Пантеон

Не дождавшись, пока я отвечу, она стремительным шагом покинула бар, оставив меня наедине с напитком.

0100

Мне так и не захотелось возвращаться домой. Бессонница. Замкнутый круг ночей, которые проводишь в бесцельных прогулках, и коротких передышках в общественном транспорте, после которых теряешь ощущение реальности. Что-то не давало мне покоя. Загадочный взгляд и полунамеки девушки в баре смутно отзывались в моей душе чем-то знакомым, но я не мог сформулировать то, что крутилось на обочине подсознания.

Людские потоки редели, и я все с большей отрешенностью шел вперед, не зная, куда заведет меня путаная дорога. Неон вывесок, ослепляющий и дурманящий своей кислотной желанностью, выпустил меня из цепких объятий, оставшись позади. Номера домов светились все тусклее, а идеальная геометрия улиц теряла свои строгие математические очертания. То и дело под ногами начал попадаться мусор, которого я не видел там, откуда пришел.

Наконец, всякие намеки на жизнь, в понимании жителей мегаполиса, остались позади. Входные двери многоэтажек либо оказывались распахнуты настежь, либо, напротив, были крепко заколочены. Покинутый квартал Пантеона, самая окраина города. Уличные фонари здесь давно покосились и, словно устав от нескончаемой службы, прильнули к каменным высоткам. Разрушающиеся улочки давно бы потонули в темноте и исчезли с глаз так же, как исчезли из памяти своих прошлых жителей, но я шел вдоль широкого шоссе, безукоризненно гладкая поверхность которого сияла белыми огнями. Под прозрачным покрытием тянулись длинные светодиодные ленты, от взгляда на которые начинало резать глаза. Узкая полоска цивилизации разрезала хаос умершей части Пантеона подобно нагретому ножу, входящему в масло.

Не знаю, сколько времени или километров прошел я вдоль сияющей магистрали, но, в конце концов, высотки расступились и мне открылся горизонт. Горизонт, конечно, сказано чересчур напыщенно и многообещающе, скорее, из лабиринта древних строений, наполненных тьмой, я оказался перед необъятной пустотой, которая вся была соткана из черного ничто. Лишь белое шоссе, невзирая ни на что, упрямо разрезая черноту ночи, стремительно убегало вперед. Туда, где по всем моим скудным географическим познаниям, должен находиться горизонт.

“Куда ведет эта дорога?”, – бросил я пробный камушек в озеро своего сознания, однако ничего не отозвалось. Пусто. Ответа не было.

Не помню, чтобы хоть раз по этой дороге проносились автомобили. Да и зачем? Если живешь в Пантеоне, редко хочется отвлекаться от его ослепляющих огней. Вечная жизнь без сна среди ярких неоновых красок куда лучше пугающей неизвестности умирающих, один за одним, кварталов. В этой первозданной тьме, наступающей на беззащитный хлипкий гранит города, созревало будущее. Оно чувствовалось настолько остро, что хотелось развернуться и бежать так быстро, как только возможно. Оно шептало свой неотвратимостью и от этого каждый хотел отвернуться. Попытаться не заметить того, что не вписывается в его вечное существование.

Жители Пантеона не хотят будущего. Они не знают и не хотят помнить прошлого. Их существование вечно колеблется в мимолетном “сейчас”. Не так уж и плохо, если задуматься. Никаких забот и тревог, связанных с тревожным ожиданием грядущих перемен. Все просто, словно твой мозг – это очень упрощенная последовательность нулей и единиц. Однако можно ли назвать это жизнью? Существование, не разделенное циклами дня и ночи, проходящее под светом огней Пантеона, легко спутать с бесконечной комой, в которой жители оказываются сразу при рождении.

–– Стоп, – сказал я самому себе вслух, – а где все дети? Почему за весь день я не видел ни одного ребенка?

Из глубины души вновь поднялась тревога. Я развернулся и торопливо поспешил обратно, взяв курс на огромный светящийся шпиль, возвышающийся над городом.

0101

Я на удивление быстро вновь оказался в сумбурной круговерти огней центра Пантеона. Путь показался как минимум втрое короче. Наверное, задумался, пока шел и не заметил, как вернулся.

Чем ближе я подходил к громаде здания с высоким шпилем, который сияющей шпагой вонзался в чернильное небо, тем выше, шире и ярче становились жилые кварталы. Над головой по воздушным шоссе бесшумно проносились автомобили, уносящие в своих поликарбонатных чревах самых успешных жителей города. На широких улицах оживленно бурлила людская толпа, которая, однако, отличалась от той, что я видел у своего дома. Одежда жителей стала разнообразнее, а прически сверхъестественных форм и цветов напоминали причудливые растения.

“Не город, а ботанический сад”, – подумалось мне.

Вдоволь натолкавшись среди такого экзотического разнообразия, я свернул в переулок, где, наконец, смог спокойно отдышаться. Над толчеей витал такой безумный коктейль из парфюмерных ароматов, что в какой-то момент я всерьез не мог глотнуть воздуха полной грудью. Из открытых дверей многочисленных заведений потоками выливалась музыка, подхватывающая толпу и будоражащая ее. Канонада беззаботности, фанфары торжества желаний над мыслями и разумом гремели, как симфония нового мира.

Попятившись от широкой улицы, я глубже зашел в тень переулка и решил продолжить свой путь во мраке, чтобы не отвлекаться на праздничное безумие не знающего сна Пантеона. Сеть узеньких улочек, петляющих по городскому лабиринту, словно книжный форзац, впитывала в себя бледные отблески яркой нескончаемой жизни города. Черные выходы гудящих, как осиное гнездо, заведений, то и дело хлопали, выпуская торопливых посетителей, желающих остаться незамеченными широкой публикой. В тупиках, окутанных непроглядной тьмой, из кучи мусора остервенело горели колючие глаза бездомных. Кажется, еще совсем немного, и они уйдут во тьму целиком, как брошенные на произвол мрака кварталы на окраине. Даже пронзительные взгляды еще живых глаз не спасут их тела от предопределенного затухания. А что насчет их душ… Души давным-давно перестали селиться в телах жителей Пантеона.

0110

Мне нужно было как можно скорее найти человека, который смог бы дать мне ответы. Однако вопросы, которые я хотел задать, еще не сформировались в полной мере в моем сознании. Лишь неясное беспокойство трепетало, закованное в капкан грудной клетки. Оно-то и толкало меня вперед, заставляя переходить на легкий бег и торопливо перепрыгивать через тела бродяг и наркоманов, нашедших свой покой в полутьме переулков Пантеона. Яркий Шпиль, видный из любой точки города, светлой нитью горел в небе, направляя меня в бесконечных тупиках, переходах и лестницах с одного уровня города на другой.

Я то взбирался наверх и шел вдоль куда более чистых стен тех же самых высоток, то вновь спускался к их подножиям, утопающим в нищете и вони. Чем выше по уровню была улица, тем большие капиталы имели ее жители. Но меня сейчас волновала лишь кратчайшая дорога до Шпиля, поэтому я безбоязненно шел вперед через грязь и сырость бедных уровней, старательно избегая главных дорог, заполненных людьми.

Нередко надо мной раздавался резкий визг полицейских машин. Тьма нехотя расступалась перед кислотными цветами проблесковых маячков. Тела, которые я едва успел переступить, машинально расползались в стороны, чтобы избежать неприятностей с законом. Я ни в чем не был виновен, однако и тратить драгоценное время на препирания с людьми в темно-синих комбинезонах, не хотелось. Здесь они вершители судеб, трактующие букву закона так хитро, что не каждый осужденный мог уловить момент, когда его вина вдруг становилась очевидной и не подлежащей сомнению. Так что я заблаговременно нырял в переходы, едва заслышав пронзительный гудок над головой.

Пока я шел, мне думалось, что цель моего стремительного ночного похода возникнет передо мной сама собой, останется лишь протянуть руку и все, тревога исчезнет, а проблемы решатся, словно их никогда и не возникало. Но такого не бывает. Если брести вслепую, никогда не обрести желаемого. Я, петляющий по задворкам жизненного ритма Патенона, оказался внезапно выброшенным из него, отвергнутым, как организм нередко отвергает инородное тело. Буквально в нескольких метрах от меня бурлил и пенился поток нескончаемой жизни, однако я лишь копошился в заводи, с каждым движением погружаясь все глубже в ил неясного беспокойства.

“Найти такого же! – вдруг понял я, – Мне нужен такой же потерянный человек, как и я сам!”

Мысль эта расцвела в моей голове пышным бутоном и захватила мое внимание. Я понял, кого буду искать, едва достигну Шпиля. Человека, выброшенного вдруг на берег его привычного уклада жизни, можно заметить невооруженным глазом в любой толпе. Нужен был растерянный блуждающий взгляд потерявшегося или, смотря как трактовать то, что случилось со мной, очнувшегося от летаргического сна.

Радость от того, что решение, наконец, принято, настолько захватила меня и понесла вперед, что я чуть не врезался в толпу, возникшую, словно из воздуха. Переулки и бедные кварталы неожиданно закончились и остались позади. Моим глазам предстала обширная площадь, по центру которой начиналось монументальное основание Шпиля. Тонны полимерного стекла и стали гордо высились на пестрым морем из жителей города. Словно прибой, они накатывали на причудливой формы мосты и галереи, обвивающие Шпиль и наполняли воздух разноголосым гомоном.

Я обвел толпу взглядом. Будто река, она неслась навстречу диковинному сооружению настолько плотно, что негде было упасть яблоку. И лишь в одном месте поток расступился, чтобы сомкнуться вновь. Посмотрев туда, я замер. Кажется, я нашел того, кого искал.