страны, принимавшим решение о начале боевых действий за тысячи километров от США.

Похоже, ситуация повторялась. На сей раз с Ираном. Ну что ж, пусть американцы на пару с Израилем и решают эту проблему. Россия не должна наступать на те грабли, на которые уже наступили другие. Впрочем, это было личное мнение Гарушкина, которое он оставил при себе. Конфуза спецслужб США он коснулся лишь потому, что разговор зашел о крайне серьезных проблемах, где вещи должны называться своими именами независимо от того, приятно это кому-нибудь или не очень, а соблюдение дипломатического политеса, когда собеседники нарочито обходят стороной деликатные темы или оборачивают их в велеречиво-изящную словесную шелуху, уходило на двадцать пятый план.

– Ну, что сделано, то сделано, – сухо парировал американец. – Во всяком случае, одним авторитарным режимом на земле стало меньше. А что касается израильской разведки, поверьте, у них абсолютно достоверные сведения из очень информированных и авторитетных источников, которым они полностью доверяют. Через свои возможности, я имею в виду агентурную и космическую разведку, мы тоже тщательно изучаем эту информацию, и, к сожалению, она подтверждается.

– И что из всего этого следует? – В свою очередь, Гарушкин использовал возможность задать риторический вопрос. Разведчик уже понял, к чему клонил американец, но хотел услышать конкретное предложение. Наверняка вся их беседа негласно записывается на аудиотехнику, а может, даже и снимается на видео. Так пусть, на случай «разбора полетов», сомнительная инициатива по проведению деликатных акций останется за другой стороной.

– В данной ситуации президент и правительство Соединенных Штатов Америки не сторонники применения твердой силы и нового регионального конфликта. Мы теряем аппетит к большим войнам и оккупации территорий противника…

«Слава богу, – подумал про себя Гарушкин. – А он, наверно, искренне и самозабвенно поет американский гимн перед началом каждого футбольного матча».

– …и поэтому единственной реальной возможностью остается неожиданный превентивный ракетный удар по военным атомным объектам Ирана, – закончил фразу Джон Стоун.