bannerbannerbanner
Название книги:

Сиреневый ветер Парижа

Автор:
Валерия Вербинина
Сиреневый ветер Парижа

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

Этот роман является вымыслом от первого до последнего слова.

Все персонажи, имена, действия и разговоры придуманы автором.

Любые совпадения с реальностью – не более чем случайность.


Глава первая

Нет лучше отдыха, чем бессознательное состояние.

Морис Леблан. Графиня Калиостро, IV

Что это, что это, что это? Скажи, скажи, скажи. Голоса, звуки, музыка – все сливается в бессвязный гомон, плывет, волнами невнятицы перекатывается через меня. Да, это тело, которое я едва ощущаю, – мое; внезапно я начинаю задыхаться, сердце частит так, будто хочет вырваться из груди, я хватаю ртом воздух, и дикий, нечеловеческий ужас захлестывает меня. Я умираю… Нет, не умираю: сердце бьется уже не так исступленно, спазм в горле прошел, и я больше не хриплю надсадно, судорожно заглатывая живительный кислород. Перед лицом маячит пестрое месиво: пятно темное, пятно светлое, пятно красное. Глаза… Не знаю как, но я чувствую, что на меня смотрят. Что-то исподволь проясняется в окружающем мире, и красное пятно превращается в футболку с неразборчивой надписью. Я смотрю на эту надпись и понимаю, что не понимаю ничего.

Первый голос в вышине – ярость, страх, раздражение – произносит:

– Ну конечно, она мертва, черт побери!

«Она» – это, вне всяких сомнений, я, хотя в это мгновение я уже знаю (почти наверняка), что говорящий ошибается насчет моего состояния. В сущности, я на него не в обиде. Я слышу, следовательно, существую, и никто на свете не убедит меня в обратном. Музыка врывается в мои уши. Я перевожу взгляд и замечаю, что красная футболка несет на плече длинный, как удав, магнитофон. Он ревет, изрыгая судорожный речитатив под музыку – рэп. Никогда не любила рэп, но, согласитесь, это все-таки лучше, чем похоронный марш Шопена. Значит, я и впрямь жива, но есть вопрос, который в данный момент больше всего интересует меня: насколько?

– Надо же было так подставиться! – насмешливо рокочет второй голос. – Спереть тачку со свеженьким трупом! Ничего умнее вы не могли придумать, а?

Я открываю рот и хриплю, энергично протестуя против того, чтобы меня записывали в покойники.

– Дидье! Да она живая! – вопит тот, кого я для себя определила как светлое пятно. Теперь оно стало немного четче. Это парень лет восемнадцати, чем-то неуловимо смахивающий на ягненка. У него золотистые волосы и такой же пушок над верхней губой. Честно говоря, приятно увидеть такое лицо, возвращаясь с того света.

– Ты что, сдурел? – огрызается первый на замечание того, кого я окрестила «ягненком».

– Она шевелится! – упорствует он, оборачивается к «футболке» и орет, перекрывая рев музыки: – Эй, Тиаго! Вырубай свою шарманку!

Тиаго бросает ему какие-то слова, которых я не разбираю. Только тут я замечаю, что весь разговор идет по-французски.

Конечно! Ведь я в Париже, как я могла об этом забыть? Сегодня пятница, я прилетела сюда вместе с Денисом, и это мое первое путешествие во Францию, потому что раньше я бывала только в Греции и Испании. Нет слов, Греция – очень приятная страна, и Испания не хуже, но я всегда мечтала именно о Франции, и наконец-то все срослось как надо, и Денис смог выкроить время, и у нас были действующие визы еще с прошлой поездки. Париж оказался именно таким, каким я хотела его видеть, – волшебным, солнечным, искрящимся, по Сене плыли кораблики, набитые туристами, на бульварах цвели каштаны, и мне казалось, что вокруг меня оживают легенды, которыми в моем воображении оброс этот чудесный, почти что сказочный город. Мы оставили наши вещи в гостинице, а потом…

Потом в моей памяти зиял провал, и, как ни старалась, я не могла соединить концы с концами и связать прилет, каштаны, зеленые воды Сены с нависшими над ними мостами, свое утреннее упоение, знакомое всякому, чья давняя мечта сбывается, и мое нынешнее жалкое состояние.

Что происходит?

Где Денис?

И как, черт возьми, мне теперь выпутываться из всего этого?

Лежать было ужасно неудобно. Собственно говоря, я только сейчас заметила, что лежу на боку, скрючившись в неестественной позе. Я шевельнулась, и боль шевельнулась вместе со мной. Она молнией вспыхнула в теле – и угасла, но я не смогла удержать стона.

– Похоже, она живая, – бормочет неуверенный голос надо мной.

Я с усилием приподнимаю голову. Этого я еще не видела. Щуплый подросток с бледным настороженным лицом смотрит на меня как на привидение. Музыки больше нет, музыка умерла. Я даже не заметила, как она умолкла.

– Что делать-то будем? – раздраженно спрашивает первый.

Тиаго – тот, что в красной футболке, – насмешливо фыркает и сплевывает себе под ноги. Четверо остальных застыли в растерянности. Их контуры расплываются, поэтому, чтобы успокоиться и собраться с мыслями, я закрываю глаза.

Этот запах… Запах кожи и бензина с привкусом пыли. Черт возьми, где же я? Во что я вообще вляпалась?

Я открываю глаза, осторожно пробую пошевелиться – и стукаюсь головой обо что-то металлическое.

– Надо бы с ней поговорить, – произносит второй голос.

Я скашиваю глаза на его обладателя. Насмешник, пару минут назад обозвавший меня «свеженьким трупом», похоже, самый старший в этой компании.

– Вот ты и говори, – бурчит первый.

Насмешник откашливается.

– Мадемуазель! – торжественно начинает он. – Не угодно ли вам…

Тиаго прыскает. Он снова врубает свой магнитофон, но тихо. Удав урчит, вполголоса изрыгая рэп.

И тут я внезапно слышу чей-то чужой, далекий, надтреснутый голос, с усилием выговаривающий французские слова:

– Где я?

Они изумленно переглядываются. Господи, неужели это произнесла я? По их лицам я вижу, что да.

– По-моему, она не в себе, – замечает первый с некоторой опаской и, подкрепляя свои слова жестом, выразительно стучит пальцем по виску.

Ягненок пожимает плечами.

– Если бы тебя оглушили и засунули в багажник…

Запах бензина. Металл. Теснота. Вот, черт возьми, что это значит! Я не могу сдержать дрожи. Крышка багажника нависает надо мной точь-в-точь как крышка гроба.

– Надо ее вытащить оттуда, – решительно говорит Ягненок.

Он протягивает мне руку, его примеру с секундным опозданием следует Насмешник, который давится фыркающим хохотком. С их помощью я кое-как поднимаюсь и, собрав свои члены (как написал бы член Союза писателей), вылезаю на свет божий. Но ноги у меня подкашиваются, и, когда я чувствую, что стою на твердой земле, силы покидают меня. Я шатаюсь и хватаюсь за плечи Ягненка. Со стороны, наверное, это выглядит смешно. Тиаго прыскает.

– Это ваша тачка? – спрашивает неприязненно первый, вихрастый широкоплечий Дидье, который в их банде, очевидно, считается за главного.

Я оглядываюсь через плечо на ту самую bagnole[1], о которой идет речь. Машина как машина – черная, не то чтобы новая, но и не слишком старая. Я ее вижу впервые в жизни и отрицательно качаю головой.

– Нет… Это не моя.

Главарь переглядывается с Насмешником. Оба озадачены и даже не пытаются этого скрыть. По совести, мне бы тоже следовало удивиться, но мне настолько плохо, что на какие-то эмоции просто не остается сил.

– Ну и ну! Вам, можно сказать, повезло! – замечает Насмешник. – Если бы не Роже, этот маньяк за рулем точно бы что-нибудь с вами сделал.

– Заткнись, – блеет тщедушный Роже, до этого почти не подававший голоса. – Может, она из полиции? Может, это вообще ловушка? Лично я сматываюсь отсюда.

– Ну да, – фыркает Насмешник, – легавым надоело, что мы угоняем машины, и они на всякий случай засунули по флику[2] в каждый багажник. Откуда они могли знать, что ты сопрешь именно эту тачку? Ведь ты и сам не знал этого!

Роже разводит руками.

– И потом, посмотри на нее, – добавляет Ягненок, – какой из нее легавый? На ней лица нет.

Я чувствую, что более-менее сносно держусь на ногах, и спешу убрать руку с его плеча. Итак, положение мало-помалу проясняется. Кто-то оглушил меня и засунул в багажник. Из последовавшей короткой перепалки Главаря, Насмешника и Роже я выяснила, что Ягненок и Роже сначала собирались украсть другой автомобиль, но Роже завозился, и тогда Ягненок посоветовал угнать машину, припаркованную по соседству. С ней возни оказалось гораздо меньше, и ребята пригнали свою добычу сюда. После чего открыли багажник и, к своему немалому изумлению, обнаружили в нем меня. Получается, что банда юных угонщиков спасла мне жизнь, потому что трудно поверить, что кто-то мог засунуть мою скромную персону в багажник с благими намерениями.

– Все это не лезет ни в какие рамки, – бурчит главарь Дидье, не глядя на меня.

Я с ним полностью согласна. У меня немного кружится голова, и я прислоняюсь к машине. Ягненок ободряюще улыбается. Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но боюсь, что это выходит у меня из рук вон плохо.

– Что будем делать с тачкой? – осведомляется Насмешник деловито.

– Не знаю. – Дидье бросает на меня хмурый взгляд.

Молчание – золото, но в некоторых ситуациях оно катастрофически обесценивается.

 

– Послушайте, – говорю я ему, и голос мой еще мелко дрожит от пережитого потрясения, – я не знаю, кто вы, и вы не знаете меня, но, как бы то ни было, я вам очень благодарна. – Мне не хватает дыхания, но я все же быстро договариваю: – За то, что вы сделали для меня. Я хочу сказать, я не понимаю, что со мной произошло, то есть я совсем не помню, но думаю… наверное, меня хотели убить или что-то в этом роде. А вы мне помогли, да что там – вы мне жизнь спасли, и если вы решили, что я захочу на вас донести полиции, то это вы зря.

– Но вы же обратитесь к ним из-за того, что с вами произошло, – влезает Роже, исподлобья глядя на меня. – И вам придется рассказать им все.

Я представляю себе, как вихрем влетаю в кабинет полицейского комиссара и сразу же, с порога, выкладываю все начистоту:

– Месье! На меня напали, меня оглушили, засунули в багажник и вообще! На мою жизнь покушались! Я требую справедливости! Да здравствуют свобода, равенство и братство!

«Чепуха полная», – кисло подумает воображаемый комиссар. Да и какой-нибудь вполне реальный инспектор, поставленный принимать заявления граждан, тоже вряд ли придет в восторг от случившегося. И хотя я вполне сносно говорю по-французски, потому что изучала его в школе и потом в университете, нам вряд ли удастся найти общий язык. Я чужая, чужая, чужая в этой стране, куда прибыла всего на восемь дней с визитом отнюдь не государственной важности. Тратить время на то, чтобы объясняться с представителями закона, вместо того чтобы гулять по Лувру, посетить Сент-Шапель, подняться на Эйфелеву башню, покататься на кораблике по Сене… И ведь не факт, что в конце концов мне не заявят, что я сама каким-то образом виновата в том, что со мной приключилось. Это очень удобная точка зрения для властей, и не только наших, поверьте.

А если уж быть откровенной до конца: на кой, интересно, французской полиции сдалась несчастная русская туристка, которую кто-то хотел умыкнуть? У них и без того своих забот хватает.

– Я не думаю, что пойду в полицию, – после небольшого колебания сознаюсь я. – Дело в том, что…

Я умолкаю, пытаясь подобрать слова, которые могли бы успокоить моих друзей-угонщиков. Неожиданно я ловлю на себе сочувственный взгляд Ягненка. Не знаю почему, но он вызывает у меня больше симпатии, чем остальные.

– Не дави на нее, – говорит он Дидье.

– Я не давлю. – Дидье неуклюже поводит своими широкими плечами. – Значит, вы не против, если мы заберем тачку?

Это становится забавным, но я поспешно прячу улыбку.

– Да ради бога!

– Вот и прекрасно, – замечает Насмешник.

Ягненок заглядывает в багажник, достает оттуда какой-то предмет и оборачивается ко мне.

– Ваша сумка, мадемуазель. Вы ее забыли.

Я с удивлением смотрю на него, потом перевожу взгляд на то, что он держит в вытянутой руке. Нет, это не моя сумка. Я люблю сумки миниатюрные, абсолютно непрактичные, в которые ничего, кроме кошелька и ключей, не поместится, – а эта объемистая и, судя по всему, отнюдь не пустая. Моя сумочка к тому же новехонькая, из кожи цвета кофе с молоком, а эта черная, старая, с потертыми углами. Мне, однако, не хочется обижать славного парня, и я молча беру сумку. Она оказывается тяжелее, чем я предполагала. Неожиданно мне приходит на ум, что эта сумка может иметь отношение к человеку или людям, которые меня похитили, но я подавляю в себе искушение немедленно начать копаться в ней. Потом, когда я выберусь отсюда. И, кажется, я готова пересмотреть свои взгляды на возможность общения с местной полицией.

Тиаго недалеко от нас снова врубает магнитофон на полную мощность и сам с собой пританцовывает на песке. Я оглядываюсь и впервые замечаю, что уже наступил вечер. Место, где я нахожусь, вполне заслуживает названия «помойка». Это захламленный пустырь на задворках бедного квартала, застроенного дешевыми однотипными домами, в которых ютятся люди, которые перебиваются как могут, и не всегда законными методами. Многие из них – мигранты, которые были вынуждены покинуть свою страну в поисках работы, и я готова поклясться, что родители обладателя португальского имени Тиаго приехали из солнечной Португалии вовсе не из-за того, что там испортилась погода.

Мои мысли прерывает Дидье, который подошел ко мне вплотную и что-то говорит, но я не могу сосредоточиться на словах, которые он произносит. Потеряв терпение, он встряхивает меня за плечи.

– Эй, вы! Зарубите себе на носу: вы нас не знаете, не видели и слыхом о нас не слыхивали. Ясно? Не то я живо с вами разберусь!

Все понятно: ему надо показать свой авторитет перед остальными. Я послушно киваю, показывая, что все поняла, и вовсе не собираюсь лезть на рожон.

– Можно спросить? – решаюсь я.

– О чем?

– Где я нахожусь? Что это вообще за место?

– Э, нет, так дело не пойдет! – возражает Дидье. – Мы тебя вытащили, так что теперь выкручивайся сама, крошкаКакая я крошка? Ему лет двадцать, может быть, двадцать два, а мне уже стукнуло двадцать семь. Впрочем, во Франции могут назвать крошкой и в сорок лет, и ничего обидного в этом слове для них нет.

Насмешник уже сидит за рулем и строит мне гримасу. Я вяло улыбаюсь ему. Тиаго выключает магнитофон и прыгает на заднее сиденье, Роже забирается следом.

– По крайней мере, это Париж? – спрашиваю я удаляющуюся спину Дидье.

– Лучшая помойка во всем Париже! – отвечает он гордо. Надо отдать должное французам: они никогда не боятся называть вещи своими именами.

– А метро тут есть? Поезд? Автобус? Что-нибудь?

– Я не гид! – кричит он, усаживаясь рядом с Насмешником. – Пока, детка, и держись подальше от маньяков!

Сидящие в машине разражаются хохотом.

– Вам надо в метро? – спрашивает меня Ягненок.

Он единственный остался рядом со мной на этой загаженной свалке. Я утвердительно киваю. Метро и в самом деле мне не помешает – я вспомнила название нашей гостиницы и то, что она находится в пяти минутах ходьбы от одной из станций, это было написано еще в Интернете, когда мы заказывали номер.

– Эй, Ксав! – орет Дидье, высовывая голову наружу. – Ты чего там копаешься? Пошевеливайся, Азиз нас заждался! Я обещал ему пригнать тачку к восьми, а сейчас уже почти девять.

Машинально я вскидываю левую руку, чтобы взглянуть на свои часы. То, что я вижу, настолько выбивает меня из колеи, что на какое-то время я напрочь теряю способность рассуждать. Часов на моей руке нет. Вместо них выше запястья находится сложная пестрая татуировка в виде браслета из переплетающихся линий и тщательно выведенной надписью поверх них. Кожа вокруг татуировки покраснела и отчаянно саднит.

Я столбенею. Я никогда не делала татуировок, слышите? Никогда! Откуда же она могла взяться?

Похоже, что я действительно стала жертвой какого-то извращенца. Сначала он оглушил меня, потом сделал на руке татуировку. Рисунок очень красивый, мастерски выполненный – вряд ли его могли сделать за пять минут. И что же, все это время я так и была в отключке?

И тут Шерлока Холмса осенило. Меня осенило, хотя и с опозданием. Это жуткое ощущение, когда я приходила в себя, ощущение, что ты находишься на границе яви и небытия, не могло появиться само по себе, оно должно было иметь вполне определенную причину. Я закатала рукав джинсового пиджака и обнаружила две крошечные точки ниже локтя. Вот оно что: похоже, мне ввели какой-то наркотик.

Тут мне в голову пришла еще более скверная мысль. Просто удивительно, как она не посетила меня раньше, но теперь, признаться, она очень меня занимает. Интересно, изнасиловали меня или нет? Самолет приземлился около десяти, в гостиницу мы прибыли, скажем, в одиннадцать, а сейчас уже девять вечера. Десять часов – достаточный срок, чтобы сделать с беззащитным человеком все, что угодно. По моему позвоночнику проходит неприятный холодок.

Ягненок, который, как оказалось, отзывается на имя Ксавье, о чем-то препирается с Главарем. Я медленно опускаю рукав и подскакиваю как ошпаренная. Боже мой! Боже мой, ведь я вспомнила, в чем улетала из Шереметьева! На мне были зеленая ветровка, пестрая юбка и черная майка. Но сейчас я вовсе не в этом. На мне джинсовый брючный костюм и белая майка. И еще: я была в туфлях на небольшом каблуке, а теперь на мне кроссовки, и к тому же, кажется, на размер больше, чем я привыкла носить. Обувь болтается на ногах, поэтому мне так неудобно стоять, – но меня интересует только одно: что, черт возьми, означает весь этот балаган?

У меня нет времени найти ответ или подыскать хоть сколько-нибудь удовлетворительное объяснение. Симпатичный Ксавье возвращается ко мне. Он немного смущен, но изо всех сил пытается держаться раскованно.

– Пойдемте, – говорит он, – я вас провожу. Вы, наверное, впервые в наших краях.

– Это очень любезно с вашей стороны, – вырывается у меня. Честно говоря, я не ожидала такого.

Черная машина дает задний ход, разворачивается и исчезает в облаке пыли, оставив после себя массу неразрешимых загадок и вопросов, на которые я не нахожу ответов. На небе над пустырем тянутся широкие полосы алеющих облаков – солнце уползает за горизонт, типичный парижский закат в импрессионистских тонах. Я вскидываю на плечо сумку, дав себе слово при первой возможности ознакомиться с ее содержимым.

– Сюда, – говорит Ксавье.

Я покорно иду за ним, огибая кучи мусора. На одной сидит рыжая кошка с вздыбленной шерстью и таращится на меня зелеными глазищами. Не знаю почему, но Ксавье внушает мне доверие.

– Вы на них не сердитесь, – говорит этот юноша примирительно. – Они нормальные ребята, но соображают туго.

– Да ну?

– Да.

Свалка осталась позади. Мы идем какими-то проходными дворами. Надо отдать должное Ксавье, он превосходно ориентируется в их лабиринте. Время от времени он поглядывает на меня. Я вижу, что ему хочется меня расспросить, но он не решается. Я иду ему навстречу.

– Вас зовут Ксавье, верно?

– Верно. А вы – Вероника, да?

Я поражена. Любопытно, откуда он это знает? Вряд ли он сумел спросить мое имя, когда я без чувств валялась в багажнике. Интересно, интересно.

– Да, я Вероника. А…

– Да вы не бойтесь, я никому не скажу. Я ведь сразу вас узнал. Ну, может, не сразу, а практически сразу. Ведь вы Вероника Ферреро.

Глава вторая

– Теперь мы, по крайней мере, знаем, на чем стоим.

– Угу. А еще – где скоро окажемся.

Рекс Стаут. Праздничный пикник, 5

Меня зовут Вероника Бессонова, мне двадцать семь лет, я живу в самом обычном российском городке и, кажется, только что обнаружила, что дорого заплатила бы, чтобы никогда оттуда не уезжать. Мой рост – метр семьдесят, объем груди – фиг два я вам его скажу, волосы темные, глаза карие, черты лица ничем не примечательные; встречаются и похуже, встречаются и получше (впрочем, таких, которые похуже, все-таки больше, чем таких, которые получше, но это уже мое собственное, предвзятое и субъективное мнение). Сама себя я считаю вполне на уровне, хотя и допускаю, что вы можете не разделять мою точку зрения; но на всем остальном я решительно настаиваю, и меня потребовалось бы стукнуть по голове гораздо сильнее, чтобы я ухитрилась забыть свое имя.

Уверенность Ксавье позабавила меня. В слове «позабавила» нет ничего плохого. Ксавье был симпатичный, славный на вид юноша, из тех, кого, едва познакомившись с ними, так и тянет погладить по головке. Он разговаривал со мной почтительно, как, скажем, со старшей сестрой, и, не скрою, меня это тронуло.

– Значит, ты меня знаешь! – заметила я, даже не давая себе труда скрыть иронию в голосе.

– Кто же вас не знает, – ответил он так серьезно, что мне даже расхотелось над ним подтрунивать. – По правде говоря, я отчасти ваш поклонник.

– Да? – только и смогла вымолвить жертва недавнего нападения.

– Да, – подтвердил мой собеседник, – я в Интернете все про вас читаю, вырезки собираю, ну и… – Он смешался и сделал рукой неопределенный жест. – Ну и всякое такое.

Это уже становилось любопытным.

– Если честно, я рад, что там, в багажнике, оказались вы, – продолжал этот бесхитростный юноша. – Я никогда не думал, что вот так, ну, запросто смогу с вами встретиться.

– Я тоже, – отозвалась я довольно-таки двусмысленным тоном. – Скажи, а остальные тоже обо мне знают?

Он остановился и с некоторым (как показалось мне) испугом посмотрел мне в лицо.

– Да нет! Что вы! Они и понятия о вас не имеют. Дидье вообще газет не читает и за новостями не следит. Представляете, он решил, что вы можете обратиться в полицию. Я чуть от стыда за него не умер, ей-богу. Подумать такое – о вас!

Мне нечего было сказать. Парень явно принимал меня за кого-то, о ком я не имела ни малейшего понятия, и я решила сменить тему разговора.

– Мы идем к метро? – осведомилась я.

 

Ксавье пожал плечами.

– Куда хотите. А вы не боитесь?

– Чего? – уже сердито спросила я.

– Ну… Что вас узнают. Я слышал, вы в бегах.

– Я?!

– Ну да, ведь принц смылся. Уж как его охраняли, а он все равно удрал. Это правда, что у вас с ним был роман?

Меня разобрал смех. В моей жизни никогда не было никого, хотя бы отдаленно похожего на принца. Даже Денис и тот не тянул на это почетное звание, чего уж там!

При мысли о Денисе я почувствовала укол совести. Какой ерундой я тут занимаюсь – а он, наверное, уже с ума сходит, недоумевая, куда я могла запропаститься. Может быть, он уже обратился в полицию и на ломаном английском пытается объяснить, что его спутница куда-то пропала. Хотя нет, какая полиция? Наверное, он решил, что я сверх меры увлеклась шопингом. Может же такое случиться с девушкой, впервые в жизни попавшей в Париж?

– Послушай, Ксавье, – сказала я серьезно. – Ты славный парень, но, честное слово, ты меня с кем-то путаешь.

Он с опаской посмотрел на меня. Нет, мне не почудилось: по его лицу и впрямь проскользнуло облачко чего-то очень похожего на сдержанный страх.

– Вас трудно с кем-то спутать, – сказал он наконец, пожимая плечами. – Впрочем, как хотите. Но вы зря мне не доверяете, все знают, что на меня можно положиться.

– В данный момент, – объяснила я, – я не доверяю никому. Со мной такое произошло…

Ксавье одобрительно кивнул своей золотистой головой.

– Это верно. Вам здорово повезло, что мы с Роже догадались спереть именно ту машину. Думаете, это были спецслужбы?

– Зачем я им нужна? – раздраженно вырвалось у меня.

Мой собеседник снова кивнул.

– Значит, люди принца. Я так и думал. Спецслужбы же не станут перевозить человека в багажнике, верно?

Голова моя уже шла кругом, но тут на меня снизошло озарение. Разумеется, парень меня с кем-то перепутал, но он явно был полон сочувствия и желания помочь. Грех было бы этим не воспользоваться.

– Слушай, Ксавье, – начала я, – ты ведь умный парень, верно?

– Я? Ну вроде как не дурак, – немного помедлив, отозвался он.

– Когда вы там, на пустыре, разговаривали… Я имею в виду, обсуждали, что нашли меня в багажнике. Так вот, один из вас среди прочего сказал что-то такое про «маньяка за рулем». Он это просто так сказал или вы действительно видели человека, которому принадлежит машина?

– Ну, – протянул Ксавье, – вообще все было так: мы начали высматривать тачку, Роже стал с ней работать… он по замкам спец, любые замки, сигнализация, и не только машины, вообще все, что угодно… А потом подъехала другая машина, черная. Мы пригнулись, чтобы нас не увидели. Человек, который сидел за рулем, вышел… У Роже с замком не ладилось, я сказал – давай лучше сопрем ту тачку, она дороже. Так мы ее и угнали.

– То есть получается, что ты видел водителя, верно?

– Ага, – подтвердил он со счастливой улыбкой.

– Он был в машине один, никого с ним не было?

– Да.

– Можешь сейчас мне его описать?

Ксавье ненадолго задумался.

– Знаете, все это произошло очень быстро.

– Постарайся. Для меня.

Все-таки он действительно был похож на ягненка. Он метнул на меня застенчивый взгляд сквозь золотистые ресницы.

– Возраст? – подбодрила я его.

– Лет тридцати. Хотя нет, погодите. От тридцати двух до тридцати пяти, я так думаю, – поправился он.

– Белый?

– Точно.

– Блондин? Брюнет?

– Блондин, да. – Ксавье смотрел на меня со все возрастающим восторгом. – Вы его знаете, точно?

Я покачала головой.

– Нет. Нос, глаза, что-нибудь особенное – ничего не заметил?

– Нос как нос, глаза как глаза, – после недолгого молчания выдал Ксавье. – Одет в обычный костюм, кажется, серый. Да нет, не было в нем ничего особенного, Вероника.

– Худой? Толстый?

– Во-во, – закивал Ксавье, – худой. И рожа тощая.

Учитывая, сколько в Париже худых блондинов в серых костюмах, мои шансы отыскать похитителя стремительно приближались к нулю.

– Может, у него были шрамы, родинки? Ну, или там татуировки? Хоть что-нибудь?

– Да не заметил я ничего такого, – с досадой ответил Ксавье. – Если бы я знал, что это будет так важно, я бы хорошенько его рассмотрел. Но я же не знал!

– Да ладно, ничего, – постаралась я его успокоить. – Я тебя ни в чем не виню.

Ксавье насупился.

– Если честно, он не очень на француза был похож, – сказал он наконец. – Скорее уж на немца какого-нибудь.

Гм. Гастролер из Германии приезжает в Париж, чтобы сделать татуировку русской туристке, которая его вовсе об этом не просила. Я почувствовала, что меня разбирает смех, и, не удержавшись, фыркнула.

– Над чем вы смеетесь? – проворчал Ксавье. – Он ведь наверняка убить вас хотел. Странное у вас, террористов, чувство юмора…

– У кого? – подпрыгнула я на месте.

Ксавье изменился в лице и даже отшатнулся.

– Вероника, простите. Я и в мыслях не имел вас обидеть, просто с языка сорвалось.

– Ты меня не обидел.

Так-так. Стало быть, из безобидной туристки я уже успела превратиться в террористку. Неплохое продвижение по карьерной лестнице, как выразилась бы одна моя знакомая с внешностью танка и хваткой бультерьера. Впрочем, ее танк давно подорвался на неудачном браке с товарищем, который оттяпал у нее квартиру (одну из двух, которые имелись в наличии) и машину, после чего бультерьер превратился в безобидную слезливую болонку и стал названивать мне с душераздирающими подробностями того, как этот бесконечно привлекательный, но еще более бесконечно мерзкий и расчетливый Гарик ее кинул. Я честно выслушивала ее излияния, но про себя думала, что она получила именно то, что заслужила. Мораль: никогда не жалуйтесь на свои неудачи женщинам, которым вы до этого заявляли: «Зря ты обхаживаешь Дениса, он все равно на тебе не женится, ему мамаша не позволит».

– Не подумайте ничего дурного, я действительно вами восхищаюсь, – после небольшой заминки продолжал Ксавье.

– Я вижу, – отрезала я.

– Нет, правда. Как вы сбежали из той тюрьмы в Панаме, взорвав стену… Это просто здорово!

Я деликатно кашлянула, чтобы скрыть смущение. Черт меня подери, если я когда-нибудь была в Панаме. Черт меня подери, я, кажется, стала слишком много чертыхаться.

– Можно вас спросить? – робко начал Ксавье, когда мы свернули на большую улицу, сверкавшую огнями. Навстречу нам попадалось все больше и больше народу.

– Валяй спрашивай.

– Что вы собираетесь сейчас делать?

– Сначала мне надо кое-куда наведаться, – сказала я серьезным тоном, – а потом, наверное, я постараюсь найти этого типа и убить его.

Я и вправду собиралась ехать в гостиницу, но убийство в мои планы не входило. Все, чего мне хотелось, – это скинуть с себя мерзкое чужое тряпье, принять душ и посоветоваться с Денисом. Наверняка он скажет, что можно предпринять в подобном случае, – ведь происшедшее со мной вполне можно квалифицировать как попытку похищения человека. Не говоря уже о наркотиках, татуировке и всем прочем.

Ксавье, однако, мой ответ привел в восторг.

– А принца вы тоже убьете?

– Придется, – серьезно заверила я его, – раз уж без этого нельзя обойтись.

– Я ему не позавидую, – заметил Ксавье.

Он замедлил шаг, и тут я разглядела в нескольких десятках метров от нас вход в метро.

– Вот и метро, – подтвердил мой спутник. – Вы ведь сюда хотели, да?

Я остановилась напротив него. Мне хотелось что-то сказать, и я это сказала:

– Спасибо.

– Не за что, – пробормотал он, смешавшись. – У вас есть деньги?

Деньги! Черт, ведь я даже не знаю, что лежит в этой проклятой сумке. Я распахнула ее и залезла внутрь.

То, что я увидела там, настолько мне не понравилось, что я рывком задернула молнию. Спокойствие. Только спокойствие.

– Черт. Нет.

Ксавье полез в карман так поспешно, что мне стало стыдно.

– Слушай, – сказала я, сердясь на себя и на него, – ты вовсе не обязан это делать.

– И все-таки я это сделаю, – сказал он с гордой улыбкой. – Мне потом приятно будет вспомнить, что я вам помог. Вот, держите.

Он сунул мне в руку несколько пестрых бумажек. Евро, всего пятьдесят или шестьдесят. Я медленно скомкала купюры и опустила руку в карман. Дожила – одалживаться у парня, который явно не шикует и к тому же принимает меня за совсем другого человека.

– Я все верну, – пробормотала я, теряясь. – Честное слово.

Ксавье смешался и покраснел.

– Если вы… если вам вдруг понадобится помощь… Мало ли что может случиться! Это мой адрес. – Он назвал мне улицу, дом и объяснил, как туда добраться. – Можно на метро, потом на автобусе. Третий этаж, черная дверь. Это… ну… так, на всякий случай…

Я вздохнула.

– Вряд ли твои родные обрадуются, увидев меня, – заметила я.

– А я сейчас один живу, – с готовностью ответил он. – Мать с отчимом в Лионе, так что вы не стесняйтесь. Мне будет только приятно, если вы меня навестите. Честное слово!

– Мне тоже, – сказала я.

Я знала, что никогда не приду к нему, но он-то не знал этого. И, поскольку все слова были уже сказаны, я быстро поцеловала его в щеку и побежала к пасти метро, как ее называют французы – la bouche de métro.

Последнее, что я увидела, сбегая по ступенькам, было его обалдевшее и счастливое лицо – как у человека, сорвавшего джекпот в лотерею. «Бедняга, как он, должно быть, гордится собой», – подумалось мне. Он всерьез считает, что помог выпутаться из большой беды террористке, которой угрожают какой-то принц и весь мир в придачу. В этой поганой жизни людям так не хватает романтики, что они готовы искать ее где угодно, только не там, где она может быть. На миг мне даже стало жаль Ксавье, но, в сущности, я не имела никакого права, морального или иного, осуждать его. Он мне помог, да что там помог – он попросту спас мне жизнь, и то, что он считал, что я – вовсе не я, ничуть не умаляло его поступка.

1Машина, «тачка» (франц. жаргон).
2Полицейский, легавый (франц. жаргон).

Издательство:
Автор