Ревизор: возвращение в СССР 10

Глава 1

Москва

Ну и что делать в такой ситуации? Были бы сейчас девяностые, то единственный вариант, если жизнь дорога – бежать в сторону людей и орать. Хотя тогда, понимая это, в машину и не предлагали сесть, обычно неожиданно били сзади по голове и везли дальше в багажнике.

Ладно, сейчас 1971 год, люди явно не планируют пытать меня при помощи утюга и потом в лесу прикопать. Вот, даже не постеснялись на машине подъехать на оживленной улице, когда народу полно и на нас с любопытством глазеют уже. Не боятся, значит, что номер машины, если я пропаду, кто-то может и вспомнить. Сейчас народ калькуляторами и смартфонами не избалован – привык хранить в голове просто-таки огромные массивы информации, в том числе и цифр, так что номер машины и запомнить, и вспомнить через несколько дней, если следователь спросит, вообще без проблем.

Да я и сам, когда в СССР жил, десятки телефонных номеров наизусть помнил безо всяких сложностей. Кстати, я ведь и на курсы мнемотехники позже ходил, и по итогу еще раз в пять улучшил свои способности по запоминанию. Можно будет потихоньку Галию начать обучать этому искусству. Если, конечно, не ошибся и живым из этой машины выйду.

Мужчина в дорогом черном костюме, лет так под шестьдесят, выглядящий как профсоюзный босс из голливудских фильмов про мафию, уже ждал меня внутри на заднем сиденье. Когда я сел в машину, улыбнулся и протянул руку:

– Владимир Лазоревич!

– Павел Ивлев, – машинально пожал руку я.

Дверь закрыли, но машина никуда не поехала. И шофер, и парень, что меня заблокировал на пешеходной дорожке, остались снаружи. Понятно, это формат беседы прямо в машине. Никто не повезет меня в ресторан, или в хорошо отделанный кабинет… Но и в подвал тоже, чтобы пытать, похоже, не повезут. И я сразу воспрял духом.

– Ну, в моем случае Лазоревич это не фамилия, а отчество, – пояснил собеседник, – отца Лазарем звали. Как часто бывает, отчество записали с ошибкой, через «о», а не «а». А фамилия у меня Межуев. Я являюсь членом Комитета партийного контроля при ЦК КПСС.

А вот это очень крутая шишка по местным временам! Немыслимо крутая… Не ровня Сатчану и его комсомольской крыше. Выше уровнем, однозначно… Комитет партийного контроля – это аналог нашего «Комсомольского прожектора», только не у комсомола, а у Коммунистической партии. Комсомол у нас – помощник партии, а партия – рулевой. Нет, меня точно не должны закопать в лесу, тут, скорее, интерес ко мне и моим проявленным талантам в области ревизионной деятельности. Фух, можно немного расслабиться.

– Польщен знакомством, – сказал я, не понимая, как вообще мог оказаться в машине такого важного человека. Что бы там ни было, со мной должен был бы беседовать сейчас максимум его помощник. Или даже помощник помощника, если таковой тоже имеется. Это слишком круто… А почему бы не спросить его прямо?

– Не совсем, правда, понимаю, какими судьбами стала возможна эта встреча…

– Слухами земля полнится, знаете ли, – усмехнулся мой собеседник, – рассказали мне добрые знакомые про молодого самородка, который демонстрирует очень толковый подход во время ревизий Комсомольского прожектора. И о том, что с его появлением эти ревизии перестали быть простой формальностью. Вот и решил лично посмотреть на тебя. Ничего, если я на «ты»?

– Почему бы и нет? – кивнул я. Ну да, разница в возрасте у нас колоссальная. У него уже, наверное, внуки подрастают моего возраста. На «вы» со мной его ломает общаться.

– Вот сейчас, слышал, ты на одной из городских мебельных фабрик был, – сказал Владимир Лазоревич, – хорошая фабрика, толковая. Надеюсь, к ней у тебя с товарищами претензий нет?

– Да у меня лично вообще ни к чему претензий нет, страна у нас отличная, стремлюсь только бороться с бесхозяйственностью да бестолковостью, ну и расхитители социалистической собственности меня напрягают, конечно, – осторожно ответил я.

Так вот к чему эта встреча! Слишком пронырливого и ретивого комсомольца пытаются притормозить в расследовании Прожектора по этой мебельной фабрике… Какая же у них хорошая крыша! Ну, мне надо было самому догадаться. Новенькое оборудование, сказочные условия для персонала – и это в то время, как мы сами видели, в каких условиях люди сейчас работают. До сих пор ту фабрику в бывшем каретном сарае забыть не могу.

– Но ты же согласен, что на этой мебельной фабрике ничего такого и подавно нет? – деланно радушно улыбнулся мне собеседник, продолжая давить.

Ну так я и не самоубийца, чтобы с таким человеком в прямой конфликт входить. Один звонок от него ректору – и не быть мне больше членом Комсомольского прожектора, да и, вполне возможно, наступит и конец моей учебе в МГУ. А если кто еще поинтересуется, на каком основании я в новом красивом доме в отдельной квартире живу-поживаю в таком возрасте, то и вообще, туши свет…

– Полностью с вами согласен, Владимир Лазоревич, смотришь на это предприятие, и глаз радуется, – не менее радушно улыбнулся ему в ответ, – оборудование новое и используется толково, условия для рабочих созданы самые что ни на есть комфортные для работы. Просто образцовое предприятие! Приятно было его посетить! Нам нужно больше таких в стране!

– Вот и отлично, Павел, вот и отлично! – я почувствовал, что мой собеседник расслабился, – а ты имей в виду, что умные люди партии всегда нужны. Будут какие-то толковые идеи – приходи ко мне, не стесняйся, мой помощник даст тебе номер телефона. А уж когда закончишь учебу – вообще обязательно тебя у себя жду, подскажу по поводу карьеры. У нас для советской молодежи столько возможностей – голова может закружиться при желании выбрать. А совет от опытного человека никогда не помешает. Как и некоторая поддержка при необходимости. Верно же?

– Полностью согласен, Владимир Лазоревич, – закивал я, изображая энтузиазм.

– Может, тебе прямо сейчас что-то нужно? – спросил он.

– Да нет, спасибо, я же в СССР живу! Для парня моего возраста у меня всего более чем достаточно! – с оптимизмом ответил я.

В принципе и не соврал, собственно. Другое дело, что все получил из-за того, что знал, как и что нужно делать. Немалый житейский опыт в таком возрасте – что может быть лучше.

– Ну, вот и прекрасно пообщались, Павел, – теперь я чувствовал, что собеседник приятно расслаблен и больше не давит на меня, – я знал, что такой толковый молодой человек обязательно все поймет правильно. До новых встреч, Павел!

Пожали друг другу руки. Я вылез, помощник Межуева наклонился к салону, я увидел, как тот ему кивнул – мол, все в порядке. Тогда он полез в карман, и я получил листок бумаги с телефоном Владимира Лазоревича.

Шофер с помощником сели в машину и она, мягко тронувшись с места, уехала. А я, забыв что опаздываю на пары, нашел какую-то скамейку и сел. Надо было как следует подумать.

Итак, выводы из беседы.

Первое – ничего плохого про мебельную фабрику ни Сатчан, ни Самедов от меня не услышат. А больше и не от кого, слава богу, мои выкладки я никому еще не показывал.

Второе – теперь я понял, почему ко мне знакомиться приехал человек такого калибра. Из пушки по воробьям, говорите… ну да, зато он может быть уверен, что все вопросы со мной сразу разрулил. Мало ли, его помощник не произвел бы должного впечатления, или не проняло бы меня, а когда вот такая фигура… Чтобы с таким не проняло, нужна кожа, как у носорога… да и такая же тупость.

Третье – я правильно понял, что меня сейчас пытались подкупить? Этот вопрос про то, не нужно ли мне чего-то прямо сейчас… Ну да, похоже на то. Скорее даже, точно. Попроси я чего-то – имел бы шансы быть зачисленным в состав той группировки, которую контролирует сам Межуев. И что-то привлекательное в этом, несомненно, было. Это всем крышам крыша. Кто же захочет с таким человеком, на такой должности находящимся, связываться? Да и его подход мне понравился – в отличие от предводителя группировки Сатчана, он мне устроил не минутный осмотр стоя, как диковинного зверька в зоопарке, а лично встретился и побеседовал, один на один. Пусть и в машине.

Но, поскольку телефон мне дали, этот путь для меня и не закрыт. Хотя и понятно, что в этом возрасте пользы я для них могу принести мало. Могу, если перейду к ним, оказаться на позиции подай-принеси. В группировке Сатчана моя роль, несомненно, может быть более значимой. У нее масштаб пониже, поближе ко мне, студенту. Нужно быть реалистом.

Да и мне симпатична позиция Д’Артаньяна… Как там – «меня плохо приняли бы здесь, на меня дурно посмотрели бы там» … вроде так было… будет в знаменитом фильме.

Все, по этим вопросам все понятно. Да и мне легче – одно дело обнародовать негатив про фабрику, на которой никого лично не знаешь. Совсем другое – когда там твоя соседка работает главбухом. Нехорошо как-то… Мне с ней еще жить и жить рядом. А если ее посадили бы, каждый раз, заходя в подъезд, вспоминал бы, по какой причине пустует одна из квартир. К отделке которой я лично приложил усилия…

Так, остается еще один момент – рассказывать ли главбуху про обнаруженный компромат. Если сугубо по-человечески – то стоило бы. А если прикинуть с точки зрения моего житейского опыта и возможных последствий?

Знакомы мы с ней мало. И она женщина, что немаловажно. Между мужиками и то возникают недоразумения из-за того, что кто-то что-то неправильно понял, а женщины настолько эмоциональны, что с ними вообще часто невозможно трезво и рационально обсуждать сложные вопросы. Взять хотя бы мою тещу, Оксану – нормальная же была баба, пока ее гадалка не зомбировала. А теперь, туды ее в качель, Терминатор: «включена программа уничтожения Пашки». И все, рациональные разговоры вести с ней бессмысленно.

Так что можно нарваться на проблемы, даже сказать правильнее – самому создать их себе на пустом месте из самых лучших побуждений. Мы же уже переговорили с Межуевым только что – переговорили. Решили все возможные проблемы – решили. А что вообразит главбух, если я расскажу про все недочеты у нее в бухгалтерии, и все ее махинации? Науке это неизвестно. Может вежливо поблагодарить и приняться деятельно зачищать улики и пробелы. А может, выпроводив меня, впасть в истерику и побежать к ближайшему таксофону. Начав звонить директору и другим важным людям, подчиненным Межуеву. Да еще и скажет что-нибудь типа – мне показалось, что он хочет меня шантажировать. Мало ли она мнительная, я же совсем ее не знаю? Я улыбнусь дружески, по-соседски, а она решит, что я цинично усмехаюсь и намекаю на взятку. И что тогда сделает тот же Межуев? Решит, что пацан невменяемый и чрезмерно наглый, и нажмет на гашетку.

Так что нет уж, спасибо. Быть добрым хорошо, но меру нужно знать. С такой крышей, как Межуев, не страшны главбуху никакие проверки, так что какая разница, какие у нее там проблемы в бухгалтерии. Хватит ей и того, что я не пущу в ход собранные материалы.

* * *

Машина отъехала, а Владимир Лазоревич принялся по стародавней привычке подводить итоги разговора.

Его не обманули – пацан чрезвычайно интересный. Он настолько любопытного молодого человека и не припомнит за последние годы… Да и его досье, что ему быстро собрали и на стол положили, очень необычно. Будучи школьником, выступить инициатором мощнейшей пропагандистской акции по празднованию Дня Победы во всей стране – это мощный старт. А затем – так серьезно засветиться во время работы Комсомольского прожектора. В большинстве организаций его работу просто саботируют, имитируя бурную деятельность, но по факту, не делая вообще ничего, кроме регулярных заседаний и никому не нужной болтовни на них. А тут – такие серьезные и прекрасно продуманные с аналитической точки зрения материалы.

Межуев специально навел справки – до появления Ивлева в Комсомольском прожекторе МГУ никаких серьезных расследований не велось. Все началось после поступления парня в МГУ этой осенью.

А его реакции во время беседы… Так себя ведут только многоопытные, хорошо пожившие люди, которые часто бывали в серьезных переплетах. Такое впечатление, что он во время беседы и слова не сказал, серьезно его не обдумав. Никакой восторженности, которую продемонстрировало бы большинство пацанов, только услышав, с кем они будут общаться. Никакого преклонения … хотя вот это уже было несколько обидно. Настороженность, постоянный анализ, расчет вариантов – вот что увидел Межуев во время беседы. Так себя ведут члены Политбюро, точно знающие, что ни один документ, что приносят им на подпись, не обходится без чьего-то интереса, и постоянно ожидающие подвоха. Невероятно!

Проблему с проверкой на мебельной фабрике можно считать решённой, в той части, что зависит от этого молодого человека. Странно, что он ничего не попросил взамен… но мало ли какой у него расчет. Но за Прожектором в МГУ теперь нужно постоянно присматривать… И время от времени наводить справки о судьбе этого молодого, да раннего…

* * *

Я решил, что мне стоит сразу зайти к Сатчану. Какие бы у меня раньше планы ни были… Вот только хороший вопрос – что ему говорить? Просто соврать, что ничего не удалось обнаружить, и все расчеты ведут к тому, что фабрика чиста от махинаций?

Неплохой вариант, но не без изъянов. Если потом, через другие каналы, его группировка все же обнаружит, что махинации есть, то доверие ко мне будет утрачено. Могут и проблемы начаться. Между тем, схема нашего сотрудничества с Сатчаном вполне рабочая, доверие между нами укрепляется, свои дивиденды я от этого получаю. Молниеносно оформили брак с Галией, несмотря на мой возраст – скандал все же был, да, но это сугубо из-за несносного характера моей собственной сестрички… не к ночи она будь помянута. Квартира опять же… мое обучение в МГУ – теоретически я и сам мог поступить, без его помощи, но зачем суетиться, если предлагают рабочий вариант?

Допустим, я ему не скажу, они полезут в эту историю с фабрикой дальше, а потом их показательно выпорют – Межуев не та фигура, с которой они смогут тягаться. А если вообще разгонят да поарестовывают? Что тогда с моей квартирой будет?

Так что, хорошенько подумав, решил, что множить тайны и подрывать доверие не в моих интересах. Сатчан для меня такая же инвестиция, как я для него. Буду с ним максимально откровенным, пусть он это оценит. Авось и верхушка его группировки будет серьезнее ко мне относится. Да, точно, у них выхода не будет – как на простого пацана, пусть и толкового, они больше не смогут на меня смотреть. Не после того, как я привлек к себе внимание такой шишки из высшего эшелона КПСС.

Но не окажется ли все наоборот? Не побоятся ли, что я, получив такой канал, как Межуев, солью их однажды, чтобы молниеносно взлететь наверх? И это не исключено… Хотя, все же нет. В ближайшие годы скорее всего не будут этого опасаться. Пока я студент. Ну зачем меня переманивать, если еще даже высшего образования не получил? Ну, дай бог, чтобы примерно так они и рассуждали.

Ну и кроме этого, есть же старые добрые способы показать, что ты лоялен. Попросить какую-нибудь награду за пережитый стресс, к примеру. Я же не подписывался на стрессовое общение с такой шишкой, как Межуев? А почему я оказался с ним в одной машине? Потому что выполнял их поручение. Кто пострадавший? Я пострадавший! Так, и что попросить в качестве компенсации? Еще одну квартиру, хе-хе… Нет конечно, рожа треснет.

Решил, что подумаю по дороге, и пошел к остановке, чтобы поехать к Сатчану. Пока ехал на автобусе, продумал свою тактику получше. И к разговору с Сатчаном был готов.

В очереди к нему пришлось все же посидеть – он у себя какое-то совещание устроил. Но недолго, я, к счастью, как сказала секретарша, подоспел к концу. Выйдя провожать своих гостей, Сатчан увидев меня, удивился и обрадовался. Ясно почему – дело у нас серьезное сейчас наклевывается, и он решил, что я что-то по фабрике нашел, раз не позвонил, а прямо так заявился. Небось, уже предвкушает дивиденды. Ну так я его сейчас обломаю…

Так и оказалось. Проводив меня внутрь, он выпроводил секретаршу погулять и закрыл обе двери на замок. А затем предвкушающе повернулся ко мне:

– Ну, рассказывай, что нашел!

Разве что руки, бедолага, не потирал от радостного возбуждения.

– Я на такое не подписывался, – изобразил я муки страдания, – это уж слишком!

Сатчан тут же насторожился. Всякая радость с лица исчезла. Понял, что проблемы. И он еще не знает, какого масштаба.

– Что случилось?

– Знаешь такого – Межуев Владимир Лазоревич? Лазоревич через «о».

Ему даже и думать не пришлось. Сразу кивнул, уверенно:

– И причем он здесь?

– Я тоже задался этим вопросом, когда меня сегодня настоятельно позвали в его машину на заднее сиденье переговорить.

Жаль, нельзя было сфотографировать лицо Сатчана в этот момент! Эпическая была бы фотка!

Глава 2

Москва

Кабинет второго секретаря Пролетарского райкома комсомола.

– Межуев?.. – наконец взял себя в руки Сатчан. – Вон оно как!..

Он замолчал и нервно заходил по комнате туда-сюда, лихорадочно соображая.

– А чего он хотел?

– Всячески мне намекал, что эта фабрика передовая, современная и на ней все хорошо…

– Ага… – невнятно ответил Сатчан, продолжая расхаживать.

Я молчал, он ходил.

– Где материалы по фабрике? – наконец спросил он, повернувшись ко мне.

– Дома, – честно ответил я.

– Уничтожить всё! – решительно распорядился он. – Что с результатами проверки?

– Есть лёгкий левачок… – начал докладывать я.

– Где твои расчёты? – перебил меня Сатчан. – Кто их видел? Кто о них знает?

– Никто, конечно.

– Уничтожить!

Круто! Даже как компромат себе не оставишь? Ну, тебе виднее.

– Все полностью я уничтожить не могу, – начал объяснять я. – Материалы на фото снимали, все знают и видели. Я просто извлеку все, где есть компрометирующие предприятие данные, а все безобидное приложу к отчету с самой положительной характеристикой фабрики.

Сатчан при этих моих словах напрягся, но потом кивнул. Хорошо, начинает приходить в чувство после первой паники.

– Меня другое больше волнует, – продолжил между тем я, изобразив испуг и крайнюю озабоченность, – это гарантирует, что меня не возьмут на карандаш в комитете партийного контроля? Знаешь, я сегодня пару лет жизни в машине Межуева оставил, думал, что меня в КГБ сейчас увезут и сгину я в подземельях Лубянки. И будет моя молодая жена меня всю свою оставшуюся жизнь оплакивать. И вырастет мой сын, не зная родного батьки.

– Вы что, уже? – удивлённо посмотрел на меня Сатчан.

– Нет. Но не всегда об этом сразу узнаешь… – ляпнул я лишь бы что, но Сатчан согласно кивнул.

– Чего хочешь? – спросил он, сразу сообразив, что я не просто так жалуюсь.

– Домашний телефон мог бы частично компенсировать мне мои сегодняшние страдания.

– Ну ты даёшь! – воскликнул Сатчан. – Дом новый, к нему кабель только через полгода, небось, подтянут. А может, и через год.

Ага, значит дело только в техническом исполнении. Принципиальных возражений нет. Дожимаем тогда …

– Ну, так можно взять на контроль, – подсказал я. – Чтобы не полгода кабель тянули, а три месяца.

– Ты не понимаешь, – устало проговорил Сатчан, садясь за свой стол. – Если на местном телефонном узле емкость всю выбрали уже, то и кабель не поможет. Это оборудование надо на всём узле менять или новое добавлять.

Ну, слышал я что-то такое… Но уж очень телефон хочется…

– Там же как-то выходят из положения, то ли спаренные номера ставят, то ли параллельные, – подсказал я. – Всё не во двор бегать к автомату. Только другим лучше спаренные, мне не надо. Сам понимаешь, нам конфиденциальность нужна.

– Не обещаю, – строго посмотрел на меня Сатчан, давая понять, что я совсем обнаглел и слишком много в качестве компенсации попросил.

– От этого всем польза будет. Гораздо быстрее все важное сообщать смогу в любой момент, – прозрачно намекнул, что ему в первую очередь не надо будет ждать моих звонков, а в экстренных случаях напрягать чужих секретарш.

– Не обещаю, – повторил он, но уже не так строго и что-то себе в перекидной календарь записал.

Хе-хе, будет у меня телефон. Никуда не денется. Последний аргумент решающим для него оказался, по глазам вижу. Зубами поскрипит, но сделает.

Сатчан тем временем встал, давая понять, что ему надо уходить. Собственно, и мне надо, хоть на вторую пару успеть. А Сатчан пусть бежит, ему надо докладывать своим, что облом с этой мебельной фабрикой. Не по зубам им её крыша. Даже иначе сформулирую – если крыша возмутится, у них вообще зубов не останется.

Пока ехал в универ, всё думал, насколько отношение к простым людям у разных уровней власти отличается. Чем выше на предприятии крыша, тем лучше к рабочим относятся. Это ещё моя тётя когда-то давно заметила. Она в НИИ работала начальником отдела, разрабатывали электронные системы охраны для предприятий. Датчики, сигнализации и всё такое… А тут госзаказ им спустили на частные дома и квартиры партноменклатуры. Инцидент что ли какой-то нехороший произошёл, но распоряжение вышло с самого верха о постановке на охрану всех служебных квартир, дач и тому подобных жилищ. Оплачивалось всё, разумеется, из бюджета.

И вот МНС, СНС и руководители отделов этого НИИ сами пошли по домам партийных работников и чиновников. Сами проектировали, сами устанавливали. Много времени в каждом доме проводили. Датчики на все окна-двери, пульты, провода по всему дому…

Начали с домов и дач республиканского начальства и работали года полтора, пока до глав районов не добрались и их замов. Работали несколькими бригадами. И вот какое интересное наблюдение все бригады сделали: чем выше уровень начальства, тем лучше к ним относились. Когда они только начинали у высокого начальства работать, их в каждом доме обедом в обязательном порядке кормили, чай в течение работы всегда доступен был или домашние морсы-компоты летом в жару. Но чем ниже становился уровень хозяев, тем хуже к инженерам относились. В конце работы с ними, как с прислугой обращались, ни о каком чае и речи не было, термосочки с собой возить приходилось.

Самое обидное, делилась тётка, что работали по этим домам сотрудники очень высокого уровня и по образованию, и по опыту работы. Простых сотрудников туда не пускали. Ещё тогда меня поразило такое разное отношение к людям у представителей разных слоёв партноменклатуры и прочего чиновничества.

В большой перерыв меня поймал Борщевский.

– Ну что? – сходу налетел на меня он. – Нарыл чего?

– Ничего не нарыл, Кирюх, – ответил я. – Все выходные просидел, ничего не обнаружил. Хорошее предприятие, даже отличное, я бы так и написал.

– Дай мне материалы, – вдруг требовательно заявил Борщевский. – Я сам посмотрю.

Ага, боится Самедовского гнева. Хочет проявить рвение и начальству угодить во что бы то ни стало. Да не вопрос, босс, данные я тебе предоставлю. Что ты сможешь слепить из них непонятно. Блин, опять подставится, похоже, мой начальник. Тяну его вверх, тяну, а он все не может лопату выкинуть, перестать яму себе рыть.

– Дома оставил данные. Собрание ведь не сегодня. Завтра принесу, хорошо?

– Не забудь!

– Конечно, – пообещал я.

Надо будет хорошенько фотки проредить, чтобы ничего лишнего ни к Борщевскому, ни к кому другому не попало. Ну его нафиг, связываться! Дам Борщевскому калькуляции, ведомости учёта материалов и выпуска продукции. Пусть копается… Там, чтобы что-то найти, рыть очень скрупулёзно нужно, а результат копеечный. Ну, перерасходовали за квартал пару рулонов поролона, и что с того?

Отзвонился в общество «Знание», Константин Сергеевич подготовил мне на эту неделю две лекции на среду и пятницу. Записал адреса и время лекций.

Позвонил адъютанту генерала Балдина, попросил его завтра мне короткую встречу с ним устроить. Он сказал мне перезвонить ему через пять минут.

Перезвонил. Договорились, что приеду завтра к пяти часам вечера прямо на службу, в Генеральный штаб. Дал мне адрес и местный номер. Посмотрим, что за Генеральный штаб такой.

Позвонил ещё Серафиме Михайловне в институт Бурденко, попросил аудиенции минут на пять. Она решила, что мне по курсу лечения что-то надо уточнить и пригласила прямо сегодня. Очень удачно, что лекций нет ни сегодня, ни завтра, займусь решением семейных задач.

После пар поехал сразу в Бурденко, боясь опоздать на встречу с доктором. Ждал её в отделении на сестринском посту. Серафима Михайловна меня не узнала. Пришлось объяснять ей, кто я. Когда она поняла, пригласила меня в ординаторскую.

– Как дела у девочки? – заинтересованно спросила доктор.

– Всё хорошо, уже гораздо лучше. Ваши упражнения помогают очень, – начал я. – Серафима Михайловна, я сейчас по поводу той девушки, которая тогда с ней приезжала. Она в ординатуре ещё учится, а муж у нее офицер, его перевели в Москву служить. Ей надо перевестись в Москву куда-то. Она в таком восторге была от вашей работы. Нет ли у вас возможности взять её в ординатуру?

– Что же она сама-то не подошла? – сняла очки Серафима Михайловна и потёрла рукой усталые глаза.

– Она в Брянске сейчас в областной больнице, – ответил я. – В Москве не знает никого и ничего. Просила меня больницу найти, куда ей позвонить, написать. А я сразу про вас подумал. Она тогда так восхищалась вами и вашей методикой. Решил сначала к вам сходить поговорить, а потом уже ей звонить. А то обрадуется раньше времени…

– Я вспомнила её, – задумчиво смотрела на меня Серафима Михайловна. – Ну, пусть позвонит, поговорим.

– Спасибо! – обрадовался я. – Прямо сейчас ей позвоню! Её Инна зовут. Инна Жарикова.

Серафима записала и усмехнулась, глядя на меня. А я уже был на низком старте, готовый в любой момент сорваться и бежать на переговорный пункт.

– Иди уже, – рассмеялась она.

– До свидания! Спасибо вам! – я расшаркался, как мог и поспешил на почту. Мама до пяти работает, передам ей, а она Инне.

Минут через двадцать я уже разговаривал с Ахмадом. Он всё записал. Обещал передать маме. По голосу его я почувствовал, что он расстроился.

– Аришку тоже в Москву заберут? – спросил он.

– Да подожди. Пусть сначала сами переедут, устроятся, место в яслях получат, – ответил я. – Только завтра поеду узнаю, куда именно зятя перевели, ещё не факт, что он прямо в Москве служить будет. Может, в Подмосковье где.

– Ааа, хорошо, – протянул с облегчением Ахмад.

Привязался к ребёнку, бедолага, как к собственному. Но ничего не поделаешь, рано или поздно племяшку придётся вернуть родителям. Это жизнь…

Поехал домой с чувством выполненного долга.

А дома переполох! Жена полы на кухне намывает: мебель везут! Батя к ней подошёл сегодня между парами, предупредил, чтобы дома вечером все были.

– Что же ты полы-то моешь? – улыбаясь, спросил я. – Сейчас таскать будем, туда-сюда ходить. Не разуваться же нам каждый раз.

– Ой, что-то я не подумала… – растерялась жена.

– Вытирай и заканчивай. А то грязь только развезём тут. Мебель же новая, её ещё собирать надо будет. Стены перфоратором долбить, чтобы шкафы повесить… Рано ты уборку затеяла.

– Да? – разочарованно поджала губы Галия. – А я уже и тюль купила. Думала, что повесим сразу сегодня. Шторы хотела купить, но в магазинах такой ужас висит! Я уже где только не была. Вот уж не думала, что красивую ткань на шторы купить нельзя.

– Как у вас на заводе дела? – поинтересовался я. – Ты, кстати, была там?

– Нет. Мебель же привезут. Юра сказал, что сам справится.

– Хорошо.

Только я успел переодеться и перекусить, как в дверь требовательно замолотили кулаками. Открыл дверь, а там батя с увесистыми коробками. Он выставлял их из лифта, а я затаскивал в квартиру. Лифт то и дело пытался закрыться, но батя удерживал его ногой. Наконец, мы освободили лифт и поехали вдвоём вниз.

– Спасибо! – протянул я отцу руку. А то мы так и не поздоровались.

– Мелочь всю перетаскали, остались тяжёлые коробки, – ответил батя.

У подъезда стоял небольшой фургон с надписью «Мебель». Водила внутри фургона подтаскивал коробки ближе к дверям. Когда мы вышли, он начал нам подавать их сверху. Мы сгрузили всё к подъезду. Батя расплатился с ним червонцем, и фургон уехал. А мы остались таскать коробки к лифту.

Тем временем мимо проходили соседи и, пока мы не заняли лифт, торопились подняться к себе домой.

Неожиданно появилась Анна Аркадьевна. Домой с работы возвращалась. Увидев меня, опешила.

– Павел! Это что такое? – возмутилась она. – Это зачем? Разве нельзя было сказать?

Она была так искренне возмущена, что батя перестал суетиться и замер, в растерянности глядя на неё. Я тоже слегка подвис от такого напора.

– Анна Аркадьевна, – подошёл к ней я. – Познакомьтесь, это мой папа, доцент Горного института.

– Что же вы?! – перебила меня возмущённо соседка.

– Анна Аркадьевна, главный бухгалтер на мебельной фабрике, – представил я её отцу. – Очень хорошей фабрики.

Отец немного опасливо протянул ей руку со словами «очень приятно».

– У нас кухни не хуже! – заявила с наездом соседка. – Что это? Польша? ДСП!

Ну вот, будет теперь мой гарнитур критиковать…

– Что вам ещё нужно из мебели? – настойчиво спросила соседка. – Спальню?

– Нет. Спальня уже есть, – тут же ревниво встрял отец.

– Стенка в гостиную, прихожая… – подсказал я.

– Ты знаешь, где меня найти! – строго посмотрела на меня соседка и пошла к лифту.

– Спасибо! – крикнул я ей вслед.

– Мы только на той неделе эту фабрику с «Комсомольским прожектором» проверяли, представляешь? – объяснил я отцу. – Мир тесен до безобразия.

– Это точно! Но соседка у тебя очень напористая. Я бы даже сказал приятно напористая, учитывая, что она тебе предлагает. – согласился со мной отец, и мы продолжили таскать коробки. Часть пришлось тащить на руках, они в лифт не влезли. И что в таком доме грузового лифта нет?

Наконец мы всё затащили в квартиру. Стали распаковывать. На каждой коробке приклеена этикетка с картинкой.

– Подожди, пап. Коробки и содержимое складывай вместе, – попросил я. – А то мы этот конструктор потом не соберём.

– Соберём! – с энтузиазмом ответил отец. – Куда мы денемся!

Он снял пиджак, засучил рукава рубашки, и мы принялись собирать такую долгожданную кухню. Тумбу под раковину оставили пока в стороне. Там ещё с сантехникой придётся повозиться, но это я уже сам.

Собрали все столы, шкафы и колонку. Прикинули вместе с Галиёй, что и где будет стоять. Стены долбить уже поздно было. Батя собрался ехать домой. Обещал завтра вечером помочь мне шкафы вешать.

– Сколько денег отдал? – спросил я его, когда он уже собирался.

– Триста кухня и пятьдесят сверху, – ответил отец.

– А за машину? – спросил я, доставая деньги.

– Это не надо. Я сам, – гордо сказал батя.

Отдал ему триста пятьдесят рублей. Мы попрощались.

– Спасибо! – от души поблагодарил я, пожимая руку отцу.

– Ещё спальня через неделю-две будет! – ответил довольный отец и пошёл пешком вниз.