000
ОтложитьЧитал
Все человек теряет с годами.
И только одна глупость
Никогда не покидает людей.
Лудовико Ариосто – итальянский поэт
1. Что было, то было
Над забором из ржавой колючей проволоки, провисающей между столбами из старых шпал, возвышается шапка наплавленного за зиму ледника, покрытого толстым слоем опилок, предохраняющих лёд от таяния в летнее время.
На дворе август, жарко, на частных участках чернеют созревшие плоды лип. Упрямое солнце нагрело опилки – лёд, подтаяв, смочил их, отчего опилки выглядят серовато – грязными.
Перерабатывающие предприятия, работающие на животноводческом сырье из ближайших колхозов, в режиме особой пятилетки нарастили объёмы мясомолочной продукции, но ни мяса, ни колбасы, ни молочных продуктов даже при солнечном ярком свете на прилавках магазинов не найдёшь – Вязьме не повезло с географическим положением.
Продукты переработки поступают на склады товарной станции, расположенной между вокзалом и ледником. Объёмные склады выполнены с торцевыми ёмкостями, доверху набитыми льдом для хранения скоропортящихся продуктов, поэтому внутри холодно – кладовщики и грузчики вынуждены даже в такую жаркую погоду, как сегодня, работать в телогрейках.
Рабочие смены суетятся внутри и снаружи хранилищ. Погрузочно – разгрузочные работы не останавливаются ни на минуту: народ трудится по – ударному без перерыва на обед, праздники и выходные дни – транспорту простаивать нельзя из – за специфики продукции, срок хранения которой ограничен двумя сутками.
Внутри складов разгружают прибывшие машины, а снаружи продукцию загружают в рефрижераторы; комплектуют составы и отправляют в ненасытную утробу Москвы.
Столица, за счёт увеличения численности номенклатурных работников, переведённых из периферии, и коммунистических функционеров из зарубежных государств, разрастается и требует всё больше и больше продуктов. Сколько бы Вязьма не отгружала Москве говядины, свинины, мясных консервов, сметаны, молока…, столице всё мало. Она как монстр всепожирающий требует: давай, давай, ещё, ещё: посылай по плану, гони свехрпланово.
И дают, и гонят! Оставив требуемое количество продукции на складах для поддержания здорового образа жизни советских и партийных сотрудников города, «излишки» отправляют в Москву.
Жители Вязьмы, оставшись без «излишек», выкручиваются, как могут. Интеллигенция, занимающая квартиры в двух—, трёхэтажных домах в центре города, на ухоженных улицах, с обрезанными по осени кронами тополей, отчего те выглядят кладбищенскими крестами, отоваривается мясными и молочными продуктами на чистеньком рынке, недалеко от кирпичного кинотеатра под революционным названием Октябрь.
Рабочие депо, станции железной дороги, путевой части и обслуживающий персонал железной дороги, коротающие век в частных домах окраины Вязьмы, приучены отовариваться на стихийном народном рынке, называемом базаром, расположенным за продовольственным магазином барачного типа.
Здание магазина состоит из двух частей. Большая часть отведена под продовольственные товары, меньшая – под промтовары. В «Продовольственном магазине» имеются мясной, хлебный и бакалейный отделы. В «Промтоварах» продают товары первой необходимости: трусы, носки, майки и прочие тюбетейки. Ходят за покупками редко и в случаях, когда бельё и носки штопать бесполезно.
Продовольственные отделы посещают ежедневно, потому и называют магазин «Продовольственный». В продовольственном магазине по счастливым дням можно кое – что прикупить в мясном отделе – например, кости с остатками былого мяса, пасшегося когда – то на лугу. Мясо невооружённым глазом сразу не разглядишь, но разбив кости на мелкие части и круто проварив, получается прекрасный мясной бульон. А на бульоне готовь что хочешь – всё вкусно. Иван Теплов на этом деле поднаторел и научил жену Пелагею Максимовну получать пользу от костей. Варево из костей и вкусно, и полезно.
– Не засоряет желудок и ночью не пучит, одеяло не поднимается, ноги не мёрзнут, – шутит Иван, добавляя к месту и не к месту:
– Руки стынут, ноги зябнут, не пора ли нам дерябнуть! – лет ему прилично, но в душе остался мальчишкой.
Кости, по большому счёту, следовало бы выкинуть, или пустить на муку, которую с пользой для набора веса потребляют свиньи и склёвывают куры, а тут пролетариат деповский деньги за них платит и полученный цимус нахваливает.
Продовольственный магазин, прикрывающий своими стенами базар со стороны вокзала, возвышается на пригорке в конце привокзальной площади и, покидая перрон и вокзал, обязательно заглянешь в магазин, хотя бы из любопытства.
Рабочий люд любит магазин и базар не столько из – за более дешёвой, чем в центре, продукции, сколько из – за близости их к месту основной работы и среде проживания.
Выбор продуктов скромный и не претендует на высокое качество, но он вполне удовлетворяет неприхотливых пролетариев.
Выбор места приобретения продуктов обусловлен ещё одним важным фактором – доступностью культурно – массовых заведений и социально значимых пунктов жизнедеятельности. Посещая их, по пути заходишь в магазин.
Вблизи привокзальной площади расположены «гиганты» массовой культуры: клуб маслозавода, клуб Гармоново, клуб железнодорожников, клуб воинской части, вмещающие в кинозалах не более пятидесяти человек, и городской Дом культуры вместимостью двести человек. Никому не придёт в голову добираться автобусом и платить пять копеек за каждую остановку, чтобы добраться до футбольного поля и покатать мяч или посмотреть игру местной команды с футболистами из города Ярцево.
В шаговой доступности от привокзальной площади расположены отделы городских и социальных услуг: пункты продажи керосина и угольный склад, отделение милиции, баня, медицинский пункт, железнодорожная больница.
Вокзальная площадь – место паломничества городского населения.
В конце перрона пристроилась неказистая баня. Она единственная в городе и сюда ходят мыться горожане, солдаты специальной и воинской части.
От вокзальной площади отправляются городские и междугородные автобусы.
Железнодорожный вокзал – место отправления пассажиров по разным направлениям необъятной страны, «огнём и мечом» сделанной советской. Главные направления поездок: Москва – Владивосток, Минск – Прибалтика.
Железнодорожные рабочие, служащие и врачи имеют льготы на проезд в поездах местного и дальнего следования. Один раз в месяц с ребёнком до четырнадцати лет разрешается съездить в Москву и один раз в год – в любой уголок страны. Работающие на железной дороге, станции, транспортном станционном узле, в вагонном депо, а также в железнодорожной больнице стараются в полной мере использовать льготные проездные документы, иначе пропадут.
Иван Теплов, как и все его коллеги по депо, не пропустил ни одной поездки в Москву, по очереди беря с собой то Валю, то Лилю.
Позавтракав в столовой, расположенной сзади здания Белорусского вокзала, кружкой пива с горячими сосисками, накупив в ближайших магазинах по улице Горького различной снеди и вкусностей в виде колбасы и сосисок, произведённых в Вязьме, сдаёт сумки в камеру хранения.
Освободив руки от тяжёлой ноши, спускается в метро, чтобы отвезти дочь на Красную площадь. Отстояв длинную очередь, по ступеням Мавзолея спускается к гробу Ленина, чтобы мысленно проклясть его за собственное обнищание и бесправное положение. Оценивает достаточно ли пространства для второго такого же гроба, чтобы увидеть в нём когда – нибудь ещё одного лежащего вечного вождя всех народов, сидящего сейчас в Кремле.
В следующую поездку направляется с дочерью в зоопарк и обязательно посещает парк Горького… Вечером садится на поезд, чтобы ранней ночью прибыть в Вязьму. В понедельник без пятнадцати восемь «кровь из носа» должен быть на рабочем месте.
Опоздал на десять минут – пиши объяснение. Опоздал на двадцать, если начальник имеет зуб на тебя, получи пять лет лагерей и пять «по рогам» – это тебе не царский режим, когда за опоздание наказывали копейкой.
Дочери Ивана с четырёхлетнего возраста имеют возможность посещать московские достопримечательности и уже знакомы с ГУМом, ЦУМом, Детским миром, Красной площадью, цирком и знаменитыми московскими соборами, где Иван по большим религиозным праздникам терпеливо, как и положено матерному богохульнику, отстаивает службу.
С началом войны продукты животноводства с вяземских складов отправляют кроме Москвы ещё в прифронтовые города и фронтовые склады.
Чтобы молоко, мясо, колбасы и прочие питательные вкусности в пути не испортились, холодильники рефрижераторов набивают льдом с эстакады ледника.
Сейчас под загрузкой терпеливо стоят несколько вагонов. Рабочие по эстакаде катают вагонетки со льдом. Поравнявшись с горловиной морозильной камеры вагона, опрокидывают лёд. Обычная мирная жизнь железнодорожной станции. Так было позавчера, так было вчера… Хотелось бы, чтобы так было и завтра.
Лето на исходе, большая часть льда со стороны вокзала израсходована. Раскрыта панорама транспортного узла.
Стоя на крыльце дома, Иван внимательно рассматривает покрытые паровозной сажей продуктовые склады, размещённые в конце тупиковых веток; снующих по путям «Овечек», испуганно вскрикивающих при совершении маневра. Маленькие паровозики серии «О» сортируют вагоны, формируя новые эшелоны.
Разгар воскресного дня, на станции нервная суета усилилась с продвижением врага на восток. Нервозность рабочих передалась Ивану, он курит, часто сплёвывая попавшую на язык «махру».
Ухудшают настроение проносящиеся, стуча на стыках колёсными парами, теплушки с солдатами, крытые платформы с военной техникой, товарняки с зерном, направляющиеся в Германию. Война войной, а зерно, в соответствии с договором, продолжает Германии поступать.
Западную окраину города за переплетением станционных путей закрывают длинные кирпичные корпуса вагонного депо с большими грязными окнами, не мытыми со дня провозглашения советской власти: начальству нас «рать», а рабочим «пох» – свет электрический днём не выключается.
В одном из корпусов, расположенных напротив масленого озера, в которое сливается отработанное масло из буксов вагонов, подлежащих ремонту, отгорожено небольшое помещение с отдельным входом – место работы Ивана Михайловича.
Пройдя от дома Ивана через мощёную камнем дорогу и свернув направо, через пятьдесят метров увидишь выбитую родником воронку – место живительной силы. Напротив родника заканчивается ледник. От родника до угла забора всего метр.
Вода от сильного напора кипит, перемешивая песок, поднятый со дна. В стародавние дореволюционные времена источник освятили и жители Вокзальной улицы ходят к роднику, как к святому источнику.
Возле родника стоит, нагнувшись, Дуся и Иван переключил внимание на неё, любуясь ядрёным задом. Перед тем как опустить ведро в воронку, Дуся оглянулась из – под руки, не заметив Ивана, наложила на себя мелкий крест, скрыв движение от посторонних глаз – соседей боится. После посадок почти всего состава горотдела милиции демонстрировать свободу действий перестали даже в кругу её семьи – сторожатся длинных языков, нечаянно вырвавшихся слов.
Зачерпывая воду, нагнулась сильнее, выставив на обозрение обтянутый платьем раздвоенный крупный зад. Иван нарисовал себе картину, как пристраивается сзади и… Тяжело вздохнул от недостижимости мечты, представив вселенский хай, который поднимет соседка в случае чего.
Родниковую воду жители Вокзальной используют для приготовления пищи и кипятка в самоварах. Чай из кипячёной родниковой воды очень вкусный, вкус придаёт низкое содержание железа.
В Крещенскую ночь родниковой водой наполняют имеющиеся в доме пустые бутыли и ставят их в левый дальний угол сундука, куда не дотягиваются руки ребенка – сундуки большие, старинные, которыми пользовались давние предки, сохранились в семьях до сих пор. Кроме освященной воды, хранятся в сундуках документы, семейные реликвии и ценные вещи. Сундук – своего рода большой домашний сейф.
Крещенская вода ценится и верующими, и безбожными коммунистами. Вода в бутылях, заткнутых бумажной пробкой, хранится несколько лет, не портясь – разве это не чудо? Используют святую воду в экстренных случаях: при сглазе, испуге, заикании, недомоганиях и хандре. Болезни лечат по старинному рецепту: больного опрыскивают, на лоб кладут намоченную святой водой марлю.
В частных домах, стоящих вблизи болотистой мокрой низины, куда устремляется ручей, вытекающий из родника, не делают погребов из – за их подтопления. Скоропортящиеся продукты – шарики сливочного масла, толстые круги топленого свиного жира, молоко в двухлитровых бутылях с узким горлышком, купленные на базаре – хозяйки хранят в емкостях, наполненных родниковой водой.
Мощеная камнем дорога Вокзальной улицы короткая. Берёт начало от городской бани. Ввиду «Продовольственного магазина» поворачивает влево, минует два кирпичных двухэтажных жилых дома, втискивается в пространство между заборами, отгораживающих железнодорожный транспортный узел и специализированную воинскую часть НКВД. Между транспортным узлом и ледником каким – то чудом по левой стороне улицы вместился маленький участок семьи Ломовых. Участок мешает развитию узла, но – своя рука владыка. Ломов – железнодорожный инженер, пользуется привилегией специалиста.
За территорией воинской спецчасти, кусок земли занимает доктор по женским болезням Кричёв. К его забору из колючей проволоки, а другой проволоки в Вязьме не достанешь, примыкает луг, относящийся ко владениям Ивана Теплова.
Со стороны улицы луг не огорожен – проходит тропинка, ведущая к участкам Вадеевых: родителей и женатого на Дусе их сына Семёна.
За высоким деревянным забором радуют глаз соседей кроны фруктовых деревьев пожилых Вадеевых, советских пенсионеров, живущих с доходов от продаж фруктов, и яблоневых деревьев пьяницы милиционера, старшего лейтенанта Семёна, продолжающего служить после чистки городского отдела милиции. В народе говорят: пьян да умён два угодья в нём. Насчёт «умён» история умалчивает, а вот то, что часто «пьян» – угодье есть, потому и держат Семёна на службе.
Охраняет «плодово – выгодные» деревья немецкая овчарка. Лает громко и хрипло. Услышишь её, и мурашки по телу забегают, как шальные.
Участок Теплова зажат лугом, забором Вадеевых, участком Фёклы и забором территории семьи Завидова, ревностного чекистского служаки.
Всего один раз увидел его Иван в форме майора, но этой встречи хватило, чтобы он испытал от соседства с чекистом постоянный страх.
От страха запретил семье общаться с женой и детьми, которых у Завидова трое: две девочки и мальчик. Жена Завидова и её дети, из – за служебной специфики старшего Завидова, тоже стараются с соседями не контактировать, дабы не компрометировать майора – от Ивана иногда, особенно когда он «не вяжет лыка», попахивает антисоветчиной.
Ледник заканчивается напротив дома Завидова и его жене ближе всех ходить на родник. Носит воду гранд дама вечерами перед сном, когда в доме Теплова не горит свет и никто не видит её – так считает она.
От родника дорога стелется между деревообрабатывающей мастерской и домом Фёклы с сыном – офицером, недавно закончившим в Москве военное училище, и приехавшим в отпуск по чьей – то оплошности. Идёт война, младшие офицеры на фронте гибнут массово, какой уж тут отпуск!
За мастерской дорога огибает западный край низины, постепенно приближаясь к железнодорожному полотну. Метров сто идёт параллельно железнодорожным путям, затем под небольшим углом отворачивает вправо с пологим подъёмом на вершину холма. Холм небольшой, но достаточной площади, чтобы на нём уместился маслозавод.
По крутой дуге дорога обходит въезд на территорию завода растительного масла, спускается с холма и заканчивается пересечением с грунтовкой, соединяющей город с районом Гармоново, начинающегося за переездом железной дороги.
Грунтовка – граница между городом и обширным Вяземским болотом – царством злых малярийных комаров.
Болото расположено в треугольнике: река Вязьма, грунтовка, железная дорога – заросло камышом, осокой и ветлой.
Железная дорога отделяет от города городские поселения, бывшие ранее деревнями, Гармоново и Абросимово. Левее поселений течёт неширокая река Улица, начинающая свой короткий путь в Бознянском болоте, примыкающем к Бознянскому озеру.
Набрав на обширном участке болота отфильтрованной мхом воды, Улица направляет свой бег к железной дороге, проходит её под акведуком и падает с десятиметровой высоты, журча между круглыми валунами, разбиваясь на мелкие потоки, в лощину. На равнине вода успокаивается, и плавно уходит под мост грунтовки, разливаясь по Вяземскому болоту, местами делая его непроходимым.
Даже в самое жаркое лето Вяземское болото щедро делится водой с одноимённой рекой. Река Улица и ключи, бьющие в русле реки Вязьмы, не дают последней пересыхать даже в самые жаркие летние месяцы.
От железнодорожного моста, перекинутого через Вязьму, где глубина её достигает более двадцати метров, до развалин крепостной стены города Иван насчитал восемь ключей. Самый мощный ключ бьёт на стержне русла рядом с мостом, создавая тугой водоворот на поверхности воды. Место опасное для купания и вёсельных лодок.
Опасность притягивает солдат, дислоцированных в Гармоново. В жаркий день отпрашиваются купаться. Наиболее смелые солдаты прыгают с двенадцатиметровой высоты моста. Попав в водоворот, выплывают не все.
В тёплое время года вода в Вязьме холодная. Горожане, живущие поблизости, берут воду для питья. Особенность вяземской воды: стоит в ведре несколько дней и не тухнет.
В половодье Вязьма в избытке отдаёт воду болоту, возвращая прошлогодний долг. Под водой скрываются камыши и кустарниковые островки, превращая болото в огромное озеро. Крупная серебристая рыба, сбившись в стаи, из новоявленного озера устремляется в верховье Улицы на нерест; штурмует подъём к виадуку, не считаясь с потерями.
Любители рыбной ловли, балансируя на скользких валунах, ловко накалывают рыбу столовой алюминиевой вилкой со сломанными посередине двумя зубчиками. Сами того не зная, повторили конструкцию орудия византийской знатной дамы Марии, впервые применившей в тысяча четвёртом году двузубую вилку для приёма пищи.
Выбросив добычу на берег, смахнув брызги с лица, вновь выискивают жертву. Рыба бьется на берегу, извиваясь дугой. Ловцов много, ошалевшей рыбы еще больше. Значительная часть её прорывается сквозь рыбацкий кордон в старицы Улицы и в Бознянское озеро.
Даже не верится, что этой весной Иван Теплов с лучшим другом Валентином, ранним утром застолбив место на ручье, ловил рыбу. Вернувшись с добычей, варили уху, жарили рыбу и под самогонку употребляли приготовленные блюда. Жена Поля и его дочки не пьют, дочки по младости, а Поля не приучена, но по мере сил помогали уничтожать рыбный дар царственной вяземской природы.
В «большую воду» горожане вспоминают про высохшие за зиму лодки, обмазывают их гудроном и тихими вечерами долго катаются по бескрайней глади «вяземского» озера.
Городские охотники балуются ружьишком, теша душу стрельбой по перелётным уткам. Охотничьи ружья висят на гвозде, вбитом в стену в каждом доме. Стрельба на окраине города – обыденное дело, к ней привыкли, как к дополнению природного антуража.
О войне думали не всерьёз – знали, что будет, воевать придётся, но не рядом, а где – то там, вдали, на краю Советской земли.
Иван, по окончании рабочей смены, стоя в компании плотников, слушал мужиков, спорящих о том, какие из западных государств, на примере Финляндии Советский Союз присоединит к своей территории. В споры не встревал, жены наказ памятуя – молчание золото.
Что война придёт на нашу территорию, никто в мыслях не держал. Крепко вбито в сознание людей, что: «от Москвы до Британских морей, Красная Армия всех сильней». На сильную армию кто полезет – самоубийц среди политиков нет.
Большинство населения Советов накрепко поверили в то, что «когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин и Красный маршал в бой нас поведёт», то «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!». Раздуем так, что самим станет тошно от счастья и штаны наполнятся радостью – стирать, не перестирать.
Участок Ивана расположен удачно, вблизи природной и в полном смысле не испорченной промышленными застройками и отходами местности.
За окружной дорогой приличный участок территории занят болотом с мелкими прудами, в которых размножаются и весь летний сезон плавают утки. Иван, как и ближайшие его соседи, держит дома двустволку. По весне и в осеннюю пору наведывается на болото. Ни одной утки не подстрелил, но разве в этом счастье? Важен сам факт хождения на природу человека с ружьём и стрельбы «в белый свет, как в копеечку».
Местность от кромки Вяземского болота в сторону города постепенно поднимается и плавно переходит в заливные пойменные луга, летом покрытые сочной травой и цветами. Из тех цветов, что растут за участком Ивана, может назвать ромашки, анютины глазки, колокольчики, мать – и–мачеху, конский щавель, клевер белый и розовый, жёлтую слепоту. Большинство названий не знает и знать не желает, чтобы не забивать голову – цветов много, всё равно всех не запомнишь.
С первой травой наступает пора главных забот местных жителей. Хочешь, не хочешь, а вставай в четыре утра и по росе отправляй бурёнку в стадо. На Второй Крапивинской улице и улице Вокзальной количество коров достигает порой максимума. При одном пастухе стадо неуправляемо. Разбивают его на две половины, нанимают второго пастуха и на пойменные луга направляются два стада.
Жители окраины считаются горожанами, но образ жизни ведут деревенский: держат коров и свиней, кур и уток, для форса – гусей и индюков.
От домов вдоль огородных наделов протоптаны тропинки. Петляя между вековыми, в два обхвата взрослого человека, липами, тропинки утыкаются в окружную дорогу, начинающуюся возле остатков городской крепостной стены, и заканчивающуюся в районе маслозавода. Соединяясь с грунтовкой Вязьма – Гармоново, образует единую городскую транспортную систему, отсекающую город с востока и северо – востока от пойменных лугов и болота.
В летнюю пору поросшие цветами пойменные луга красиво обрамляют медленно текущие воды Вязьмы. Картинно смотрится красавица река, поросшая вдоль берега лилиями и кувшинками, с бьющими со дна холодными ключами и прозрачной чистой водой, пригодной для питья. Река – прибежище рыб, пиявок и змей – волосатиков. В заболоченных заводях растет высокий аир, создавший идеальные условия для размножения лягушек, от счастья устраивающих несмолкаемый вечерний концерт. Слушать их одно удовольствие, так и хочется помочь им, заквакав.
За Вяземским болотом, на возвышенном берегу в гордом одиночестве стоит водокачка, качая воду из водозабора, сооружённого рядом с железнодорожным мостом. Вода из реки подаётся в город по водопроводу, оборудованному колонками с кривыми носиками и крючками, для подвешивания вёдер. Вода в водопроводе природная без примеси хлорки и другой химии, обеззараживающей воду.
Место для строительства дома – пятистенка Михаил Теплов выбирал вблизи ледника по причине близости к вокзалу и привольной жизни для будущих детей Ивана – за огородом начинается пойменный луг. Пройдёшь его – и ты на речке. Благодаря близости проточной воды, дочери Ивана в баню летом не ходят, бултыхаются по нескольку часов в реке.
Придёт нужда помыться основательно – пожалуйста, баня недалеко, взрослый входной билет стоит десять копеек, а детям до семи лет помывка бесплатная. Полная дружелюбная тётечка документ на ребёнка не требует, верит на слово, оценивая возраст на глазок. У неё глаз – алмаз, никогда не ошибается.
Со стороны базара перейди центральную дорогу, ведущую к горкому партии, пройди сто метров по улице Железнодорожной, увидишь Дом культуры, где в дни выборов открыт избирательный участок.
Совсем недавно Поля ходила с Иваном в очередной раз выбирать товарища Сталина. Жаль, не поинтересовалась, куда вождя выбирала. Бросила бюллетень в урну, не читая, и вернулась домой. Готовила обед, пока муж отмечал важное государственное событие – единодушное волеизлияние народа.
Напротив Дома культуры стоит низкорослое здание городского отдела милиции, по размерам в три раза меньше Дома культуры, что правильно, так как работа отдела милиции и его размещение, должны быть неприметными и не бросаться в глаза ворам, бандитам и прочим противоправным элементам.
В угрозыске работает старший лейтенант милиции Вадеев, пока не отмеченный боевыми наградами за задержание преступников, но это поправимо – какие у него годы?
Всё рядышком. Ради чего Полине уезжать от полюбившегося места, бросать трудом и горбом нажитое? Надеется на кривую стезю, которая в народе называется: «авось пронесет». Поля верит в «авось» не с кондачка – немцы физически не смогут дойти до Вязьмы – не хватит сил ни людям, ни технике, чтобы завоевать огромное пространство, растянувшееся на тысячи километров. Не допустят наши. Где тот пограничный Брест и где Вязьма?
Поля повернулась на гудок паровоза очередного, проходящего товарного состава. Удивлённо спросила мужа:
– Неужели продолжают отправлять в Германию «наше» зерно? Гляжу, эшелоны не только с солдатами направляются на запад, но вроде и хлебные? Война не мешает зерно вывозить из страны?
– В конце июня, мужики говорили, да и сам я видел, шли, – сплюнул Ваня. – И в Гжатске составы стояли, ожидая отправки. Выполняют договор с Германией по поставке зерна. Сейчас не знаю, не интересовался, некогда даже в окно взглянуть, целыми днями занимаюсь ремонтом разбитых вагонов, некогда передохнуть.
И деповские партийные политинформаторы, которые раньше надоедали своим присутствием, куда – то запропастились, некому разъяснить политику текущего момента…
Заговорив о зерне, Поля вспомнила, что муж обещал на обратном пути с работы купить хлеба про запас, поскольку его осталось совсем мало.
– Ты принёс мне то, о чём я просила? Хлеб из продажи пропал, чем девок кормить?
– В сумке посмотри; две буханки купил, больше не дали. Возьмёшь с собой в деревню…
– Хотелось бы надеяться, что…
– Хватит, Поля, не заводи «шарманку». Немцы не придут – вернешься! Сама говоришь: бережёного бог бережёт! Тебе сейчас вдвойне следует беречься – с большим животом ходишь. В деревне по – любому жизнь спокойнее, родишь без…
– У меня, Ваня, нехорошее предчувствие: уеду, больше не увижу нашего дома, – вытерла глаза грязным платком и скомкала его в руке.
– Не разводи мокроту, твою мать! – выругался Иван, с трудом сдержавшись, чтобы самому не заблажить. Сдержался, потому что увидел старшего лейтенанта, идущего на обед. Иван соседу не доверяет, ожидает от него неприятностей, сделанных исподтишка. Не потому что мужик плохой – пьющие мужики плохими не бывают, а по долгу службы в милиции. От милиционера, да ещё коммуниста, даже пьющего – жди беды, хотя здоровается, сволочь, вежливо.
– Привет, Иван! Стоишь?
– Стою. Привет, Семён! Трудное у тебя сейчас время, достаётся, наверно?
– Достаётся, не без этого, – ответил Семён на ходу, торопясь домой.
Поля одёрнула мужа: – Не трепли языком, и не ругайся, дочки слышат. А слёзы свои я давно выплакала. Лучше ответь, почему в России не дают людям жить, а? Ну, почему? Чем мы бога прогневали?
Родилась в год, когда Россия только – только стала отходить от разгрома на Дальнем Востоке. Мать рассказывала, что домашние долго не могли забыть деда, погибшего на войне. Его фотография в военной форме хорунжего долго висела в рамке на стене. Сняли, когда бабушка умерла.
Закончила второй класс церковно – приходской школы – началась австро – венгерская война. Или германская? Теперь её вроде называют Первой мировой? Ну, да ладно, не важно, как ее звали! Главное другое, деревенские бездельники, которых раньше «миром» поддерживали, вернулись с фронта обвешанные оружием – революция. Ура, ура, свобода! Что первым делом сотворили? Отобрали у своих же сельчан скот и лошадей. Вместе с лошадьми утащили сеялки и веялки, бороны и плуги.
Отбирать – не работать, ум не нужен!
Отобрали у кого? Естественно, у «кулаков», работавших с пяти утра, ложившихся в одиннадцать вечера, с темнотой. В семьях «кулаков» трудились все, особенно летом, иначе жить не могли.
Детей брали с собой. Положишь ребенка под куст, в тенечек, дашь ему домашнего пива и спит малыш, посапывая, никому не мешая. Изредка мать подойдёт покормить и пеленки поменять.
– Меня в поле брали… Я этого не застал. Из детства запомнилось только как военные со звездой на островерхом шлеме зерно из подпола выгребали. Батька жутко матерился и за ружьё хватался. Я одного красноармейца за ляжку укусил, получил сапогом по заду. Как семью раскулачивали, тоже не довелось увидеть – уехал учиться на ветеринара в Петроград.
– Мамка рассказывала: она с дочками долго бежала за подводой. Ревмя ревели, хватались за ноги батьки, за шинель солдат, умоляя не забирать его, больного. Красноармейцы отталкивали, били прикладами…, даже женщин, – «куммунисты», «иху мать»! Мамке несколько раз досталось, – помолчал немного и вновь длинно выругался:
– «Кум – му – ни – сты!». Доходили слухи, что батьку в Сибирь сослали, но точно никто не знает. Пропал с концами. Где, в каком месте на могиле свечку зажечь? Скорее всего и нет её. Бросили в какую – нибудь канаву, безбожники – любят канавы людьми, как мусором, заполнять.
Воспоминания продолжила Пелагея, желая выговориться, пока Иван рот ей не закрыл матом.
– Работали, работали… У парней и девок к двадцати годам руки грубели, покрываясь мозолями.
Со стенаниями и людскими проклятьями покатилась по стране повторная экспроприация: грабь награбленое! Раскулачивали уже не именем революции, а именем советской власти. Советская власть жадными «грабками» выгребла всё ценное. Даже самотканые половики с пола смотала.
Чужое брать не страшно, имея на руках узаконенное оружие.
Люди завалящиеся, лодыри, лентяи по жизни, пена людская, «вознесшись наверх», заделалась начальниками, не хухры – мухры. Новых начальников на сивой кобыле не объедешь. Чуть что не по ним, обзывают контрой, хватаются за револьвер… К месту пришлось:
– Кому война, а кому мать родна! Голые и нищие в одночасье разбогатели, чужое добро «кулаков» к себе во двор тащили, тащили.
Раздражение захлестнуло Полю, не может остановиться: – После военных операций над собственными крестьянами, устроили войну с Польшей, потащили коммунизм к ним. Вошла Красная Армия в Польшу. Краснополяков не нашли, водку жрать не с кем. Подвернулись под горячую руку белополяки.
Мимо Вязьмы эшелонами белополяков повезли в теплушках под усиленной охраной. Куда? В плен? На расстрел? Разговоры шли, что отвезли в Тверь, потом расстреляли.