На повороте

– Разные бывают исторические эпохи. Бывают времена, когда дела улиток и муравьев не могут быть оправданы ничем. Что поделаешь? Так складывается жизнь: либо безбоязненность полная, либо – банкрот, и иди насмарку.Данная повесть, на мой взгляд, является продолжением Викентий Викентьевич Вересаев – Без дороги , хотя тут другие герои и сюжет ничем не связан, все же читать их вместе будет весьма логично, так как настроение автора и те идеи, которые он описал в произведении 1894 года, находят свое продолжение и в 1901 году. Переживания и разочарования действующих лиц понимаешь лучше, если предварительно знаешь историю доктора Чеканова, как безрадостно окончилась его жизнь, именно на этом примере видишь, насколько медленно идут преобразования в обществе, как много работы надо сделать, чтобы изменить сознание народа и повернуть жизнь к лучшему.Что же касается данного повествования, то основным героем является вернувшийся из ссылки Владимир Токарев, который, ожидая получения места в банке, временно проживает в гостях в семье фельдшерицы Варвары Изворовой, его товарища по молодежному кружку. Но и сама Варвара Васильевна, и ее увлеченный прогрессивными идеями брат, а так же сестра Токарева Таня являются не менее важными персонажами этого произведения, вокруг их диалогов и строится все повествование. Тут не так много действия, зато много обсуждений, споров о гражданских идеях, о пути развития общества, о социалистах и либералах, о служении на благо народа и о желании личного счастья, о порывах юности и усталости людей среднего возраста.цитатыО господи! Избави нашу жизнь от одаренных людей! Они-то все и баламутят, они-то и мешают нормальному течению жизни… Вот, я вам прямо скажу: вы – одаренный человек. Я все время видел это, когда вы были моим учеником. И тогда же я сказал себе: для жизни от вас проку не будет… Вас вот в прошлом ходу исключили из Московского университета, через год исключат из Юрьевского. И кончите вы жизнь мелким чинушей в акцизе или сопьетесь с кругу. Почему? Потому что нам нужно «большое дело», обыденный, будничный труд для нас скучен и пошл, к «пай-мальчикам» мы питаем органическое отвращение!– Верно! Прямо органическое отвращение питаю!Осьмериков обрадовался.– Ну, во-от! Не правда, что?.. Серые, обыденные люди для вас не существуют, они для вас – вот тут, под диваном… Милый мой, дорогой! Жизнь жива серыми, тусклыми людьми, ее большое дело творится из малого, скучного и ничтожного!,..тяжело и заглядывать в себя. Я вижу, во мне исчезает что-то, исчезает страшно нужное, без чего нельзя жить. Гаснет непосредственное чувство, и его не заменить ничем. Я начинаю все равнодушнее относиться к природе. Между людьми и мною все выше растет глухая стена. Хочется жить для одного себя… Я вот теперь много думаю и читаю по этике, стараюсь философски обосновать мораль, конструирую себе разные «категории долга». Но в душе я горько смеюсь над собою: почему раньше мне ничего такого не было нужно? Заметили ли вы, что вообще у людей действующих мораль поразительно скудна и убога? А вот, когда человек остывает, тут-то и начинаются у него настойчивые мысли о морали, о долге. И чем больше он остывает, тем возвышеннее становится его мораль и ее обосновка. Долг, долг!.. Всегда, когда я говорю или думаю о нем, у меня в глубине души начинает беспокойно копошиться стыд. Как будто я собираюсь начать игру с фальшивою колодою карт. Долг тащит человека туда, куда он не хочет идти сам. Но человек хитрее стоящего над ним долга и в конце концов заставляет его тащить себя как раз туда, куда ему хочется. Пройдет десять лет, – я буду видеть долг в том, чтоб не ссориться с женою, чтоб пожертвовать десять рублей на народную библиотеку или отказаться от третьего блюда в пользу голодающих. Пройдет еще десять лет, начнет стареть тело, – и я создам себе долг из того, чтоб отказаться от табаку, от вина, стать вегетарианцем…Взрослые, «почтенные»… Всю жизнь корпят, «трудятся», и даже не спросят себя, кому и на что нужен их труд. Важно только одно, – чтоб «заработать» побольше, чтоб можно было со своею семьею жить… А для чего жить?.. А вечером съедутся и с тем же важным, почтенным видом целыми часами бросают на стол раскрашенные картонки. И ведь все ужасно уважают себя, – какое сознание собственного достоинства, какая уверенность в своем праве на жизнь! В голове – пара дрянненьких идеек, высохших, как залежавшийся лимон, и это – «установившиеся взгляды». Зачем думать, искать? Ведь это положительно собрание каких-то животных – тупых, самодовольных, ни над чем не задумывающихся. И среди этих животных – «люди»: доктор, покорно преклоняющийся перед всякою подлостью, хотя и понимает, что это подлость. Будиновский с его великолепным либерализмом… Я его себе иначе теперь не могу представить: жена сидит, читает ему умную книжку, а он слушает и… рисует лошадиные головки. Ведь в этих лошадиных головках он весь целиком, со всею силою своих идеалов и умственных запросов… Бррр!.....Но только, при всей своей симпатичности, он всегда как-то… умеет прекрасно устраиваться. И жить со всеми в ладу. Мне это не нравится....– Скажите, пожалуйста, что же в этом плохого? Почему дельный человек непременно должен жить в грязной собачьей конуре и хватать зубами за ноги каждого проходящего?Сергей лениво потянулся.– Совсем этого не нужно. А вот это действительно нужно, – чтоб для дельного человека дело было его жизнью, а не десертом к сытному обеду. Для Будиновского же жизнь – в уюте и комфорте, а дело – это так себе, лишь приятное украшение жизни. Скажите, пожалуйста, чем этот тепленький человек пожертвует для своего «дела»У меня тоже было много сверстников, заслуживавших глубокого уважения, а теперь… теперь они уважения не заслуживают. Какая этому причина? Та, что двадцать лет есть не тридцать и не сорок, больше ничего. Вам двадцать два года. Эко чудо, что у вас кровь кипит, что вам хочется подвигов, «грозы», самоотверженной деятельности, что вы жадно ищете знаний! В ваш возраст все это вполне естественно. Но это вовсе не дает вам права так презирать других людей и так уважать себя. Вот останьтесь таким до сорока лет, – тогда уважайте себя!За маленьким, узким сознанием человека стоят смутные, громадные и непреоборимые силы. Эти-то постоянно меняющиеся силы и формируют сознание. А человек воображает, что он своим сознанием формирует и способен формировать эти силы…Я говорю, что у нас все хорошо и стройно только в теории. Вот мы идем вместе и разговариваем – люди всё благомыслящие и единомыслящие. Наши идеалы велики и светлы, мы горды собою и своим миросозерцанием. Но столкнешься с жизнью, – и все это тускнеет, и все становится таким маленьким и жалким по своей беспочвенности… И жизнь говорит: ты горда собою, и горда по праву, и как ты можешь поступаться всею полнотою и правдою твоих идеалов? Но вместе с этим, – а может быть, как раз вследствие этого, – ты слепа и неумела, и жизнь тебя отметает…свернутьМне нравится в творчестве Вересаева то, что у него нет готовых ответов для читателя, все персонажи имеют право голоса и нет среди них того, кто несет «единственный свет мудрости». Когда говорит главный герой, хочется согласиться с ним, тем более, его идеи близки нашим реалиям, в которых ценятся семейные радости, покой и постепенные изменения в обществе. Но и юные горящие сердца, готовые работать, не пожалеть себя ради улучшения жизни народа, вызывают восхищение, их доводы тоже кажутся понятными, хотя послезнание о событиях русской революции и о том, как именно воплотился социализм в нашей стране, вносят дополнительные штрихи в это произведение.Благодаря писателю, сухие факты из нон-фикшн книг о столкновении различных общественных идей, о разочаровании в прошлых идеалах и набирающих силу новых принципах становятся эмоциональными, волнующими и более понятными. Устами своих персонажей автор не только говорит о различных политических веяниях, он призывает к человечности, напоминает, что догматические идеи не должны скрывать живых людей, подчеркивает, что особы, говорящие о всеобщем благе, бывают удивительно жестоки к чувствам близких людей, другие же, выступая за постепенные преобразования, часто наслаждаются своим собственным положением и отличаются равнодушием к изнемогающим в данный момент от непосильного бремени. Но и те, кто забыв о себе, живут лишь ради других, зачастую скоро перегорают, израсходовав свои жизненные силы.цитатыТокареву она нравилась все меньше. Его поражало, до чего она узка и одностороння. С нею можно было говорить только о революции, все остальное ей было скучно, чуждо и представлялось пустяками. Поведение Тани, ее манера держаться также возмущали Токарева. Она совершенно не считалась с окружающими; Конкордия Сергеевна, например, с трудом могла скрывать свою антипатию к ней, а Таня на это не обращала никакого внимания. Вообще, как заметил Токарев, Таня возбуждала к себе в людях либо резко-враждебное, либо уж горячо сочувственное, почти восторженное отношение; и он сравнивал ее с Варварой Васильевной, которая всем, даже самым чуждым ей по складу людям, умела внушать к себе мягкую любовь и уважение– И поделом им, сами виноваты! Господи, их бьют, а они только подставляют шеи и бегут… О, эти мужики!В глазах Тани была такая ненависть, такое беспощадное презрение к этим избитым людям, что она стала противна Токареву. Он отвернулся; в душе шевельнулась глухая вражда, почти страх к чему-то дико-стихийному и чуждому, что насквозь проникало все существо Тани.С апломбом предъявляются к людям ребячески-прямолинейные требования, где каждый человек должен быть сверхъестественным героем. То и другое переплетается во что-то безмерно-болезненное и уродливое, жизнь становится трудно переносимою. А между тем ведь вот живут же люди легко и счастливо, без томительного надсада. И это не мешает им, по мере возможности, работать на пользу других… Но у нас, русских, такая посильная работа увенчивается только презрением. Если ты, как древний мученик, не отдаешь себя на растерзание зверям, если не питаешься черным хлебом и не ходишь в рубище, то ты паразит и не имеешь права на жизнь.—Мысль доктора вполне ясна: в теории непримиримость хороша и даже необходима, но условия жизни таковы, что человеку волею-неволею приходится съеживаться и становиться в узкую колею. И мне кажется, это совершенно верно. Какая, спрашивается, польза, чтобы вместо Алексея Ивановича у нас оказался врач, который бы лечил мужиков оптом: Эй, у кого животы болят? Выходи вперед. Вот вам касторка. У кого жар? Вот вам хинин!Сергей, подняв брови, внимательно смотрел на Токарева.– Это в ваших устах звучит ново!.. Я думал, вы согласитесь с тем, что непримиримость нужна прежде всего именно в жизни, что честные люди должны словом и делом доказывать, что подлость есть подлость, так же уверенно и смело, как нечестные люди доказывают, что подлость есть самая благородная вещь.Марья Михайловна, обрадованная поддержкою Токарева, возразила:– Да, только тогда нельзя будет жить! И все честные люди будут погибать.Сергей усмехнулся.– Будут погибать, верно! А вот этого-то как раз нам ужасно не хочется —погибать!свернутьТак что рекомендую это произведение читателям, хорошо знакомым с историей нашей страны конца ХIХ –начала ХХ веков, имеющим представление о том, какими были чаяния интеллигенции и положение простого народа, отличающим идеи народничества от идеалов марксистов, так как без понимания контекста это произведение вряд ли будет понятно и интересно.

Прочитал 32% этой повести и сперва даже рецензию писать не захотелось – не о чем особо. Через время решился.Настолько пресного текста мне наверное ещё не попадалось. Во время чтения мысли постоянно сносило «на сторону», вдруг понял, что совершенно не ориентируюсь в персонажах, то есть основных конечно запомнил, второстепенные же совсем не прихватились в памяти. Бывает читаешь, вроде не очень, но чувствуется: дальше что-то будет, прорвёт, разгонится. Тут и близко такого не было, никаких надежд, ни грамма. Может я ошибся, но судя по низковатому среднему баллу допускаю, что скорее правильно сделал, что не стал дочитывать.Наверное «На повороте» стоит читать тем, кто заморочился прочесть всего Вересаева (романы и повести). Или может тем, кто захочет таки проверить: ошибся ли я в своём прогнозе насчёт того, что так ничего, после блеклой первой трети произведения, интересного особо и не будет, до самого финиша.