000
ОтложитьЧитал
Глава 1
Часть первая
Глава первая
Примечания:
Патша – вождь племени
Осламка – одномачтовое палубное речное судно длиной 10-15 метров; Тюркское слово «ослам» значит торговец, разносчик товара по домам. Применение такого названия к мелким судам, которые нередко служили плавучими лавками для прибрежного населения являлось вполне понятным и естественным.
Бус – главный город племени, его административный центр
Киче и Олы Чирмешан – старые названия современных рек Малый и Большой Черемшан на территории Татарстана. Малый Черемшан впадает в Большой, а тот уже в Волгу в 50 км южнее Ульяновска.
Итиль – Волга
Агидель – булгарское название рек Белой и Камы от устья Белой до впадения в Волгу. Буквальный перевод – Серебряная река.
Рыбий зуб – моржовый клык
Сакчы – кладовщик, ключник.
Халджа – посад Булгара, обнесённый крепостной стеной.
Кадам – мера длины, равная шагу человека, аналог русского аршина (около 60-70 см).
Фарсах – старинная мера длины, равная примерно 6 км.
Отправляясь в свой первый самостоятельный повоз, Айдарук – старший сын Турумтая, патши племени барсула́ – и подумать не мог, что это так круто изменит всю его жизнь. Да и не только его.
Вообще-то, повоз был делом обычным. Каждую осень несколько осламок покидали бус племени Биляр, чтобы сначала пройти по Киче и Олы Чирмешан, собирая с общин подать в десятину урожая, а потом, поднявшись до устья Сульчи, за которой начиналась земля баранджаров, скупить у тамошних охотников пушнину.
На этот раз повоз оказался особенно удачным. Год выдался хлебородным и все общины расплатились сполна, никто не остался в долгу, а охотники заготовили так много мехов, что меняли их не только на соль и муку, как это бывало обычно, но с удовольствием брали даже то, что всегда считали роскошью. Так что когда на исходе месяца караван двинулся в обратный путь, под палубным настилом не было свободного места и даже между скамьями гребцов лежали тюки с пушниной.
Айдарук ликовал. По давно заведённому порядку пятьдесят сороков меха оставалось в общей племенной казне, десять сороков уходили в пользу эльтабара, главы всех булгар, и ещё один тудуну, который представлял в здешних краях власть хазарского кагана. А что оставалось сверх того, делилось меж участников повоза, как плата за их непростой, а временами опасный труд. Весь обратный путь Айдарук прикидывал и так, и эдак, подходил к расчёту с одного и другого бока, складывал, делил, вычитал, но всякий раз убеждался, что лично ему достанется десяток соболей, не меньше. А с таким подношением не стыдно будет предстать перед Эрнуком – патшой большого рода эсегелей, что обитали на правом берегу Итиля, и потому не слишком хотели знаться с булгарами Агиделя.
Род Эрнука считался одним их самых богатых и сильных среди сотен булгарских семей. Его город – Чирмы́ш – стоял на устье Иллет. Начинаясь мелководным и бурным ручьём где-то в глуши марийских лесов, эта река долго петляла средь непролазных сосняков и каменистых ущелий, чтоб полноводным широким потоком влиться в Итиль между Веда-Суваром и Бу́лгаром. Осенью по ней к Чирмышу спускались охотники северных народов. Эсэгели Эрнука за бесценок скупали у них пушнину и, главное, рыбий зуб, который в далёких южных странах менялся один к одному – сколько весил сам, столько же за него давали золота. Сам Айдарук, конечно, никогда не бывал в тех краях, но от умных сведущих людей слышал, что на Иллет вовсе не было полей и огородов, но при этом жители Чирмыша никогда не знали нужды, уж тем паче голода – доход от перепродажи
рыбьего зуба был таким, что Эрнук мог бы скупить всё зерно в округе, даже беря его по цене вдвое больше обычной.
В Булгаре, На пристани Ага-Базара, где всегда было так тесно, что иные осламки порой несколько дней ждали возможности подойти к берегу и разгрузиться, для лодок из Чирмыша имелся отдельный причал, и даже если он пустовал, никто не пытался занять его – все знали, чьё это место. За городской стеной, куда даже просто войти мог не каждый знатный патша, у Эрнука было две усадьбы. Одна – у западных ворот, где за дубовым частоколом стоял дощатый барак для привезённого товара и огромный хлев для скотины, а в двух десятках бревенчатых избушек жило полсотни сакчы и сторожей. Вторая располагалась в центре халджа: большой кирпичный дом с пристройками для слуг и охраны стоял над крутым оврагом, что широким кривым шрамом рассекал город надвое, и единственный мост через него вел от ворот усадьбы Эрнука прямо ко дворцу эльтабара.
Как раз на этом мосту почти год назад Айдарук и встретил Бийче – племянницу Эрнука, дочь его младшего брата, когда-то давно погибшего при набеге черемисов. Случилось это в зимний солнцеворот – один из трёх дней в году, когда патши всех племён обязательно приезжали в Булгар, чтобы отметить древний праздник Нардуган.
Город, обычно степенный и важный, бурлил, кишел и пестрил – в этот день даже самый знатный богатей стремился воедино слиться со всеми людьми. Пока патши и старейшины родов отбирали лучших быков для жертвы, а женщины готовили угощение для всех бедных обитателей округи, молодежь стекалась в два больших отряда. Их ждала главная забава этого праздника – расправа над Тама-Тарханом. Этот злой див только и делал, что устраивал людям всякие пакости, но в Нардуган ему предстояло поплатиться за все чёрные дела – его собирались повесить на толстом суку священного тополя. Однако сначала одна половина молодёжи должна была штурмом взять обиталище зла – снежную крепость, которую другая половина собиралась защищать.
В этом году честь идти на приступ выпала парням и девушкам племён с обеих сторон Агидель: барсула, темтюзи́ и нухра́т. Им предстояло, собравшись в Халджа на левом берегу оврага, пробиться на правый, взобраться на обледенелый склон холма и только потом ворваться в белую цитадель, чтобы схватить там главного злодея. А вот держать оборону готовились эсегели с правого берега Итиля. И пользуясь тем, что усадьба одного из них – Эрнука – стояла над самым оврагом, главное укрепление защитники решили сделать прямо на мосту, миновать который нападавшие никак не могли. В широком проходе поставили две телеги, связав их оси верёвками. На повозки взгромоздили пустые бочки, короба и прочий хлам. За баррикадой встали защитники под командой Самура – старшего сына Эрнука. Три десятка лихачей, вооруженных глыбами плотного снега и потешными булавами, на длинных рукоятях которых вместо стальных шаров были намотаны тряпки.
Агидельцы тоже серьёзно готовились к бою: привязали к толстым канатам крючья, чтобы растаскивать завалы; смастерили лестницы, чтоб подниматься на баррикаду и налепили гору снежков для обстрела защитников. Айдарук вооружился длинной рыбиной с узким хвостом, за который удобно было держаться, а на плечо набросил торбу с десятком снежков, в центре которых для тяжести закатаны были кусочки льда. Закончив с подготовкой, он уже стал пробиваться в передние ряды – ему не терпелось броситься вперёд, чтобы первым достичь моста и всем показать свою силу и ловкость. Но тут на плечо юноши легла чья-то рука.
Это был Байбат – дед Айдарука по матери. Когда-то сильный ловкий воин, теперь он постарел и уже не годился для боя, но его опыта и знаний с лихвой хватало на три десятка бывалых рубак. Так что когда подошло время выбрать сыну воспитателя, Турумтай с радостью вспомнил древний обычай, который гласил, что пестовать девочку должна мать её отца, а мальчика – отец его матери. А лучшего наставника, чем Байбат, Турумтай и представить не мог.
Взяв подопечного за локоть, Байбат мягко, но настойчиво вывел его из толпы:
– Бездумная храбрость – хуже трусости. – Тихо сказал старик и тут же закашлялся, что последнее время случалось с ним часто, особенно, на морозе.
Айдарук сочувственно посмотрел на Байбата – тот напоминал одуванчик: стебелёк сухого тела венчала крупная голова с пышной копной седых волос. Воспитанник в свои шестнадцать рядом со стариком выглядел могучим дубом: выше на две головы, стройный, с тонкой талией и дюжим разворотом плеч, на которых даже сквозь толстый войлок куртки проступали бугры молодых крепких мышц. И словно этого было мало, вдобавок боги наградили его волевым точёным подбородком и глазами цвета агата в мелких брызгах расплавленной бронзы, от прямого взгляда которых у девушек замирало сердце, и они забывали, что хотели сказать мгновенье назад.
Придя в себя, наставник тыльной стороной ладони вытер с бороды мокроту, и, отдышавшись, добавил:
– Я тебе сколько раз говорил? Головой в стену биться только дуракам можно – у них лоб крепкий. – Байбат сделал глубокий вдох, чтобы восстановить дыхание. Айдаруку не терпелось броситься в атаку вместе со всеми, он терпеливо ждал, пока Байбат продолжит. – Помнишь чокыр, сразу за торжищем?
Айдарук тут же мысленно оказался на окраине Ага-Базара, где за крайними складами торговцев начиналась водомоина – небольшая впадина с пологим склоном тянулся полсотни шагов и входил в устье той самой балки, у которой сейчас агидельцы готовились к штурму. Айдарук сразу все понял и просиял. Мост, где эсегели устроили крепость, и чокыр, о котором говорил Байбат, разделяла четверть фарсаха, не меньше, но только там можно было попасть в яр, не переломав при этом ноги. В остальном же края оврага по всей его длине представляли собой отвесную стену в два, а где-то и три человеческих роста. Потому-то эсегели и не ждали атаки с другой стороны.
Благодарно кивнув, Айдарук звонко свистнул и сделал знак рукой. На его призыв из общей ватаги тут же вышло двое парней. Один из них – Чуксар – даже во сне всё время что-то говорил и дёргал ногами, будто куда-то бежал, а стоило проснуться, сразу начинал спешить так, словно уже куда-то опоздал. А вот второй – Ушапай, которому маленький вёрткий Чуксар едва доставал до плеча, вообще не знал, что такое суетится, и был так скуп на слова и жесты, словно за каждый звук или движение рукой ему приходилось платить серебром.
С тех пор, как Айдарук себя помни, он никогда не разлучался с друзьями детства, и сейчас, конечно, тоже не смог бы обойтись без них. Втроём, под удивлённые взгляды остальных они покинули место будущего боя, задворками пробрались к главной городской дороге и бегом пустились по ней вниз, к Ага-Базару. Там, пропетляли по лабиринту празднично украшенных рядов и лавок, миновали склады и амбары на окраине торжища и без труда отыскали тот самый чокыр. Они на спинах скатились в отвершек, по твёрдому насту вышли в овраг и стали осторожно продвигаться вдоль его края, где глубина снежных намётов была не большая.
В это время главный жрец дал сигнал и толпа агидельцев с рёвом устремились вперёд. Но ещё у входа на мост их встретил густой град снежков и половина нападавших остановилась уже здесь. На тех же, кто прорвался к телегам, обрушились удары палиц и полетели тяжёлые глыбы из снега и льда. Большинство сорвалось с баррикады, а тех немногих кому всё же удалось вскарабкаться наверх, защитники к удивлению не стали сбивать, а наоборот, подхватили и втащили в свою толпу, где быстро связали по рукам и ногам.
Столь неожиданный манёвр обескуражил нападавших, и вторая атака была уже не столь напористой и смелой. Агидельцы, строй которых заметно поредел, с трудом подобрались к стене из телег, но подняться на неё не могли – всего-то десяток защитников с успехом отбивал любые их попытки. Уже показалось, что крепость устоит и к позору агидельцев наказание Тама-Тархана станет только результатом доброй воли эсегелей, но именно в это время трое барсулов добрались, наконец, до моста.
Они оказались как раз под тем местом, где громоздились остатки снежных глыб, которые младшие защитники подносили старшим, бившимся на баррикаде. Агидельцы забросили на деревянный настил веревки с крючьями и стали подниматься по ним. Оказавшись на мосту, Айдарук выхватил из-за пояса рыбью тушу и принялся хлестать ею каждого встречного. Чуксар держался рядом, используя вместо рыбы бараний хвост, а рослый крепкий Ушапай просто хватал мелюзгу за ворот и швырял в овраг. Друзья быстро разогнали младших эсегелей, и Айдарук уже взобрался на остатки снежной горы, но у её подножия наткнулся на последнего мелкого защитника. Это был тощий паренёк в длиннополом халате и маске из сосновой коры с прорезями для глаз. В руках он держал длинную жердь и когда замахнулся ей для удара, Айдарук инстинктивно пригнулся, чтоб увернуться, но парнишка неожиданно не стал быть его с размаху, а коротко и резко ткнул концом шеста в грудь. Тычок вышел не сильным, но Айдарук потерял равновесие, поскользнулся на ледяной глыбе и скатился вниз. Тут же вскочил на ноги и быстро взобрался обратно, но получил ещё один толчок, который на этот раз не сбил его с ног, но всё же заставил остановиться. Айдарук успел заметить, что Чуксар и Ушапай обошли гору со стороны и уже вступили в бой у самой баррикады, наверху которой показались и другие агидельцы – эсегели, отвлекшись на атаку сзади, не могли удержать нападавших спереди.
Агидельцы одержали верх, но Айдарук, который добыл для всех эту победу, застрял на снежной горе. Разозлённый этим, Айдарук левой рукой поймал шест, которым его снова пытались ткнуть, а правую запустил в наплечную сумку, выхватил оттуда тяжелый снежок и с коротким замахом пустил его в цель. Он попал прямо в берестяную маску. Та с хрустом сломалась пополам и не упала с лица только потому, что держалась завязками на затылке. Вскрикнув, пронзительно и тонко, защитник выронил шест и, пошатнувшись, осел на снег. Айдарук издал победный клич, спрыгнул вниз и оказался рядом с поверженным врагом. Собираясь отомстить мелкому балбесу, он зачерпнул в горсть побольше мокрого истоптанного снега пополам с грязью, схватил разбитую маску за нижний край, сдёрнул её и… замер, встретившись взглядом с двумя изумрудами глаз, блестевших навернувшейся слезой. Девчонка! Это была девчонка лет пятнадцати, не больше. И на её обиженно-испуганном лице чуть выше левой скулы на белоснежной коже уже наливалась красно-синяя блямба ушиба, а на бархатных губах, чуть приоткрытых из-за сбитого дыханья, краснела капавшая с носа кровь. Она тонкой струйкой стекала на подбородок, а оттуда на шею, настолько тонкую, что Айдарук удивился, как она не сломалась, когда голова девушки откинулась назад при попадании снежка.
Айдарук забыл, где он и почему здесь оказался. Забыл о штурме и Тама-Тархане, не слышал оглушительных криков, не замечал отступавших эсегелей и гнавшихся за ними адигельцев. Мимо пробежал Ушапай с синяком под левым глазом. На мгновенье рядом замер Чуксар, он что-то прокричал, тыча в сторону главной ледяной крепости, потом недоуменно пожал плечами и, махнув рукой, поспешил за остальными. А Айдарук всё сидел рядом с незнакомкой, смотрел в зелёную бездну гневно сверкающих глаз, и ему хотелось только одного – прикрыть собой это хрупкое существо, чтоб не дай бой не попали в нее летевшие отовсюду и во все стороны щепки, куски льда и шмотки грязного снега.
Айдарук протянул руку и легко прикоснулся к подтёку на скуле девушке, отчего та болезненно дёрнула головой и отстранилась.
– Ну! Придумал тоже. – Гневно сказала она, а в следующий миг, взглянув за плечо Айдарука, облегчённо вздохнула.
Тут же рядом возник Самур – сын Эрнука, который был лет на пять старше Айдарука. Присев на корточки, он осмотрел сестру, потом окинул взглядом Айдарука и презрительно усмехнулся:
– Одолел девчонку, да?
– Да я откуда знал. – Попытался оправдаться Айдарук, но его уже не слушали.
Самур перевёл взгляд на сестру:
– Цела?
Девушка пожала плечами, одновременно отодвигаясь от чужака и прижимаясь к брату. Тот легко подхватил её на руки, встал и, напоследок ещё раз смерив Айдарука взглядом, зашагал мимо разбитой баррикады к усадьбе Эрнука. Айдарук тоже поднялся, но ему почему-то уже не хотелось спешить на штурм, биться за право первым ворваться в ледяную крепость и схватить чучело Тама-Тархана. Всё это показалось вдруг таким глупым и бесполезным.
Через два дня, едва дождавшись конца праздничных гуляний, Айдарук пришёл к усадьбе Эрнука. Стражникам он сказал, что хотел бы узнать о здоровье племянницы хозяина и попросить у неё прощения. Хотя на самом деле просто мечтал ещё раз увидеть Бийче – он даже успел расспросить кое-кого из эсегелей и узнать имя незнакомки. Но Айдарука не пустили дальше ворот, просто пообещав передать его извинения. На том всё и кончилось.
С тех пор прошёл почти год, в котором не было такой ночи, чтобы Айдарук вновь не пережил эту встречу во сне. А потом, проснувшись, в том месте, когда Бийче уносили прочь, он долго лежал без сна, и, глядя в потолок, сожалел о том, что Чирмыш слишком далеко от Биляра. Но теперь подходило время очередной поездки в город на Итиле. Приближался Чумар боткасы – главный праздник осени, на котором все булгары соберутся вместе, чтоб принести жертвы богам, а после на большом меджлисе обсудить важные вопросы. И Айдарук точно знал, что в такие поездки, отец обязательно навещал других патшей: одних по делу, других просто, из вежливости, как того требовал обычай. Прежде Айдарук не стремился попасть на эти встречи – ему не интересно было слушать длинные неторопливые беседы людей, что говорили так, будто давно устали от жизни. Но в этот раз Айдарук хотел любой ценой напроситься пойти вместе с отцом. И если всё получится, он обязательно попросит у Эрнука дозволения поговорить с племянницей, чтоб лично принести ей извинения. А когда Бийче выйдет, он бросит к ее ногам связку превосходных соболей. Юноша живо представлял, как это будет, как при виде ценных мехов изменяться лица самой Бийче, её двоюродного брата Самура и даже самого Эрнука. В наивных мечтах своих Айдарук уже слушал речь эсегель-патши, который восторженно говорил, что давно искал именно такого мужа для любимой своей племянницы, а та, скромно потупившись, лишь изредка поднимала на Айдарука глаза, в которых светились тепло и восторг. И вот когда Эрнук напрямую спросил у Бийче, хочет ли она стать женой столь лихого джигита, девушка зарделась, застенчиво просияла и едва шевельнула губами. Но вместо желанного «да» над рекой, по которой бесшумно скользили осламки, разнёсся встревоженный крик дозорных.
Айдарук вздрогнул и растерянно огляделся. Кроме него, почти все на осламке уже собрались у левого борта и с напряжённым молчанием следили за тем, как вдали на Севере над зелёным морем хвойного леса струился белёсый дым.
Глава вторая
Примечания:
Кайтару – штраф, возмещение, неустойка.
Айдарук очнулся, потряс головой, избавляясь от остатков грёз, и осмотрелся, пытаясь найти в береговых зарослях что-нибудь для приметы. По гладкой каменной глыбе, на пару кадамов поднимавшейся из зеленоватой воды, и огромной сосне, в старческом поклоне нависшей над тихой заводью, он определил, что караван почти достиг устья Эремэ́ – не широкой, но очень глубокой речушки, что выходила из густой лесной чащи и падала в Киче Чирмешан. А выше по её течению, примерно в двух фарсахах, имелся старый перелог, который последние лет десять ждал, когда к нему вернуться люди.
В этих местах так делали испокон веку. Большая семья находила удобное место и расчищала его. Потом, осенью стволы поваленных деревьев сжигали, и весной, когда снег талой водой уходил в недра, распахивали землю, щедро напитанную золой и перегноем. Три-четыре года такое поле рожало очень щедро, но потом урожаи шли на убыль и пашню обращали в пастбище. А ещё через несколько лет, когда подсеку покрывал кустарник и древесный молодняк, люди вовсе покидали это место. Но не навсегда. Лет через десять-пятнадцать они возвращались, чтобы опять отвоевать у леса кусочек земли.
Перелог в верховьях Эремэ появился в те времена, когда Айдарук ещё не родился, и даже отец его деда Байбата бегал по Буляру беспортошным мальчишкой. С тех пор подсеку трижды оставляли, и вскоре её предстояло чистить в четвёртый раз. Айдарук точно знал это, так как перед самым уходом в повоз, отец говорил о брошенном поле с главой одного из родов. Тот хотел приступать к делу уже будущей весной, а Турумтай убеждал отложить начало работ на следующий год. Старейшина тогда настоял на своём, и вождь всё же дал добро на то, чтобы сразу после посевной род начинал осваивать старую делянку. Но дым, что густой пеленой поднимался над лесом, говорил, что кто-то пришёл туда раньше хозяев. И это не сулило племени добра.
– Что думаешь? – Раздался хрипловатый, словно вечно простуженный голос Байбата.
Айдарук оглянулся – старый наставник стоял в шаге за спиной и, прищурившись, внимательно следил за столбами сизого дыма, будто по их движению пытался угадать, что происходит на далёкой подсеке, скрытой за стеной непролазного леса. Айдарук бросил беглый взгляд направо, где спустив паруса и подняв вёсла, качались на волнах две осламки. Одну из них шагами мерил Чуксар – на ходу он стучал ребром ладони по борту и то и дело чесал редкую ещё нежную поросль на подбородке. На другой, плечом опершись на изогнутый носовой брус, застыл Ушапай. Лицо его, как будто высеченное из камня, в который вставили две блестящие льдинки глаз, оставалось бесстрастным – казалось, его ничуть не волнует суета вокруг и он просто ждёт приказа.
Айдарук задумался. Если подсеку решили занять чужаки – а в этом Айдарук не сомневался – отстоять её можно было одним из двух способов. По неписанным законам такие споры надлежало решать на совете старейшин всех племён, который собирался в Булгаре лишь два раза в год. Но какую сторону он займёт, зависело от того, чьих родственников в нём окажется больше, чьи дары будут богаче, а обещания – слаще. Так что за исход такого разбирательства вряд ли кто-то смог бы поручиться. Гораздо проще и надежней было прямо сейчас нагрянуть внезапным налётом и самим согнать наглецов со своей земли.
– Надо идти. – Постановил Айдарук.
Он посмотрел на Байбата решительно, но всё же бровь дрогнула и слегка приподнялась в ожидании одобрения. Старик коротко кивнул, соглашаясь, а потом взглядом указал на тюки с пушниной, плотно набитые под дощатым настилом. Благодарная улыбка тронула губы Айдарука и тут же исчезла – он понял и оценил совет, который молча дал ему Байбат.
Мирно, без драки доказать, что брошенное поле принадлежит барсула, вряд ли выйдет. Конечно, все знали, где проходят границы владений, но определяли их на глазок, и если реки служили надёжной приметой, то сквозь нехоженый лес красной нитки никто не протянул. А значит, соседи вполне могли заявить, что это – их земля. И Коли так, без стычки не обойтись. А когда она начнётся, на корабли могут полететь не только стрелы и камни, но и горящие головни. И подвергать такой опасности общую пушнину Айдарук не мог. Права не имел.
Айдарук решительно тряхнул головой и, заложив в рот два пальца, коротко пронзительно свистнул.
– Всю пушнину грузим к Ушапаю. – Скомандовал он и, повернувшись к гиганту, добавил. – Останешься здесь, за мех – головой отвечаешь, так что гляди в оба.
Ушапай возмущаться не стал. Вот если б такое сказали Чуксару… Но здоровяк лишь согласно кивнул и уже через миг спокойно отдавал команды, заводя своё судно между двух осламок. С громким стуком они сошлись бортами и в воздухе замелькали тюки. Вскоре вся пушнина оказалась в лодке Ушапая, а две другие, где остались только люди, под хлопанье поднятых парусов и плеск рулевых вёсел устремились к устью Эремэ, что уже виднелось впереди.
Первой в русло вошла осламка Айдарука, за ней, отстав на два десятка шагов, держался Чуксар. Течение было не сильным, крепкий осенний ветер с шумом бился в парусах, а по десятку весел дружно пенили воду с обоих бортов, так что лодки быстро продвигались вверх по реке. Лес то наступал к самым берегам, так что ветки отдельных деревьев почти лежали на серебристой глади, а то отходил на сотню шагов, открывая топкий болотистый луг, густо заросший травой и кустами. Над всем этим неподвижно застыла брюхатая серая туча, и только плеск вёсел через равный промежуток времени нарушал глухую тишину.
На Айдаруке уже была лёгкая кольчуга, пояс с кривой саблей и коротким прямым кинжалом, а в руках он держал островерхий шлем с полумаской. Готовый к бою, он стоял на носу и неотрывно смотрел на клубящийся в небе дым, который становился тем гуще, чем ближе они подходили к подсеке. Остальные тоже облачались в доспехи; все, кроме гребцов держали в руках боевые топоры, небольшие круглые щиты; стрелки собирали луки, крепили тетивы и готовили стрелы.
Вскоре, первая осламка обогнула мыс, крутым уступом вдававшийся чуть не до середины русла, и сразу за ним открылась полоска земли шириной шагов сто. Примерно треть фарсаха она тянулась вдоль берега, с трёх сторон окружённая стеной непролазной хвои, а с четвёртой, от реки её отсекала цепь шалашей и походных юрт.
Глядя на лагерь, подсчитав количество котлов над очагами, Айдарук быстро прикинул, что чужаков должно быть не меньше сотни. Да, большинство из них, наверняка, простые лесорубы и пахари, тогда как он привёл с собой испытанных бойцов, но ведь барсулов – всего три десятка. Так что расклад всё же был не в их пользу, и Айдарук подумал, что хорошо бы обойтись без серьёзной драки. Однако, когда осламки подошли вплотную к берегу и захватчики, бросив работы, тоже потянулись к реке, настороженно изучая прибывших, Айдарук с удивлением заметил, что мужчин среди них не так уж и много – всего с десяток. В основном же на подсеке трудились женщины и подростки, в толпе мелькнуло даже несколько седых бород. А ещё Айдарук обратил внимание, что перелог почти нетронут. На большей части всё ещё стоял лес, и огонь полыхал лишь на маленьких делянках, где поверх сваленных в кучу брёвен зачем-то лежали ветки молодой хвои – они-то и давали такой густой дым, что с лихвой хватило бы на два десятка обычных костров.
Пока Айдарук обдумывал все эти странности, толпа чужаков подошла к самой воде и плотной цепью растянулась вдоль берега. Среди них особенно выделялся высокий юноша с прямым орлиным носом и цепким взглядом угольно-чёрных глаз. Он красовался в волчьем малахае, длинной меховой жилетке и сапогах из яловой кожи, тогда как остальные мужчины были в простых войлочных шапках и лаптях поверх тряпочных обмоток. Сообразив, что это старший чужаков, Айдарук присмотрелся и узнал в нём Кантимера, младшего сына Пешкана, патши племени нухратов. Их бус располагался у истоков речушки Биздэ, и до него отсюда было меньше фарсаха.
Айдарук шагнул к борту, жестом остановив одного из своих людей, который хотел прикрыть его щитом.
– Я Айдарук, сын патши барсулов!
– Айдарук? – Переспросил Кантимер с кривой улыбкой на тонких бесцветных губах. – И зачем ты здесь? Мы тебя не звали.
– Не звали?! – Взревел Чуксар на задней осламке. – Ах ты…
Он выхватил саблю и рванулся вперёд, но свирепый возглас Байбата остановил его. Чуксар замер, уже готовый к прыжку через борт, а наставник повернулся к Айдаруку, но вдруг зашёлся в хрипящем натужном кашле – громкий крик не прошёл даром для больных старческих лёгких. Айдарук досадливо поморщился – это было не ко времени, но одёрнуть Байбата он тоже не мог, так что пришлось пережидать его приступ. Нухраты же посчитали эту заминку проявлением слабости и опаски. Толпа на берегу радостно заголосила, в общем гомоне слышались насмешки, ругательства, даже угрозы. А чуть погодя в сторону лодок уже полетели комки земли. Один из них ударился в доски обшивки и, рассыпавшись, рябью покрыл стоячую воду. Чуксар зарычал и уже поставил одну ногу на борт, но в этот раз его остановил крик Айдарука.
Байбат, наконец, перестал кашлять, но говорить всё же не мог, тяжело дышал и часто сплёвывал на палубу тёмную тягучую слюну.
– Это наш перелог, Кантимер. – Сказал Айдарук только чтобы выиграть время.
– С чего это вдруг? – Спокойно спросил Кантимер, хотя голос его уже звучал не так уверенно и твёрдо, как в начале разговора.
Глава чужаков посмотрел на Чуксара, в кровь кусавшего губы, и Айдаруку показалось, что в этом коротком взгляде мелькнули не решимость и готовность к предстоящему бою, а страх, но почему-то смешанный с безмолвным призывом и даже надеждой. В тот же миг Кантимер не улыбнулся, а словно через силу натянул на бледное лицо наглую усмешку, после чего с хрипом потянул из груди воздух и смачно плюнул в сторону второй осламки.
– Стоять! – Грозно скомандовал Байбат. В этот раз с мучительной гримасой на лице он всё же смог сдержать рвущийся кашель, и схватив Айдарука за руку чуть ниже локтя, сдавленно прохрипел. – Башбаштаклык.
Айдарук замер, осенённой внезапной догадкой – одно это слово разом объяснило примеченные странности и расставило всё по местам, так что на первый взгляд нелепое поведение соседей представилось вдруг хитрым продуманным планом. Башбаштаклык – древний обычай, который предписывал наказать тех, кто в споре за землю, скот или что-то ещё, будучи заведомо сильней соперника, решил не ждать суда старейшин, а пустил в ход кулаки или сталь. Это считалось преступлением. Одно дело, если ты затевал драку с равным себе врагом. В таком случае речь шла о справедливой воле богов – кто прав в споре, тому в бою и помог великий мудрый Тенгри. Но когда здоровенный детина одним ударом наповал разил малого ребёнка, надеясь этим решить спор в свою пользу… Такого самодура не могло спасти даже то, что правда изначально была на его стороне, а пострадавший в дерзости своей перешёл границы приличий. Даже в таком случае башбаштаклык гласил однозначно: в наказание за самоуправство предмет спора должен навсегда достаться обиженной стороне.
Мысли Айдарука завертелись ураганом. Так вот почему среди нухратов, пришедших захватить чужой перелог, не было батыров, и даже на одного лесоруба – просто крепкого мужчину – приходилось десяток слабосильных женщин, детей и стариков. Ай, да Пешкан, ай, да хитрец. Старый патши прекрасно знал, как обычно решаются такие споры. Понимал, что перво-наперво хозяева попытаются прогнать чужаков со своей земли. И если умело подыграть их праведному гневу, стычка будет неизбежной. В горячке женщине или седому старцу непременно достанется пара увесистых плюх, а если повезёт, кому-нибудь даже пустят кровь. И тогда станет неважным, кто владел спорной подсекой перелогом прежде. По древнему праву башбаштаклыка она навсегда отойдёт нухратам.
Айдарук повернулся к своим людями, двумя руками упершись в невидимую стену, двинул её назад, к середине лодки. Барсулы переглянулись, но всё же попятились, а Байбат, облегчённо выдохнув, опустился прямо на палубу и спиной опёрся на пустую мачту.