Сиреневая госпожа поместья Лундун. Том 1

Смерть – это только начало

Живот пронзила острая боль, и я негромко вскрикнула. Лезвие ножа прошло чуть выше пупка, разрывая бледно-жёлтый шёлк ханьфу и окрашивая его алыми разводами.

Искажённое яростью лицо мужчины, стоявшего напротив меня и державшего в руке нож, вытянулось в изумлении.

– Ты не она! – возмущённо-испуганно воскликнул он и резко выдернул нож с отвратительным хлюпающим звуком.

Новая волна боли прокатилась по телу. Зажав рану рукой, я рухнула сначала на колени прямо на грязный асфальт, а затем и вовсе завалилась на бок. Перед глазами всё плыло и двоилось. Я открыла рот, чтобы позвать на помощь, но с губ не сорвалось ни звука. А затем мир вокруг погрузился во тьму.

* * *

Моя фанатичная одержимость китайской культурой началась много лет назад с просмотра фильма «Дом Летающих кинжалов». Меня буквально заворожили необычные яркие костюмы с длинными развивающимися рукавами и широкими поясами, сложные причёски с кучей роскошных шпилек, но главное – мелодичный язык, прекрасно различимый из-под плохо наложенного дубляжа. Окончив школу с отличием, я поступила на факультет востоковедения и вплотную занялась изучением всего, что связано с Китаем, начиная языком и заканчивая историей и философией. Я даже пыталась освоить ушу, но не достигла в нём особого успеха – всё-таки по своей природе я была типичным гуманитарием, весьма далёким от спорта и всего, что хоть как-то с ним связано. Зато мне неплохо далась игра на пипе – китайской лютне, – и сяо – разновидности флейты, – благо, от природы я была наделена абсолютным слухом, тонкими быстрыми пальцами и воистину огромными лёгкими.

Родители к моей одержимости относились настороженно, но авторитетом не давили и по мозгам не ездили. Мама считала это детской прихотью, которую я со временем перерасту. Отец же лишь легкомысленно замечал, мол, у каждого человека должно быть хобби, и моё не самое плохое, хоть и несколько затратное.

Уже в студенческие годы, обзаведясь безлимитным интернетом, я плотно подсела на китайские дорамы, особенно псевдоисторические, и ударилась в косплей. Так что не было ничего удивительного в том, что в конечном итоге вместо того чтобы уйти работать в какую-нибудь престижную фирму переводчиком, я посвятила свою жизнь продаже разнообразной атрибутики для косплея. Денег это приносило не то, чтобы много, но на жизнь при моих скромных запросах вполне хватало.

А потом в моём магазине появилась она. Наташа. Предыдущий продавец, Кристина, с которой мы проработали душа в душу целых семь лет, вышла замуж и укатила вместе с супругом в другой город. И мне пришлось в срочном порядке искать ей замену, потому что даже я при всей моей любви к своей работе не могла проводить в магазине семь дней в неделю.

Наташа не была плохой девушкой. Вежливая, общительная, со смазливой мордашкой и хорошо подвешенным языком, она могла продать кому угодно и что угодно. Но у неё был один существенный недостаток – она очень любила мужчин. А точнее, обожала флиртовать со всеми направо и налево и встречалась одновременно с несколькими поклонниками. Естественно, время от времени её ухажёры сталкивались друг с другом. Иногда доходило до драк и вызова полиции. Я не придавала этому особого значения: пока ссоры и потасовки проходят за пределами магазина, меня эти испанские страсти не касались. Если бы я только знала, насколько сильно заблуждалась…

В тот день Наташа позвонила мне рано утром и слёзно умоляла подменить её на работе, поскольку она «немного приболела». Судя по голосу, чувствовала девушка себя просто прекрасно, но по какой-то причине решила устроить себе внеплановый выходной. У меня, впрочем, на этот день никаких планов не было, поэтому я решила пойти ей навстречу.

– Но за это я заберу сегодня твоё ханьфу, – выдвинула я условие, решив получить хоть какой-то барыш с того, что иду на поводу у её лени. – Ты ведь болеешь, значит, на сегодняшний фестиваль не пойдёшь.

– Да-да, Танюш, конечно, ты можешь его взять, – охотно согласилась Наташа. – Хорошо тебе вечером повеселиться!

Стоит сказать, что внешне мы с Наташей были похожи, словно сёстры: обе невысокого роста, тёмноволосые и щуплые. Так что, наверно, не было ничего удивительного в том, что очередной рогоносец, карауливший Наташу возле магазина, перепутал нас впотьмах – мне давно стоило поменять лампочку перед входной дверью, да всё никак руки не доходили. Даже смешно, что такая, казалось бы, мелочь, может радикальным образом изменить твою судьбу.

* * *

Открыв глаза, первое, что я увидела – деревянный потолок какого-то странного голубоватого оттенка.

«Где это я? – заторможено подумала я. – На больницу не похоже».

Рядом послышалось шуршание ткани, а затем обзор мне загородило гладковыбритое мужское лицо азиатской наружности в какой-то странной тюбетейке конусообразной формы на макушке.

Я растерянно моргнула.

– Где я? – разлепив пересохшие губы, через силу выдавила я и невольно скривилась: голос звучал, как несмазанная телега, и, казалось, принадлежал совсем не мне.

Мужчина на мои слова отреагировал странно: резко взмахнув рукой, ткнул себя сложенными вместе указательным и средним пальцами в горло, а точнее, во впадину над ключицами. Мой взгляд соскользнул с лица незнакомца ниже, и вот теперь я обратила внимание на его необычную одежду, подозрительно напоминающую китайское ханьфу бежевого цвета с цветочным орнаментом.

«Тоже косплеер?» – подумала я, а вслух спросила: – Кто вы?

Незнакомец нахмурился и подался вперёд, накрыв мой рот своей ладонью, которая оказалась закрыта плотной тканью перчатки в тон одежды, вот я и не обратила на неё внимания. Зато сразу заметила, что не только рот, но и большая часть моего лица скрылась под этой ладонью, и тут два варианта: либо у этого субъекта сверхъестественно большие руки, либо у меня внезапно уменьшилось лицо. И то, и другое казалось полным бредом. Я резко подняла руку, решив пресечь столь бесцеремонное обращение с собой, только вот мне не удалось даже пошевелиться: всё тело было ватным и, казалось, вообще не воспринимало сигналы от мозга.

Вот теперь я по-настоящему испугалась. Паника ледяным потоком захлестнула сознание, мешая трезво думать. Я попыталась тряхнуть головой, чтобы избавиться от руки, которая мешала кричать и звать на помощь, однако и этого сделать не получилось. Глаза сами собой заволокли слёзы.

«Да что же это такое!» – мысленно в сердцах воскликнула я.

Видимо сообразив, что ещё чуть-чуть, и я скачусь в банальную истерику, незнакомец зубами стянул перчатку и положил ладонь мне на лоб: краем глаза я уловила слабое голубоватое свечение то ли от его руки, то ли от какого-то предмета, находящегося за пределами моей видимости. Не прошло и секунды, как мои веки стали тяжелеть, мысли начали путаться, а затем всё вокруг вновь поглотила тьма.

Моё повторное пробуждение было чуть более приятным. Открыв глаза, я увидела над головой уже знакомый голубоватый деревянный потолок и немного успокоилась – я всегда была поклонницей постоянства. Попытка пошевелить рукой или ногой, равно как и головой, не принесла никакого результата. Зато на моё натужное кряхтение отозвался уже знакомый азиат. Появившись в поле моего зрения, он несколько мгновений внимательно вглядывался мне в глаза, затем наклонился и положил ладонь на грудь – меня несказанно обрадовало то обстоятельство, что я почувствовала это прикосновение, поскольку это означало, что я всё-таки не парализована.

– Не могу пошевелиться, – пожаловалась я, на что мужчина отреагировал тем же жестом, что и в прошлый раз: двумя пальцами правой руки ткнул себе в ярёмную впадину над ключицами. Я резонно предположила, что это была этакая невербальная просьба заткнуться, и покорно замолчала: не стоило провоцировать этого человека, пока не станут ясны его мотивы и моё собственное местоположение.

Подождав некоторое время, видимо, ожидая от меня очередных попыток заговорить, а возможно и нового витка истерики, моя нянька – или похититель, тут сложно пока что-либо сказать наверняка, – скрылась из виду, чтобы спустя пару минут вернуться, неся в руках неглубокую глиняную тарелку. Поставив свою ношу на тумбочку в изголовье, мужчина опустился на кровать – поскольку разглядеть, где именно лежу, я не могла, то решила пока называть своё ложе кроватью, – аккуратно взял меня под мышки и усадил, привалив спиной к своей груди. Теперь я наконец-то получила возможность оглядеть помещение, в котором оказалась. Это была просторная комната со светлыми стенами, украшенными деревянными панелями того же оттенка, что и потолок. Мебели в комнате практически не было, лишь низкая односпальная кровать, на которой я лежала, рядом – деревянная тумбочка с изящным серебряным подсвечником на ней да длинный стол вдоль круглого окна, весь заваленный какими-то книгами и бумагами.

Внезапно перед моим носом появилась та самая глиняная тарелка, которую незнакомец совсем недавно поставил на тумбочку. Опустив глаза, я увидела, что тарелка наполнена какой-то зелёной жидкостью, внешне напоминающей тархун, от которой пахло какими-то пряными травами.

Чужая рука осторожно запрокинула мне голову, после чего тарелка коснулась губ: всё во рту пересохло, так что мне не осталось иного выбора, как разомкнуть губы и сделать глоток. На вкус жидкость была довольно приятной, как обычный травяной чай, так что я не стала артачиться и выпила всё до последней капли.

– Спасибо, – вежливо проговорила я, за что чужая ладонь – к слову опять скрытая перчаткой, – вновь накрыла мой рот. Это уже начинало раздражать. Как мне вообще понять, что тут происходит, и где я вообще нахожусь, если этот человек не даёт мне и слова сказать?

Мужчина осторожно опустил меня обратно на постель, заботливо поправив подушку под головой. Я услышала его тихие удаляющиеся шаги и приглушённый стук – видимо, закрылась дверь. В теории, сейчас я могла бы закричать: позвать на помощь или просто выразить своё неудовольствие сложившейся ситуацией. Однако делать этого я не стала. Мой надзиратель – учитывая его бесцеремонные манеры и немногословность, такое звание этому мужчине более чем подходило, – весьма однозначно выразил своё желание оставаться в тишине. И не было никаких гарантий, что в случае, если я закричу, он просто не перережет мне горло (да, я не видела ни в его руках, ни где-то поблизости ни одного колюще-режущего предмета, но это не означает, что их тут нет).

Вновь раздался стук двери, а следом за ним громкий топот ног. Вскоре возле меня очутился совсем маленький мальчишка – лет десяти, не старше, – типичной европейской наружности: светлокожий, с пшеничными волосами, собранными в низкий хвост и яркими голубыми глазами. Одет, к слову, паренёк был в такой же наряд, что и мой надзиратель, только ханьфу на нём было насыщенного алого цвета.

Радостно воскликнув что-то на незнакомом мне языке – и ни разу не китайском! – мальчишка уселся на край кровати и взял меня за руку, продолжая что-то быстро и с чувством мне втолковывать. Его ладони были тёплыми – а главное, на них не было перчаток. Я находилась в замешательстве: судя по сияющему взгляду и счастливой улыбке, мальчишка, определённо, меня знал. Но откуда? Во время своего продолжительного монолога он притянул мою ладонь к своей груди, и я шумно вздохнула: рука, которая вроде как шла из моего тела, была не моя. Тонкая и короткая, она, определённо, принадлежала маленькому ребёнку.

По спине пробежал противный холодок. Но прежде чем я смогла дойти от станции «испуг» до станции «истерика», на плечо мальчика легла уже знакомая рука в бежевой перчатке. Подняв глаза, я встретилась со спокойным, уверенным взглядом светло-карих глаз. И ужас, сковавший моё сердце, внезапно отступил, словно его смыло морским прибоем.

Мужчина что-то сказал мальчику, тот нахмурился, но важно кивнул, послал мне на прощание лучезарную улыбку, поднялся и ушёл. После того как за ним закрылась дверь, мой надзиратель предельно осторожно, словно я была сделана из тонкого фарфора или хрусталя, усадил меня, прислонив спиной к чему-то сзади, – возможно, стене или изголовью кровати, – предварительно для мягкости подложив подушку. Убедившись, что я удобно устроена, он решительно откинул в сторону одеяло, и мне предстала неприглядная истина: не только руки, но и ноги были детскими, из чего можно было логично заключить, что и всё остальное тоже принадлежит ребёнку. Но как такое возможно? В памяти всплыло лицо незнакомого мужчины, возникшее из темноты, затем резкая боль в животе и кровь, заливающая мои руки.

«Я умерла, – упаднически подумала я, невидящим взглядом наблюдая за тем, как надзиратель сосредоточено разминает мои ноги, напоминающие тонкие веточки какого-то хилого деревца. – А это, по всей видимости, загробная жизнь, – с моих губ сам собой сорвался горький смешок. – Жила глупо, умерла по-идиотски и посмертие у меня соответствующее».

Пойми меня без слов

Следующую пару дней я лежала безжизненной куклой на постели, позволяя мужчине делать с собой всё, что ему вздумается. Все мои чувства и эмоции словно законсервировались, превратились в абсолютное, всепоглощающее ничто. Даже столь смущающие процедуры как мытьё – мой надзиратель сначала меня полностью раздел, а затем аккуратно погрузил безвольную тушку в глубокую бадью, наполовину наполненную водой, – и вынос судна, в которое я была вынуждена справлять естественные потребности организма, не вызвали никаких эмоций. Мои мысли, точно зацикленные, крутились вокруг того факта, что я умерла. Концепция того, что вопреки этому я всё же продолжаю жить, в голове не укладывалась, хотя в своих размышлениях я время от времени запиналась об неё, но раз за разом откладывала в сторону, как недостойную внимания.

Кроме азиата в перчатках и неизменной забавной конусообразной шапочке, ко мне никто больше не приходил. Однако время от времени я слышала незнакомую речь, доносившуюся со стороны улицы: судя по всему в окне не было стекла, так что звуки ничего не заглушало.

«Наверно, мне всё это просто снится, – в какой-то момент, точно вспышка кометы, промелькнула мысль, наполненная надеждой. – Из-за ранения я попала в больницу и сейчас нахожусь без сознания, а это всё – всего лишь плод моего бурного воображения, одурманенного лекарствами».

Эта надежда продержалась во мне ровно сутки. Пока надзиратель не явился с длинной острой иглой в руках и, аккуратно обхватив моё запястье рукой, – все действия в отношении меня мужчина проделывал с величайшей осторожностью, словно я была хрустальной вазой, которая может разбиться от малейшего неловкого движения, – проткнул иглой вену в районе локтевого сгиба. Эта совсем крохотная секундная боль словно переключила незримый выключатель у меня в голове. Набрав в грудь воздуха, я сорвалась на крик. Я называла своего мучителя всевозможными бранными словами, грозила ему расправой, а под конец и вовсе умоляла, заливаясь горючими слезами. Ответом мне стало ледяное спокойствие в светло-карих глазах и гробовое молчание.

Выпустив пар, я обессилено закрыла глаза. И тут же почувствовала заботливое прикосновение мягкой, чуть влажной ткани к щекам: со стороны этого каменного истукана было весьма мило стереть следы истерики с моего лица.

Кормил незнакомец меня трижды в день небольшими порциями какой-то странной, абсолютно безвкусной жижи, – нечто среднее между очень густым супом и чересчур жидкой кашей, – чем-то напоминавшей овсянку, которую мне однажды не посчастливилось попробовать, пока я лежала в больнице. Помимо этой недо-каши мне позволялось выпить пиалу воды и четыре пиалы того ароматного травяного настоя, который мне дали сразу же после того, как я очнулась. Медленно, но неотвратимо силы возвращались ко мне. Вскоре я уже могла шевелить пальцами и поворачивать голову из стороны в сторону. На этом, к сожалению, успехи исчерпывались. Однако учитывая тот факт, что дважды в день – утром и вечером, – надзиратель старательно делал мне массаж, после чего сгибал и разгибал мои руки и ноги, словно заново обучая их правильным движениям, – вопрос того, когда я смогу хотя бы отвесить ему звонкую затрещину, был лишь вопросом времени.

На пятый день жизни после смерти привычный распорядок был нарушен внезапным появлением нового действующего лица. В мою комнату – могу же я считать её своей, раз уж я в ней нахожусь круглые сутки? – стремительной походкой вошёл невысокий мужчина лет пятидесяти в тёмно-зелёных одеждах. Его длинные чёрные волосы были уложены в сложную прическу, состоящую из нескольких переплетённых кос, однако височные пряди оставались свободно свисать, обрамляя длинное вытянутое лицо с высокими скулами, достигая его груди. Я обратила внимание, что одежда на визитёре более многослойная, чем у моего надзирателя – помимо ханьфу с широким поясом на нём была надета жилетка на тон темнее основного платья, полы которой под грудью скрепляло золотое украшение, представлявшее собой не то две пуговицы, не то два зажима в форме цветков, соединённых между собой тонкой цепочкой. Помимо этого шею мужчины стягивал высокий воротник, не являвшийся частью ни ханьфу, ни жилета.

Мужчина остановился в шаге от постели. Его бледно-зелёные глаза с тревогой вглядывались в моё лицо, и я почувствовала, как сердце на мгновение замерло, пропустив удар.

Раздался звук открывающейся двери, а затем голос моего надзирателя. Гость повернулся к нему и ответил что-то твёрдым, властным тоном, после чего вновь переключил своё внимание на меня. Приблизившись вплотную к постели, он наклонился и, пристально глядя мне в глаза, что-то спросил – во всяком случае, мне показалось, что интонация была именно вопросительной. Краем глаза я отметила мёртвенно-бледное лицо второго мужчины, в светло-карих глазах которого сейчас читалось что-то, подозрительно напоминающее панический ужас.

Понимая, что не ответить на вопрос нельзя, но и ответить на него не получится по объективным причинам, я решила пойти на хитрость: открыла рот, будто собираюсь что-то сказать, выдавила из себя пару хрипловатых бессвязных звуков, после чего скривилась якобы от боли и начала надсадно кашлять. Чужая прохладная ладонь тут же легла мне на грудь, и мужчина в зелёном что-то сказал мягким, успокаивающим тоном. Я продолжила кашлять, одновременно метнув быстрый взгляд на своего надзирателя. Мне показалось, или он обрадовался этому небольшому представлению?

Некоторое время мужчины негромко о чём-то переговаривались. При этом рука незнакомца в зелёном продолжала мирно покоиться на моей груди, от чего я чувствовала себя немного не в своей тарелке. Наконец, придя к какому-то соглашению, нежданный гость вновь повернулся ко мне и что-то ласково сказал, после чего наклонился и мягко коснулся губами макушки. Я вымучила из себя в ответ некое подобие улыбки.

После того как за незнакомцем закрылась дверь, я перевела на своего надзирателя внимательный взгляд. Я была уверена: он очень не хотел, чтобы визитёр узнал, что я изъясняюсь на совершенно ином языке.

Несколько томительных секунд мы сверлили друг друга пристальными взглядами. Затем с тонких губ сорвался обречённый вздох. Приблизившись к постели, мужчина привычно придал мне вертикальное положение, прислонив спиной к изголовью кровати и подложив под поясницу небольшую подушку. Сам же он сел на постель рядом со мной и уверенно снял перчатки. Практически сразу его правая ладонь начала испускать слабое голубоватое свечение, на которое я уставилась, как на восьмое чудо света.

«Это ещё что за чертовщина?» – мелькнула у меня в голове испуганная мысль. Видимо та пара раз, когда мне казалось, что я видела некое свечение, исходящее от его рук, была не галлюцинациями и не обманом зрения. Да это же самая настоящая магия!

Когда надзиратель протянул свою сверкающую ладонь ко мне, я резко дёрнула головой в сторону – единственный доступный мне способ выразить несогласие с его действиями. Нахмурившись, мужчина уверенно положил вторую руку мне на шею, не давая возможности пошевелиться, после чего его сияющая ладонь легла мне на лоб.

Перед моими глазами, точно кадры кинофильма, начали мелькать картинки.

Я стояла посреди просторного зала, все стены которого были увешаны тёмно-зелёными гобеленами с весьма странным узором, состоящим из хаотично расположенных вертикальных и горизонтальных линий и точек. Передо мной на небольшом возвышении на широком каменном стуле, внешне весьма напоминающем трон, восседал тот самый мужчина в зелёном ханьфу, что только что навещал меня. Он негромко заговорил, и хотя ни одного его слова не было мне понятно, я почувствовала заинтересованность. Мой рот сам собой открылся, и из него вылетели слова, значение которых я не знала, да и голос принадлежал явно не мне, а моему надзирателю – несмотря на его немногословность, я слышала его речь достаточное количество раз, чтобы суметь узнать.

Картинка внезапно сменилась. Я сидела на невысоком табурете возле постели и смотрела на неимоверно тощее детское тельце перед собой. Тревога ледяной рукой сжала сердце. Сняв перчатку, я обхватила запястье девочки: моя собственная ладонь засветилась бледно-голубым. Спустя мгновение сердце кольнуло острым разочарованием. Тревога лишь усилилась.

Картина вновь сменилась. За окном – глубокая ночь. Я сидела за столом и разбирала какие-то книги, все страницы которых были исписаны вертикальными и горизонтальными палочками с точками – по-видимому, разновидность местной письменности. Сердце бешено колотилось в груди от страха. Повернув голову, я бросила взгляд на девочку на кровати: её кожа приобрела нездоровый серовато-зеленоватый оттенок, глаза и щёки окончательно запали, и если бы не грудь, медленно поднимавшаяся и опускавшаяся под одеялом, ребёнка вполне можно было принять за труп. Я ощутила, как чувство собственного бессилия затопило сознание, а затем его внезапно сменила отчаянная решимость. Отложив в сторону все книги на столе, я вытащила из-за пазухи ханьфу свиток, перевязанный чёрной лентой. Страх ядовитой змеёй свился в груди. Дрожащими руками я сняла ленту и очень внимательно изучила содержимое свитка. И снова страх, природу которого я не могла понять – видимо, потому что он принадлежал человеку, чьими глазами я смотрела в этот момент на мир.

Дважды перечитав свиток, я поднялась на ноги и принялась расхаживать по комнате, не в силах усидеть на одном месте. Мысли на незнакомом языке роились в голове, точно стая взбешённых ос. Наконец, решение было принято. Вытащив из ножен на поясе кинжал, я сделала неглубокий надрез на ладони, после чего приблизилась к кровати и собственной кровью начертила на лбу девочки несколько знаков: три вертикальные черты друг за другом, три точки в форме треугольника и две горизонтальные линии, а над ними – точка и короткая вертикальная черта. Завершив свои художества, я положила неповреждённую руку на грудь девочки и произнесла длинную фразу – по всей видимости, какое-то заклинание. Моя ладонь равномерно светилась голубым. Пару минут ничего не происходило, а затем тело ребёнка охватило слабое, едва различимое сиреневое сияние. Я почувствовала облегчение, за которым где-то глубоко внутри всё ещё скрывалось лёгкое сомнение, приправленное изрядной порцией страха.

Я резко вздохнула и открыла глаза. Мой надзиратель всё ещё сидел рядом, внимательно вглядываясь в моё лицо. Обе его руки лежали на коленях, уже облачённые в неизменные бежевые перчатки.

«Он только что показал мне свои воспоминания, – догадалась я, несколько шокированная произошедшим. Однако долго пребывать в ступоре у меня не получилось, хаотичный поток мыслей тут же занял мою беспокойную голову: – Получается, он что-то вроде здешнего доктора. Ему поручили вылечить это тело, но у него не вышло, и он провёл какой-то сомнительный ритуал, в результате которого я очутилась здесь. С ума сойти можно!»

Горе-врачеватель тем временем слегка придвинулся ко мне. Я подняла на него настороженный взгляд.

– Чатьен Васт, – медленно и чётко проговорил он, положив ладонь себе на грудь.

«Это у него типа такие имя и фамилия? – растеряно подумала я. – И что из этого имя, а что – фамилия?

Чатьен Васт ещё раз повторил своё имя, после чего положил руку мне на грудь и вопросительно взглянул мне в глаза.

– Татьяна Андреева, – покорно представилась я. Однако доктор вдруг резко вскинул правую руку.

– Чатьен Васт, – снова положив руку себе на грудь, проговорил он. Затем переместил ладонь мне на грудь: – Шиануся.

«Шиануся? – меня аж всю передёрнуло от того, как это прозвучало. – Это моё имя? Фу, какая мерзость! А ничего лучше не было?»

Чатьен Васт несколько секунд выжидательно смотрел на меня, затем в очередной раз положил ладонь себе на грудь и послал мне вопросительный взгляд.

– Чатьен Васт, – проговорила я. Мой собеседник вскинул вверх левую руку, после чего положил ладонь правой мне на грудь и вновь вопросительно на меня посмотрел.

– Шиануся, – скрепя сердце, сказала я. Доктор вновь поднял левую руку, после чего сложил обе руки на коленях.

Ну, что ж, начало диалога можно считать положенным. Теперь мы знаем, как обращаться друг к другу. А дальше что? Я всё ещё не могу сказать ни слова на местном языке, да я даже с постели встать не могу! Как этот гений собирается разбираться со всем этим? У него ведь должен быть какой-то план?

Однако на несколько дней наше общение застопорилось. Каждый раз, когда мой надзиратель появлялся в поле видимости, я называла его имя, он в ответ отзывался этим омерзительным «Шиануся». И всё. Никаких попыток к дальнейшей коммуникации он не предпринимал. А я продолжала мучиться в догадках, что же такое тут всё-таки происходит и для чего этому адепту ордена молчальников потребовалось переселять в это тело другую душу.

Моё физическое состояние тем временем медленно, но верно улучшалось. Благодаря разнообразным отварам, массажу, кровопусканию и «светящимся ручкам» (так я мысленно называла процесс, когда Чатьен Васт садился возле меня, снимал с ладоней перчатки и клал правую руку мне на лоб, а левую на грудь, после чего они начинали ярко светиться, точно галогеновая лампочка, посылая по телу приятное тепло) спустя три дня после нашего полноценного знакомства я смогла, наконец-то, шевелить руками. Чем я в этот же день и воспользовалась, с наслаждением залепив этой надменной колдовской морде лёгкую пощёчину – сил у меня по-прежнему было, как у новорожденного котёнка, так что звонкого леща отвесить не получилось, да я и не собиралась причинять мужчине реальную боль. Просто захотелось выразить своё отношение к происходящему. Судя по мрачному, неодобрительному взгляду светло-карих глаз, мой посыл дошёл до адресата.

В отместку за эту выходку в обед Чатьен Васт придал моему телу вертикальное положение, прислонив спиной к изголовью, после чего поставил мне на колени деревянный поднос с двумя глиняными чашами: одной с недо-овсянкой и второй с травяным настоем. И с нечитаемым выражением лица замер, только глаза задорно блестели. Засранец!

Послав своему мучителю злой взгляд, я с огромным усилием подняла руки – такое чувство, будто каждая весила по полтонны минимум! – и переложила их на поднос. Немного передохнула. Обхватила негнущимися пальцами чашу с жидкой кашей и попыталась её поднять. Куда там! Даже с места сдвинуть не смогла. Насупившись, я послала доктору хмурый взгляд, после чего демонстративно отвернула голову. Да, есть очень хотелось. Но я гордая! Да и как просить о помощи, я понятия не имела, мой запас слов на здешнем языке ограничивался собственным именем и именем моего надзирателя.

К счастью, Чатьен Васт, несмотря на свой, очевидно, скверный характер, не был человеком жестоким. Выждав ещё пару минут, он опустился на край постели, изящным движением взял в руки чашу с кашей и поднёс её к моему лицу. Повернув голову, я встретилась взглядом с карими глазами, после чего мягко обхватила губами край чаши – чуткие пальцы сразу же приподняли её, и я сделала небольшой глоток – чаша тут же опустилась, позволяя мне прожевать небольшие кусочки мяса и комочки крупы, попавшие в рот.

По завершении трапезы я, чувствуя небольшое смущение, но будучи больше не в силах находиться в неведение, осторожно обхватила ладонью чужое запястье, сознательно не прикасаясь к обнажённой коже – ну, не просто так же доктор носил перчатки и снимал их только в случае, когда нужно использовать «светящиеся ручки».

Чатьен Васт замер и вопросительно взглянул на меня. Вздохнув, я потянула его за руку, положив ладонь себе на лоб, пытаясь безмолвно сказать, что совсем не против продолжить ментальное общение. Мужчина нахмурился.

«Надеюсь, я не перехожу черту? – мелькнула у меня в голове испуганная мысль. – В конце концов, он первый выбрал этот метод общения…»

Доктор забрал поднос с пустыми чашами и вышел из комнаты. Вскоре он вернулся, но не стал укладывать меня обратно, а вновь сел рядом, снял перчатку с левой руки и положил ладонь мне на лоб.

В этот раз ощущения от ментального контакта были другими: я не погрузилась в чужие воспоминания, напротив, ощутила мягкое, аккуратное вторжение в собственную голову. Сконцентрировавшись, я воскресила в памяти момент своей смерти, а после показала вид полумёртвого тела, над которым Чатьен Васт проводил ритуал. Мне необходимо было понять: я оказалась здесь, потому что мы обе умерли? Прямо задать вопрос я не могла, а судя по ощущению чужой растерянности с лёгким налётом сострадания, суть моего вопроса собеседник не уловил. Как всё-таки трудно общаться картинками! Вот в моих любимых дорамах всё намного проще: куда бы ни перенеслась главная героиня, неважно, далёкое это прошлое или другой мир, она всегда знает местный язык и легко на нём изъясняется. Почему же со мной не так? Неужели здесь нет какого-нибудь зелья/заклинания/ритуала/волшебных грибов, которые даруют понимание чужого языка?

Видимо почувствовав моё раздражение, Чатьен Васт прервал ментальный контакт и слегка отстранился, пристально вглядываясь мне в глаза, непонятно что пытаясь там разглядеть. Тяжело вздохнув, я выдавила из себя некое подобие улыбки и протянула руку, осторожно касаясь ладони мужчины, понукая его возобновить контакт.

На этот раз я показала ему свою семью: маму, папу и двух младших братьев. Я понимала, что если моё тело умерло, то с ними я больше никогда не увижусь. Но у тела, в которое я попала, наверняка тоже есть семья. И они явно волнуются о своей Шианусе – боже, и какому психу пришла в голову идея так назвать ребёнка? Это имя просто курам на смех. Интересно, в этом мире можно сменить имя?