Предисловие
"…Окончена история моих странствий и необычайных событий. Я ранен, и рана эта столь глубока, что нет более сил пребывать в родных краях. Я ухожу, оставляя тут своё сердце, и только одно тревожит меня. Враг столь хитёр, что, наученный совершенной ошибкой пренебрежения малым, свой новый удар нанесёт именно здесь. Чем он будет искушать мой народ, кто станет его новым слугой – неведомо. Но, читающие эти строки, помните: от бдительности вашей зависят судьбы этого мира. Не обольщайтесь могуществом, дарованным Чёрным Врагом! Умоляю вас!
… Хранитель …".
Часть подписи не читалась. Стратус Кронлерон тяжело вздохнул и отложил свиток. Ему вновь нездоровилось. Рука машинально тронула висевший на шее медальон. В последнее время он становился всё тяжелее и тяжелее. "Когда-нибудь он меня придушит, – подумал Стратус. – Больше не могу, сниму. И пусть будет, что будет". Словно в подтверждение этих слов скрученный кусок пергамента тихо хрустнул и стал разворачиваться. Маг что-то написал на свитке и осторожно положил его в кожаную суму, тихонько бормоча какие-то непонятные слова.
Свиток был найден несколько десятилетий назад в недрах уютного островного грота, в котором старый книжник решил устроить библиотеку. Вернее, грот, состоящий из нескольких сводчатых полупещер, нашёлся сам, случайно. Когда Стратус исследовал его, в одном из дальних закоулков раздался шелест, и что-то слетело на пол. Наклонившись над неожиданной находкой, Кронлерон заметил выше небольшое золотое кольцо, намертво закреплённое в каменной стене. Проведя рукой по прохладному шершавому камню, маг обнаружил маленький незаметный выступ, скрывавший узкую трещину – только-только, чтобы просунуть пальцы. В этом углублении, видимо, и прятался кусок пергамента, как будто поджидая незваного гостя. Аккуратно выведенные строки на схожем с хойбовским наречии удалось разобрать. Автор послания предостерегал и умолял, взывая к мудрости своих соплеменников. Тот, кто писал, был невысокликом, но тот, кто нашёл, оказался хойбом. Знающий назвал бы сей момент мистическим. Даже волшебник.
Покидая на этот раз остров, Кронлерон окинул вглядом пещеру, мысленно прощаясь с ней. Невесёлая улыбка тронула его губы: "Какая насмешка судьбы: могущество обернулось бессилием!" – вполголоса пробормотал он, обращаясь к стоящим на полках книгам. Затем погрозил кому-то кулаком и почти прокричал, – "Да, я попался в твою ловушку! Но я нашёл противоядие, и тот, кто придёт после меня, уже не сделает моей ошибки!" Никто не ответил Стратусу, даже эхо на этот раз промолчало. Маг устало опустил плечи. Он стар, и эта ноша ему не по силам. Оставив попытки освободить колечко и повесив суму на плечо, Кронлерон, тяжело ступая, направился к выходу.
Ряд виноградника не был закончен. Похоже, фермер, бросивший тут же свой нехитрый инструмент, собирался продолжить работу завтра. Начинало темнеть. Старик медленно сделал ямку, опустил в неё суму. Затем, помяв в ладонях и понюхав рыхлую землю, кряхтя, присыпал тайник и обернулся. В его глаза настороженно всматривалась пара огромных волков. Он отвёл взгляд…
Давно, когда только перебрался на материк, Стратус нашёл раненую волчицу. Та оказалась беременной. Потом появился Варг – волчий князь и другие. Стая всегда оберегала покой живущего в лесу отшельника. Варга и волчицу он сделал вечными, потому что не хотел расставаться с преданными ему существами, однако вновь ошибся. В последнее время магу становилось очень неуютно под взглядами своих сторожей.
Звёзды разметали молочный бисер по вечернему небу. Кронлерон поднялся, осмотрелся и снял докучавший медальон, так было легче идти. Волки, навострив уши, неспешно двинулись вслед за хозяином.
Глава 1. Водное проклятие
Это был один из тех вечеров, когда всё вокруг будто перестаёт дышать, и сладостное, манящее предчувствие чего-то большого и далёкого селится в душах вместе с наступающими сумерками. Ветер стих, розовые лучи остывающего солнца расцвечивали крыши аккуратных домиков, прячущихся среди деревьев.
В симпатичной усадебке, около дома, под яблоней сидели двое. Собеседники только что отужинали и коротали вечерок, потягивая винцо. Родные братья Годо и Мэд, а именно так звали этих двух молодцов, были типичными Виндибурами. Род этот жил бок о бок с равнинными невысокликами с незапамятных времён. Хотя и поговаривали, что вовсе они никакие не невысоклики, а неизвестно кто и, согласно преданию, пришли из-за моря, осев и растворившись среди местного населения.
Но, так или иначе, ни старшего – Годо, ни тем более Мэда, отличавшегося более легкомысленным нравом, вся эта чепуха не особенно волновала. Мэд зашёл к старшему брату, чтобы обсудить некоторые моменты, связанные с общим семейным делом. Почти весь род промышлял виноторговлей, а через полтора месяца, в сентябре, ожидалась ежегодная ярмарка. На неё обычно приезжали перекупщики из соседних к Расширу земель. Урожай вызрел отменный, и дело пахло хорошими барышами.
– Товара много, и нам понадобятся ещё дубовые бочки, – говорил Мэд.
– Надо с родственничками о ценах договориться, не то свои же весь торг перепакостят. А бочки закажем на реке, в артели, – почёсывая за ухом, пробурчал Годо, – там подешевле.
За разговором они не заметили, как графинчик опустел.
Вдруг благостную тишину июльского вечера нарушили грохот и пронзительный визг. Судя по всему, неприятности поселились в соседнем дворе. Братья удивлённо переглянулись, встали и пошли, продираясь сквозь кусты крыжовника, к соседской ограде.
Около дома Уткинсов творилось что-то невообразимое. Из опрокинутой дождевой бочки, стремительно направляющейся к оврагу, торчали мохнатые ноги невысоклика. Их обладатель отчаянно брыкался, обдавая грязными брызгами двойняшек Тину и Пину Уткинс, тщетно пытавшихся поймать пятки несчастного. Чем круче становился склон, тем быстрее разгонялась ёмкость. С хрустом подминая под себя кустарник, бочка устремилась к журчащему на дне оврага ручью, но, напоровшись на пень, с треском развалилась. Хрясь! И, описав дугу, узник деревянного снаряда с воплем шлёпнулся в ручей. Девчонки перестали верещать и в ужасе уставились вниз.
– Да это же наш племянничек! – воскликнул Годо. – Опять угораздило…
Мокрый, взъерошенный и плюющийся молодой невысоклик с железным обручем на шее был не кто иной, как Олли Виндибур в натуральном виде.
Родителей девчонок не оказалось дома, и сёстры попросили проходившего мимо паренька достать с крыши волан для игры ракетками. Олли волан достал, но, наступив на перезрелую грушу, поскользнулся и сверзился прямо в бочку для дождевой воды.
Впрочем, в том, что произошло, не было ничего необычного. Олли часто попадал в передряги. "Этот парень войдёт в историю!" – как-то сказал про него старый паромщик Брю – невысоклик с «морскими странностями».
И правда, истории с Олли случались столь часто, что родичи стали поговаривать о каком-то семейном проклятии, якобы доставшемся ему от прабабки по материнской линии. С виду юноша был настоящий Виндибур – рослый и такой же упрямый, как и вся его родня. И всё бы хорошо, не обладай он способностью попадать в нелепые ситуации.
Особенно Олли не везло с водой. Вода словно притягивала его. В детстве он только и делал, что падал в лужи, поросячьи поилки и опрокидывал на себя ведра. Позже начало доставаться и окружающим.
До сих пор в посёлке помнили, как его бабку хватил удар, когда она увидела облепленного мелким гравием архивариуса Клюкла, который нёсся за Олли с фрагментом изгороди в руке. Голову Пью Клюкла настигло стоявшее на лесах ведро с олифой, в которое малыш угодил камнем. Бабка же решила, что ожила статуя плодородия.
Только зимой старый паромщик Брю дважды вылавливал Олли из проруби. Уж не говоря о том, что летом на купание в реке для отпрыска уважаемой фамилии налагалось табу.
– Я думал, проклятье уже перестаёт действовать, – разочарованно произнёс Олли, озираясь, – Даже странно…
– Да-а… – протянул подошедший Мэд. – Ну ладно, пойдём сушиться.
И дядья с племянником направились в сторону дома.
Что бы ни говорили заезжие, а Расшир давно уже перестал напоминать прежнюю окраину мира, где благостные и наивные невысоклики, как окрестили их люди, коротали свой не такой уж короткий век, изредка потрясаемые рассказами о похождениях отдельных сородичей.
Хотя некоторые привычки остались прежними и трудно было найти невысоклика не мечтающего о вечернем чае с кексами у камина, жить в норах под холмами давно перестали. Впрочем, и поездки не то что за реку, но и в соседние пределы стали делом привычным.
Земли Коалиции уже несколько сотен лет не рождали тиранов и не знали междоусобиц. В волшебников не верили даже дети. Эльфы же и маги потихоньку ушли куда-то за море, не оставив никому ни древних своих знаний, ни следов пребывания.
Главной опорной силой Коалиции были люди. Они селились и жили везде. Вообще, как ни странно, раньше довольно недоверчивые невысоклики лучше всех научились ладить с «верзилами». И те и другие настолько привыкли друг к другу, что зачастую переставали замечать существующие различия в привычках и внешнем облике. Общение с людьми преобразило невысокликов и их жизнь. По всему Расширу, а не только в южной его части, как было раньше, разрослись виноградники. В виноделии невысокликам теперь не было равных. Неиссякаемое трудолюбие вкупе с открытостью и добродушием маленького народца превратили эту часть материка в благодатный и гостеприимный край, куда люди постоянно приезжали на ярмарки.
Пожалуй, только гномы или, как их ещё называли, "третий народ" держались подчёркнуто особняком. То ли близость к сокровищам земных недр, внушающая ложное чувство собственной значимости, то ли многовековое влияние замкнутого пространства, а может и то и другое, определяли сухость их взаимоотношений с чужаками. И с людьми и с невысокликами они старались поддерживать только деловые отношения.
И всё бы ничего, но в первых числах августа небо словно прохудилось. Давненько природа не выплёскивала столько воды на головы обитателей Расшира. Обмелевший Дидуин будто вспомнил молодость и бурлил, уносясь буроватым потоком навстречу морю.
Олли сидел перед окном и уныло наблюдал, как тонкие ручейки стекают с черепичной крыши, иногда обрываясь и начиная капать крупными каплями. Даже мухи перестали летать по дому, рассевшись на стёклах в тупом оцепенении.
"И что этому дождю так неймётся? – подумал Олли. – Словно утопить нас всех хочет. Но что интересно, не только ведь меня, а и дурацкого Пью Клюкла, и Уткинсов, и даже старого Брю. Хотя на паромщика воде грех злиться, они с ней давно на ты. Рассуждая так, он не заметил, как на крыльце, оставляя комья грязи, появился его приятель Пит Репейник.
– Фух, – сказал он, снимая дождевик, – прямо потоп какой-то!
– Угу, – согласился Олли, продолжая смотреть в окно.
Прозвище Репейник накрепко пристало к Питу ещё в детстве. Если он увязывался за кем-то из старших, куда бы они ни направлялись, то избавиться от него было нереально. По мере взросления градус отчаянной назойливости этого молодца значительно понизился, но всё равно все знали: стоит упрямцу что-нибудь втемяшить себе в голову и он лоб расшибёт. Переубедить его мог только один невысоклик на свете – Олли. "Странная парочка, – говорили в Хойбилоне, – нашёл Репейник в кого вцепиться – в первого претендента на тот свет".
В отличие от крупного и медлительного Виндибура, Пит был невысок и суетлив. Когда один бурчал, другой, как правило, восторгался. Но пообедать как следует любили оба.
– И охота тебе шастать в такую погоду по гостям, – буркнул Олли, вставая и беря в руки остывший чайник.
– А чаек-то сейчас не помешает, да и что-нибудь покрепче тем более! – мечтательно жмурясь, хихикнул Пит. – И новости у меня имеются интересные!
– Кому-то тоже неймётся? – съязвил хозяин.
Пропустив колкость мимо ушей, Репейник придвинулся к столу и перешёл на доверительный полушёпот:
– Я недавно за рекой был, на рынке. Собираюсь завести поросят, и всё такое… Завернул потом в "Два гуся". Думал, пережду ливень, перекушу да и пойду к Брю на паром. Но не тут-то было. Проклятый дождь так зарядил, да ещё с ветром… В общем, заказал я ещё стаканчик, сижу и думаю: сейчас или таверну смоет, или крышу к чёртовой матери сорвёт. И тут вваливаются двое верзил. Ну, из тех, что к гномам штольни бить нанимаются. То да сё… Слышу, разболтались они с хозяином – Гагенсом. Он ведь всегда приезжих расспрашивает, иной раз даже угостит бесплатно, только бы что-нибудь новенькое выведать. Короче, они ему и говорят, дескать, гномы напуганы поднятием уровня вод в рудниках. И Подземное озеро ведёт себя очень неспокойно. Там считают, что виной всему ураган, бушевавший по ту сторону Сизых гор. Они рассказали, что видели в Подземном городе беженцев. Десятки, а может и сотни людей из разорённых деревень с той стороны. Я подумал, а с какой это стати гномам пришлым помогать, да ещё с территорий, не входящих в Коалицию?
– У гнома шея маслом смазана, не усидишь, – вспомнил старую поговорку Олли.
Тут закипел чайник, и невысоклики занялись тем, что на их языке называлось "попить чайку". Олли достал хлеб, ветчину, яблочный пирог и большую бутылку красного вина. По меркам невысокликов это был очень бедный перекус – так, одно баловство.
С тех пор как молодой Виндибур решил жить один, благо от деда ему достался небольшой домик, он не слишком-то баловал свой желудок. Желание жить отдельно от многочисленных родичей возникло не из-за неприязни к ним. За этим было даже подобие теории. Олли всерьёз полагал, что чем дальше он будет находиться от материнской родни, тем слабее на него будет действовать прабабкино проклятие. Кстати, родня считала точно так же, но только в интересах собственного душевного спокойствия.
Немного подзакусив, друзья пребывали во благости. В камине потрескивали сухие поленца, дурные вести откуда-то издалека становились чем-то ненастоящим, а непогода за окном только способствовала ощущению уюта.
– Да ну их всех… – неопределённо махнул рукой Пит. – Озеро какое-то… Давай лучше в лото сыграем. Уж сегодня я тебя точно обставлю!
– Как бы не так! – оживился Олли.
И невысоклики, забыв обо всём, принялись играть.
Несмотря на проливной дождь, у Хойбилонского магистрата (сравнительно недавнее новшество в общественной жизни народа), было особенно людно. Совет во главе с Магистром невысокликов заседал уже более трёх часов. Общественность же, как ей и положено, толпилась под сенью западной колоннады, томясь в ожидании и перемывая косточки заседающим.
Совет был внеочередным и даже чрезвычайным. Вернее, чрезвычайным он стал сразу по прибытии гонца от Магистра гномов Будинрева.
Сначала на повестке дня высокого собрания было два вопроса. Первый "О берегоукреплении в связи с разливом Дидуина", а второй "О переносе ежегодной ярмарки на более подходящее время", по тем же причинам. И если по первому пункту разногласий с самого начала не предвиделось, то перенос ярмарки предвещал бурные споры. Представители семейства Виндибуров ( а в совете их было двое) и мысли такой не допускали.
Пытавшийся увещевать виноторговцев Магистр невысокликов Алебас Кротл уже сорвал голос, споря с упрямыми Виндибурами. Неизвестно, чем бы это закончилось, а заседания Совета в магистрате Хойбилона славились своими потасовками и по более незначительным вопросам, но тут в зал ввалился забрызганный грязью гном.
Сбросив с головы капюшон, он прошёл в президиум и протянул послание Магистру невысокликов.
– От Магистра гномов Амида Будинрева! – резким, хриплым голосом произнёс гонец.
– Что твоя ворона прокаркала, – шепнул Годо сидевший рядом Мэд. – Такие, как он, хорошие вести не принесут.
– И то правда, – кивнул Годо. – А бумага-то важная…
Зал, затаив дыхание, наблюдал за тем, как менялось лицо Алебаса Кротла, читающего письмо. Его брови то вопросительно поднимались, то грозно сдвигались. Нахмуренный лоб явно не сулил ничего хорошего. Наконец, оторвав потяжелевший взгляд от свитка, Кротл медленно огляделся.
– Не время… – только и вымолвил он, в упор посмотрев на открывшего было рот толстяка Годо.
Олли и Пит не могли упустить случая понаблюдать за происходящим в магистрате. Вернее, Олли мог бы обойтись и без хлюпанья по раскисшим улицам под дождем, но Репейник, как всегда, выволок его из тёплого дома леший знает за какой надобностью.
– Не будь дураком, пошли, а то упустим самое интересное, – нудил он, пританцовывая вокруг Олли. – Я слышал, твои родичи хотят устроить знатную бучу по поводу переноса ярмарки. Бьюсь об заклад, кислокапустникам (так юные невысоклики называли поборников старых нравов) сегодня не устоять!
– Да какого мне мокнуть сегодня, когда я завтра и так всё узнаю! – Отбрыкивался Олли.
Но Репейник не отставал.
– Кто собирается мокнуть? Представление обеспечено в лучшем виде. Я знаю лазейку на чердак, не пожалеешь.
И действительно, пробравшись по чёрной лестнице на чердак, дальше можно было проникнуть к слуховым оконцам, пробитым под самым потолком зала заседаний. Друзья поспели как раз вовремя, минут за пять до появления мрачного гонца.
Посланник привёз дурные вести.
Дела в окрестностях Харадама были невесёлые. Вода по ту сторону Сизых гор прибывала и грозила затопить туннель Северного входа. В послании говорилось, что консервация туннеля неминуема и что гномы опасаются усиления подземных толчков, без того уже взбудораживших озеро.
Стихия расходилась не на шутку. Отбушевавший ураган каким-то образом пробудил силы, тысячелетиями дремавшие в недрах земли. Сначала довольно скромно, а затем всё настойчивее они стучались в толщу пород под гномьими кладовыми.
Магистр Будинрев сообщал и о пострадавших жителях Красной долины, нашедших приют в его владениях. Он также предполагал, что если ситуация будет ухудшаться, то, возможно, лучше будет собрать Чрезвычайный Совет Коалиции именно в Расшире, о чём он уже сообщил Магистру людей. Ибо Хойбилон – место наиболее безопасное при затоплении, нежели Подземный город.
Олли и Пит, вывалянные в чердачной пыли, открыв рты, наблюдали за тем, как Алебас Кротл зачитывал собравшимся свиток. Молодым невысокликам никогда не приходилось так остро чувствовать неотвратимость надвигающегося несчастья. Это было, как грозовая туча, входящая в дом, от которой не спрятаться даже под одеялом. Каждое слово письма несло в себе угрозу привычному и неторопливому существованию населения Расшира.
Олли вдруг показалось, что все его собственные несчастья – это и не несчастья вовсе, а так, чушь свинячья. Поймав себя на этой каверзной мысли, он даже обрадовался происходящему. Так всегда бывает, когда неприятности, из-за которых начинаешь ненавидеть всё вокруг, загоняют тебя в тупик. И если собственного опыта и сил не хватает, чтобы распутать клубок своих переживаний, то любая внешняя сила, отводящая внимание окружающих от твоей персоны, воспринимается как манна небесная.
Эти размышления так отвлекли Олли от происходящего, что он, засопев и завозившись, произвёл неосторожный вдох, набрав полный нос пыли. Пыль была качественная, многолетней выдержки, поэтому чих, произведённый невысокликом прямо в слуховое оконце, подобно раскату грома расколол тишину. Члены совета подпрыгнули на местах, а Алебас Кротл от неожиданности уронил свиток. Все посмотрели наверх.
– Стража! – гневно возопил толстяк Годо.
Едва успев опередить стражу, Олли с Питом высыпались из чёрного хода и дали дёру через сады, ломая изгороди и вызывая истерику у дворовых псов. Вдогонку свистнуло несколько стрел – хорошо, что уже темнело.
Переполошив всю округу, "шпионы" (а никто из почтенных граждан, бросившихся прочёсывать окрестности, ни на минуту не сомневался, что в магистрат пробрались лазутчики) наконец-то оказались во дворе у Олли. Забежав в дом и не решаясь даже зажечь огонь, они без сил повалились в кресла.
– Ну и дела! – наконец выдохнул Пит. Так и удар хватить может. Ну ты, брат, и горазд чихать!
Виндибура вдруг начал разбирать смех.
– Ты чего? Мы чуть по стреле в спину не получили, – возмущался Репейник, – а он ржать!
– Я вспомнил, как ты на лестнице в какой-то жбан ногой угодил, – хихикал Олли, потирая шишку на лбу.
Пит сначала надулся, но потом не выдержал и тоже расхохотался.
Шум, поднятый топотом и кувырками удирающих молодцов на узкой и тёмной лестнице, надолго дал пищу для пересудов во всём Расшире. Наутро весь Хойбилон только и говорил, что о пробравшихся в магистрат шпионах да о послании Магистра Будинрева, доставленном хмурым и важным гномом по имени Гуго.
Гуго Грейзмогл был правой рукой Амида Будинрева и имел статус посланника Магистра. Он очень гордился своей должностью, как, в общем-то и все Грейзмоглы, с незапамятных времён служившие властелинам подземного мира.
Посланник остановился на ночлег в таверне "Два Гуся". Спустившись из комнаты для гостей вниз и вслушавшись в разговоры сидящих за столиками посетителей, гном был удивлён тем, что вчерашний тарарам в магистрате занимает умы больше, нежели грозящее стихийное бедствие.
Что ж, таковы, в большинстве своём, невысоклики. Они не любят размышлять о вечности и тем более не понимают, почему природные катаклизмы должны каким-то образом влиять на распорядок дня. Для невысоклика то что не на слуху и вне поля зрения, просто-напросто перестаёт существовать. Этот народец может часами обсуждать пустяки, на которые люди, например, не обратили бы внимания вовсе. Но это совсем не мешает им планировать свою жизнь, выделяя главное из общего. Остальное сделает за них великолепная интуиция.
Тщательно объедая крылышки жареных куропаток и запивая их элем, Гуго слышал, как мастеровые за соседним столом трепались почём зря о том, как стражники якобы поймали одного из лазутчиков. Но шпион вдруг обернулся филином и, жутко ухая, скрылся за завесой ливня в наступающей темноте.
Гном криво усмехнулся в поднесённую ко рту кружку и скосил черный глаз на говорящих. Уж он-то точно знал, что ни о каких вражеских оборотнях здесь и речи не было. Гуго единственный, кто в момент грандиозного Оллиного чиха стоял лицом к залу. Краем глаза он успел заметить в оконце над балконом перепуганную физиономию невысоклика. Но посланник недаром слыл опытным царедворцем. "Этот мальчишка может мне когда-нибудь понадобиться", – подумал он и не стал никому ничего говорить.
После событий в магистрате Хойбилон напоминал взбудораженный улей. Народ так и сяк перевирал смысл гномьего послания и перемывал косточки "зловещим шпионам". В ходе расследования, устроенного по горячим следам, следы и впрямь были обнаружены. Вернее, след – чёткий отпечаток явно невысокликовской ступни, находившийся в посудине со смолой, оставшейся после ремонта крыши. Общественность негодовала: оказывается, по крайней мере, один из шпионов был невысокликом. А это уже слишком. Теперь каждый мог подозревать другого, хотя толком не знал в чём.
Как известно, мохнатые ножки невысокликов совсем не предназначены для того, чтобы их пачкали смолой. Пит Репейник вот уже без малого час пытался придать своей правой конечности пристойный вид. Но слипшиеся клочки шерсти никак не отмывались и не вычёсывались – их приходилось выстригать. В конце концов, растительность ниже лодыжки сильно поредела, и вид у Пита стал совсем скверный.
Невысоклики не носят обуви. И в ближайшее время Репейнику грозила перспектива передвижения по округе только с наступлением сумерек.
– Кое-кому теперь придётся немного поскучать, – мрачно пошутил Олли, подметая пол на веранде.
Пит был в ужасе. Ему становилось физически плохо, когда он представлял, что пару недель просидит взаперти. Но делать нечего, нужно было придумывать причину столь продолжительного отсутствия в Хойбилоне.
И впрямь, не прошло и двух дней, как все кто ни попадя стали интересоваться у Олли, куда пропал его дружок Репейник. «Так всегда бывает: вроде отмахиваются от кого-то каждодневно, а как денется он куда, так сразу замечают нехватку. Как будто отсутствующий утащил с собой часть воздуха, которым дышат остальные», – размышлял юный Виндибур.
На вопросы любопытных обывателей Олли отвечал, что Пит отправился за реку, на ферму к своему двоюродному деду, которого вдруг, совершенно некстати, разбил паралич. На что все вопрошающие почти как один качали головой, жалея старика-фермера, на которого свалилось сразу два несчастья.
Тем временем события в Хойбилоне разворачивались стремительно. Дождь не переставал. Вспухший Дидуин, поглотив окрестные луга, уже подбирался к первым жилищам невысокликов. Испуганные обитатели собирали пожитки и перекочёвывали к родственникам и знакомым, опасаясь в очередное утро проснуться под водой.
Однако Олли это не особенно тревожило. Как и каждый подросток, он больше витал в облаках, нежели думал о будущем.
Вечером, плотно занавесив шторы, они с Питом коротали время за игрой в лото. Репейник квартировал у Олли. Жилец умирал со скуки и поэтому не отходил далеко от кладовки с припасами. Припасы таяли на глазах, а Питти прибавлял в весе. Но хозяин всё равно был рад гостю, тем более что предчувствие надвигающихся перемен становилось усиливалось.
В саду хлопнула калитка, и чьи-то хлюпающие шаги замерли у крыльца. Раздался настойчивый стук в дверь. Репейник опрометью кинулся в дальнюю комнату. Удивлённый Олли поднялся с дивана и, выйдя на середину веранды, попытался грозным голосом оторванного от важных дел хозяина спросить: "Кто там?" Но из горла выскочило предательски жалкое "Ктой-то?" Ответа не последовало, и невысоклик осторожно приоткрыл входную дверь.
На пороге стоял старый Брю. Скинув мокрую накидку, паромщик внимательно посмотрел на Олли и сказал:
– Здорово, парень! Да съедят меня рыбы, если и я не удивлён своим визитом сюда.
И добавил:
– Может, чайком погреемся, расплескай его минога, а то что-то зябко?
Когда невысоклику предлагают попить чайку, в его душе сразу селится доверие к собеседнику. А тут и вовсе старый знакомый, можно сказать, спаситель, зашёл на огонёк.
– Как же, как же, конечно! – Захлопотал Олли, вызвав у схоронившегося Пита острый приступ зависти.
Старый Брю давно свыкся с ролью местной достопримечательности, что-то вроде шпиля на магистрате. Он так давно работал паромщиком, что уже и сам считал себя старым морским волком, вызывая у окрестной мелюзги почтительный восторг своими солёными словечками, непонятно откуда бравшимися у почтенного невысоклика. Эти его «морские странности» притягивали молодёжь ещё сильнее, чем бесплатное катание на пароме.
Усевшись за столом в гостиной и, для сугрева, опрокинув стаканчик настойки по случаю обнаруженной хозяином, паромщик Брю приступил к делу.
– Ты ведь знаешь, что я знавал твоего прадеда Дюка, – щурясь от удовольствия, сказал он. – Хоть и зануда был старый учитель, ущипни его краб, но драл нас, бездельников, отменно. Не в пример нынешним педагогам. Да разве чья задница отличит нынче ивовый прут от орехового? Я тогда у него в первых учениках ходил, особенно по географии, едят её рыбы. Мы и домой к нему с ребятами захаживали. Помню, в этой комнате и стоял его шкаф с книгами и всякой другой всячиной. Чего только там не было! Манускрипты какие-то, минералы, старинные вещи и карты. О, карты были его страстью! Он собирал всё это: покупал у заезжих купцов, выменивал у почтенных сограждан. Да и то сказать, никому кроме него это добро и не требовалось! Он был не таким как все, и поговаривали, что когда-то давным-давно в его роду были герои и путешественники. Будто бы они уплывали за море, а затем возвращались. Но я не любил слушать то, что ворчат старики. Я частенько навещал учителя, и так мне нравилось карты рассматривать, что я, засохни мои жабры, упёр у него одну. Он, естественно, хватился. И так расстроился, что аж похудел за неделю вполовину. Мне стало стыдно, и я пошел сдаваться. Учитель, вместо того чтобы выпороть меня как последнего хариуса, усадил за стол, за этот самый, и объяснил, какая интересная вещь попала мне в руки.
– А что было на карте? – не вытерпел Олли.
– Побережье от залива до впадения Дидуина в океан, включая Расшир.
– Что же тут особенного?
– Ничего, тысяча морских блох, кроме того, что эта была лишь половина карты, а вода занимала на ней не меньше двух третей.
– Так это же… – задохнулся подросток, – это значит, что за морем есть ещё земля?
– Я всегда говорил, что Олли Виндибур не дурачок, морской ёж мне в пятку! – одобрительно крякнул Брю.
– А где же вторая половина карты?
– Вот то-то и оно. Твой прадед так никогда этого и не узнал. Когда он помер, вдова все его коллекции отдала в нашу школу, а карту и ещё кое-что – мне. Вроде как покойник сам того пожелал. Кстати, вот она.
И старый Брю вынул из-за пазухи закопчённый временем кусок пергамента.
Олли бережно взял свиток и, развернув его, стал разглядывать древний чертёж. Это была явно морская карта. В незапамятные времена рука отважного морехода вывела на ней знакомые с детства очертания береговой линии, гор, рек и непонятные знаки вместе с изображениями нескольких созвездий.
Паромщик, прихлёбывая, внимательно наблюдал за тем, как Олли рассматривал карту. Глаза Брю то грустнели, то вдруг в них зажигались весёлые искорки. Нет, не зря судьба вновь и вновь сталкивала его с этим странноватым пареньком, в котором он узнавал самого себя. Всё складывалось один к одному. И странное завещание учителя и неоднократные спасения Олли и, наконец, грозящий землям Коалиции потоп.
Собственно, буйство стихии и подтолкнуло старика к этому визиту, всколыхнув в памяти почти забытое.
– Говорил ли я тебе, – стряхнув задумчивость, продолжал старый Брю, – что мне досталось ещё кое-что от прадедушки Дюка?
– Говорили.
– Да… Вот память, убей меня гром! Кстати, почему бы тебе не пригласить за стол чересчур застенчивого молодого невысоклика, истошно сопящего в соседней комнате? Эй, Питти, протухни твоя селёдка, с каких пор ты стал так стесняться паромщиков?
В спальне что-то брякнулось, и в проёме показалась пунцовая физиономия Репейника.
– Я это… Ну, того… – замямлил он.
– Ха-ха, ещё бы! – хохотнул Брю, посмотрев на отвисшую челюсть Олли. – А что у Пита с ногой? Он, часом, не заболел? Я ведь сразу сообразил, что без вас в магистрате не обошлось. Эх вы, шпионы-оборотни!
Паромщик с удовольствием глотнул, и уже серьёзно добавил:
– Ну, может, и лучше, что Питти здесь, медуза ему под мышку. В такие времена без дружеской поддержки тебе не обойтись.
Не успел озадаченный Олли поинтересоваться, почему же именно ему понадобится помощь и чем Репейник заслужил столь суровую кару, как старый Брю поставил на стол небольшую статуэтку.