DISCLAIMER
Нижеизложенное описание жизни, метаний и треволнений Фаины Ромашиной и Игоря (Малдера) Вячеславовича Апреля является вымыслом, допущением, шуткой, бредом и параллельной реальностью автора.
Конечно, ничего этого как бы никогда и не происходило на самом деле.
Когда страшно – это нормально, так и должно быть. Это даже обнадеживает. Когда смешно – это тоже нормально, это защитная реакция, замещающая страх. А вот если страшно и смешно одновременно? Тогда, конечно, проблема налицо. Но это не моя проблема, у меня своих хватает…
Фаина Ромашина «Ночные признания»
Как найти истину в бесконечно черной комнате с бесконечно малой кошкой, которой там нет?
Все самое плохое еще впереди…
© Саенко Т., 2017
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017
Глава 1
Нужно всегда доверять людям… и не жаловаться потом, что деньги сняли
Я мало чего понимаю в этой жизни, но одно я знаю наверняка: если кто-то говорит, что вам страшно повезло, есть смысл приготовиться к чему-нибудь плохому – просто так, на всякий случай. К примеру, за одно только сегодняшнее утро я услышала эту фразу аж четырежды, и каждый раз мне хотелось перекреститься, плюнуть через плечо, взяться за пуговицу и перейти на другую сторону улицы. И все это при том, что я вовсе не суеверная и даже наоборот, отлично понимаю, что никакая сторона улицы не может повлиять на мою судьбу. Но все равно… мало ли что.
Лучший день в жизни любой девушки…
Ну да, на свадьбу сестры я пришла не одна. И что? Да, я заявилась туда с Игорем Вячеславовичем Апрелем, мужчиной во всех отношениях достойным, внешне очень приятным (настолько, что хочется сделать из него постер и приклеить на стену), полным различных внутренних положительных качеств. В числе которых имеются спокойствие, уравновешенность, хороший характер и вдобавок к этому высшее медицинское образование и лицензия практикующего психотерапевта. Хотя для меня психотерапия – это скорее минус. Я ее не люблю и боюсь, как кошки воды. Но… должны же быть у Апреля хоть какие-то недостатки. Психотерапия, непредсказуемость и полная личностная самодостаточность. Такие вот минусы у этого идеального на первый взгляд мужчины.
Игорь относился к таким мужчинам, про которых Машка Горобец сказала бы: «И не раскатывай губу, такой тебе не по зубам». И я, кстати, в целом с ней согласна. Куда мне! Апрель в дорогом светло-сером костюме и с легкой улыбкой на губах был до того похож на Малдера, то есть на Дэвида Духовны в его лучшие «секретно-материальные годы», что жених Лизы и будущий отец ее второго ребенка, Сережа Тушаков, чудовищно проигрывал на фоне Игоря Вячеславовича. А уж насколько нелепо рядом с Апрелем смотрелась я – растрепанная женщина двадцати семи лет от роду, в нелепом розовом платье с рюшами, а на лице – жалкие попытки создания макияжа «смоки айс». Нет, определенно, Малдер мне не по зубам, но мне так нравится стоять с ним рядом и чувствовать его руку на своей талии. Ну… пока это не кончится, потому что все хорошее когда-нибудь кончается. Это только Сережа Тушаков всегда возвращается, как мертвецы в книгах Стивена Кинга.
Родственники многозначительно кивали в сторону моего компаньона и поздравляли меня так, словно я выиграла в лотерею. Меня тут же начинало терзать нехорошее предчувствие. Лучшее, на что я надеялась, что мой Апрель окажется маньяком, желательно сексуальным. Худшее… что все закончится так, как всегда.
А вообще, в такой-то день разве не должна была вся артиллерия родственного внимания обрушиться на Лизавету, мою сестрицу, невесту и виновницу сегодняшнего торжества? Разве не ради нее все эти люди, большую часть которых я не видела лет сто, приперлись сегодня в такую рань к академическому загсу? Разве не Лизе нужно говорить, что ей страшно повезло, даже если это вовсе не так? Но нет, сестре никто ничего такого не говорил, старательно обходя стороной вопрос ее персонального везения десятой дорогой. И в этом была своя правда. Свадьба, несмотря на всю шаткость ее основы, все же грозила состояться, и это обстоятельство огорчало меня.
– Ну что, когда они там откроют? Холодно же, не май месяц! – воскликнул раздраженный Сережа, и мне пришлось заставить себя сжать зубы и досчитать про себя до десяти. Так, как говорит мой психотерапевтический мужчина, можно справиться с приступом гнева. Я воспользовалась этим методом, наверное, в сотый раз за это утро. Помогало все хуже, ибо на жениха моей сестры реакция у меня одна – аллергическая. Я покрываюсь пятнами и вся чешусь, особенно руки – надавать бы ему по его такой обманчиво приятной физиономии.
– Май будет завтра, – пробормотала я, миновав число «десять». – Думаешь, погода изменится наконец?
– Должно же прийти тепло, – возмутился Сережа, и я снова принялась считать до десяти. Я смотрела на жениха моей сестры и вспоминала фильм про сбежавшую невесту. Может ли так случиться, что Сережа сбежит прямо из-под венца? Может быть, он забыл взять с собой паспорт? Оставил его, к примеру, в заднем кармане своих постиранных моей сестрой джинсов, а сам надел черный костюм, купленный на мамины деньги и выглаженный Лизой? Вся свадьба влетела нам в копеечку, и мне пришлось срочно оформить кредит на работе, чтобы покрыть банкет, а Сережа стоит и злится, что перед дверями загса слишком холодно. Неделю назад его вообще не было в Москве, и все мы надеялись, что свадьба сорвется. Но нет же, вернулся.
Семья. Я повторяла это себе – у Лизаветы будет с Сережей семья. Что, куда более ценно, у моего племянника Вовки и у его еще не рожденной сестры появится настоящий отец. Это важно, когда он есть. Хорошо, конечно, когда отец такой, какой был у нас с Лизаветой. Неплохо даже, когда отец такой, как дядя Дима, муж тети Оли, сестры нашего с Лизаветой папы. Хоть дядя Дима и был «отщепенцем, паразитирующим на теле науки и прогресса» – так его именовал мой папа за то, что дядя Дима преподавал в МАИ и занимался организацией всяких платных подготовительных курсов и программ по обмену вместо того, чтобы положить жизнь на алтарь настоящей науки. «Отщепенец» был приятным мужчиной, седовласым, в больших очках в роговой оправе, он любил рыбачить, рассказывал смешные анекдоты и, что самое важное, никогда не пропадал «в командировках» неделями, как Сережа. А ведь Сережа даже не особо работает.
Вовка подбежал ко мне, красный и задыхающийся от бега.
– Ты чего не в машине? – возмутилась я. – Тебя кто выпустил?
– Мама пласила спласить, не отклыли ли еще? – отчеканил мой гениальный племянник, преисполненный важностью данного ему поручения. Я покачала головой, поправила Вовкину шапку, перевязала шарф, который он явно пытался стянуть. Погода была переменчивой. Черт знает, как одевать ребенка. На солнце уже почти жара, в тени – все еще зима. Загс открывался с девяти, мы приперлись к восьми утра, боясь застрять в московских пробках. Девять – единственное время, которое нам дали после того, как мы сначала свадьбу отменили, а затем снова назначили. Потому что Сережа вернулся, мать его. Хотя о чем я говорю. Даже теория вероятностей говорит о том, что событие, которое может случиться, обязательно произойдет. Если на макаронной фабрике может случиться короткое замыкание, оно обязательно будет. Если моя сестра решила выйти замуж за Сережу, то даже сам Сережа не в силах этому помешать, сколько бы ни пытался.
– Так идти? – переспросил племяшка, и я было замотала головой, но тут двери загса вдруг открылись изнутри. К решетчатому забору и калитке, закованной амбарным замком, подошла строгая полноватая девушка в черной юбке и белой блузке – просто не сотрудник, а ода дресс-коду – и открыла нам вход.
– Пусть идет, – сказала я, а тощая речка из наших родственничков потянулась внутрь – греться.
Лизавета была счастлива. Я не знала, чем это объяснить, ведь еще вчера вечером, накануне этого знаменательного дня, сестра с Сережей чудовищно поругались из-за того, что у будущего мужа не было ни копейки на оплату торжества. Лиза плакала и запиралась от Сережи в комнате, она говорила, что у нее дурное предчувствие. Она спрашивала меня, нормально ли то, что даже кольца оплачивает мама, а я уточняла аккуратненько, какими критериями нормальности сестра хочет, чтобы я пользовалась. После этого неминуемо виноватой во всем становилась я. Лиза кричала, что я хочу всю жизнь человеческую разложить по алгоритмам и формулам и что так нельзя. Забавно, что жизнь человеческая – это во многом и есть алгоритм. Мы следуем знакомыми паттернами, повторяя опыт наших предшественников или, напротив, опровергая его. «Я никогда не буду жить так, как моя мать» мало чем отличается от «я хочу быть таким, как мой отец». От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Никто не говорит, «я хочу быть таким, как кактус, буду размножаться отростками». Я пристыженно кивала и обещала не раскладывать больше жениха сестры по формулам. Сережа в это время обижался и допивал настойку «Алтайскую». Я про себя молилась, чтобы он не напился до того редкого состояния, когда его поведение становится непредсказуемым.
Молилась, а сама немножко надеялась на это. Что, если он потеряется и мы не сможем найти его до девяти утра? Но Сережа прообижался до полуночи и спокойно уснул. К моему огромному сожалению. Всем нам нужно было вставать в шесть утра – душ, прическа, макияж. Главное, чего хотела Лизавета от своей свадьбы, чтобы все было как у людей. Белое платье на беременной невесте – это все как у людей. Родственники, банкет в кредит – как у людей. Денег нет, но Сереже туфли новые и костюм – жених все-таки. Сережа же вернулся – это важнее всего. Успел, подлюка, и вот мы в розовом зале с вульгарными, косящими под античность колоннами, вылепленными в стенах, – и моя сестра Лизавета сияет от радости.
Лиза улыбается, потому что выходит замуж после стольких лет одиночества, чувства стыда перед чужой разбитой семьей, после рождения сына и попыток что-то решить, принимая людей на кушетке, спрашивая у них, «не хотят ли они об этом поговорить»… Моя сестра – психолог, и она выходит замуж. Самое время надеяться, что теперь она будет счастлива по-настоящему, на законных основаниях. Лизавета наивна, она придает слишком большое значение обряду проштамповывания паспортов, но кто я такая, чтобы портить ей этот день. Все девочки хотят замуж. Может быть, я не радуюсь за нее лишь потому, что сама до сих пор одна?
Я вздрогнула и посмотрела на Игоря, то есть на мужчину, с которым пришла сюда, который организовывал нам лимузины, который стоял теперь рядом со мной и держал меня за локоть. И тут я густо покраснела, словно испугалась, что Апрель мог подслушать мои мысли. Кто его знает, что еще умеют эти психотерапевты. Да как я могла даже подумать такое, пусть не вслух, а про себя?! Какая же я «одна», если вот он – мой Игорь, мой Апрель, и я не могу отвести от него глаз, испытываю какое-то животное удовольствие от его прикосновений, от того, как звучит его голос, как насмешливо приподнимается бровь, когда он слушает меня.
– Ты чего? Все нормально? Ты не устала? – тихо спрашивает он, наклоняясь ко мне. Игорь выше меня почти на голову, а ведь я вовсе не маленькая. Среднестатистическая.
– Нет, все нормально, – вру я. Моя спина – крючок, я сгибаюсь и разгибаюсь, пытаясь найти удобную позу, а Игорь стоит спокойно, непринужденно оставаясь прямым. У него хорошая осанка, прекрасная форма, и я знаю, откуда она – Игорь плавает три или четыре раза в неделю, и так уже много лет. Он заботится о себе, а я… Можно ли считать пару месяцев хаотичного бега по бадминтонному корту спортивным образом жизни? Особенно если учесть, что после каждой тренировки я практически умираю.
– Давай, давай, врушка, у тебя нос вырастет, как у Буратино! Иди, обопрись вот на стену, а то ты скоро опадешь на пол, как осенняя листва, – хмыкнул Игорь и стрельнул своим фирменным взглядом Малдера. Я отошла к стеночке и попыталась сосредоточиться на происходящем, то есть на Лизаветиной свадьбе. Все выстроились полукругом и ждали, когда черно-белая девушка начнет, но та все перебирала какие-то бумажки.
Я разозлилась. Интересно, откуда вообще в моей голове взялось это «до сих пор одна»? На редкость я «не одна», как никогда в жизни! Мы с Апрелем собираемся съезжаться, он предложил мне переехать к нему! Совсем я уже свихнулась в своем пессимизме? Нужно верить в лучшее, может быть, мы поживем вместе, а потом вообще поженимся! И уже я буду стоять тут, может быть, даже в этом же самом омерзительно розовом зале и в таком же белом платье, и буду чувствовать себя в нем полной дурой. А потом заживем мы долго и счастливо.
Почему я никогда не могу поверить ни во что хорошее? Откуда эти бесконечные дурные предчувствия? Я напряглась, закрыла глаза и попыталась представить себя в качестве невесты. И чтобы все те же люди пришли, и баба Нина, папина мама, и дядя Степа из Дмитрова, и его дочка Вера, с которой мы в свое время вместе на даче от гуся бегали, потому что он был клевучим. Я буду принимать поздравления от Машки Горобец, моей старейшей подруги, и вообще весь народ с работы.
И заиграла музыка – не в моей голове, а на самом деле. Торжественный марш Мендельсона привел меня в чувство, я открыла глаза, огляделась. Все подтянулись и смотрели на Лизавету и Сережу. Они шли по ковровой дорожке, разложенной прямо по центру розового зала. Лизаветин животик был почти незаметен – правильно она сделала, что отказалась переносить свадьбу на июль. Там бы уже все было слишком заметно. А вот жениться в мае – потом маяться всю жизнь.
Как будто люди из-за этого маются.
– Сегодня самый важный день в вашей жизни. Сегодня в этих стенах сочетаются законным браком Елизавета Павловна Ромашина и Сергей Иванович Тушаков. Согласны ли вы, Елизавета Павловна…
– Да! – поспешно кивнула Лиза.
– Согласны ли вы, Сергей Иванович?
– Да, – спокойно, с достоинством ответил чертов Сережа. Чью фамилию я впервые услышала только сегодня. Значит, с этого момента моя сестра – Лизавета Тушакова. Что еще изменится в ее жизни? Ах да, у нее теперь семья. Семья. Такое странное слово, будто из какого-то иностранного словаря. У мамы с папой была семья. У тети Оли и дяди Димы – тоже, хоть он и «отщепенец от науки». Но мы с Лизой – другое дело. У нас обе ноги левые. Я не могу представить себя в белом платье, и от ощущения того, что я «совершенно одна», тоже избавиться не могу. И то, что мы с Игорем решили съехаться и жить вместе, пугает меня до чертиков. Вспоминается, как в «Иронии судьбы» Лукашин все боялся, что кто-то будет мелькать у него перед глазами туда-сюда. Я не верю в «долго и счастливо», я слишком хорошо знаю жизнь. Бывают, конечно, редкие исключения, такие, как мои мама и папа.
Игорь взял меня под руку и сжал мой локоть. Улыбнулся своей фирменной улыбкой Дэвида Духовны и склонил голову.
– Попробуй хотя бы изобразить улыбку, – прошептал он с нескрываемой иронией. – А то ты смотришь на них так, словно ждешь полицию, которая должна забрать Сережу в тюрьму.
– Не жду, но мечтаю, – прошептала я, надеясь, что настоящие мои мысли он прочитать не сумеет.
– Разве об этом надо мечтать?
– Ты знаешь, что восемь браков из десяти заканчиваются разводом? Восемь! Неплохая статистика.
– Сколько надежды в голосе. А про нас ты так же думаешь? – усмехнулся мой Апрель, обхватывая меня за талию.
– Про нас? Да что ты, конечно, нет. Я уверена, мы не дотянем до такого кошмара, как свадьба. Надеюсь, ты бросишь меня раньше.
– Надеешься? – подняв бровь спросил Игорь.
– Ну… делаю разумное предположение, – пожала плечами я. Тогда Игорь вздохнул так, как вздыхают, когда видят стену, разрисованную детским фломастером. Он притянул меня к себе и поцеловал – при всех, – заставив меня покраснеть еще больше. Никогда еще и никто не заявлял свои права на меня, да так «громко», на глазах у всех родственников – даже тех, что из Дмитрова.
– Это неприлично, – прошипела я.
– Совершенно неприлично. Ты против?
– Я не против, только представила, как буду переживать их сочувствие потом, когда ты меня бросишь. Меня же в нем утопят! Мне никогда не простят, что я тебя упустила.
– А ты все-таки совершенно точно планируешь меня упустить.
– Пфф! – фыркнула я, не совсем понимая, что имею в виду. Верочка смотрела на нас с Игорем в упор, яростно, даже зло, не скрывая простой и понятной мысли: «И что он в тебе нашел?»
Я вполне разделяла ее недоумение.
Почему так уверена, что он меня бросит? Да разве не этим все заканчивается – в восьми случаях из десяти? А Игорю уже тридцать три. Апрель красив, хорош в работе, умен и интересен. И один. Квартиру снимает. Аккуратен в быту. Раз уж он до сих пор один, с ним должно быть что-то не так. Почему бы ему меня и не бросить? Я сама себя с трудом выношу. Мне вообще приходится проводить с собой двадцать четыре часа в сутки. Хорошо еще, если удается восемь из них проспать. А что делать, когда бессонница? Нет, причин расстаться на свете миллион. Остаться вместе куда меньше. Дети. Деньги. Лень.
Любовь.
– И как мне понимать твое «пфф»? И перестань оглядываться на двери, никто не придет и не скажет ту причину, по которой эти двое, – Игорь кивнул на мою сестру и Сережу, – не могут быть вместе.
– Но я же хочу, чтобы моя сестра была счастлива! А она вместо этого замуж выходит! – шипела я, глядя на то, как Лиза и Сережа расписываются в свидетельстве. Сережа оказался честным человеком, в конце концов. Он ушел от одной жены и обзавелся другой. Это был факт. Неумолимая вещь.
– Вышла, – прошипел мне обратно Апрель. – Все, это уже свершившееся действие.
– Подожди, их еще не объявили мужем и женой.
– Я всегда знал, что ты «оптимистка», – хмыкнул Игорь, – но чтобы до такой степени? Ждешь до последнего. Значит, в свадьбе сестры нет совсем никаких плюсов?
– Плюсы, конечно, наверное, есть. Но ведь если вдуматься, то плюс – это всего лишь два скрещенных минуса, – пожала плечами я, провожая взглядом свою окольцованную сестру. Апрель посмотрел на меня одним из этих своих взглядов – когда он словно пытается раскодировать меня или понять, где у меня допущена системная ошибка, но затем только покачал головой и смахнул несуществующую складку на своем светло-сером дорогом костюме.
– Идем, Фаина, тебе надо набраться мужества и поздравить сестру, – сказал он. Я покорно кивнула. Вообще-то я по жизни человек довольно терпеливый. Наверное, потому, что когда не ждешь ничего особенно хорошего, то и удивить тебя чем-то довольно сложно. Видеть вещи такими, какие они есть, – вот самая большая загадка, вот недостижимый идеал и Рубикон человечества. Знать что-то наверняка почти невозможно. Я знаю наверняка очень мало вещей. Но всегда пыталась искать наиболее правильный ответ на любой вопрос – меня так учил отец, так учили в физтехе, и так научила жизнь. Самообман хорош, как блины со сгущенкой, но когда речь идет о принятии стратегически важных решений, лучше быть уверенной в их правильности хотя бы на восемьдесят процентов.
К примеру, я знаю наверняка – ни на ком другом костюмы не сидят так очумело хорошо, как на моем бойфренде. Странное, забавное слово – «бойфренд». В моем сознании оно рифмуется с бой-бабой. Игорь Вячеславович Апрель для бойфренда был слишком серьезным, солидным, высоким, красивым и непринужденным, со слишком ироничным взглядом умных зеленых глаз. Для бойфренда он слишком хорошо знал людей, слишком хорошо знал меня. Лучше, чем я сама себя.
В нем было очень много этого «слишком», и главное из них – он был «слишком хорош» для меня. Все это читалось не только в глазах Верочки, дочери дяди Степы из Дмитрова, – в глазах всех наших родственников, когда они смотрели на меня и на Апреля – мужчину с обложки журнала, лениво стоящего рядом со мной и поддерживающего меня за локоть. Это было хорошо видно в одобрительных улыбках бабушек Зины и Нины. Ничего себе наша Файка отхватила себе мужика! Что-то тут не так. Такого просто не может быть. Может, он из этих… ну, не к столу будет сказано… которые эти… которых вроде опять запретили…
– Господи, ты правда к нему переезжаешь! – то ли спросила, то ли просто с возмущением воскликнула Верочка, когда на банкете выпила достаточно вина и смогла опустить приличия. Чтобы задать этот вопрос, она специально пересела ко мне и дождалась момента, когда Игорь пригласил мою маму потанцевать.
– Я не господи, но все равно спасибо.
– Нет, ты скажи. Это что, серьезно? Или ты ему заплатила в службе эскорта?
– О, я столько не зарабатываю, – рассмеялась я, и Верка надулась еще больше.
– Так переезжаешь? – снова спросила она.
– Ну, пока не знаю, все раздумываю. Считаешь, стоит переехать? – спросила я, скорее просто чтобы подразнить двоюродную сестру. Но та посмотрела на меня, как на свихнувшуюся.
– Ты еще думаешь? Ты, а не он? – спросила она, яростно натыкая на вилку баклажановые рулетики с сыром. Я ее понимала, она бы на моем месте уже сидела бы в машине Малдера – со всем своим барахлом и сыном Лешкой шести лет. Вере не очень повезло в жизни, и хотя в ее манере держаться, а больше в выборе одежды и аксессуаров еще сквозила любовь к хипповскому образу жизни и Грушинским фестивалям, в ее движениях уже появилась определенная истеричная резкость, свойственная женщинам, на которых навалилось слишком многое. В ее волнистые волосы все еще была вплетена какая-то самодельная фенечка, но она то и дело взвизгивала, делая замечания Лешке. В позапрошлом году Вере исполнилось тридцать, но она никого не приглашала, сказала, что уедет праздновать в Египет, но поговаривали, что просто не хотела тратить деньги. Это я, кстати, могла понять.
– Ой, Файка, это тебя твой отец испортил, приучил слишком много думать. А это делать женщине вредно, – и тут Вера отвернулась и замолчала, а затем выпрямилась и тряхнула фенечкой в волосах. Я проследила за ее взглядом. Игорь усаживал мою маму на место, и Верочка смотрела на него так задумчиво и напряженно, как цыган на коня в чужой конюшне. Вот еще то, с чем мне предстоит иметь дело – с женщинами, которые будут биться в истерике при одном только виде моего мужчины. Если что-то может случиться, оно обязательно произойдет, а это значит, что, даже если я перееду к Апрелю, выйду за него замуж и нарожаю ему детей, когда-нибудь кто-нибудь моего Малдера обязательно у меня уведет и мое сердце будет не просто разбито – оно будет растоптано и стерто в порошок, как перец для специй.
Так стоит ли рисковать, если целая теория вероятностей говорит мне, что надежды нет?
– Не хочешь потанцевать? – спросил меня Апрель, вернувшись от мамы. Уж не знаю, как ему удалось вывернуться из ее цепких лапок. – Сейчас будет белый танец, дамы приглашают кавалеров, но ведь от тебя не дождешься, так что приходится все делать самому.
И он улыбнулся загадочной улыбкой Джоконды. Я протянула ему руку и встала. Плевать на все. Главное, что сегодня он рядом. А то, что Верочка пытается испепелить меня взглядом, – с этим я буду разбираться потом. Сегодня я гуляю. Лизавета ругается с Сережей в предбаннике ресторана, мама их успокаивает, а Вовка, сын Лизы, уже сговорился с Веркиным Алешкой, и они вместе потихоньку таскают со стола бутерброды с икрой, на которую у обоих может быть аллергия. Жизнь прекрасна, пока человек, по которому я схожу с ума, обнимает меня и неуклюже переставляет ноги по полу под песню Барбры Стрейзанд «Женщина в любви».
– А я думала, ты танцуешь лучше, – рассмеялась я, когда Малдер снова наступил мне на ногу.
– Ты сбиваешь меня с ритма. Вот с твоей мамой у нас все получалось.
– Значит, это я виновата?
– Конечно! – возмутился Игорь и тут же улыбнулся. – Ты же знаешь, женщины виноваты всегда и во всем. Это аксиома.
Тут я уже вполне специально наступила на ногу ему. В честь праздничка. Сережа вернулся в зал красный и злой. Он огляделся, вычислил опытным взглядом нашего самого пьющего родственника – дядю Степана из Дмитрова, подошел к нему и предложил «пропустить по рюмашке». Я покачала головой и сказала Игорю, что если кому сегодня и придется бегать за пьяным Сережей, то чур это буду не я.
– Бегать полезно, – хмыкнул Игорь и поцеловал меня в нос. В этот момент дядя Степан, совершенно уже вжившийся в образ тамады, объявил в микрофон на весь банкетный зал, что момент, ради которого мы все тут сегодня собрались, наконец настал.
– О чем это он? – нахмурилась я. – Ведь Лизавета уже при муже, или я что-то пропустила?
– Подходим, подходим, – руководил стайкой родственников пьяненький дядя Степан.
– Не дай бог сейчас начнет в ручеек играть, – вдруг неожиданно осенило меня. В ручеек играть дядя Степа любил, но не в обычный, а в такой, где проскакивать надо между широко расставленных ног гостей, желательно женского полу. То, что он сейчас делал, выстраивая всех женщин в очередь, очень напоминало подготовку, и я потихоньку отошла к стенке, надеясь слиться с ней. Никаких больше ручейков, только не я.
– Фая, иди к нам! Пропустите ее! – закричала вдруг почему-то моя сестрица, и я невольно подалась вперед на ее голос. Раньше, чем до меня дошло, в чем дело – а страх попадания в ручеек мешал мне думать, – я подошла чуть ближе. Лизавета стояла растрепанная, с немного сбившейся вправо фатой, с большим букетом в руках. Только тут до меня дошло, что сейчас мы все будем прыгать и пытаться поймать Лизаветину эстафету официального брака – ее немного завядший букет.
– Ну, девушки, приготовьтесь! – закричал в микрофон дядя Степа. Интересно, что среди «девушек» каким-то боком оказалась и моя мама, и вполне замужняя тетя Оля, и даже бабушка Нина. Лизавета развернулась к нам спиной, чуть присела, как если бы хотела подпрыгнуть повыше, а затем, используя всю силу своего пресса, швырнула букет. Он полетел над толпой, тяжелый, шипованный – траектория вполне понятная, криволинейная, непоследовательная, с резко взятой верхней точкой и хорошей скоростью, но с неминуемо резкой потерей высоты. «Девушки» ахнули, а Верочка аж подпрыгнула, пытаясь подцепить пролетающий мимо букет, но он пронесся над ней, как фанера над Парижем. Букет летел прямо в меня.
Что я могу сказать? Рефлексы – штука такая, непроизвольная, управляемая по большей части периферической нервной системой. У разных людей и рефлексы разные, и срабатывают они неодинаково. Кто-то, может, и успеет сообразить и подхватить букет. А я, во-первых, в приметы/обряды не верю, во-вторых, замуж не то чтобы не хочу – боюсь до обморока. Потому что все хорошее, что есть между мною и моим роскошным, захватывающим дух Малдером, замужеством можно уничтожить. А потерять мое чудесное виде́ние в светло-сером, с иголочки, костюме я была не готова. Если уж он меня и бросит, то потом, не сейчас. Если Игорь увидит меня с букетом, то сбежит прямо из зала.
Отчего при виде летящего на меня букета я ловко пригнулась – сказались все же бадминтонные тренировки, – и букет просвистел над моей головой, как средневековый свинцовый огненный шар. Просвистел и впечатался прямо в грудь Игорю Вячеславовичу Апрелю. Тот дернулся, неловко подпрыгнул – точь-в-точь как кот, на которого вдруг неожиданно подули из пылесоса, затем он начал перебрасывать букет из одной руки в другую, словно тот был обжигающе горяч – как картошка из печки. Мы стояли и смотрели, загипнотизированные этим зрелищем, и каждая из нас наверняка думала об одном и том же – уронит или нет, уронит или не уронит. Не уронил.
– Черт, что это было? – спросил мой Малдер, когда перестал наконец танцевать, как шаман из племени вуду.
– Ты выйдешь замуж, дорогой, – ухмыльнулась я, а Малдер растерянно протянул мне букет.