Первый вечер
Тайваньские часы Корзуна пропищали одиннадцать ночи, и пришло время рассказывать Малине. Малина прокашлялся, выдержал паузу и затянул зловещим голосом:
– Однажды, еще во время войны с немцами, один наш отряд отбился от своих. Сначала они пробирались через лес, дня два пробирались, а лес все не кончался. А потом вдруг вышли в поле. Поле было огромное и все засеянное пшеницей, а посреди поля стояла…
– Это что, опять про белую церковь, что ли? – насмешливо спросил из соседнего гамака Борев. – Так ты нам это уже два раза рассказывал. Белая церковь с черными куполами. Слыхали…
– Ну, больше не знаю, – разозлился Малина. – Я все истории рассказал. Больше ни одной не помню… Ты, Борев, сам рассказывай…
Борев промолчал. В тряпичное палаточное окошко виднелся кусок реки, высокий берег, а на берегу старый монастырь с высоченной сахарной колокольней. В первый день Малина со своей белой церковью сильно всех напугал, особенно Борева. Всякий раз, когда Борев просыпался, он видел в окошке эту самую белую церковь. С черными куполами. Конечно, на самом деле эти купола были медными, но от времени медь почернела, и теперь купола казались черными и зловещими. Борев, чтобы отогнать зло, прикусывал язык и потихоньку сплевывал на пол. Но сейчас белая церковь уже почти не пугала. Малина зевнул и сказал:
– Это история про гроб на колесиках…
– Хватит, Малина, – перебил Борев. – Мы не в детском саду. К тому же мы договорились – никаких гробов с колесиками, никаких красных рук. И чтобы бантиков в котлетах тоже не было! Только по-настоящему страшные истории…
– Да по-настоящему страшных историй уже нет, – огрызнулся Малина. – Все они уже рассказаны. И даже записаны. Даже книжки такие выпускают…
– Да там тоже ничего страшного не пишут, – вмешался Корзун. – Все одно и то же. Скелеты какие-то дурацкие, какие-то чурбаны с прищепками… У меня брат, ему восемь лет, кстати, от такого уже не пугается, а только смеется. Даже он такие книжки не читает…
– Вот я и говорю, – сказал Малина. – Нет настоящих страшных историй. Их уже все придумали и рассказали…
– А пусть новенький рассказывает, – предложил неожиданно Корзун.
Новенький появился два дня назад. Он был низеньким худым парнем, таким худым, что было даже трудно определить, сколько ему лет. Бореву, например, казалось, что ему лет десять, не больше. За два вечера, что новенький провел в палатке, он не сказал ни слова, так что Корзун всем рассказывал, что новенький немой. И даже придумал новенькому кличку – Муму. Вообще-то Корзун собирался дать новенькому в рог, так, в профилактических целях, но пока почему-то этого не делал. Что-то было в новеньком такое, что настораживало и не позволяло сразу дать в рог. А теперь вот Корзун повторил:
– Пусть рассказывает. Мы все рассказывали, а он что? Давай.
Борев повернулся на бок и стал прислушиваться. Корзун не вытерпит и все-таки даст ему в рог, подумал он. Но внезапно новенький ответил:
– Хорошо. – Голос у него оказался неожиданно глухой. – Хорошо, я расскажу. Только это длинная история, в один день не уместится.
– Лады, – сказал Корзун. – Нам здесь все равно еще две недели торчать. Рассказывай.
– И еще. – Новенький сел в гамаке. – Это не сказка, это настоящая история. Она на самом деле случилась в нашем городе.
– Ну, конечно, – подмигнул всем Корзун. – Охотно верим. Такие истории как раз всегда случаются в вашем городе…
– Это вроде повести, – сказал новенький. – Ее написала одна девочка. Я буду ее читать.
– Читай-читай, – хмыкнул Малина. – Я люблю, когда читают…
– Но только одно условие, – сказал новенький.
– Какое это? – насторожился Корзун.
– Вы должны прослушать историю до конца.
– А что будет в конце? – спросил Борев.
– Не знаю, – сказал новенький. – С некоторыми только бывает. И то по-разному…
Стало тихо. За рекой завыла какая-то птица, Борев вздрогнул: кто-то ему говорил, что так кричит по ночам козодой, предвещающий смерть. Все молчали, даже Корзун.
– Что бывает? – спросил Малина.
– Нехорошее, – сказал новенький.
Парни грохнули. Громче всех смеялся Корзун.
– Нехорошее, говоришь? – хихикал Корзун. – Это нам как раз то, что нужно. Лучше уж твое нехорошее, чем тоска эта зеленая. Каждый день эти игры дурацкие…
– А я вообще бессмертен, – заявил Малина. – Почти. Мне не страшно. Мне цыганка нагадала, что я буду восемьдесят лет жить. Мне еще долго осталось… К тому же все нехорошее со мной уже произошло.
– Ну, так что, рассказывать? – снова спросил новенький.
– Валяй, – кивнул Корзун.
Новенький вылез из гамака, вытащил из своей тумбочки толстую черную тетрадь и начал читать.
«В самом конце октября, вечером, темным и дождливым, мы сидели в небольшой комнате древней пятиэтажки. Я, Жук и Дэн.
– Ну и что? – спросил меня Дэн.
Дэн, это потому что Денис. Но Денис слишком длинно. Дэн и короче, и красивее. И современно. По-другому его никто и не называет. Да и похож он на Дэна. Его даже мама так зовет: «Дэн, слетай за хлебом, а?»
– Не нашли, – вздохнула я.
Меня зовут Валя, и я не люблю, когда меня называют как-то по-другому. Особенно не люблю, когда зовут Валькой, Валюхой, Валентой. Лучше и не пытайтесь. Потому что я уже второй год хожу на рукопашный бой, отжимаюсь сто раз просто и шестьдесят раз на кулаках и, если что, могу и приложить запросто. Вон, Дэн попробовал Валихой меня назвать, так два дня к носу лед прикладывал. Да, сразу расскажу, чтобы потом понятно было. Почему я пошла на рукопашку. Не потому, что я некрасивая, или толстая, или там еще чего, комплексов со внешностью у меня никаких. Не потому. У меня другая проблема. Я ничего не слышу. Пять лет назад у меня случился грипп, а после гриппа начались серьезные осложнения, и из-за этих осложнений что-то там произошло с моими ушами. С какими-то там наковальнями и молоточками, они воспалились, и все – тишина. Я лечилась довольно долго, два года, но так и не вылечилась. Зато за эти два года я научилась здорово читать по губам, улавливать колебания воздуха и вибрацию предметов, так что особых проблем с окружающим миром у меня нет. Ориентируюсь я вполне свободно.
А читать по губам вообще забавно – люди беззвучно открывают рты, как рыбы, ты их не слышишь, но понимаешь. Весело.
Впрочем, кое-какие звуки я слышу, например, звон бьющегося стекла. Врачи говорят, что такие звуки, высокие, некоторые люди воспринимают не ушами, а сразу на особые кости в голове или даже на зубы. И поэтому я, например, слышу звонок в школе или удар гонга в своей рукопашной секции.
Смех я тоже слышу. Когда рядом кто-то смеется, от него исходят вполне определенные колебания воздуха, смех ни с чем не спутаешь. Тут возникает интересный эффект – если кто-нибудь смеется достаточно далеко, то я сначала вижу, как он смеется, и лишь потом до меня доходят эти самые воздушные колебания. С запозданием. Как будто говоришь по телефону с Америкой.
Ну и вибрация. Если ко мне кто-нибудь приближается со спины, я ощущаю его шагов за десять, не меньше.
А то, что я не слышу, я допридумываю, я ведь не всегда была глухая. Я знаю, что двери скрипят, рассыпающиеся монеты звенят, вода журчит, кошка, если ей на хвост наступить, орет и так далее. Поэтому, если я вижу дверь, я сразу воспроизвожу в голове ее скрип. И таким образом тоже слышу.
Кстати, слово «глухая» я очень не люблю. «Плохо слышащая» мне тоже не нравится. Я вообще не знаю, как нормально описать мое состояние. Сама про себя я говорю «тихая». А друзья уже привыкли, что я читаю по губам, и всегда беседуют, повернувшись ко мне лицом. Друзья у меня воспитанные.
Так вот, именно из-за своего слуха я и пошла в секцию рукопашного боя и научилась, как правильно вывести из строя противника весом до шестидесяти килограмм. Больше мне пока не удается, потому что я сама еще маленькая.
Итак, я «тихая». В этом есть и некоторые преимущества – не слышишь целую кучу разной ерунды, которую говорят вокруг и по радио. С телевизором, правда, тоже проблема – не все передачи я могу нормально смотреть, многого просто не понимаю. Особенно зарубежные фильмы не понимаю, только если с субтитрами идут, тогда ничего. Зато я книжек много читаю. Я прочитала уже почти всю нашу домашнюю библиотеку, кроме совсем уж взрослых книжек. Из-за того, что я много читаю, я хорошо учусь…
Но я увлеклась, все о себе да о себе, а мне еще надо много чего рассказать.
– Плохо. – Жук почесал ногу, хотя чесаться ему совсем не хотелось, это же было видно. – Плохо. Мне тут сон приснился…
Жук стал Жуком уже давно, с детского сада. Низенький, сам круглый и плотный, голова тоже круглая, на жука и в самом деле похож. Но прозвали из-за другого – в старшей группе детсада Жук на Новый год нарядился мушкетером и нарисовал себе гуталином усы. Как у настоящего жука-носорога получилось. Так и стали звать, все привыкли, а потом и Жук привык. Иногда еще Жучилой называют, но это редко. А как его зовут по-настоящему, уже никто и не помнит.
– Собаку сегодня запускали, – сказала я. – Пять часов искали.
– Ну? – спросили Жук с Дэном одновременно и переглянулись, решая, загадывать желание или нет. Дураки, так желания все равно не исполняются.
– Баранки гну. – Я показала им язык. – Не нашли. Милиция считает, что в записке он неправду написал. Что он не в школу пошел, а просто из дому сбежал. У него ведь отец сами знаете какой. Я сама слышала, один милиционер сказал другому, что будто бы Вовка сбежал на юг и его надо искать на поездах…
– На каких поездах! – возмутился Жук. – Вот дураки-то! Он в школу ушел…
– Это мы знаем, что он в школу ушел, а милиция думает, что на юг сбежал! И мама его считает, что он на юг убежал.
– И что делать? – Дэн хрустнул суставами, он научился этому неделю назад и теперь хрустел при каждом удобном случае, такая гадкая привычка, должна вам сказать. Я лично, когда слышу, как кто-то хрустит суставами, всегда вспоминаю про Ивана Грозного, он, я читала, тоже любил суставами похрустеть.
– И что делать? – повторил Дэн.
Я не знала, что делать, я пожала плечами и прикусила губу.
Мы сидели в комнате Дэна уже третий час, скучно пили вишневую колу и думали, что нам предпринять. Я в промежутках между колой жевала бутерброды, Дэн кусал воротник, а Жук вот ногу чесал. Думать, что нам делать дальше, было страшно, поэтому мы и не спешили и думали медленно. Хотя, наверное, надо было спешить. Иногда в комнату заглядывала мама Дэна и спрашивала, не надо ли нам чего-нибудь. Мороженого? Чипсов? Мороженого и чипсов не хотелось. Нет, Жук не отказался бы от чипсов, но одному ему было их стеснительно жевать. Разговаривали мы почему-то шепотом. Нет, я этого не слышала, конечно, но видела. И сама тоже шепотом разговаривала.
– Зря мы это все, – сказал Дэн. – Зря мы с ним поспорили. Никто ведь не считал его трусом, да?
– Нет, конечно, – сразу же сказала я. – Я совсем не считала.
Это было немного неправдой.
– Ну, если только чуть-чуть… – начал Жук, но я сразу на него свирепо посмотрела, и Жук замолчал и снова стал чесать ногу.
– Не считала, а сама ему и говоришь: «Слабо тебе в подвале переночевать?» – сказал Дэн. – Ты виновата.
Я и в самом деле была виновата, поэтому я ничего не ответила и отвернулась, стала смотреть на аквариум. Тогда Дэн встал из-за стола и стал кормить рыбок. А Жук стал обчесывать ногу с другой стороны, он делал это чересчур старательно, опасаясь вмешиваться в спор, чтобы не попало ни от меня, ни от Дэна. Жук по природе миролюбив, хотя и походит здорово на хулигана. Правда, иногда и на него накатывает, а на кого, скажите, не накатывает?
Вообще-то мы дружим уже давно, почти с детского сада. У нас получается, как у трех мушкетеров: Дэн – Атос, Жук – Портос, Володька – Арамис, а я вроде как Д'Артаньян. А теперь вот наша четверка неожиданно распалась.
Дэн накормил рыбок и сразу успокоился.
– А Петрушка когда… ну, это? – сказал он, устанавливая перемирие. – Сами знаете что.
– Год назад… – Я сразу же с его перемирием согласилась, не время нам ссориться. – Как раз год назад. Из-за этого-то все и началось, я ему говорю, в школе привидение Петрушки живет, он как раз год назад… ну, это… помер… А Вовка мне говорит, никаких привидений не бывает. А я ему говорю, как не бывает, бывает. Многие слышали, оно воет по ночам. А он мне говорит…
Я сама не очень-то в привидения верю, просто понесло тогда, что теперь поделаешь? Бывает. Со мной тоже бывает. Начнешь спорить и споришь, споришь, иногда даже забудешь, из-за чего споришь, а все равно споришь. Как пишут в книжках, «таков человек».
– А он мне говорит… – громко шептала я.
– Давай помедленнее, – сказал Жук. – А то я ничего не понимаю.
– Ладно-ладно, помедленнее. – Я продолжила: – А Володька мне говорит – это не Петрушка воет, это ветер в трубах воет. А я ему – никакой это не ветер… А он рассмеялся и чуть меня дурой не назвал. Я и сказала: если там никого нет, слабо тебе ночь в подвале просидеть? А он говорит: не слабо. Только если я просижу, ты мне свой пейджер подаришь. А мне что, мне на день рождения мобильник обещались купить… Хорошо, говорю, тогда, если там нет никакого привидения, ты мне будешь целый год в магазин ходить. Ну и поспорили.
Вот и поспорили, а я теперь мучаюсь угрызениями совести…
– Вот так и поспорили… – протянул Дэн. – А записка?
– А. – Я махнула рукой. – Это на всякий случай. Вовка придумал. Напишу, говорит, записку – «В моем исчезновении прошу никого не винить. Иду в подвал в гости к Петрушке». Написал и сунул в книгу.
– В какую? – спросил Жук. – В какую книгу?
– Да какая разница, в какую книгу! – громко сказала я, крикнуть бы, но чего родителей волновать. – В зеленую. Вот все тебе надо знать…
– Да я так… – Жук сделал примирительное движение. – Я просто…
– В «Приключения капитана Врунгеля», если это так важно…
– Ладно, – сказал Дэн. – Вовка, он сам тоже виноват. Никто его туда не тащил, сам поперся. Сам виноват. Вернее, никто не виноват… Но надо что-то делать…
Я стала внимательно изучать рыбок, а Жук вернулся к своей ноге. Правда, он забыл, что раньше чесал левую, и стал чесать правую. Дэн стучал ногтями по крышке стола.
– Да что ты там все чешешься? – Я не вытерпела и ткнула Жука локтем в бок. – Клещ там в тебе, что ли?
– Да не, – покраснел Жук. – Это… нервное это. Мне сон приснился….
– Надо идти, – решительно сказал Дэн. – Тут по-другому никак нельзя.
И он стукнул ногтями особенно решительно, так что даже рыбки в аквариуме подскочили и булькнули. А мы все вздрогнули.
– Куда идти? – промямлил Жук.
– Жук, не прикидывайся давай, – я ущипнула его за руку. – Ясно же, куда идти.
– Куда? – упорно прикидывался Жук.
– Куда-куда, туда! – Я указала пальцем в пол, специально так указала, будто мы собираемся идти в подземное царство.
Мы снова замолчали. Дэн захрустел суставами особенно громко, мне даже показалось, что я слышу этот неприятный костяной хруст. А Жук смотрел в ковер, будто бы ему вот прямо сейчас надо было начинать продираться сквозь этот пол, сквозь бетонные плиты, сквозь квартиры, а потом и дальше в подвал, а в подвале сами знаете, чего только быть не может. Все в подвале может быть. От представления этой мрачной картины Жук, видимо, сильно страдал и, чтобы не было так страшно, робко оглядывался по сторонам. Искал поддержки у Дэна и у меня. Самой бы тут найти какой-нибудь поддержки, от этих ведь не дождешься.
– Туда? – прошептал Жук тише, чем обычно, и осторожно кивнул вниз.
– Туда-туда, – подтвердила я. – Вот именно туда, под ковер…
– А какой день завтра, вы помните? – прошептал Жук и сделал большие глаза.
– Какой день? – Дэн хрустнул уже шеей. – День обычный, пятница. В субботу выходной, кстати.
– Не, не пятница, – теперь Жук шептал уже зловеще. – Во-первых, завтра как раз тот день, когда повесился Петрушка! А во-вторых, завтра Хэллоуин! А в третьих-то, сон мне очень плохой приснился, очень…
– Ах ты! – сказала я безо всякой иронии. – Ах как неудачно-то!
И все мы посмотрели на календарь и обнаружили, что и в самом деле завтра как раз Хэллоуин, День Всех Святых. Дэн поморщился, а мне даже показалось, что в комнате стало как-то прохладно. Дэн взглянул на окно, но оно было закрыто. Я стянула с кресла плед и закуталась. Хэллоуин – это плохо. В такие дни всякое случается. По-настоящему случается.
– Мертвецы завтра выходят из могил, – продолжал нас пугать Жук. – И ходят по миру, охотясь на живых. Они выгрызают у них глаза…
– Хватит! – Мне это уже не нравилось. – Никого там в подвале нет!
– А сама говорила, что есть, – ухмыльнулся Дэн. – Сама говорила, что там Петрушка мертвый живет!
– А он там и живет… – Жук страшно зашевелил пальцами. – Об этом все знают…
Бзыньк. Что-то ударило в стекло, и звук прорвался сквозь мою глухую тишину и ужалил мне нервы. Я даже ойкнула, если бы не мальчишки, я бы ойкнула гораздо громче.
Дэн тоже дернулся, а Жук, тот вообще подскочил на диване. И сразу стало тихо, я это почувствовала. Очень тихо, только с кухни, наверное, слышался звон посуды и разговор родителей Дэна.
– Это знак, – сказал Жук. – Знак…
Тогда Дэн потихоньку подошел к окну, отдернул штору и выглянул. Он смотрел долго и все молчал. Я покрепче заворачивалась в плед, а Жук ерзал на диване. Я даже огляделась в поисках чего-нибудь тяжелого и обнаружила в углу под кроватью гантелю Дэна. Так обнаружила, на всякий случай. Дэн все смотрел в темноту.
– Не знак это. – Дэн наконец задернул штору. – Это береза просто. Растет под окном.
– Береза… – протянул Жук. – Ага… Из березы надо делать колья, их в грудь мертвецам забивают…
– Дура я. – Тут я вдруг чуть не расплакалась. – Из-за меня Вовка пропал…
Мне и в самом деле хотелось плакать, я не кривлялась. Дэн сунул руку в карман и протянул мне платок, но у меня был свой, с вышитой розой, перекрещенной с револьвером. Мой любимый платок, я его сама полгода вышивала. Я стала тереть глаза, и они у меня, кажется, покраснели.
– А как вы думаете, почему он пропал? – Жук снова зачесался, но теперь по-настоящему. – Почему не вышел? Потому что его забрал Петрушка. Вот почему.
– Ерунда. – Дэн шагал по комнате. – Это все ерунда. Там, под школой, целый лабиринт, мы однажды туда ходили. Недалеко, конечно… Там заблудиться легче легкого. Говорят, там раньше убежища строили, на случай столкновения с метеоритом, так там аж до аэродрома подземные ходы идут. Он просто заблудился.
– Заблудился?! – фыркнул Жук. – Ага, заблудился… С овчаркой ведь искали!
– Овчарка! – Дэн презрительно скривился. – Они эту овчарку неделю не кормили, она просто работать не хотела. Надо Дика взять, он все равно ничейный. А нюх у него – ого-го! Я как-то раз ключи от дома потерял, так он их за пять минут нашел. Дик Володьку сразу найдет.
– Классная идея! – одобрила я. – Дик классный.
Дик мне тоже однажды помог. Мой прошлый котенок сбежал, а Дик его тоже нашел. Правда, потом собирался котенка сожрать, еле отбили. Хорошая собака.
– Вы что, на самом деле решили идти? – испугался Жук. – Совсем…
– А ты что, нет, что ли? – Дэн посмотрел на Жука с неодобрением. – Отколоться решил? Забыл, что ли? Если ты плюнешь в коллектив, коллектив утрется, если коллектив плюнет в тебя…
– Нет, – вздохнул Жук. – Чего уж. Я тоже. Если никак нельзя…
Откалываться от Дэна и меня Жуку было нельзя. Я делала за Жука математику, а Дэн писал сочинения. Сам Жук не отличался способностями к учебе. К тому же, кроме меня и Дэна, с Жуком никто не дружил. Из-за того, что Жук был вот такой вот круглый. Дружил еще вот Володька, но Володька теперь пропал. Володьку теперь надо было идти искать в школьный подвал, который тянется аж до самого аэродрома и в котором бродит дух военрука Петрушки, повесившегося ровно год назад как раз на праздник Хэллоуин. Поэтому Жук вздохнул еще раз и подтвердил:
– Ладно. Я с вами тоже.
Дэн выставил вперед кулак с оттопыренным большим пальцем, я придвинула к нему свой кулак, последним присоединился со своим круглым кулаком Жук. Не хватало четвертого кулака – Володькиного. Без четвертого кулака наш знак – тайный знак нашей компании – был неполным.
– А родителям что скажем? – спросила я. – Меня никуда не отпустят… Особенно теперь, после Вовки…
– Никого не отпустят, – сказал Жук. – По-глупому никого не отпустят. Надо по-умному. Скажем, что пойдем в поход.
– В какой поход? – Дэн повертел пальцем у виска. – Конец октября. Снег скоро выпадет.
– На турбазу, – ответил Жук. – Идем в поход на турбазу «Белый Бор». В прошлом году ведь ходили с классом? Ходили. И никто ничего не сказал. И сейчас никто ничего не скажет. Идем, значит, в поход.
– Тогда надо приготовиться. – Дэн достал из стола листок бумаги и карандаш. – Валя, записывай. Что нам понадобится? Жук, диктуй…»