Нечистый путь лежит перед глазами. Негладкая дорога ведёт меня вперёд. Ненастная погода затмевает мне обзор.
К ряду шествую уже день третий в поисках своих – тугих, напрасных с виду целей.
Шёл бы я без цели, следовал бы за пустой тропой, никуда бы не пришёл, но знаю я, куда идти, кого ищу и где найти, потому и иду третий день перед напастью природы, которая валит на меня снег тяжёлый, снег капризный.
Не любит меня зима, не любит меня и лето. Летом бы природа меня затопила дождями, ныне же бьёт только по лицу колкими ветрами да пугает ледяными ночами своими блеклыми завываниями. Отвлекает меня, переманить к себе хочет, чтобы самой сожрать волчьего выродка, но не дамся я ей, пока сам такого не найду да не отведу в деревню и не выменяю на жизнь матери своей.
Следуют друг за другом день и ночь. Жалеет иногда природа-мать, даёт увидеть, что приближается ко мне, к кому движусь я: ствол хилой берёзы, склонённой в поклоне под снегом, укрытый ото всех куст богатой черники, сохранившейся с осени, прошмыгнувшая шкурка белого зайца, за которой моё нутро спешит. Чует запах его страха перед хищником в человечьем обличье, по снегу мягкому и податливому так легко бежит, что не узнаю я своих тяжёлых шагов в рукодельных валенках, подаренных мне от матери, когда её руки ещё двигаться могли.
Несусь за тушкой с прижатыми к телу ушами, различаю каждый оставленный шаг, слышу рьяный стук сердца и не слышу собственного дыхания, но слышу другое, рядом совсем – на дорожке соседней. Сестрица-лисица бросается вперёд и хватает зайца за шею, душит клыками и зорко смотрит на меня – зверя такого же, как она сама.
Руки поднимаю, лисицу отпускаю. Добыча её мне не нужна. Сама она это видит, потому уходит спокойно, а я к дыханию своему прислушиваюсь, которое возникает вместе с биением человечьего сердца, которое в лесу, в природе необъятной я так часто теряю.