Часть первая
I
Вначале все размыто и медленно плывет перед глазами, словно запустили бесконечный конвейер, грязно-серое полотно которого то мелко подрагивает, то вдруг крутится вспять, замирает, а затем с той же неумолимой последовательностью продолжает свое бессмысленное движение. Когда Андрей пытается заглянуть за воображаемую линию, за которой исчезает полотно конвейера, что-то больно и резко ударяет в мозг и тихая тьма покрывает его сознание. Возвращается конвейер не сразу, утомительными рывками, так что ломит виски, и тупая боль надолго поселяется в затылке. Некоторое время он с облегчением следит за однообразным движением конвейера, потом опять возникает неодолимое желание заглянуть за таинственную черту, и тогда опять: тьма, боль, конвейер. И так – бесконечно долго, он не знает и не помнит сколько. Но, кажется, Андрей постепенно начинает привыкать к этой странной, непонятной ему жизни. Так, он уже научился выделять какие-то периоды, не имеющие признаков и очертаний, по которым можно было бы их различать. Может быть, чуточку менялась окраска полотна, становилась не грязно-серой, а, допустим, серо-грязной. Важно не это, а то, что в эти мгновения ему становилось лучше, и он даже пытался что-то осмыслить, понять, но не успевал. Окраска менялась, и прежнее однообразное полотно двигалось перед его остановившимся взглядом.
В тот день, когда к Андрею пришли звуки, конвейер остановился. И в нем, этом опостылевшем полотне конвейера, появились отверстия, сквозь которые больно для глаз струился яркий белый свет…
– Да, зрачок реагирует.
– А давление прежнее…
– Все правильно. Теперь – витамины.
– Хорошо.
– Денька через два сообщите мне о его состоянии…
Андрей понял, что говорят о нем, но никаких выводов сделать из этого не успел, потому что сон – да, теперь уже сон, а не забытье – мягко и быстро навалился на него.
Через неделю, когда его перевели из реанимации в обычную палату, он уже пил горячий бульон и вообще, как сказала лечащий врач, «вел разгульный образ жизни». Выразилось это в том, что Андрей к бульону запросил какой-нибудь добавки, а этого-то ему пока не позволили.
– Потерпи, милок, – сказала пожилая няня, левой рукой поддерживая голову Андрея, а правой поднося ложку ко рту, – ты ведь только что оттуда, где и вообще не едят. И то чудо, что тебя Сергей Сергеевич из покойничков вытащил. Шутка ли – такая рана… А кровушки сколько потерял! Только я цельный литр отдала. То-то же… Чем будешь рассчитываться?
– Спасибо, – шепчет Андрей.
– Чего там «спасибо». Я, Андрюша, двадцать восемь лет в донорах хожу. Я этой крови из себя, может быть, тонну выкачала. – Няня засмеялась. – Товарки-то все пугали меня: высохнешь, мол, Тоська, как есть высохнешь без крови-то. А я, посмотри, что в ширину, что в высоту – одинакова буду. Так-то вот, Андрюша: троих вырастила, и тоже не малокровные, дай бог каждому ихнего здоровья.
Андрей слушал внимательно, серьезно, привыкая к человеческой речи, потом, устало откинувшись на подушку, счастливо, с удовольствием выговаривал слова:
– Руки у вас… как у моей… мамы… мягкие, теплые… спасибо вам.
– А я и сама вся такая-то – мягкая, – улыбнулась Тося. – Одно плохо: синяки долго не сходят… Где чуть что заденешь – уже есть, расплылся, холера, во всю ивановскую… Летом стыдно в сарафане ходить. Люди-то всякое могут подумать, а меня никто еще в жизни не забижал. Может, заслужу еще от кого, а пока вот – бог миловал.
Тося, собрав посуду, уходила из палаты, и тогда Андрей скашивал глаза на соседа, молча и безучастно лежавшего на койке у окна. Но сосед был или совсем плох, или отличался на редкость угрюмым и необщительным характером, потому что на слабые попытки Андрея завязать разговор – не реагировал. Как и Андрей, он выпивал свою долю лекарств и бульона, после чего затихал до следующего прихода медсестры или врача.
Но и так было хорошо на душе, удивительно хорошо. Ну, разве не чудо – солнечный зайчик на щеке? Теплый, медленно переползающий на подушку. Андрей, сколько можно было, пододвигал голову под солнечный луч, но, увы, можно было совсем немного.
А вершины тополей, которые он видел в окно, разве не чудо?! А свет звезд в том же окне? А лунная дорожка на полу? А запахи и звуки, которые вновь – после долгой отлучки – вернулись к нему?..
Он много спал: после обхода, уколов, бульона, витаминов он мгновенно засыпал. И это тоже было чудо, поскольку, засыпая, он оставлял краешек солнца в левом нижнем углу окна, а просыпаясь, видел его – запутавшимся среди желтой листвы тополей – уже в верхнем стекле. Утром и вечером, когда проветривалась палата, он слышал воробьиные базары, что затевались среди тополиных ветвей. И ничего, казалось Андрею, не могло быть прекраснее, чем это дружное и быстрое чириканье птичьей мелкоты, решавшей свои осенние проблемы…
Как-то он сказал няне:
– Сил нет – встать хочется, хотя бы вон туда, к окну, подойти…
– Что-о? – удивилась Тося. – Вчера еще бог знает где был, а нынче уже вставать собрался! Успеешь, Андрюша, какие твои годы… – И посоветовала: – Завтра профессор будет, ты у него и спрашивай, а боле никто тебя с постели не спустит, не надейся.
– Спасибо, Тося.
– Хитер ты, Андрюшка, – засмеялась Тося, – ласковый да послушный, а чуть дай тебе волю – в окно сигать начнешь.
– Не-ет, – улыбнулся Андрей, – я в окно не мастак… Мне бы только с кровати подняться.
– Вот завтра и просись у профессора. Только очень сильно я сомневаюсь, чтоб разрешил, – закончила разговор Тося.
Перед утренним обходом словно сквознячок по всей больнице пронесся: забегали сестры и нянечки, зашушукались ходячие больные, от палаты к палате, звонко щелкая металлическими подковками по кафельному полу, пробежала дежурный врач. Потом заведующий отделением протрусил, заглядывая в палаты и многозначительно прижимая толстый палец к губам. И вот наконец-то появился сам виновник переполоха… Андрей, невольно поддавшись общей панике, с тревожным ожиданием смотрел, как быстро и уверенно подходит к нему профессор, невнимательно слушая Веру Ивановну, лечащего врача. Так же быстро и уверенно взяв руку Андрея, он спросил:
– Что показывают анализы?
Вера Ивановна торопливо и тихо начала объяснять.
– Громче, пожалуйста, – попросил профессор, – нас никто не подслушивает.
Андрей окончательно оробел.
– Что скажете, молодой человек? – услышал он обращенный к нему вопрос.
– Н-ничего, – растерялся Андрей.
– Вот тебе раз, – неожиданно улыбнулся профессор и, повернувшись к Вере Ивановне, добродушно спросил: – Что это он у вас такой неразговорчивый? Не кормите, что ли?
– Кормим, – покраснела Вера Ивановна.
– И на какой же он у вас диете?
– На щадящей…
Профессор перестал улыбаться.
– А вы и в самом деле его голодом морите, если так… Такого молодца давно пора переводить на общую диету.
– Хорошо, Сергей Сергеевич, – с готовностью откликнулась Вера Ивановна.
– Да, – что-то вспомнил профессор и опять улыбнулся, – к вам посетители рвутся – отбоя нет… Но пока еще рано. Потерпите. Может быть, дня через два-три. В общем, все зависит от того, как вы будете выздоравливать…
– Мне бы, – решился Андрей, – разрешили встать. – Он замялся и добавил: – А то неудобно как-то перед нянечкой…
– Что-о? – густые брови профессора сошлись к переносице и уже не ему, Андрею, а Вере Ивановне он строго сказал: – Пожалуйста, после обхода объясните больному, откуда и как он выкарабкался…
У соседней кровати Сергей Сергеевич не задержался, лишь отрывисто велел:
– Этого – на ноги. Пусть ходит…
Минут через двадцать в палату вернулась Вера Ивановна и принялась упрекать Андрея:
– Да вы что, Иванов? Гулять ему захотелось! Перед нянечкой, видите ли, ему неудобно…
II
– Тс-с-с… – Тося испуганно оглядывается, качает головой, склоняется над Андреем и укоризненно шепчет: – Мороки с тобой, Андрюха, не оберешься… Гости к тебе, а пускать не велено, да и не пустить – грех, право слово.
– Кто? – Андрей напрягся, быстро переводя взгляд с Тоси на дверь и обратно.
– Сейчас увидишь… Только тихо у меня. Ни звука чтобы!
Тося выходит, и почти сразу в палату проскальзывает высокая девушка в белом халате. Она ловко подмигивает Андрею, смеется, и тут же из-за ее спины появляется Валя. Все это происходит так быстро, неожиданно и неправдоподобно, что Андрей невольно закрывает глаза и чувствует горячие Валины губы на своей щеке, на своих губах.
– Андрюшка, пар-разит, – плачет и смеется Валя, – не послушал меня, поехал все-таки, вот и вышло…
– Валя, Валюха, – приглушенно бормочет Андрей, гладя ее руку. – Как ты оказалась здесь? Когда приехала?
– Ой, не спрашивай. – Валя пристально всматривается в бледное, осунувшееся лицо Андрея. – Я только на минутку, – шепчет она, – на одну минуточку… К тебе ведь еще нельзя, профессор не разрешает, и все его боятся ослушаться. А тут Светлана, отчаянная, пройдем, говорит. Ну, вот и прошли.
– Какая Светлана? – не понимает Андрей.
– Потом, Андрюха, – Валя вновь целует его и всхлипывает, и легонько отстраняется, стараясь лучше разглядеть его лицо. – А люди какие, Андрюха, какие люди! Я ведь все это время у них живу, и ни капельки не совестно, так они ко мне хорошо и ласково все относятся… Как ты себя чувствуешь, Андрюша?
– Я-то чего, а вот ты как? – Андрей смотрит на округлившийся Валин живот.
– Валя, – тихо окликает от порога высокая девушка, – нам пора.
– Все, все, все! – вкатывается в палату Тося. – Повидались – и будя. Меня не подводите. Не дай бог – дежурный врач придет.
– Бежать надо, Андрюшка, – Валя на секунду крепко прижалась к нему, прошептала: – Выздоравливай поскорее…
И еще через мгновение – тишина, словно никогда и никого здесь не было, и только удивленно-вопросительный взгляд Андрея замедленно блуждает по палате. Если честно – профессор прав, потому что Андрей ослаб, утомлен и как-то излишне часто, тревожно начало стучать его сердце… Он, никогда не задумывавшийся, где оно, это сердце, и что с ним, теперь удивленно и беспокойно прислушивается к его пульсирующим толчкам, представляя этакий треугольный комочек, совершенно беспомощный и ненадежный.
Скрипнула соседняя кровать, потом там вздохнули, и снова тихо в палате.
III
Середина сентября на Нижнем Амуре пора благодатная, славная, и редкий человек не поддается ее очарованию, многообразию красок в природе. Только что отшумела кетовая путина, обсыхают на берегах сети и хорошо просмоленные лодки-анюйки, и лишь на рыбозаводах кипит горячая работа по переработке добытой кеты. А ранними утрами между тем потянули на юг первые журавли. Летят они высоко, и далекое их курлыканье томит душу… И кружатся, и падают листья, и путь их к земле наполнен печалью, ибо свершился в жизни еще один круговорот, и можно ли не задуматься, не взгрустнуть над поникшим листом? Но тут же и забудешься, потому как поднял лишь голову, а встречь тебе, прямо в глаза, плывут паутины позднего бабьего лета, и день, такой теплый, насквозь прошитый солнцем, мягко стелется по твоему благословенному краю. И заторопишься жить, враз и серьезно осмыслив, что нет, не твой еще черед: будут у тебя еще и светлые зори, попьешь ты еще лесной тишины, остудишь ноги в росных душистых травах, обдует тебя еще не раз тревожный холодок мечты. И пошел ты по земле, по желтой россыпи оброненных осенью листьев, и готов ты уже для новой жизни и новых листопадов… Для новой памяти готов ты, для возрождения готовы деревья
***
Знакомый кабинет на этот раз уже не вызвал в Вячеславе Сергееве трепета и желания стоять у двери чуть ли не навытяжку. Наоборот, показался он Вячеславу странно маленьким и тесным. Да еще этот низкий потолок и широкие щели между половицами. А когда Ираида Григорьевна встала и тяжело вышагнула из-за стола навстречу, кабинет как бы и того больше сплющился, сжался со всех сторон, придавил сверху поперечным брусом, под которым висела на электрошнуре обыкновенная выцветшая люстра, засиженная обыкновенными мухами.
– Очень рада, оч-чень рада вас видеть, Вячеслав Сергеевич!
– Я тоже рад, Ираида Григорьевна… Здравствуйте.
– Здравствуйте… Присаживайтесь, пожалуйста, не стесняйтесь.
Ираида Григорьевна не изменилась, все так же властно выражение ее лица и неожиданно вкрадчив голос.
– Как вы долетели? Как там у вас дела? Рассказывайте, Вячеслав Сергеевич.
Ираида Григорьевна уже вновь за столом, отодвигает в сторону бумаги, усаживается поудобнее и готовится, как видно, долго слушать.
– А что рассказывать, Ираида Григорьевна? – пожимает плечами Вячеслав. – Я ведь вам по телефону о каждом своем шаге докладывал…
– А вы не докладывайте, Вячеслав Сергеевич, просто расскажите.
Вячеслав удивленно взглядывает на Ираиду Григорьевну, видит в ее глазах неподдельный интерес и вначале медленно, с паузами, а потом все более увлекаясь и уже ничего не замечая, принимается рассказывать. Ираида Григорьевна изредка прерывала его, уточняя какие-то детали или же переспрашивая о непонятных ей вещах. Славик хмурился, объяснял и вновь увлекался рассказом, потому что все увиденное и пережитое им слишком живо еще стояло перед глазами. Когда он закончил свой рассказ и облегченно откинулся на спинку стула, Ираида Григорьевна с упреком спросила:
– Ну а почему же вы о себе ничего не рассказали?
– Я рассказал… Как мог – рассказал.
– Вы очень повзрослели за это время, – всматриваясь в Вячеслава, неожиданно заметила Ираида Григорьевна. – Что у вас было с глазами?
– Небольшой ожог хрусталиков…
– Как теперь себя чувствуете?
– Нормально.
– И все-таки покажитесь в Хабаровске окулисту.
– Хорошо, Ираида Григорьевна, обязательно покажусь…
– Значит, говорите, строительство амбулатории заканчивают? – перешла на деловой тон Ираида Григорьевна.
– Стены уже под крышу подвели, – оживился Вячеслав, – а с крышей задержка – местный ДОК нам вовремя стропила не поставил.
– ДОК? – нахмурилась Ираида Григорьевна и тут же вспомнила: – Ах да, деревообрабатывающий комбинат. На них тоже, Вячеслав Сергеевич, сильно-то не нажмешь. В районе семь поселков сгорело, и всем нужны пиломатериалы… Ну а как дела с больницей?
– С больницей – плохо. Дальше фундамента пока дело не пошло. Но выход есть. На зиму под палату переоборудуем мой кабинет и ординаторскую. Я прикинул, коек пять поставить можно будет, так что выкрутимся.
– Молодец! – искренне обрадовалась Ираида Григорьевна. – Желаю удачи в Хабаровске.
– Спасибо.
– Я ведь почему вас в краевой цент отправляю? Вы как заведующий, конечно же, лучше подберете себе оборудование. Правда, я не думаю, что снабженцы погорельцев рискнут обижать, ну а вдруг! В прошлом году наш Яков такую бормашину привез, что весь Прибрежный район смеялся. А Вераскес съязвил, что этим уникальным приспособлением обслуживали, дескать, еще матросов Невельского… Так что, Вячеслав Сергеевич, будьте там, пожалуйста, начеку. Вам с этим оборудованием работать.
– Постараюсь, Ираида Григорьевна. – Вячеслав поднялся.
– Да, – Ираида Григорьевна заговорщицки улыбнулась, – я слышала, что в вашей личной жизни намечаются серьезные перемены?
«Анна Тихоновна доложила, – сразу догадался Вячеслав Сергеев. – И здесь отличилась».
– Намечаются, Ираида Григорьевна…
– А начальство на свадьбу пригласите?
– Обязательно.
– Значит, мир, Вячеслав Сергеевич?
– Мир, – обрадованно заулыбался Вячеслав, протягивая Ираиде Григорьевне руку…
«Странные пирожки кушала буржуазия, – размышлял Славик, пока автобус, подобравший его по дороге, бодро и весело катил в аэропорт. – Что такое случилось с Ираидой Григорьевной? Ни словом не обмолвилась про Анну Тихоновну, словно бы и не знает, что я запретил заготавливать рыбу для больницы. Что-то здесь не так, но что? А впрочем – время покажет. Бог с ними, с Анной Тихоновной и Ираидой Григорьевной. Главное, что я лечу в Хабаровск, что буду там буквально через несколько часов, а еще главнее…»
Но в это время автобус резко тормознул, загремело пустое ведро, выкатившееся из-под сиденья, и пассажиры повалили на выход.
– Парень, сдачу возьми, – окликнул Сергеева водитель.
– Да ничего, не надо, – отмахнулся Вячеслав.
– Возьми, возьми, – настоял шофер. – Я студентов не обижаю.
«А Ираида Григорьевна говорит – повзрослел», – весело подумал Славик.
До самой посадки в самолет он взволнованно ходил по маленькому скверу, то и дело вздрагивая от хриплого, дребезжащего голоса диктора, объявлявшего вылеты в Охотск, Чумикан, Мариинское, – куда угодно, как думал Славик, только не в Хабаровск. Он и сам удивлялся своему волнению, потому что, когда улетал из Леденева, был совершенно спокоен и даже Тоню сумел убедить в том, что равнодушен к предстоящей поездке. Она вроде бы поверила, но в самый последний момент не выдержала и тихо попросила:
– Ты с Надечкой, слышь, не очень-то, а?
Он засмеялся, помахал ей на прощание и вдруг споткнулся у самого трапа, и, когда уже подходил к люку, Тоня далеким и испуганным голосом прокричала:
– Ой, Слав, смотри-и! Примета нехорошая…
Кто-то засмеялся, что-то сказал, люк с треском захлопнули, и Тоня осталась внизу одна, и он долго ловил ее взглядом в круглый иллюминатор и увидел, когда самолет уже развернулся…
I
V
Дома Славик, как выразилась Светлана, «пошел по рукам». Его долго обнимали, разглядывали, удивлялись, а вот Анна Ивановна даже всплакнула, увидев, как возмужал и огрубел ее сын.
– И даже не подстригешься, – упрекнула она Славика.
– Ну что ты, Анна Ивановна, – поморщилась Светлана, – до модного максимума его волосам не хватает еще сантиметра три.
– Отстань, – рассердилась Анна Ивановна, – у тебя самой чего-то не хватает.
– Мамочка, – в притворном ужасе зажмурилась Светлана, – почему так грубо?
Славик, улыбаясь такой привычной и уже немного забытой им мимолетной перепалке сестры с матерью, раздал подарки и только теперь вспомнил о Вале.
– Что-о, ты Валю захотел увидеть?! – удивилась Светлана. – Я сама ее вижу не чаще одного раза в сутки. Вот если где-нибудь у магазина постоять или у больницы – другое дело, там ты ее быстрее встретишь…
– Понятно.
– Нет, Славик, ты давай рассказывай о своем житье-бытье: как там и чего там? – решительно распорядилась Светлана.
– Вот это уже дудки, – улыбнулся Славик, – вечером, когда все соберутся, тогда и расскажу. А то сейчас тебе, потом Борису, отцу, Лене, Вике – на всех меня не хватит.
– Уговорил, – неожиданно легко согласилась Светлана.
– Сынок, – громко окликнула мать, – ванна уже готова.
– Ванна? – И только теперь Вячеслав вспомнил, что он, оказывается, целых три месяца не был дома…
– Я тебе постелю в папином кабинете, хорошо? – спросила Анна Ивановна, когда он вышел из ванной комнаты. – В твоей комнате живут Борис с Леной.
– Конечно, мама.
– У тебя даже голос огрубел, Славик.
– А где они все: Борис, Лена, Вика?
Так ведь кто где, времени еще только пятый час… Вика в детском садике. Борис насчет квартиры хлопочет, скоро, видимо, съедут они от нас.
– Он что, действительно у профессора Бородулькина работает?
– У него… По научной части…
– Как? – Славик растерянно уставился на мать. – Но для этого надо какие-то научные работы иметь, научное звание…
– А у него все есть. Труды он с собой привез, звание скоро получит… В общем, потом ты сам с ним поговоришь.
Мать, как показалось Славику, поспешнее, чем это нужно было, скрылась на кухне и уже оттуда спросила:
– Ты лучше о себе, Славик, расскажи. Тяжело?
– Есть маленько, мама.
– Вот видишь, – вздохнула Анна Ивановна, – не послушался тогда меня…
– И правильно сделал, – перебил Вячеслав, входя на кухню и обнимая мать, – зато там так интересно, мамочка. Одна Анна Тихоновна трех институтов стоит… Где бы я такую здесь встретил?
– Слышала я, ты там и еще кого-то нашел?
Славик засмеялся:
– Разведка доложила точно…
– Вот бы и приехали вместе, мы бы с отцом посмотрели, – выговаривала сыну Анна Ивановна. – А то ведь взяли моду: Борис без нашего ведома женился, Светлана что-то выкаблучивает, не поймешь… То у нее поэты, то художники, а теперь уже какой месяц из дома ни на шаг. Слова ей не скажи, лишний раз не спроси…
– А где она, кстати?
– В магазин пошла.
– Что у отца сегодня? Какие-нибудь совещания, встречи, операционный день?
– Даже не знаю… Позвони ему сам – он рад будет.
Но позвонил Славик не сразу, потому как хорошо знал, что профессор Сергеев пустячных телефонных разговоров не переносит, предпочитая видеть глаза собеседника. Однако случай, как позже решил Слава, был особенный, не терпевший никаких проволочек, и он снял телефонную трубку.
Ответила секретарь, Лидия Семеновна, узнав Славика, обрадовалась:
– У него небольшое совещание, но я вас соединю.
– Может быть, позже? – засомневался Славик.
– Позже вы его не застанете. Да ничего, я думаю, он не рассердится…
– Спасибо, Лидия Семеновна.
– Сергей Сергеевич, – услышал он голос Лидии Семеновны, говорившей по селектору, – вам звонит Вячеслав. Соединить? – и тут же обратилась к Славику: – Пожалуйста, говорите.
– Здравствуй, папа, – Славик все-таки волновался, но в ответ услышал непривычно обрадованный, приглушенный голос отца:
– Здравствуй, здравствуй, сынок! Как долетел? Где ты сейчас?
– Дома, – ответил Славик и поторопился сообщить: – Я к тебе по делу.
– Смотри ты, какие нынче все деловые, – добродушно проворчал профессор. – Давай, выкладывай свое дело.
– Мне можно навестить Андрея Иванова?
– Когда?
– Сейчас.
– Сейчас? – переспросил профессор. – Ну что же… Только долго у него не задерживайся, он еще слабоват для визитов земляков. – Отец немного помедлил. – Да и мы тебя дома ждать будем.
– Спасибо, папа, – обрадовался Славик.
– Можешь и Валентину прихватить. Пусть лишний раз повидаются.
– Хорошо…
– Ну, до встречи.
И Славик заспешил. Торопливо переодевшись и причесавшись перед зеркалом, он уже из прихожей крикнул:
– Я пошел, мама.
– Куда? – удивилась Анна Ивановна, с кастрюлей в руке поспешно выглядывая из кухни.
– К Андрею. Если Валя подойдет – пусть приезжает в больницу. Папа разрешил.
– Хорошо… Постарайся не опаздывать к ужину.
– Постараюсь.