Часть 1
Жара стояла умопомрачительная. Солнце, неподвижно зависшее в зените, напоминало взбесившийся ядерный реактор, вокруг которого, как назло, не наблюдалось ни единого облачка. Военный аэродром жил скучным, непривычно тихим днём. Плановые тренировочные полёты отменили, а единственный транзитный борт улетел ещё утром. Спасаясь от жгучего полуденного зноя, внушительная армия техников и инженеров, обычно снующая повсюду, бесследно исчезла. Вследствие этого, несмотря на середину рабочего дня, всё лётное поле выглядело необитаемым, а многочисленная техника на нём – брошенной. В сохранивших прохладу местах вместе с людьми затаились и братья их меньшие. Даже небольшие стайки вездесущих воробьёв, бесконечно перепрыгивающих с одного места на другое, куда-то запропастились. И только звук не вписывался в иллюзию нагрянувшего апокалипсиса. Противное, звеняще-скрежещущее пение цикад безжалостно пронизывало обезлюдевшее пространство, усугубляя и без того несносную жару.
К самому краю аэродрома, в направлении стоянки грузового Ил-76 со штурманским портфелем в руке шёл высокий человек лет сорока, одетый в лётный комбинезон. Не смотря на значительное расстояние и шевелящийся, словно живой горячий воздух, возле фюзеляжа большого транспортного самолёта постепенно угадывались силуэты полутора десятков человек, кучкующихся на фоне двух необычных с виду автомобилей. Раскалённые плиты рулёжной дорожки, и остававшиеся метров семьсот, не сулили лёгкой прогулки, но на удачу идущему, прямо за его спиной появился открытый уазик, мчавшийся на всех парах. Быстро приблизившись, машина со скрипом затормозила. Не дожидаясь полной остановки, из неё выскочил худощавого вида прапорщик с повязкой дежурного по части на рукаве рубашки. Неуклюже споткнувшись и едва не потеряв равновесие, он обратился к обрадовавшемуся и мгновенно остановившемуся лётчику:
– Михалыч, мне сказали, это ты сейчас в Хмеймим летишь?
– Лечу, полётную документацию уже получил – кивая на портфель, ответил человек в комбинезоне.
– Михалыч, сделай доброе дело … Не в службу, как говорится! – виновато улыбаясь, продолжал дежурный.
– И…?
– Ты же Саню Руденко знаешь, из Волошинского экипажа?
– Разумеется, он второй месяц в Сирии, в командировке…
– В общем, у него завтра днюха. Жена с детьми тут подарки приготовили, небольшой пакет… просят передать… сделаешь? – чуть ли не взмолился прапорщик.
– Ну, если до самолёта подкинешь, то передам. Боюсь по такому пеклу, сам не доберусь! – сдерживая улыбку, согласился Михалыч.
Заметив приближающую дежурку, военные возле грузового Ил-76 разделились на три группы и выстроились вдоль прямой линии. Вновь противно скрипнув тормозами, уазик остановился. Не без труда протиснувшись в узкую дверь, человек в комбинезоне с портфелем в одной руке и «цветастым» пакетом в другой, вылез из машины и направился к встречающему его строю.
– Смирно! Товарищ подполковник, экипаж и группа сопровождения к полету готовы. Помощник командира корабля, капитан Соколов.
– Вольно! Здравия желаю, товарищи офицеры! – поприветствовал встречающих прибывший лётчик.
– Сегодня, согласно заданию, выполняем полёт на авиабазу Хмеймим в Сирийской Арабской Республике. Штурману получить предполётные указания, помощнику и бортинженеру выполнить осмотр авиационной техники. Инженерно-техническому составу обеспечить погрузку ящиков и бронеавтомобилей на борт. Приступить к выполнению поставленной задачи! – продолжал он.
– Старшего группы сопровождения прошу под крыло! – указав взглядом на единственное затенённое место на стоянке, закончил человек в комбинезоне.
Спустя полминуты, от замыкающей строй группы, отделился рослый десантник и быстрым шагом направился к самолёту.
– Капитан Иванов, командир отряда! – громко представился военный.
– Подполковник Бабич, командир корабля – машинально ответил человек в комбинезоне, передавая портфель Соколову и измеряя взглядом подошедшего незнакомого офицера.
– Силы специальных операций?
– Так точно!
– Он такой же Иванов, как я Сидоров – подумал про себя Бабич.
Перед ним стоял высокий, не ниже ста восьмидесяти сантиметров парень, лет тридцати. Крепкое телосложение и отличная физическая форма легко угадывались по плотно сидящему камуфляжу. Прядь коротких светлых волос смешно выглядывала из под пилотки, а чисто выбритое улыбчивое лицо десантника располагало к общению.
– Сколько вас человек?
– Четверо вместе со мной – ответил Иванов.
– «Тигры»? – уточнил Бабич, проводя взглядом по бронеавтомобилям, стоявшим у хвостовой части Ила.
– Так точно, специальная модификация – МД.
Лётчик вопросительно посмотрел на десантника.
– Оборудованы парашютной системой для воздушного десантирования – пояснил капитан.
Только теперь Бабич предметно обратил внимание на плоские металлические контейнеры, расположенные на крыше машин и занимавшие большую её часть.
– Цвет у машин какой-то необычный, применительно к пустыне так раскрасили? – не унимался он с вопросами.
– Это не совсем краска, это особое покрытие, новейшая разработка. Благодаря нему машины не видны в тепловизор.
– По ходу опять что-то намечается – снова подумал про себя Бабич.
– Взлетаем в тринадцать тридцать, продолжительность полёта около пяти часов, подготовьте личный состав и обязательно посетите всё, что нужно посетить, у нас бизнес-класс не предусмотрен. В общем, не маленькие, сами все понимаете – подытожил подполковник.
– Справимся, не впервой! – улыбаясь, ответил капитан.
Работа по погрузке шла полным ходом. Ящики укладывались в ровный прямоугольный штабель в грузовом отсеке самолета. Вслед за ними на борт поднялись и новенькие «Тигры». Закончив погрузку и убедившись в надёжности крепёжных узлов, техники закрыли створку грузового люка, а группа сопровождения заняла свои места. После запуска двигателей и проверки работоспособности бортовых систем, экипаж запросил руление к исполнительному старту. Медленно выкатившись на взлетно-посадочную полосу, Ил-76 неподвижно замер на месте.
– Сто полсотни пятый, на исполнительном. Механизация выпущена, фары выпущены, горят, разрешите взлёт.
– Сто полсотни пятому, взлёт разрешаю – прозвучало в эфире.
– Режим двигателей взлетный, РУД держать, экипаж взлетаем – скомандовал Бабич. Взорвав тишину запредельными децибелами и мелко вибрируя, тяжёлая машина наклонилась вперёд, с нетерпением ожидая старта.
– Двигатели на взлётном, параметры в норме, РУД держу – упираясь в рычаги, отчеканил Соколов.
Дождавшись максимумов на указателях оборотов двигателей, Бабич отпустил тормоза. Словно обрадовавшись долгожданной свободе, самолёт резко рванул с места, а через несколько мгновений, плавно приподняв нос, уверенно оторвался от полосы и устремился ввысь.
– Шасси убрать! – дал очередную команду Бабич.
Наклонившись влево, Соколов перевёл рукоятку управления в соответствующее положение. Раздался характерный продолжительный шум в нижней части самолета.
– Шасси убраны, лампочки не горят – доложил он, одновременно краем глаза наблюдая в окно, как быстро уменьшаются в размерах, разбросанные внизу многочисленные здания и движущиеся по дорогам автомобили. Эта, привычная для любого лётчика картина, всегда его немного завораживала.
– Механизацию убрать! Экипаж, установить давление семьсот шестьдесят, после ИПМ, курс сто семьдесят, занимаем эшелон десять сто.
– Механизация убрана, помощник семьсот шестьдесят установил.
– Штурман семьсот шестьдесят установил.
– Радист установил – посыпались квитанции в ответ.
Через полчаса набора высоты самолёт достиг её десятикилометрового значения.
Переведя автопилот в режим горизонтального полёта, Бабич отодвинул своё кресло назад и взял в руки портфель. Через секунду из-под его крышки появился светло-коричневый бумажный кулёк с характерными масляными пятнами на поверхности. В кабине моментально запахло чем-то по-домашнему вкусным.
– Кто будет пирожки? – задал риторический вопрос командир.
В наушниках грянуло дружное «Я».
– Остроносые с капустой, округлые с картошкой – пояснил Бабич, протягивая кулёк Соколову.
Тот, прихватив пару штук с капустой и передав пакет бортинженеру, с жадностью вонзил свои белые зубы в один из них.
– Вот умеет же Наталья Николаевна создавать такие шедевры! – с удовольствием жуя и слегка запинаясь, невнятно выговорил Соколов.
– Эти шедевры по силу любой нормальной жене, тебе достаточно только попросить – отреагировал Бабич.
– Ему для этого жениться не помешало бы! – ехидно заметил штурман, в мгновения ока прибывший в кабину лётчиков.
– Так! Снова вы за своё! Повторяю в сто первый раз, не родилась на Земле ещё та, которая сможет меня, сокола поднебесного, окольцевать – откусывая от второго пирожка и довольно улыбаясь, парировал Соколов.
– Если она до сих пор не родилась на Земле, то у тебя и выбор-то невелик. Имеется лишь один единственный вариант.
Соколов с удивлением взглянул на размеренно жующего командира.
– И какой же?
– Ино-плане-тянка! – резюмировал в шутку многозначительно улыбающийся Бабич.
Шёл четвёртый час полёта. Десантники, расположившиеся в пассажирской зоне грузового отсека, дремали под ровный убаюкивающий гул двигателей. В какой-то момент Иванов приоткрыл глаза и, оторвав голову от подголовника, заглянул в иллюминатор. В совершенно безоблачном небе, глубоко под самолётом, смутно просматривалась водная гладь Каспийского моря. Она была едва различима, и иногда создавалось впечатление, что внизу нет ничего, кроме бесконечной синей пустоты. Наблюдая это, Иванов невольно вспомнил, как когда-то, в далёком детстве он с ужасом обнаружил, что край Света, все-таки, существует. Было это в возрасте семи или восьми лет. Однажды, с наступлением больших летних каникул, мама решила отвезти его на всё лето, на море, к бабушке, живущей в Крыму. Гвоздём поездки был перелёт на полуостров рейсом Аэрофлота. Детскому счастью не было конца. А тут ещё и место в салоне самолёта оказалось у окна. Не отрываясь от стекла ни на минуту, он впервые в жизни наблюдал с высоты, за неспешно проплывающими внизу, городами и сёлами. Любовался бескрайним лоскутным одеялом полей, раскрашенных яркими красками цветущих летних трав, рассматривал причудливые формы озёр, ослепительно сверкающих отражённым солнечным светом. В какой-то момент он заметил, как впереди показалась извилистая линия, за которой всего этого уже не существовало, за ней вдруг начиналась бесконечная синяя бездна.
– Край Света! – решил мальчик.
Странная извилистая линия неотвратимо приближалась, и очень скоро самолёт её пересёк.
– А вдруг что-то случилось, и лётчики не знают где мы, и как они найдут дорогу назад, если мы улетим далеко, ведь земли впереди больше нет! – с волнением подумал он.
Испугавшемуся не на шутку ребёнку, захотелось прижаться к матери, но повернувшись к ней, он понял, что она давно спала. В глубине души, стесняясь своего страха – чувства не подобающего настоящему мужчине, он не стал её будить и, схватившись за поручни, вжался в своё кресло, закрыв при этом глаза. Постепенно незнакомые звуки и запахи, жившие в салоне самолёта, куда-то исчезли, словно растворившись во времени. Так же, как и мама, он уснул. Разбудил обоих громкий голос стюардессы, сообщавший о скором прибытии в аэропорт города Симферополя. Посмотрев снова в окно, мальчик с невероятным облегчением увидел землю, которая, как будто, никуда и не пропадала. Но твёрдое убеждение о существовании ужасного места, непременно являющегося краем Света, надолго закрепилось в его сознании. Разгадка случившегося произошла только через год, когда мама тем же рейсом снова отвозила сына в Крым на летние каникулы. В этот раз, пересилив страх, он пристально всматривался вниз, в синюю бесконечность и вдруг заметил крошечную точку, похожую на корабль, а потом ещё одну и ещё. Так это море, воскликнул он во весь голос, а край Света это берег! Мама с удивлением пожала плечами и ничего не ответила. Всё оказалось до смешного простым. Часть полётного маршрута пролегала над морем, по цвету сливающимся с безоблачной небесной синевой, которое он по детской наивности и принял за ужасную бездну.
Освободившись от нахлынувших воспоминаний, Иванов поймал себя на мысли, что сидит и улыбается в иллюминатор.
– Бекас, ты так и не сказал, зачем нас к арабам так срочно отправили?
Иванов обернулся на голос, пытавшийся перекричать гул двигателей. Это был Рокот.
– Не знаю, информации никакой, даже в общих чертах. Задание получим по прибытию.
– На Ближнем Востоке мы в этом году ещё не участвовали – добавил Рокот.
– Зато в прошлом дважды умудрились!
Закончив короткий диалог, Бекас положил голову на подголовник и снова закрыл глаза в надежде ещё раз уснуть.
В лобовое стекло пилотской кабины было видно, как на горизонте медленно вырисовывалась береговая линия. Её размытые очертания, местами, ещё терялись в лучах невысокого вечернего солнца, но с каждой минутой становились всё отчетливее. Каспийское море постепенно оставалось позади, наступала очередь горного Ирана.
– Командир, есть вибрация второго двигателя! – прозвучал в наушниках тревожный голос бортинженера.
Взглянув на панель контроля работы двигателей, и увидев светящуюся надпись «Повышенная вибрация», Бабич обратился к бортинженеру:
– Слава, есть соображения?
– Пока нет! Двигатель работал без нареканий.
– А эксплуатационный ресурс?
– Это новый двигатель! Ему ещё летать и летать – бросил в ответ инженер.
– Четыре месяца назад на предыдущем движке выявили неустранимый дефект, после чего его сняли и заменили на новый – продолжал он.
– На нём не то, что эксплуатационный, но и межремонтный больше, чем на трёх остальных!
– А общий налёт?
– Меньше восьмидесяти часов.
– Датчик врёт? – мысленно успокаивая себя, предположил Бабич.
Отключив автомат тяги, и положив руку на рычаг управления второго двигателя, он потянул его назад, плавно уменьшая обороты.
– Обороты второго семьдесят пять! – сообщил экипажу он.
Табло «Повышенная вибрация» продолжало светиться.
– Нет, похоже не датчик – опустив взгляд на приборы контроля и заметив едва уловимое подёргивание стрелки указателя давления масла, вновь мысленно констатировал Бабич.
Тревога в экипаже нарастала. Стойкое предчувствие неприятных событий висело в воздухе, когда ожидаемо, вспыхнуло очередное аварийное табло.
– Командир, горит табло «Опасная вибрация» – мгновенно доложил Соколов, заметив изменения в индикации.
– Двигателю малый газ, экипаж, приготовиться к выключению второго двигателя! – приказал Бабич, убирая его РУД в крайнее заднее положение.
Руки лётчиков замелькали в разных направлениях, быстро манипулируя бесконечным множеством кнопок и тумблеров, подготавливая бортовые системы к работе в нештатной ситуации. Дождавшись команды командира, бортинженер перевёл рычаг выключения двигателя в положение «Останов».
Последовавший короткий низкий звук турбины, резко замедляющей своё вращение, неприятно резанул по напряженному слуху всех обитателей кабины. Одновременно уставившись на панель контроля, лётчики с волнением наблюдали, как падали в ноль стрелки приборов и загорались один за другим аварийные индикаторы.
– Игорь, доложи об отказе и запроси снижение до семи двести. С таким весом и остатком топлива мы не сможем оставаться на десяти тысячах.
Соколов на английском языке запросил диспетчера.
– Семь тысяч двести разрешили, дождавшись ответа с Земли, объявил он через минуту.
Бабич перевёл самолёт в режим снижения высоты.
– Олег – обратился он к штурману.
– Расстояние до КПМ?
– Порядка тысячи двухсот.
– Это около двух часов, большую часть прошли, включая море. Возвращаться не будем, тянем в Хмеймим. Озвучил принятое решение командир.
Не сговариваясь, на несколько секунд все замолчали, и в наушниках воцарилась тишина. Каждый думал о чём-то, о своём.
Первым молчание нарушил штурман.
– Командир, сто метров до горизонта.
Бабич посмотрел на высотомер и, наклонившись к автопилоту, установил задатчик вертикальной скорости на нулевое значение. Автопилот послушно выровнял самолёт, а стрелки высотомера замедлив движение, вскоре замерли на отметке семь тысяч двести.
Скользя взглядом по безжизненным приборам контроля неисправного двигателя, Соколов думал о том, что могло бы произойти, если бы командир промедлил и не выключил его вовремя. В памяти всплыл трагический случай из собственной курсантской юности, произошедший с его однокашником на третьем курсе лётного училища. Тогда, во время самостоятельного полёта на учебном L-39, из-за отрыва лопатки турбины полностью разрушился двигатель. На этапе резко возросшей вибрации, курсант растерялся и не выключил его, как того требовала инструкция, а когда понял что произошло, было уже поздно. Спастись, к сожалению, ему не удалось. В процессе разрушения, разлетающиеся во все стороны элементы турбины, крайне опасны. Одна из таких железяк угодила в парня ещё до раскрытия спасательного парашюта.
Стараясь отогнать дурные мысли, Соколов повернул голову и посмотрел в боковое окно. Прямо под самолётом море, наконец, уступало место суше. Ровная береговая линия уходила вдаль и где-то там, в непрозрачной голубой пелене, соединялась с горизонтом. Параллельно берегу, узкой зелёной полосой тянулась предгорная равнина, густо усеянная
небольшими селениями, утопающими во фруктовых садах. По мере удаления от побережья, благоухающая зеленью низменность, быстро видоизменялась, превращаясь в сплошь изрезанные глубокими ущельями, крутые склоны северо-западных гор Ирана. А ещё дальше, практически прямо по курсу, величественно возвышался потухший вулкан Себелан. Создавалось впечатление, будто его белая, покрытая снегом вершина, высотой почти в пять километров, находилась выше уровня полёта. Соколов даже взглянул на высотомер, убедиться, что это не так. Высотомер, как и прежде, показывал семь тысяч двести метров. Снова посмотрев в боковое окно, он заметил, как от макушки одной из многочисленных гор, в изобилии разбросанных внизу, отделилась тонкая полупрозрачная белая нить. Быстро увеличиваясь в длине, она стремительно приближалась к самолёту.
– Ракета! Молниеносно грохнуло где-то в мозгу.
С трудом справляясь с хлынувшим в кровь адреналином, Соколов практически прокричал:
– Командир, нас атакуют, выстрел из ПЗРК, километрах в пяти, направление на два часа.
Бабич, вцепившись обеими руками в штурвал и немного побледнев, отрывисто, но, почти не повышая голоса, спросил:
– Игорь, не упускай её из вида, где она?
– Заходит в хвост, похоже, тепловая, однозначно ПЗРК!
– Командир, ещё один пуск из того же района! – снова выпалил Соколов.
– Штурман! Превышение?
– Около трёх тысяч!
– Суки, достанут, причём в лёгкую! – зло прошипел Бабич.
– Командир, всё, я её не вижу, она сзади, думаю секунд пять-семь!
– На счёт три левый противоракетный манёвр! – скомандовал Бабич.
На третьей секунде резким поворотом штурвала и дачей на полную левой ноги, игнорируя все ограничения, лётчики ввергли самолёт в крутой левый разворот. Уже давно не молодой Ил-76, внезапно получив запредельную боковую перегрузку, казалось, застонал от боли, заскрежетав всеми лонжеронами своего фюзеляжа. Круто завалившись на левый бок, на грани срыва потока скрыла, он попросту резко отпрыгнул в сторону. Неожиданно потеряв из вида свою цель, ракета пронеслась мимо.
– Увернулись раз! Облегчённо выдохнул Соколов, провожая взглядом дымовой след промахнувшейся ракеты, как в тот же миг почувствовался лёгкий толчок, сопровождавшийся звуком глухого хлопка. Самолёт мелко затрясло, количество красных табло утроилось, а в наушниках неживым женским голосом заговорил речевой информатор, монотонно сообщая о пожаре третьего двигателя. Соколов бегло глянул под правое крыло. Из-под рваных кусков обшивки, развороченной взрывом мотогондолы двигателя, острыми языками вырывалось пламя, а из сопла валил густой сизый дым.
– Всё-таки достали! – снова зло прошипел командир. Обильный пот струился по его лицу и крупными каплями скатывался на воротник комбинезона.
– Закрыть пожарный кран третьего, включить огнетушители второй и третьей очереди – громко командовал, окончательно сросшийся со штурвалом, Бабич.
– Командир, падает давление топлива в четвёртом, растёт температура, по ходу и его зацепило! – надрывно прохрипел инженер.
– Первому двигателю режим взлётный, четвёртому обороты семьдесят пять, выключить отбор от четвёртого, включить кольцевание СКВ. Радисту выключить генераторы, перейти на аварийное питание – хладнокровно продолжал Бабич.
Четвёртый двигатель явно доживал последние секунды, быстро превращаясь в бесполезный балласт. Лишившись на три четверти тяги, Ил-76 начинал терять скорость и, как следствие, высоту.
Маневрируя по тангажу, для удержания горизонтальной скорости на нижнем пределе, чтобы не свалиться в штопор, Бабич тщетно пытался замедлить интенсивное снижение. Несмотря на все его усилия, получалось плохо, вертикальная скорость не уменьшалась.
– Командир, до аэропорта Ардебиль сорок километров, может, дотянем? – раздался голос штурмана в наушниках.
– Сорок километров и плюс разворот на сто восемьдесят?! Вряд ли получится, присядем раньше!
– С полным ртом земли! – едко добавил Соколов, сверля взглядом отвесные скалы и ущелья, в тщетной попытке найти площадку, мало-мальски подходящую для вынужденной посадки.
После выполнения противоракетного манёвра самолёт вновь направлялся к Каспийскому морю.
– Попытаться сесть на воду? С такой вертикальной тоже не вариант, разобьёмся от удара –продолжал рассуждать вслух Бабич.
– Командир, а что если машины из грузоотсека сбросить, шестнадцать тонн минус, как-никак! Прилично снизим вертикальную – выпалил идею, Соколов.
– Машины сбросить говоришь… радист, командира десантников сюда, живо! Иванов его фамилия! – осенило вдруг Бабича.
Как ошпаренный, радист бросился к выходу из кабины. Уже меньше, чем через минуту рослая фигура Бекаса нависала над командиром корабля.
– Капитан! – не отрываясь от управления, громко крикнул Бабич. На десантнике не было наушников.
– Ты видел всё, что произошло. На данный момент мы падаем, только медленно. Твои «Тигры» точно умеют прыгать с парашютом?
– Могу продемонстрировать – во всё горло проревел Иванов.
– Сколько времени на подготовку?
– Минуту, системы запустить.
– У тебя две, командуй капитан!
– Слава, открывай створку грузового люка и все бегом к машинам, это наш шанс.
Бортинженер, радист и штурман ринулись за десантником, Соколов остался на месте.
– Ты чего сидишь? – крикнул Бабич.
– Я с тобой! – коротко отрезал тот.
– Ладно, вместе уйдём, врубай SOS и доложи всё, что успеешь.
Бекас в сопровождении троих десантников и троих членов экипажа пробирался в конец фюзеляжа к «Тиграм». Через медленно открывающийся в хвостовой части грузового отсека люк, снова был виден вулкан Себелан. На этот раз его заснеженная вершина абсолютно точно была выше терпящего бедствие самолёта. Преодолевая сильные порывы ветра, группа добралась до машин.
– Кит, Дуглас и лётчики в первую! – показывая рукой на ближайший броневик, прокричал Бекас.
– Я и Рокот в следующую. Запускаем двигатели, системы и ждём остальных, у нас минута! По машинам!
В кабине пилотов Соколов, закончив с докладом в эфир, повернулся к Бабичу:
– Командир, пора!
– Ну, давай, родимый! – шептал одними губами Бабич, щёлкая переключателями и пытаясь запустить, не подающий признаков жизни, автопилот. Надежда на своё собственное спасение теплилась у него всё меньше и меньше. Кому-то нужно было удерживать самолёт в горизонтальном положении во время десантирования.
– Ну, давай, ещё чуть-чуть, всего пару минут… ну!
И вдруг, казалось бы, бездушная машина, словно услышав мольбу своего командира, подмигнула долгожданным зелёным огоньком на панели автопилота, сообщая о его работоспособности.
Лётчики молниеносно отстегнули ремни и бросились к выходу. Переступив порог, Бабич непроизвольно обернулся и в последний раз взглянул на кабину умирающего Ила, обильно окровавленную красной аварийной сигнализацией. Самолёт как-то по живому дрожал и душераздирающе выл единственным, работающим в запредельном режиме двигателем. Словно предчувствуя скорую гибель, и отчаянно сопротивляясь притяжению, он из последних сил держался в воздухе.
На спинке своего кресла Бабич заметил торчащий из заднего кармана край «цветастого» пакета.
– Руденко! – мелькнуло у него в голове.
Через мгновение Соколов выдернул командира из пилотский кабины.
Преодолеть следующие двадцать метров оказалось не просто. Самолёт здорово болтало, но каким-то одному ему известным образом, он умудрялся сохранять правильное положение в пространстве. Порывистый ветер, хозяйничавший в грузовом отсеке, трепал всё, что было плохо закреплено. Лётчики двигались в направлении открытой двери броневика, стоявшего в конце фюзеляжа. С трудом удерживая равновесие, наконец, они добрались до неё и остановились. Едва просунув левую ногу в кабину машины, Соколов почувствовал, как нос самолёта начал резко задираться вверх. Тяжёлый броневик юзом потащило вниз, в зияющую пропасть открытого грузового люка. Схватившись обеими руками за поручень, Соколов рывком забросил своё тело внутрь. Быстро развернувшись, чтобы помочь командиру, он с облегчением увидел, как Бабич исчез в кабине второй машины. Продолжая юзить, оба «Тигра» вывалились из уже неуправляемого Ила.
Оказавшись не пристёгнутым в машине, падающей с полутора километровой высоты, Соколов больно ударился головой об угол какого-то ящика, прикреплённого к потолку. В состоянии невесомости и беспорядочного вращения, попытки зацепиться за что-нибудь ни к чему не приводили. Прошло ещё несколько долгих секунд, прежде чем падение стабилизировалось, и он смог ухватиться за спинку заднего сидения, влезть на него, пристегнуться и оглядеться. В кабине, по непонятной причине, стояла гробовая тишина. Двое десантников, неподвижно сидевших впереди спиной к Соколову, походили на пластмассовые манекены, а через узкий проход между ними, на видневшейся части приборной панели со стороны руля, не было заметно никакой индикации. Чуть правее, чёрным экраном отсвечивал неработающий монитор и крупный циферблат часов, застывших на семнадцати тридцати. Секундная стрелка не двигалась.
– Что-то случилось, нет питания – со страхом подумал Соколов. Им быстро овладевало чувство надвигающейся безысходности и животного ужаса. С трудом приподняв левую руку и посмотрев на собственные часы, он ощутил, как по спине пробежал холодок. Его наручные часы также остановились на семнадцати тридцати.
Дышать становилось всё труднее. Сознание периодически куда-то проваливалось, а в те короткие моменты, когда оно возвращалось, перед глазами на фоне лобового стекла и боковых окон, излучавших белый матовый свет, круговоротом мелькали элементы внутреннего оборудования кабины броневика. Соколов отключился.
Часть 2
– У него рассечение выше брови, довольно глубокое – донеслось откуда-то издалека.
Ощущая щекой чьё-то чужое дыхание, Соколов приоткрыл глаза. Прямо перед собой он увидел склонившегося Иванова, а за ним второго десантника, стоявшего между сидений в таком же, полусогнутом положении.
– Наконец-то, очнулся, мы уже волноваться начали – добавил, выпрямляясь Иванов.
Быстро прейдя в себя, Соколов отстегнул ремень и, выпрямившись на сидении, вытянул вперёд ноги. Затёкшие суставы похрустывали, а в ушах ещё немного шумело. Смочив языком указательный палец и проведя им по лбу, он ощутил лёгкое пощипывание над левой бровью. На пальце остались частички запёкшейся крови.
– Я Бекас, а это Рокот – как обычно, улыбаясь, представился Иванов, указывая рукой на товарища.
– Сокол… поднебесный! – попытался пошутить лётчик, изобразив подобие улыбки нижней частью своего лица. В голове один вопрос наслаивался на другой.
– Где мы? – спросил Соколов, проводя взглядом по окнам машины и не находя в них ничего, за что можно было бы зацепиться.
– Хороший вопрос – пробурчал в ответ Бекас, пожимая плечами.
Соколов посмотрел на свои наручные часы. Те, как ни в чём не бывало, ровно отсчитывали секунды, показывая, семнадцать тридцать пять. Интуитивно наклонившись к проходу и отыскав глазами бортовой хронометр, он на секунду засомневался, не померещилось ли ему всё. Бортовые часы также шли и их показания совпадали.
Осознав, что все трое пребывают в состоянии дереализации, и уже кожей ощущая на себе беспомощные взгляды десантников, Соколов недолго думая, принялся вслух восстанавливать события последних двадцати минут.
– Сначала,– начал он – нас обстреляли из ПЗРК, причём, как ни странно, с территории дружественного государства.