© Савельев И.В., 2020
© ООО «Издательство АСТ», 2020
* * *
Твой отец и убил.
Алекс ответил Тео смехом и кинул подушкой (от своей кровати – к его).
Каждое утро они зачем-то раздвигали кровати. В принципе, можно и не париться: если кто зайдет, то кому какое дело? Администрация кампуса? Ха-ха. Поначалу Алекса еще волновало – не волновало даже, так, забавляло, – что думают соседи, когда слышат, как каждый вечер и каждое утро в один и тот же час по щербатой плитке нудно едет кровать. Кажется, внизу жили девчонки. Но Тео ответил, что ему нужно личное пространство и что вы, русские, вечно трясетесь на тему «что подумают другие». А Алекс – под настроение – еще сгустил краски, переводя «чувство локтя» не как common touch, а как пугающее feeling of elbow, и у Тео родилось за минуту десять непристойных вариантов в развитие этого…
– Русские цари всегда приглашали к себе сыновей, чтобы убить.
Сейчас Тео валялся на «личном пространстве» и мрачно шутил, уставившись в потолок. Он был здоровый, как горный хребет, не умещался на кровати и съезжал ногами в пол. А мелкая кучерявая растительность на ногах, мощных бедрах – как лес.
Становой хребет. Опорный край державы.
– Дай-ка угадаю. Тебе понравилась картина про Ивана Грозного.
– Петр Великий тоже так сделал.
– Нет, он вроде не убивал… Ха, и такая картина тоже есть! Что-то про допрос царевича. Ты что, облазил в инете всю Третьяковку?..
Тео принялся артикулировать Tretyakoffka с разной степенью устрашения, иногда демонически хохоча, а Алекс продолжил складывать вещи. Точнее, раскладывать. Прежде чем собрать рюкзак, ему обязательно надо было педантично разложить все по кровати: каждую мелочь, каждый клубок носков, чтобы окинуть взглядом и только потом утрамбовывать. Тео шутил, что Алекс – псих и таким образом успокаивает себя. Возможно. Но сейчас было из-за чего беспокоиться.
– А Екатерина Великая?
Еще эта болтовня нелепая.
– Что – Екатерина Великая?
– Трахалась с конем твоя Екатерина Великая!
– Я знаю, – миролюбиво согласился Алекс.
Даже Тео вон нервничает – хотя казалось бы!.. Тео никогда не нервничал и не устраивал проводы, на какой бы срок Алекс ни уезжал. Тео обычно исчезал, появлялся, ржал, стучал хреном по лбу и уходил курить непонятно что со своими латиносами. Поэтому Алекс, собравшись, покидал комнату в одиночестве. Теперь же – ни на шаг не отходит. Валяется на кровати. Бубнит про царей. Жуть.
– Екатерина хотела убить своего сына, чтобы он не стал императором, но не успела, потому что у нее начался инсульт. Она долго умирала на полу, а все переступали через нее, и всем было наплевать.
– Екатерина была, эм-м, крупной женщиной. Ты представляешь, как через нее перешагивать?..
– Все искали завещание. Говорили, что она завещала корону не сыну, которого не любила, а внуку, которого любила. Он потом все равно стал царем. Николай.
– Потрясающе.
– Потом его убили Советы.
– В конце ты немного обосрался, honey, но все равно это было прекрасно.
– Эй, это мои слова. Не юзай мои слова.
– Для чилийца у тебя слишком большие познания в русской истории.
– Ты же знаешь, что я агент КГБ, приставленный к тебе.
Тео скептически наблюдал, как Алекс делает все по инструкции – буквально как в видео про упаковку рюкзака: наушники отсюда, пауэрбанк сюда, – затем достал откуда-то из-под кровати вейп, поджал ноги по-турецки и закурил.
– Ты сбрендил? – возмутился Алекс.
Белый дым был таким густым, что казалось, его видно через окно прямо из корпуса администрации.
– Вали на улицу, а.
– Не хочу упустить ни минуты прощания с тобой.
– Хорош глумиться, и без тебя страшно.
– Если страшно, то оставайся.
Алекс выразительно посмотрел на Тео, но ничего не ответил. Вернее, не ответил по существу. А про курение в кампусах у него получалось еще занудней, чем у декана Макдауна.
– …А не то что? Нас вышибут из колледжа? Серьезно? Тебя-то? Ха-ха.
Тео всегда знал, как сделать Алексу «приятно».
Хотя когда-то сам переживал из-за этой сплетни больше всех, возможно потому, что она обрела силу печатного слова. Может, у чилийцев к этому какое-то особо болезненное отношение – Алекс не знал; ему было по барабану. Вернее, как: ему были одинаково неприятны разговоры о «могуществе русских денег» – что в форме сплетен за спиной, что в форме того единственного «печатного слова», которое тут позволили себе. Год или полтора назад. Их команда выиграла в регате. Не то чтобы это было серьезно. Каналы, плутавшие по старому Кембриджу (иногда прямо под домами – под застекленными галереями, отсыревающими башнями), были больше аттракционом для туристов. Как и босые мальчики и девочки якобы в форме – но никто уж сто лет тут такого не носит, – лихо управляющие лодками с помощью шестов.
Победа оказалась спорной, и в газете Тринити-колледжа – в стане проигравших – сделали грязный намек. В нем фигурировала даже «лживая сочинская Олимпиада», хотя обиженные авторы вряд ли подозревали, как близко пролетел их снаряд. Alex Nikolaev был для них сыном абстрактного oligarch’а и в меру безликим воплощением того, что «русские всё купили». Это было неприятно, но не более того. Тео, которого, кажется, пробрало, что брошена тень на команду, ходил и зудел: «Подай на них в суд!» Он не понимал, why not, и вообще ничего не понимал, двухметровый дурень. (Ну вот и всё. Алекс улыбнулся, подошел и обнял его.)
Объект выехал в Хитроу
Суд. Просто смешно. Алекс не хотел, чтобы над этим судом на следующий день ржал весь Кембридж, а послезавтра в газетах, и уже не студенческих, раскопали и рассказали бы, чей он сын.
– Ну вот и всё. Я поехал.
У Тео невозможно жесткая щетина; sweet, конечно, но это что-то нечеловеческое. Когда они только начали встречаться, Алекс все время ходил с красной мордой, как Ded Moroz. То есть у него все лицо оказывалось выскоблено подбородком Тео, не подбородком, непонятно чем, потому что вроде лицами-то они не терлись. Декан Макдаун даже отпускал шуточки про русский алкоголизм. Но потом поплатился за свою неполиткорректность: нет, «русские деньги» тут ни при чем, просто еще более раскованные шутки с кенийской студенткой чуть не сломали декану карьеру. Так что Алекс перетерпел и победил – как делал в жизни не раз.
На вокзале он всегда вспоминал, как приехал в Кембридж впервые – тогда еще на экскурсию; ему казалось, что все будет в точности как в «Гарри Поттере» с платформой 9¾, тем более что и… В общем, неважно; когда они (не с отцом, конечно: отец не рискнул приехать инкогнито) вышагнули из кингс-кросского экспресса, Алекс был почти оскорблен. Он ожидал увидеть маленькую английскую станцию со средневековым особнячком и круглыми часами, а увидел какое-то сталинское monstrosity и толпы людей. Ладно.
Зря он, например, рассказал Тео, кто его отец. И тем более пересказал историю с мужиком из Сколково. Но Алексу тогда казалось, что это дико смешно. А Тео показалось диким (без «смешно»). Тео разве что не крутил пальцем у виска, и примерно с тех пор он реально думает, что царевичам головы рубают прямо в Кремле.
Была какая-то рутинная пресс-конференция в Москве. Сразу несколько друзей прислали Алексу ссылки и даже указали, с какой минуты смотреть и смеяться. Иностранный журналист неожиданно для всех спросил: «Господин вице-премьер, а правда ли, что бизнесмен Максим Николаев – это ваш сын?..»
Алекс даже не знал, кто такой Максим Николаев. Погуглил. Оказалось, версия, озвученная иностранцем, популярна на всяких «компроматах» и прочих сливных ресурсах. Речь шла о каком-то strange man из Сколково. Или не из самого Сколково, а из каких-то присосавшихся фондов; ну, неважно. У парня оказались правильная фамилия (впрочем, нередкая) и правильное отчество (нередкое тоже), и этого уже хватило, чтобы молва записала его в сыновья к вице-премьеру. Ну а что? Не может же такой талантливый парень – тридцати еще нет, а Сколково уже в кармане – быть ничьим?..
Странно, что западных журналистов заинтересовала такая «камерная» тема. С другой стороны, российские бы никогда и не спросили: они как в рот воды набрали – и вообще, и тогда, – а из президиума зашикали, что вопрос не по теме и пресс-конференция – про показатели «Газпрома», и…
Но Михаил Андреевич Николаев вдруг ответил.
Алекс ожидал от отца ответа «нет», или отповеди про частную жизнь семьи не для камер – в стиле раннего [Mr. P.]а, или какой-нибудь скабрезной шутки в духе [Mr. P.]а позднего: его соратники удивительно быстро перенимали этот толстоватый юмор. Но вместо этого отец прочитал пространную речь на пять минут, из которой решительно ничего нельзя было понять (назавтра она разошлась на мемчики, но слабенько: все-таки не та фигура). Иногда из бессмыслицы-отглаголицы выныривало, как обломок доски после крушения корабля, «кто не слеп, тот видит» или даже стихотворная строчка. По крайней мере Алекс потом нагуглил, что это из стихов:
Сын за отца не отвечает –
Закон, что также означает:
Отец за сына – головой.
Даже газпромовские кабанчики в президиуме смотрели с недоумением, впрочем, прекраснодушным; как только поток бреда кончился, они вернулись к «Северному потоку – 2».
Интернет взревел: что это было? Друзья-приятели, кто посмелее, с тем же вопросом стучались Алексу в «Телеграм», некоторые даже заподозрили, что неизвестный Николаев из Сколково – его нагулянный отцом непонятно где и с кем сводный брат. Ведь отец и не опроверг.
Трезвее всех была версия русской службы ВВС. Некий политолог без лишних разглагольствований написал: все знают, что сын Николаева учится в Штатах. (Это, конечно, дико смешно, когда ВВС, головной офис которой – в полусотне миль от койки Алекса, промахивается на целый океан.) Все знают, что сын такого-то учится в Гарварде, дочь такого-то вышла замуж за голландского архитектора, а семья такого-то свалила в полном составе… Дети руководства России строят свое будущее вне России. И всеобщее знание об этом – проблема режима. Согласно социологическому опросу… blah blah blah. Короче, это кремлевские политтехнологи наверняка посоветовали отцу не опровергать выгодный слух, а напустить туману. (И он преуспел, конечно.) Люди, мол, скажут: вот, может, и наворовали, может, сын и не по заслугам получил эти сколковские фонды, но он хотя бы в России и как бы даже в российскую науку вкладывает…
Алекс истерично ржал после сколковской речи отца два дня и собирал мемы и демотиваторы, отправляя немногим московским друзьям. Алекс думал, что и Тео будет так же смешно. В попытках перевести непереводимое – все эти пространные экскурсы в никуда. Уж с его-то английским, и то пришлось писать себе нечто вроде опорного конспекта с широкими культурологическими выносами в тех местах, которые Алекс вообще понял. И – он не ожидал, что Тео будет потрясен.
Коллизию – с «хотя бы в России» – пришлось разжевывать так долго, что весь юмор ситуации был потерян на полпути. Тео не улыбнулся ни разу. Казалось, он был просто в ужасе.
– Они что, не знают, как тебя зовут и как ты выглядишь?
– Кто «они»?
– Ну, телевидение. Журналисты. Русские.
– Конечно нет! Я же не кинозвезда.
Алекс пытался расшифровать что-то дальше, например, что такое «сын за отца не отвечает» и откуда все это. Надо сказать, его даже впечатлило:
Вас не смутить в любой анкете
Зловещей некогда графой:
Кем был до вас еще на свете
Отец ваш, мертвый иль живой.
Но Тео ничего уже не воспринимал. Тео назидательно и даже как будто брезгливо разъяснял Алексу, что такое «публичная политика», рассказывал, как двоечнику, про семейные фотографии политиков в газете и зажигательные речи жен на партийных митингах как про обязательную часть западной…
– Западной! – скептически хмыкнул Алекс. – Можно подумать, у вас в Чили западная политическая культура.
– Да.
– Со всеми вашими Пиночетами и Корваланами?
– Ну ты вспомнил! Это было очень давно. Сейчас…
– Ой, всё.
Алекс сердился. Ему надоело. Он пробовал повторять общие слова о праве взрослых детей на частную жизнь. Разумеется, он знал, что это тезис пропаганды, пластинка, заведенная еще с полумифических дочерей – чуть ли не двадцать лет назад, но это был тот редкий случай, когда он вполне разделял русский тассовский бубнеж. Why not. Алекса абсолютно устраивала анонимная жизнь простого английского студента, у которого никто не стоит над душой. Ни охрана. Ни посольство. Ни журналисты. Ни MI5 (а если и стоит, то никак себя не проявляет, вот и на том спасибо). Этому перцу чилийскому, конечно, не понять. Заладил про демократию, как попугай.
Впрочем, после этого Тео «заладил» о другом. Он несколько раз заводил разговор о том, что отец Алекса «отрекся от сына» (чем выдал все-таки некоторое знакомство с предметом – кто за кого отвечает, – потому что отца отринь и мать отринь). Алексу были неприятны эти якобы heart-to-heart[1] беседы. Раз или два Тео еще пошутил об этом – и Алекс максимально вежливо попросил его заткнуться.
Но за всеобщего отца
Мы оказались все в ответе,
И длится суд десятилетий,
И не видать еще конца.
– Это правда?
– Что?
У отца всегда блестяще получалось делать вид, что он не понимает, о чем речь. Странно, что это искусство, это богатство не удалось пустить в ход на той памятной пресс-конференции.
– Что ты «предал [Mr. P.]а».
– С чего ты это взял?
– Так пишут в Фейсбуке.
– Не надо верить Фейсбуку. Наоборот. Я ему помогаю. Он выйдет из этой ситуации обновленным.
– Мне вот интересно, а как ты решился? Вот вы с ним работаете вместе миллион лет, еще с питерской мэрии. Он всегда был твоим шефом. А уж последние двадцать лет… Я же помню, в каком тоне ты говорил о нем, вы с мамой говорили о нем, даже когда никто не слышал, даже когда я был маленький и вы думали, что я ничего не слышу…
– Я не понял.
– Я имею в виду, вот как это происходило – физически? Вот ты заходишь в его кабинет и говоришь: [Mr. P.], вы должны пройти со мной, это для вашего же блага, то есть ты впервые в жизни что-то такое ему говоришь вообще, приказываешь, и вот как? У тебя, не знаю, голос не дрогнул? Это очень страшно?..
– Я не понял.
Объект вылетел рейсом SU 2581
Можно уже ни о чем не думать, включить музыку или лекцию или даже закрыть глаза – кафельные переходы андеграунда, приземистые и сложно поворачивающие, походили на протоки какой-то, условно, печени и рано или поздно куда-нибудь да вынесли б, – но Алекс не мог отвлечься. Как ни пытался. Чемоданчики на стыках чик-чик. Видимо, многие ехали тоже в Хитроу.
Понятно: ему сразу все это не понравилось. Еще до всех этих туманных новостей из Москвы – не новостей: все процветало пока больше в формате твитов и полуфейков Фейсбука. Во вторник и того не было. Ему позвонили. То есть ему впервые позвонил некто.
Что бы ни происходило в их семье, да и в стране (но в стране никогда ничего не происходило), чего-чего, а такой привычки отец не имел. Перепоручать личные звонки референтам, адъютантам, помощникам, секретарям. Иногда он мог не звонить месяцами, это нормально – с учетом «теплоты» их отношений последних лет, – но такого, чтобы кто-то был уполномочен передать что-то от отца, не бывало. Могли быть технические детали – ну, там, на уровне «ваша встреча отменяется».
Нынешний разговор тоже поначалу маскировался под «технические детали» (и это Алексу тоже не понравилось). Бойкий парень, представившись новым помощником, выяснял, на какое время и какую дату «в пределах одного-двух дней» Алексу купить билет.
– Билет куда? – тупо переспрашивал Алекс.
У него было какое-то окно или куда-то он не пошел, сидел в цветочном садике. Туристы, атаковавшие старый Кембридж, почти не заглядывали в этот закуток, и можно было посидеть на травке, радуясь всеобщей буйной запущенности и тому, как что-то типа плюща, но с фиолетовыми цветами оплело древнюю стену.
– Билет в Москву. Вы предпочитаете «Аэрофлот» или British Airways?
– Но я никуда не лечу.
– Михаил Андреевич просит вас приехать.
– Когда?
– Сегодня. Ну, в смысле не приехать сегодня, конечно. Но лучше все же…
– Но он мне не звонил.
– Да. Он попросил позвонить меня.
Это какой-то развод, понял Алекс. Что-то происходит. Фиолетовые цветочки.
– Я сейчас перезвоню отцу.
– Попробуйте, но вы вряд ли дозвонитесь. Он на Совете безопасности и сам позвонит вам, как только сможет. Алексей Михайлович, сообщите, пожалуйста, дату и время. Ваши паспортные данные у меня есть.
– Damn[2].
Отец и правда не взял трубку, а больше всего напрягла Алекса атмосфера некой неопределенности вокруг обратного билета. На вопрос, надолго ли все это, референт не в силах был ответить, снова ссылаясь на Сочи и Совбез. Идея же билета в один конец Алексу очень не нравилась. Чисто символически. Понятно, что это не проблема, но… Он жестко заявил, что может прилететь лишь на два дня. Да и этого будет за глаза. Наверняка – новый отцовский bullshit. А значит, можно с чистой совестью вернуться в Лондон прямо на следующий день.
Времени жалко, вот что.
Как ни странно, едва Алекс подумал про bullshit, как сразу успокоился. Он почему-то понял: так все и будет. (И уже спокойно, равнодушно отправился пить кофе, едва переступил порог терминала. Таможня и формальности подождут. К отцу всегда хотелось опоздать.) Конечно. Застарелая обида на отца была лучшим лекарством от любых страхов и тревог – даже перед тем прыжком с парашютом, когда они с Тео ездили во французские Альпы и Алекс, стоя в брюхе самолета возле самой синей пустоты, вполне осознанно и расчетливо раскочегарил себя на то, чтобы рискнуть назло.
Даже тот случай, когда Алекс в семнадцать лет… Он пытался, но не смог, а охрана через камеры это просекла, хотя камер вроде не было, и все пошло по худшему варианту – с сеансами у суицидального психолога, психолога-суицидиста, или как это называется… На самом деле с многообразием этих обид Алекс давно научился жить и без всяких психологов. Он как бы поверх обид, трезво сознавал, что отец дал ему очень много – именно в последние годы. Он дал свободу. Как раз благодаря бредням про СПИД, педиков и прочему веселенькому контенту. Благодаря неприязни своей, может быть. Иначе бы не отпустил. Никто никого не отпустил. А Алекса – выпустили.
Алекс мог теперь жить частной жизнью обычного человека. Простой студент. Русский, английский – неважно. Безликое Nikolaev в значении «неважно», а не в значении «тот самый». Вот это был царский подарок. Иногда, особенно если они долго не общались, Алекс действительно бывал взросло благодарен, и какой-нибудь разовый бредовый разговор в Москве – ради этого – вполне можно перетерпеть. Отключившись, не слушать, с мудрой улыбкой, чуть сострадательной.
Да. Став взрослым, Алекс начал даже сочувствовать отцу. Его всесокрушающему ретроградству, его пещерным взглядам – непонятно вообще из какой эпохи. Странно, все-таки эти люди «создавали» самый европейский город России (Питер) в ее самую европейскую эпоху (начало девяностых). И остались такими дремучими… Неизвестно, есть ли в мире еще член правительства, отрицающий сенсорный экран. Например. То есть отцу покупали Blackberry какой-то тупиковой ветви эволюции для таких же, как он, с маленькой, но физически существующей клавиатурой – кнопками в нижней части смартфона. Даже так.
А может, джину?..
Выветрится до Москвы?..
А не пофиг?
– Тео, дорогой!
Тео позвонил в ту самую минуту, когда Алекс уже ступал на борт, вернее, в железную трубу.
– А я уже выпил! Бармен, мудак, налил мне бурбон, а я…
– В Москве танки, – оборвал его Тео.
– Что? – от неожиданности Алекс рассмеялся.
– Fuck, ты что, оглох! В Москве находятся танки!
– Они всегда там находятся, эй, алло, любитель русской истории.
– Ты думаешь, я шучу, что ли?! – закричал Тео. – Уебок, разворачивайся и гони домой, это реально может быть опасно!
Люди уже прошли, и женщина в китчевато-красной форме «Аэрофлота» делала ему приглашающие знаки, как dangerous, secret, ominous, using too much makeup[3] Родина.
– Ну и где ты это прочитал?.. Серьезно? Ты считаешь, что телеграм-канал – это надежный способ получения информации о мире? – Алекс хихикал еще, но, возможно, это было уже нервное. – Ну и что, что это канал BBC?..
Стюардесса стала настойчивей.
– Да погодите! – рявкнул ей Алекс на русском, а сам полез на BBC и вообще смотреть, что происходит. Но, как ни странно, сайты не грузились, он лишь потом понял, что айфон пытался подключиться к той сети, которая была десять минут назад в аэропортовском баре, и лучше бы совсем выключить Wi-Fi, но с развеселых пятидесяти граммов Алекс и до этого не допер, так что оставалось только броситься чуть ли не в объятия аэрофлотовской женщине – красной с золотыми завитушками (оказывается) – боже, воплощенная хохлома. Ибо хохлома теряла терпение. Так что Алекс решил: была не была. Он пробежал по трубе, хотел схватить The Sun или The Times из богатой раскладки возле борта, но даже этого не успел и, разгоряченный, рухнул в руки экипажу, и за ним немедленно задраили Великобританию.
Как на «Титанике».
А неплохо быть на «Титанике», когда ты знаешь, что случится и в какое время надо начать выбираться с третьей палубы на первую, и вообще все это становится похоже на щекочущий нервы квест.
Тем более он и так на первой. Это бизнес-класс.
Алекс осушил поднесенный другой хохломой бокал шампанского, прежде чем плюхнулся на свое кресло.
Сосед Алекса, человек с лицом польского фермера, поднял бокал – будто поприветствовал тостом, дальше Алекс рассмотрел пиджак от Dege & Skinner и понял, что лица обманчивы.
– Пожалуйста, пристегнитесь, – прощебетала хохлома № 3.
Jesus, даже пряжки ремней позолочены – какой же trash.
– Вы летите в Москву или транзитом? – спросил Алекс.
Его как-то не отпускало. Джентльмен благосклонно подтвердил, что да, в Москву.
– А вы?
Алекс горячо подтвердил.
– Вы что-нибудь слышали про танки?
Джентльмен скривился и щелкнул ногтем по газете, лежавшей у него на коленях:
– Вы об этом?
Самолет разбегался-разбегался-разбегался и…
– Почему вы так встревожены? – спросил джентльмен, протягивая Алексу The Times.
– Я немного боюсь летать, – соврал Алекс. – Немного нервничаю.
«Немного»? Да его колотило.
– А-а… Хотите виски?.. А то я подумал, это из-за того, что происходит в Москве. У вас бизнес с Россией?
– В общих чертах, – ответил Алекс.
Когда-то ему было приятно, что в нем не узнают русского, потом стало все равно. Он разглаживал газетную полосу, пытаясь не выдать своего смятения, потому что глаз выхватил вдруг из какой-то выноски – петитом – Nikolaev.
– Я бы вас обнадежил, что теперь самое время делать бизнес с Россией и перед вами, молодыми, открываются все пути, но увы. В России это происходит каждые двадцать лет и, кажется, ничего не значит, – заключил джентльмен, откинулся в кресле и раскрыл рот, как на приеме у дантиста.
Солнце осторожно поползло по газете. Алекс осторожно начал читать.
Какой он дурак, раньше не залез на сайт The Times, эта статья там наверняка с утра… Да никуда не залез. Меньше трахаться надо было, вот что.
Впрочем… Впрочем, впрочем. Из большой и нудной статьи не следовало ровным счетом ничего. Вернее, Алекс, выхватывая кусками, запутывался все больше. «Что означает переворот в Москве?» Какие гигантские буквы. Oh shit.
– …Не исключено, что это тот самый самолет, – брюзжал сосед.
Из «бизнеса с русскими» он сложносочиненно выводил все, что слышал про русских за двадцать лет: от недавнего Novichok до доисторического полония.
– Там были самолеты British Airways.
– Что?
– Следы полония нашли в самолетах British Airways, – повторил Алекс, не отрываясь от чтения.
Сосед замолчал, возможно, напуганный осведомленностью Алекса.
Много напыщенных претензий на аналитику, много туманных намеков, но никаких фактов. Ну да. Nikolaev якобы был в числе людей, которые вошли в какой-то чрезвычайный комитет и ездили в Сочи к [Mr. P.]у отлучать его от власти «в связи с разгулом коррупции». Последнее особенно смешно. Автор, написавший эту простыню, все кружил и кружил, все обсасывал и обсасывал единственный остроумный тезис, найденный в начале, – «Они захотели быть бóльшим [Mr. P.]м, чем сам [Mr. P.]».
– Надеюсь, это благотворно повлияет на бизнес, – заявил Алекс, возвращая газету. Он просто ухватился за тезис из разговора, ему почему-то казалось, что надо тянуть из старика какие-то подробности. Хотя с гораздо бóльшим успехом о происходящем в Москве можно было расспрашивать… ну хотя бы аэрофлотовский экипаж.
Хохлома принесла им по виски.
Алекс не очень хотел пить, но что еще делать.
– Каждый переворот обнуляет правила игры, – многозначительно заявлял Алекс.
Старик молчал.
– Мой бойфренд раньше жил в Чили, у них постоянно были какие-то перевороты, и ему кажется, что это помогло экономике.
Неизвестно, чем ответил бы на «бойфренда» отец – вероятно, микроинсультом; пожилой англичанин вряд ли был консервативен настолько, но Алекс внимательно следил – покоробит ли его это слово.
Их дернуло в подобии воздушной ямы.
– Как вы думаете? Он прав? Мой бойфренд? – напирал не очень уже трезвый Алекс.
– Я очень много об этом знаю.
– Да что вы.
– В 1998 году я входил в международную группу, которая доказывала вину Пиночета.
– Да что вы!!! – заорал Алекс так, что стюардессы выглянули из-за шторки. – Так вы следователь?!
– Не совсем, но близко, – бормотал смущенный старик, пытаясь отцепить пальцы Алекса с рукава Dege & Skinner.
– Я надеюсь, вы арестуете их всех? Вы летите в Москву, чтобы арестовать всех этих Николаевых?! – бесновался Алекс.
– Каких Николаевых?.. О чем вы?.. Прекратите, успокойтесь!
Остаток полета Алекс провел в апатии, которая всегда нападает после эйфорических доз алкоголя, и минералка с лимоном from Khokhloma не могла это исправить. Алекс засыпал, просыпался; иногда самолет сложносочиненно болтало.