Ревизор: возвращение в СССР 7

Глава 1

9 мая 1971 г. На улице рядом с домом Ивлевых-Домрацких.

– Тёть Рит, не волнуйтесь так. Он обязательно найдётся. – сказал я Славкиной матери, поймал щенка, бегом отнёс его домой и помчался в больницу.

Чего я только не представил себе, пока до больницы добрался.

Вот Славка дурак! Вот дурак! Только б не опоздать с его поисками. Перед глазами вставала картина, как меня, попавшего в Пашку Ивлева, Иван из полыньи доставал. Только не этим путем, Славка, только не сделай непоправимую глупость!

Больница вся уже была на ушах. Все понимали, чем эта ситуация чревата. Юрий Васильевич, оставшийся за старшего, допросил соседей по палате. Славка выиграл время, сказав им, что пойдёт погуляет в коридоре. Его спохватились только тогда, когда пришла медсестра с вечерними уколами.

В холле больницы специально никто не караулит. Санитарка протирает холл регулярно, но охранять двери на улицу в её обязанности не входит.

– Похоже, упустили пацана, – с досадой констатировал Юрий Васильевич.

– А больницу всю осмотрели? – спросил я. – Чердак, подвал, подсобки… Куда он в пижаме пойдёт и больничных тапочках? У него обе руки в гипсе, ни раздеться, ни одеться.

И тут меня осенило! Я знаю, где он! Туда пешком час-полтора. Бегом уже не догоню. Машина нужна! Срочно!

Скорую или милицию вызывать нельзя, Славку на психиатрический учёт могут поставить, тогда прощай учёба и карьера. К Ивану обратиться с просьбой помочь, но дальше по инстанциям информацию не пускать? Но у него своей машины нет, с ним придется до отделения идти, и там чтобы была свободная… А вот до Ахмада минут пятнадцать, ну, десять, если бегом.

Эх, время поджимает!

* * *

– И куда он ломанулся? – спросил Юрий Васильевич дежурную медсестру, стоявшую рядом.

– Может, вспомнил чего? – предположила она.

– Или догадался, где наш беглец… – пробормотал доктор. – Только бы успел. А то все тут проблем не оберёмся!.. За пациентом с руками в гипсе не досмотрели, стыд и срам!

* * *

Только бы Ахмад был дома! Я бежал как на олимпийскую медаль. Запыхался так, что из горла свист вырываться начал.

Повезло, отчим был дома. Один.

– Заводи… машину… – просипел я между вздохами.

Надо отдать ему должное, он тут же сорвался с места. Без лишних вопросов. Машина прогревалась ровно столько, сколько нам понадобилось, чтобы распахнуть ворота и закрыть их, выгнав копейку на улицу. Вот что значит наработал с ним репутацию, он меня как обычного пацана уже не воспринимает. Серьезно относится.

– Славка из больницы сбежал, – немного отдышавшись, объяснил я.

Мы проехали поворот на больницу. На машине всё так близко кажется, а пешком пойдёшь, откуда только такие расстояния берутся?

– Железнодорожный мост через реку знаешь?

Ахмад кивнул головой. Ну, хоть дорогу показывать не надо. Тем более, что я её не знаю. Зимой на лыжах через поля напрямки ехали…

Очень быстро мы доехали до этого чёртова моста, меньше десяти-пятнадцати минут. Но Славка уже был там.

Наступил вечер, солнце садилось. Славкин силуэт был хорошо виден на фоне неба. Славка не пошёл почему-то на мост, а стоял на краю высокого берега реки. Помнится, высота там была приличная.

– Сейчас самое главное – не спугнуть его, – сказал я. – А то ещё сиганёт с перепугу… Ахмад, давай, я попробую его отвлечь, меня он не воспримет, как опасность. А ты будь наготове, если у меня получится его от обрыва оттолкнуть – ты его примешь. Если мне удастся его отвлечь – ты его оттащишь. Только за руки не хватай и за рёбра, он весь переломан. Действуем, короче, по обстановке.

Ахмад кивнул. Вдвоём, стараясь не шуметь, мы побежали к Славке.

Если бы он сидел, а не стоял, всё было бы намного проще…

Сделал знак Ахмаду остановиться, а сам подошёл, перестав скрываться, немного сбоку, чтобы он заметил меня боковым зрением, и встал на расстоянии метров пяти, чтобы он не чувствовал опасности и не делал резких движений.

– И что ты здесь делаешь, что в больнице не лежалось? – мирно спросил я друга.

– Это было её любимое место, – слишком спокойным голосом ответил друг.

– Почему было? Оно и есть.

– Её нет.

Не понял? Неужели всё? А почему никто в больнице об этом ни слова не сказал?

– Слав, что, из Брянска плохие вести? – перестав шифроваться, спросил я, искренне беспокоясь, и подошёл к другу ближе.

– Из Брянска никаких вестей, – по-прежнему слишком спокойно ответил он. – Вообще.

– Как ты меня напугал! Отсутствие плохих вестей – само по себе уже хорошая новость. Слав! С чего ты взял, что у неё всё плохо? – я подошёл к другу вплотную, обнял его за плечи и покосился на Ахмада.

Тот моментально оказался рядом. И подстраховал меня, перегородив Славке путь к обрыву.

– Ведем его аккуратно, – подсказал я Ахмаду, видя, как он в нерешительности примеряется к Славке. Загипсованные руки выглядели очень убедительно, и про сломанные ребра он тоже помнил.

Наконец, мы его, придерживая аккуратно за плечи, отвели к машине и усадили в нее.

– Как же ты всех напугал, – укоризненно повторил я другу. – Твоя мать с ума сходит! Больница на ушах. Ты чего, Слав? Эмма в себя придёт, а что мы ей скажем? Твой Ромео тебя не дождался? Бросил? Давай, друг, заканчивай с этим всем. Что ты раскис?

Славка молчал, глядя куда-то сквозь меня.

– Твоя помощь нужна Кларе Васильевне, – продолжал я, присев перед ним на корточки и пытаясь поймать его взгляд. – Кто мелких братьев Эммы будет поднимать? – про Германа, оформившего на них опеку, я не стал благоразумно упоминать. – А Эмма очнётся, ей столько денег надо будет на реабилитацию! Одни логопеды чего будут стоить? Язык сильно прикусила! – пояснил я, заметив удивление на лице Ахмада. – Там кончика языка почти не осталось.

– Это ж хорошо. Молчаливая женщина – счастливый мужчина, – попробовал пошутить Ахмад, но Славка взглянул на него так, как будто тот богохульство в храме себе позволил. Ну да, не слишком удачная шутка вышла, мягко говоря. Ахмад, поняв это, виновато пожал плечами.

– Поедем, – сказал я Ахмаду, махнув на Славку рукой. – Там уже, небось, инфаркт у мамы. Вот о маме своей подумал? За что ей это?

– В больницу? – спросил Ахмад.

– Куда ж ещё? Там все с ног уже сбились, я ушёл, не сказав им, куда. Они там сейчас, небось, чердак обыскивают.

– Зачем? – впервые проявил какой-то интерес Славка.

– Вдруг, ты там повесился!

– Что я, дурак что ли? – оскорбился он.

Ага! Сейчас будет всем рассказывать, что просто закат посмотреть ходил… А, может, оно так и надо? Меньше будет негативных последствий.

Сдали Славку Юрию Васильевичу. По нашим расслабленным лицам он сделал вывод, что тот решил «режим нарушить».

– Ну-ка, дыхни! – велел он Славке.

– Да не, он не успел, – стал защищать я друга. – Вовремя поймали.

Ответная ухмылка доктора навела меня на мысль, что не один я тут спектакль разыгрываю. Все Юрий Васильевич понял правильно. Но при нас делает вид, что все в порядке. А ведь главное – что он дальше будет делать, когда я уйду? А вдруг направит Славку к психиатрам, и останется о попытке самоубийства упоминание в его больничной карте – дальше никакая карьера ему не светит. Всю молодость истопником будет работать или улицы мести. С этим в СССР строго… С другой стороны, тут же вспомнил, как в Германии пилоту самолёта с черной депрессией позволяли пассажиров возить. Пока он вместе с ними в гору не спикировал. Так что можно понять, почему в Союзе так к психическим отклонениям относятся…

Решив дальше не ломать комедию, отвел доктора в сторону:

– Не надо его только к психиатрам, хорошо? Я с ним уже переговорил, и дальше сейчас продолжу. Не уйду сегодня, пока не буду убежден, что больше таких глупостей он делать не будет, – сказал я врачу.

Тот кивнул со странным выражением лица – ну, тоже понять можно. Февральский прыгун в реку пытается его убедить, что его друг так не сделает. Стандартной ситуацию никак не назовешь. С невозмутимым выражением лица такие уверения выслушивать сложно…

Проводив Славку в палату и уложив его, ещё раз перечислил ему всех, кто остро в нём нуждается. Делал упор на то, что Эмма обязательно очнётся, потребуется длительная и дорогостоящая реабилитация. Кларе Васильевне это не потянуть от слова совсем. Кто будет Эмме помогать? Мать-ехидна? А может, Кабан поможет ее на ноги поставить?

О! Верную струну нащупал! Славка аж сел без рук в панцирной койке с провисшим пружинным основанием. В ней и с руками-то не так просто сесть! И лицо такое решительное стало и злое. Ну, теперь я за друга спокоен. Ожил! Кабану он Эмку свою не оставит!

Попрощались со всеми и поехали с Ахмадом домой. Там уже ждала мама с Аришкой. Ой, как же я соскучился по мелкой!

– Где вы были? – спросил я, забирая малышку у мамы.

– У Никифоровны. Кажется, мама собирается переезжать… – озабоченно глядя на меня, проговорила мама.

– Да? – старался я не демонстрировать сильно свою радость. – Ну, и хорошо. Москва станет ближе.

– А тебе не жалко ремонт на втором этаже? Лестницу? Столько сил и времени потратил.

– И денег, – подсказал Ахмад.

– Так не впустую же потратил. С такими улучшениями дом дороже продать можно будет!

Вернул Аришку маме, попрощался и пошёл домой. Бабушка тоже уже вернулась от Никифоровны. Сидела за столом и читала письмо.

– От Инны? – поинтересовался я.

По ее лицу понял. Письма от сестры бабушка читала с совершенно особым выражением.

– Да, – подтвердила довольная бабушка, – уже переводится в Брянск в областную больницу.

– Отлично! – обрадовался я, что не в Ижевск переводится. – Когда она приезжает? Кстати, ты с Кларой Васильевной уже говорила, насчёт пустить Инну пожить у них в доме?

– Она сама говорила, мы обсуждали, но без конкретики. Мы же не знали, точно, надо нам будет или нет.

– Ну, обсуди, пожалуйста. И надо им платить будет обязательно что-то, у них же денег – кот наплакал. А сколько стоит снять дом в Брянске?

– Смотря какой…

– Короче, поеду Инну встречать, посмотрю, что там за дом.

Засыпая думал, что всё пока складывается более-менее. Даже переезд впереди реально замаячил. Осталось одна серьёзная проблема – Эмма. Не очень серьёзная проблема – выпускные экзамены и поступление в вуз. А еще будущая тёща. Проблемой её назвать язык не поворачивается. Это, скорее, ходячее недоразумение. И план по выводу на чистую воду её мнимой болезни уже начал приобретать конкретные черты.

В школе отсидели без приключений. Юльку педагоги продолжали игнорировать. Школьный комсорг с противной ухмылочкой потребовал от меня, как от нового комсорга класса, подготовки к завтрашнему дню собрания-суда «Юность обличает империализм».

– Это что за формат такой «собрание-суд»? – спросил я у Юльки.

– Обычное комсомольское собрание, на котором ты прочтёшь доклад. А остальные будут его обсуждать, – пояснила она. – Я напишу тебе текст.

– Я и сам могу, – пожал я плечами.

Детка, ты имеешь дело с профессиональным лектором общества «Знание» – усмехнулся я про себя.

И школьный комсорг, похоже, думает, что для меня это непосильная задача. Хочет меня в затруднительное положение поставить, думает, небось, что я с публичным выступлением не справлюсь. Ждёт тебя, мой хороший, гигантский облом!

На заводе не успел даже толком с путёвками разобраться, как у Ирины Викторовны в кабинете зазвонил телефон. Она вышла.

– Пойдём, Павел. Директор вызывает, – сказала она.

Совещание, на котором присутствовал также Ахмад, касалось результатов последней инвентаризации. Шанцева интересовали нарушения, которые не заинтересовали милицию, но имели место быть.

Ахмад с Ириной Викторовной недоумённо переглянулись.

– Я хочу знать, что происходит на вверенном мне предприятии, – твёрдо потребовал Шанцев.

Похоже, он под шумок от уголовного дела хочет завод под полный контроль взять. Ему не столько новые разоблачения сейчас нужны, сколько компромат на подчинённых, которым он их будет в узде держать и информацию с них доить.

Ну что ж. С волками жить, по волчьи выть. Воровство совсем искоренить не удастся, психология у советского человека такая: «всё вокруг народное, всё вокруг моё» и «не пойман – не вор». Если строишь коммунизм и выдвигаешь такие лозунги, то чего удивляться, что их буквально понимают?

И Шанцев, похоже, считает, что если воровство нельзя искоренить, то надо взять его под контроль. Хочет знать, кто, что и сколько у тебя под носом ворует, даже по мелочам, что милиции не интересно, и, если что, по рукам дать, чтоб не зарывались.

Спорный, конечно, стиль руководства, но не мне судить. Умей я руководить предприятием, возглавлял бы в прошлой жизни своё дело, а не промышлял бы волком-одиночкой, проводя аудит чужого бизнеса. Хотя, надо присмотреться к работе Шанцева. Может, пригодится в будущем.

На работе уговорил Галию отпроситься на час раньше. Мол, весна, погода чудесная, а мы с этой комиссией много перерабатывали, так что можем себе позволить пораньше уйти и прогуляться. И ее, и меня отпустили без проблем. Вышли на улицу.

План у меня был такой: расскажу подруге, как с биноклем город с высоты осматривал, когда люки обнаружить пытался. Упомяну, как это было красиво и интересно. Она обязательно заинтересуется. Захочет тоже посмотреть. И тут я вытащу из портфеля бинокль Терентия со словами: как хорошо, что ещё отдать не успел.

Главное выбрать точку обзора такую, чтобы окна квартиры родителей Галии хорошо просматривались. По-хорошему, надо было заранее пройтись, место выбрать. Но времени на это совсем не было. Поэтому, удача – наше всё!

Пока шли по городу, двигаясь в направлении дома Галии, лихорадочно озираясь по сторонам, искал подходящее здание. Оно должно быть объективно выше дома Галии, иначе можно было бы насладиться видами Святославля и с чердака их собственного дома. Водокачка, с которой мы недавно с Иваном люки искали, не подходит: с неё окна квартиры не видны, да и ключа у меня к ней нет. Старая пожарная каланча на холме, с которой тоже оперативники за машинами завода следили, отличное место, но далековато. И тоже, скорее всего, на замке. Может, на заброшенную колокольню подняться? Она совсем рядом и расположена удачно. Интересно, ступени там ещё есть? Подняться можно?

– Высокое место какое-то надо, – сказал я Галие. – Чтобы обзор подальше был. Старая колокольня отлично подошла бы, но боюсь, там лестница уже сгнила.

– Чего это она сгнила? Она каменная! – возразила мне Галия. – А ну, пойдём! Мы там детьми постоянно лазили. Родители нас гоняли, а мы всё равно лазили…

Какая лихая у меня девчонка, бедовая.

И точно – на века строили, лестница оказалась в порядке. Поднялись мы на пустую звонарскую площадку, как раз солнце начало садиться.

– Какая красота! – восхитилась Галия открывшемуся пейзажу в лучах заходящего солнца.

Достал бинокль, настроил под себя, бегло осмотрелся. Окна квартиры подруги как на ладони. Отлично.

– О, твоя кухня! – закинул я наживку.

– Где? Где? Дай! – Галия забрала у меня бинокль.

Ну всё. Осталось только надеяться, что будущая тёща как-нибудь проколется. Если удача на моей стороне, Галия сама всё увидит собственными глазами.

По восторженным возгласам подруги и её коротким перебежкам по разным сторонам площадки, было понятно, что ничего криминального она пока не видит. Она периодически возвращалась на сторону, с которой был виден их дом. Я уж думал, что все пропало и моя задумка провалилась. А жаль – так хорошо все подстроил, вышли мы с завода на час раньше обычного, мать дочку сейчас совсем не ждет. Но, наконец, Галия задержалась на собственных окнах, и всё больше хмурилась, пристально вглядывалась в них.

– Ты чего? – подошёл я к ней.

Она молча передала мне бинокль.

Не сразу подстроил оптику под себя, но, когда изображение стало чётким, я чуть не выронил бинокль от радости.

Оксана, забравшись на стол в гостиной, протирала подвески на люстре!

Йес! Йес! Йес!

Йееес!!!

Больная она, блин!

Немного взяв себя в руки, повернулся к Галие. Вид её разительно изменился: желваки играли, губы сурово сжаты, взгляд недобрый…

– Пойдём! – резко сказала она.

– Куда?

– Я съезжаю обратно к Анжеле! – ответила она. – Ты же сам видел, она притворялась все это время, напугала меня. Я ведь ей поверила! Корила себя, что была так резка с ней…

– Стой, стой, стой. Не руби с плеча. Это все же мать. Какая есть, родителей не выбирают. Она любит тебя и заботится как умеет. Пусть не всегда разумно поступает, но по большому счету, она желает тебе добра. Чего ты добьешься, если устроишь сейчас скандал и уедешь к подруге?

– На чистую воду ее выведу, – яростно возразила Галия.

– А потом? Дальше что будет? Вернуться домой планируешь?

– Нет, – ответила Галия, немного подумав, – не смогу с ней жить.

– Вот, – подхватил я мысль, – и получится, что ты будешь жить отдельно от родителей, предварительно разругавшись с матерью. То есть сожжешь мосты. И это все будет из-за одной ошибки твоей матери. Вполне обычной, кстати, ошибки. Такие попытки манипулирования детьми вовсе не редкость.

Галия кивнула. Вид у нее стал задумчивый, но было видно, что она колеблется. Эмоции еще бушуют внутри.

– А теперь подумай на пару шагов вперед, – продолжил я объяснять. – Мы собираемся тебя в Москву переводить учиться. И это все будет буквально через пару месяцев. Так зачем разрушать отношения с близкими людьми, если все равно жить отдельно скоро будешь? Ты ведь этим не только мать накажешь, но и саму себя, переживать ведь будешь. И отца накажешь, для него семья очень важна, и брата. Он балбес, конечно, иногда, но тоже тебя любит.

– Так и что мне делать? – воскликнула Галия. – Делать и дальше вид, что верю в ее болезнь?

– А почему бы и нет? – я улыбнулся. – Ты знаешь правду, ну и подыграй ей. Но так, чтобы при этом ей преподать урок. Дай ей почувствовать, что болеть не так уж выгодно и приятно. Что это не только забота окружающих, но и отсутствие возможности контролировать ситуацию. Твоя мать любит держать под контролем семейные дела. Такой опыт ей точно будет не по нраву. А ты не только отучишь ее притворяться, но и сделаешь это мягко, не ругаясь и не выводя ее на чистую воду.

– И как ей дать это почувствовать? – в голосе подруги сквозила заинтересованность.

– Элементарно. Она начинает требовать чего-то или жизни тебя учить, тут же включаешь режим «мамочка ты больна, тебе вредно волноваться, давай ты выздоровеешь и тогда все пообсуждаем» или «не переживай мамочка, мы уже с отцом все обсудили и решили, чтобы тебя лишний раз не дергать, поправляйся».

Подруга усмехнулась. Идею она определенно уловила. Посмотрим, что будет с исполнением.

Мы спустились с колокольни. Галия немного успокоилась, но домой идти не спешила. С пониманием отнёсся к её состоянию и предложил сходить навестить Анжелу. Хорошие подруги для женщины как психотерапевт. Пусть обсудят ситуацию, перемоют Оксане косточки, глядишь, Галию отпустит. Сейчас ей выдержки не хватит делать дома вид, что она ничего не знает о притворстве матери.

Вторую попытку проводить подругу предпринял уже в девятом часу вечера. Открыл нам Марат. Оксана из гостиной слабым обеспокоенным голосом позвала Галию:

– Доченька! Ты где так задержалась?

Галия пошла к матери, но замешкалась в двери, тяжело вздохнув.

Мы с Маратом переглянулись и не сговариваясь, одновременно ухмыльнулись.

– Она знает, – прошептал я, кивая в сторону Галии.

Марат округлил в притворном ужасе глаза и пригласил меня жестом на кухню.

Глава 2

10 мая 1971 г. В квартире Галии.

Вежливо отказался от предложения Марата, сославшись на то, что мне ещё к суду над империализмом к завтрашнему дню подготовиться надо. Мне реально было жаль – отношения с братом Галии наладились, надо их укреплять.

Дома застал у нас в гостях Клару Васильевну с мальчишками. Пацаны с азартом гоняли по всему дому моего Тузика, а бабушки в прекрасном настроении пили чай, сидя за столом на кухне.

– Хорошие новости, Паш, – радостно сообщила мне Клара Васильевна, не успел я порог переступить. – Эмму в нейрохирургии в Брянске обследовали сегодня, мозговая активность есть. Есть надежда, Паш!

Она встала из-за стола и радостно шагнула мне навстречу.

– Это здорово! – обняв её, я почувствовав, как её трясёт от возбуждения. – Это очень здорово!

Надо Славку завтра обрадовать. Между школой и работой забегу.

Вот что значит надежда! Мозговая активность у Эммы есть. Этого было достаточно, чтобы я засыпал с улыбкой, как ребёнок.

Утром на зарядке сообщил Тимуру с Мишкой, что есть надежда, что Эмма выкарабкается. Их громогласное «ура!» разнеслось по всей округе.

– Тихо вы! – одёрнул я парней. – Весь город разбудите. У меня мама тут с ребёнком маленьким в ста метрах живет!

Кстати, а что я торможу вообще? Собирался же малую закалять! Они, наверняка, уже встают в семь утра, на работу и в ясли собираются… Мне малая всего на десять минут нужна… А не зайти ли мне к ним прямо сегодня? – решил я и переключился на парней.

– В свете того, что я вам сказал, нам надо Славку настраивать на экзамены. Переломы через месяц срастутся. А если экзамены со всеми не сдаст, зависнет до осени и в армию пойдёт. Ему надо помогать заниматься. Придётся устно повторять, писать он не может, книги держать перед собой и листать их тоже. Предлагаю распределить дежурства между нами и ходить к нему каждый день. Поговорю сегодня в больнице насчёт Славкиных перспектив, когда ему гипс планируют снимать. Сможет он, интересно, писать сразу? И надо это с расписанием экзаменов согласовать… Если гипс недели на три наложили, может, Славка ещё в экзамены вместе со всеми впишется. В любом случае, устные экзамены ему надо сдавать со всеми. И вряд ли он полностью к ним готов.

Тимур с Мишкой поддержали меня и устроили спор, кто первый пойдёт к Славке.

– Ты совмещай посещение друга со своими отработками в больнице, – посоветовал я брату. – Тебе сколько ещё отрабатывать осталось?

– Кто бы ещё мне это сказал?

– Ты что, сроки ни с кем не оговаривал? – рассмеялся я. – Ну ты даёшь! А в школе?

– Сказано было: до конца года, – проворчал Тимур.

– Какого? Семьдесят пятого? – подколол его Мишка.

Брат с досадой отмахнулся.

– Думаю, как каникулы летние начнутся, так и конец года наступит, – решил я. – Но тебе обязательно надо подойти к директору школы и проговорить всё это. Расставить точки над «и».

– Зачем? – не понял меня брат.

– Надо закрыть этот вопрос, – настоятельно сказал я. – Чтобы он лично подтвердил, что ты школе больше ничего не должен.

– Угу… – с сомнением промычал Тимур.

– Не угу. И в больнице точно также сделай. Ты ведь мысли читать не умеешь. Не знаешь, что директор с главврачом на твой счет думают. А знать это тебе очень важно. Поэтому не откладывай.

После зарядки зашёл-таки к Ахмаду. Мама очень удивилась, увидев меня на пороге.

– Начинаем с Аришкой закаливание, – бодро заявил я.

– Что ты напридумывал! – мама замахала руками. – Она только выздоровела более-менее. В садик ходит. Сейчас застудишь мне ребенка, опять с ней дома сидеть.

– Мама, мы ведь обо всем уже договорились. Не начинай опять, – состроил я сердитое лицо. – Аришка болеет слишком часто. Ваши закутывания и попытки уберечь ее от любого сквознячка только усугубляют ситуацию. Нельзя это так оставлять, надо принимать меры.

– Пашка прав, закалка только пользу принесет, – поддержал меня Ахмад. – Тем более май на дворе, тепло уже. Он же не в снег ее кидать собрался! Чего бояться-то?

– Вам, конечно, нечего. Не вы же лечить будете, – пробурчала мама, но под нашим дружным напором уступила.

– Приготовь, пожалуйста, большое полотенце, – попросил я маму, – надо будет малую укутать сразу после обливаний.

Вышел во двор, осмотрелся. Заметил летний душ. Открыл дверцу – отлично, как я и думал, на полу душа стояла подставка, сбитая из деревянных дощечек. Попросив разрешения у Ахмада, приволок ее поближе к дому. Зашел в дом, налил тазик теплой воды для малышки и ведро холодной для себя.

Мама, недовольно хмурясь, вынесла раздетого ребенка из дома и передала мне. Попробовав воду в тазике и поняв, что она теплая, немного успокоилась.

– Я думала, ты ее холодной водой обливать собираешься, – сказала она.

– Сразу нельзя, – я покачал головой, – закалять постепенно надо. Сначала приучу ее к обливаниям, потом потихоньку начну каждый раз все более холодную воду делать.

Сделав с Аришкой несколько простых упражнений, стал на деревянную подставку и предложил ей побрызгать на меня водой. Малая зачерпывала ладошкой и брызгала, я взвизгивал, всем было весело. Потом взял все ведро и опрокинул на себя, весело смеясь и показывая Аришке, как мне это нравится. Одежду намочил, конечно, но ничего, пока до дома добегу, согреюсь. Потом поставил малую на подставку и тоже побрызгал на нее теплой водой из тазика, а потом аккуратно облил ее всю. Судя по визгам и хохоту, процедуру ребенок полностью одобрил. Мама быстро закутала Аришку в полотенце и утащила в дом пить горячий чай, а я, попрощавшись со всеми до завтра, побежал домой сушиться. Хотел было занести обратно в летний душ деревянную подставку, но Ахмад предложил ее так во дворе и оставить, раз каждый день обливаться собираемся. Прекрасно, с его поддержкой есть надежда, что мама и после моего отъезда в Москву упражнения с ребенком не забросит.

Возвращаясь домой, наткнулся на Ивана. Какая удача!

– Вань! Привет! – кинулся я ему навстречу и протянул руку. – Какие новости? Что с люками, нашли при обыске?

– Ещё как нашли, – улыбаясь и осматривая мою мокрую насквозь спортивную одежду, пожал он мне руку. – Восемьдесят шесть штук!

– Да ладно… – удивился я. – Где он их там закопал столько?

– А они и не были все закопаны. Часть про запас сложена была.

– Да что это за бред? – я потрясённо смотрел на Ивана.

– Признался, что нравилось воровать… Говорит, болезнь у него такая.

– И что вы решили с ним делать? – с сомнением глядя на товарища, спросил я. – Вы ему объясните, что ему лучше больным не прикидываться! Ему сесть безопаснее! Мстить за разбившихся детей ему будут по морде, а не по справке. Мне пока от своих друзей удаётся скрывать личность вора. Но это до поры, до времени. Слухи дойдут рано или поздно, у нас город маленький. И тогда… Не завидую я этому клептоману! Ох, не завидую.

Иван серьёзно посмотрел на меня и кивнул головой. На том и разошлись.

В школе после уроков у нас состоялось общешкольное комсомольское собрание в актовом зале. Счастливый комсорг объявил моё выступление «Юность обличает империализм» и пригласил за трибуну. Ох, как ему хотелось увидеть, как я сейчас все завалю!

– Дорогие друзья, комсомольцы и комсомолки! – начал я с места в карьер, – нам в СССР даже сложно представить, какую важную роль в западных странах играют пузатые старики с толстыми сигарами, пьющие в закрытых элитных клубах дорогое виски. Но именно они определяют политику своих стран, сколько бы официально, по радио и телевидению на Западе не говорилось про честные демократические выборы. При малейшей попытке избранного американского президента им не подчиниться подсылается киллер, и Джон Кеннеди вскоре после ранений умирает в больнице. А следующий президент США уже знает свое место.

Этим старикам плевать на жизни своих сограждан. При необходимости, ради денег и власти, они готовы с удовольствием рисковать их жизнями. Их волнует только прибыль, и ради нее они не задумываясь отправляют молодежь на убой. Так было с Кореей, так прямо сейчас происходит во Вьетнаме. Десятки тысяч гробов с телами американских военнослужащих пришли домой, а американское правительство даже не может внятно объяснить своим гражданам, ради чего они умерли, и другие американские солдаты продолжают умирать.

Этих алчных стариков не волнует также мораль – им плевать на нее. Поэтому сейчас в США расцвет торговли наркотиками. Миллионы американцев уже стали героиновыми наркоманами, миллионы станут.

Не лучше ситуация в других западных странах. У них тоже есть такие же клубы, набитые алчными стариками, заботящимися только о том, как сделать побольше денег. Никто не заботится о борьбе с безработицей, о детских садиках, о доступном высшем образовании. Закон для бедных прост – нет денег, все социальные блага не для тебя.

Империалисты уверяют собственных граждан, что они люди первого сорта, а все остальные что-то им должны. Граждане независимых государств, бывших раньше их колониями, с их точки зрения и дальше должны подчиняться им, как будто колониализм не тает как снег под дождем из-за усилий прогрессивной мировой общественности. Империалисты считают, что африканцы, азиаты и латиносы и дальше должны быть под их пятой. Колониализм они пытаются заменить неоколониализмом – формально освободить бывшую колонию, но сделать все, чтобы на деле ничего не изменилось. Новые власти подкупают, заставляя плясать их под их дудку, а крупные западные концерны продолжают грабить местное население.

На этом фоне СССР выглядит очень хорошо. У нас мощные социальные гарантии, бесплатная медицина, бесплатное образование. Западная молодежь, если у родителей нет денег, часто не может позволить себе высшее образование или вынуждена влезать в кредиты, чтобы учиться. Едва выплатив кредит за обучение, молодые люди вынуждены брать следующий кредит – на свое жилье. И на следующие тридцать лет они попадают в долговое рабство – боятся, что их уволят, и тогда банк отнимет дом. Вынуждены поддакивать своему начальнику в надежде на премию. Вынуждены идти воевать с людьми на другом краю света, которые ничего им плохого не сделали, и умирать за интересы захвативших всю власть империалистов.

Советская молодёжь осуждает империализм! Наши передовые советские стандарты должны быть доступны по всему миру. Молодые люди должны бесплатно учиться, получая стипендию, и получать жилье бесплатно от государства, не влезая в долговое рабство. Бывшие колонии должны обрести реальную независимость от колонизаторов!

В свой доклад я, конечно, влепил все подряд, но и так школьникам понравилось. Едва я замолк, как тут же потянулись вверх руки – советские комсомольцы вслед за мной спешили осудить алчных стариков, захвативших власть в капстранах, и порадоваться за советскую молодежь. Как и было мной задумано. А школьного комсорга корежило во время моего выступления как вампира от святой воды, но придраться к чему-либо он так и не решился. Так что я благополучно отстрелялся по общественной работе в школе. И с некоторой тоской подумал, когда все закончилось, что за такое же выступление по линии общества «Знание» мне бы перепала десятка и щедрые дары от руководства той организации, в которой бы выступал. Когда уже поступит новое предложение от них поработать где-то?

К Славке в больницу не пошёл, и так из-за собрания на работу опоздал. Попросил парней обязательно сходить, обрадовать его новостями из Брянска про Эмму. Ну и заодно позаниматься с ним, пора уже втягиваться в обычную жизнь. Подумаешь, гипс…