Нижеизложенное описание жизни,
метаний и треволнений Фаины Ромашиной
является вымыслом, допущением
и параллельной реальностью автора
«Зачем искать иголку в стоге сена?
Нужно воспользоваться магнитом, а сено сжечь».
Эти ваши интернеты
«Дамы и господа! За этими стенами
вас никогда не коснется когнитивный диссонанс.
Поэтому вам совершенно незачем знать, что это такое».
Пелевин, «Generation П»
© Саенко Т., 2017
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017
* * *
Глава 1
Пессимисты живут дольше, но разве это их радует?
Все было очень плохо, куда хуже, чем предполагали ее величество Теория Вероятности и ее придворная дама Статистика. Я сидела на теплом от проводов, грязном ковролиновом полу двадцать шестого этажа нашей «свернутой башни» и пялилась в экран смартфона в поисках выхода, но выхода не было. Я пересчитывала и переделывала цепочки последовательностей, но это не приводило ровно ни к чему. Надежды растворялись и превращались в пыль на ковре, и мне оставалось только признать неизбежное – принять поражение как оно есть. Но я не была готова к этому, еще нет, и мой разум – единственная, на мой взгляд, стоящая хоть чего-то часть моего тела – снова и снова обсчитывал возможные варианты, выискивая лазейку в лабиринте без выхода.
Я не была одинока. В таком же положении (кто-то даже сказал бы – в одной лодке) оказалось сразу несколько человек. Я точно знала это, вычислила по выражениям их лиц – напряженные, отчаянные попытки хоть как-то выкрутиться, хоть что-то сделать. Ближе к окну, опершись спиной о грязную стенку, сидел наш хмурый худенький Ванечка – симпатичный молодой человек в огромных очках с черной оправой. Требовалось некоторое время, чтобы понять, насколько Ванечка симпатичен, так как очки заявляли обратное – сознательно сгенерированный эффект. Ванечка был специалистом по «тарелочкам», так мы называли информационную безопасность, к которой в нашем «нефте-газо-садо-мазо-холдинге» относились очень серьезно, хотя никто, кроме нас и Ванечки, не понимал, что это такое. Ванечка хмурился и шевелил губами, бросая быстрые тревожные взгляды на окружающих.
У Яны – операционистки из отдела техподдержки – дела шли не лучше, она сидела, скрестив ноги, как заправский йог, сбросила кеды и от напряжения даже сняла с ушей огромные наушники, в которых ходила всегда. Настолько всегда, что многие считали, что это у нее «просто такие большие уши». Яна и я – мы были единственными девочками на двадцать шестом этаже нашего Муравейника, если не считать уборщицу и случайных посетителей. Обе мы были скорее плевком в лицо «женственности», нежели ее триумфом. Обо мне и говорить не приходится, а Яна… в своих необъятных фуфайках с капюшонами, скрывающих любые вторичные половые признаки, со странной прической и – о да, тоже очками в толстенной оправе – Яна напоминала мальчика, который напоминает девочку. Такой вот парадокс импликации! Яне еще не исполнилось и двадцати пяти, у нее все было впереди – и муки, и сомнения, и разочарования. Я глубоко сожалела, что ей тоже не повезло сидеть с нами на ковролине двадцать шестого этажа, но что я могла поделать?! Постников решил бить наповал, и весь наш отдел теперь подпадал под риск увольнения. Яна не имела к происходящему никакого отношения, в конце концов, это я постоянно хамила Вите Постникову, ведущему аналитику из финансового подразделения, это я «достала» его и будила в нем неудержимое желание «до основанья все разрушить, а затем»… Но кому от этого легче? Если лавина несется с горы, она не разбирает, хорошие люди у нее на пути или плохие. Она сметает всех подряд.
– Ну и сколько можно тянуть кота за хвост? – спросил Саша Гусев, глядя почему-то на Рудика, нашего шамана-сисадмина, высокого, стройного бородача с бакенбардами и иссиня-черными растрепанными волосами. Шаманом Рудика звали за то, что он умудрялся выискивать ошибки в протоколах, чего не мог никто из всех остальных, и делал он это необычно, по-своему, с приговорками и ритуалами, понятными лишь ему одному. Рудик вздохнул и бессильно посмотрел вдаль – сквозь наш длинный коридор на лифты, которые проезжали сегодня мимо нашего, двадцать шестого, без остановки.
– Между прочим, я был против, чтобы ты, Саша, ставил этот «читерский мод». Это все равно что заранее заложить в программу баг, чтобы потом все обрушилось. Кто так делает?
– Ну, допустим, я, – задумчиво пробормотала я.
– И зачем?
– Ну как же, Рудик, ведь от правильно заложенного в программу бага может быть море пользы, – усмехнулся Жора, коллега Яны из техподдержки. Его работа состояла преимущественно в том, чтобы просить паникующих пользователей выключить, а затем снова включить оборудование. В восьмидесяти процентах случаев этого было достаточно, и можно было идти пить чай с пирожками с вареной сгущенкой. Остальными двадцатью процентами занимались либо Яна, либо ее знаний не хватало, и тогда шаманил Рудик. В редких случаях звали меня. Так или иначе, у Жоры оставалось достаточно времени на пироги с вареной сгущенкой, что неминуемо сказывалось на его теле. Жора был женат, и на фигуру ему было плевать. Забавно, что Жора, самый потрепанный и неухоженный из всех нас, был единственным женатым человеком. Куда только смотрит его жена?
– Море пользы, – кивнула я. – Особенно если баг активируется не сам по себе, а в нужное время, при нужных обстоятельствах. И если ты можешь этим багом управлять, скажем, дистанционно и анонимно.
– Это, моя дорогая Ромашка, называется уже совсем по-другому, – усмехнулся Саша Гусев, мой коллега и товарищ по несчастью. – Это, Ромашка, форменное хакерство.
– А где проходит тоненькая грань между читерством и хакерством? – спросила я с философским видом. – Если ты можешь выложить карту, которая вышла из игры, а результатом станет незаконный и немотивированный выигрыш, что это будет – хакерство или читерство?
– Вопрос в том, включает ли выигрыш деньги или нет, я так считаю, – бросил Жора.
– Такая интерпретация – в корне ложная, – вмешалась я. – Читеры не являются хакерами по определению, ибо не пишут коды и в большинстве случаев даже не владеют ни одним языком программирования. Читеры – это как всякие жуликоватые консюмеры, ворующие в супермаркетах шоколадные батончики. Они не производят батончики, не продумывают «левых» схем их реализации – они просто их жрут. Хакеры же владеют технологией производства.
– Хакеры добиваются материализации батончиков на полках магазинов, каковая происходит сама собой, вопреки правилам и законам вселенной, – добавил Саша Гусев. – Ромашка, ходи. Твой ход.
– Не хочу! – рассмеялась я. – Что ты сделаешь со мной, если я не стану ходить? Будет ли это проигрышем, если я выйду из игры по техническим причинам – к примеру, в туалет?
– Э, так не пойдет! – возмутился Саша Гусев, в руках у которого уже была победа. Я знала как, я даже помнила тот момент, когда Саша выложил нам всем липового пикового валета, но от этого мне не было легче. Горечь поражения, знаете ли. И потом – лично для меня ставки были весьма высоки. Сашке удалось добиться от меня обещания, что если за этот день он и другие отыграют у меня все оставшиеся деньги – виртуальные, конечно же, – то я соглашусь и пойду с ним на бадминтонный турнир. И не в качестве зрителя, чего я еще как-то могла пережить. Нет-нет, он хотел приобщить меня к «настоящему бадминтону», и условие было – все или ничего. Я была на миллиметр от того, чтобы стать настоящей спортсменкой-любительницей, и душа моя рыдала.
– Ну как же так! – воскликнула я, когда еще сто виртуальных рублей слетели с моего и без того оскудевшего виртуального счета. Я не могла понять, почему и как Саше Гусеву удается одерживать надо мной верх – раз за разом. Я всегда держала его за честного человека, но определенно я ошибалась.
Моя сестра совершенно уверена в том, что я не умею «читать» людей и в них не разбираюсь. Впрочем, моя сестра тоже вряд ли заслуживает звания «эксперта года по пониманию человеческих душ». Как ни крути, а она не считается – беременная, причем во второй раз от одного и того же безработного, гулящего и малополезного мужчины, с которым они только-только собираются – неизвестно зачем – пожениться. Не то чтобы я осуждала ее или, не дай бог, не считала это любовью. Если безусловная преданность мужчине, в котором нет ничего, кроме пустых обещаний и безумных идей, не любовь, тогда я не знаю, что такое любовь. Этого не пишут на фантиках к жвачкам, но «любовь – это когда ты раз за разом принимаешь мужчину из командировки, в которую его никто не посылал».
– Что тут происходит! Это что за лежачая забастовка в разгар рабочего дня? – Вопрос был по сути критическим, но тон, каким он был задан, был скорее восхищенным, чем злым или возмущенным. Я вздохнула, перегрузила программку на своем смартфоне и посмотрела на фигуру, стоящую в темноте коридора. Кого еще черт принес к нам в цифровую крепость, в настоящее время взятую на абордаж?
– Лежачая? Почему это? – возмутился Жора. – Мы все сидим, между прочим.
– Вы все сидите на полу. А ты, Жорочка, больше лежишь, чем сидишь – как на диване. Нам бы так работать! – возмутилась Маша Горобец, раскручивая в руке тонкую палочку-выручалочку, электронную сигаретку, с помощью которой она пыталась бросить курить. – Фаина, у нас там программа глючит. Твоя работа?
– Во-первых, твой вопрос задан максимально некорректно, – неторопливо начала я, и не подумав подняться с пола. Машка была моей старой подругой – не в смысле возраста, хотя и в этом смысле тоже, ей было уже за тридцать, так что… – с нескольких точек зрения. Ты хочешь знать, является ли обязанность решать проблемы с неработающим оборудованием и программным обеспечением моей работой? И да и нет. Это относится к моей сфере, но это скорее работа Жоры или Яны, не моя. Однако, учитывая тот факт, что все мы – весь наш IT-отдел – отстранены от работы уже три дня подряд, то все проблемы с программным обеспечением и оборудованием никак не являются нашей работой.
– Что? – вытаращилась на меня Маша. – А чьей?
– Продолжая отвечать на предыдущий вопрос, – бубнила я с интонацией сидящей на грибе гусеницы Льюиса Кэрролла, – хочу уточнить, что если ты имела в виду, что обрушившаяся работа вашей программы является результатом «хакерской атаки», к которой какое-то отношение имею я, то ты тоже ошиблась. Это не «моя работа», я не имею доступа к системе вот уже третий день.
– Можно подумать, тебя это когда-нибудь останавливало! – фыркнула Машка. – Третий день? Ничего себе. И как вы?
– Роскошно! – хором отозвались все.
– Чудовищно, – ответила я, как всегда невпопад.
– И что же чудовищно, Фая? – усмехнулся Сашка Гусев.
– Чудовищно, что вы ничего не делаете, – возмущенно всплеснула руками Маша Горобец. – У нас что, теперь не будет IT-отдела? Вы что же, не понимаете, что такой холдинг, как наш, просто не может работать без нормального IT-отдела?
– А ты все эти вопросы лучше нашему любезному другу Постникову задай, – пожала плечами я. – Он нас отстранил, он нам доступы закрыл, а нам – что? Солдат спит, служба идет.
– Лишь бы никто не сказал, что мы прогуливаем, – кинул Ванечка и поправил очки на носу. – Ну что, играем, братцы? И сестрицы!
– Вы третий день играете. Во что хоть?
– Да все в дурака, – сообщила ей Яночка.
– Ну конечно! Врете? – не поверила Машка. Мы удивленно переглянулись и замотали головами. Мы и правда третий день играли в «дурака» – в его электронную версию, разумеется, ибо ну не можем мы, программисты-технари, делать все по-простому, как все нормальные люди. Нет, мы играли в запрограммированного «дурака», да еще такого, в котором можно было «читерить» – то есть жульничать. Чем Гусев-подлец и пользовался без зазрения совести.
– Издеваетесь, да? В честь первого апреля, да? Если бы я вас не знала, я бы подумала, что это такой дурацкий розыгрыш на первое апреля.
– Сегодня первое апреля? – удивленно спросила Яна. Маша снова всплеснула руками и покачала головой.
– А вы не знаете?
– Мы-то? Конечно… нет, – вздохнул Саша. – Никого мы не разыгрываем и ничего не знаем, живем скучно, аж челюсти сводит, сколько зевать приходится. В принципе, это и есть работа моей мечты.
– Счастливые часов не наблюдают, зато я знаю, что сегодня пятница. Хвала небесам! – Жора достал из сумки замызганный пакетик с остатками печенья и отправил одно в рот. – Кстати, который час? Не пора ли домой? Меня дома жена ждет.
– Домой? Ты с ума сошел, еще только четыре! – завозмущался Гусев. – Вот ставлю на то, что Постников нагрянет с проверочкой как раз без пяти минут шесть.
– Ставишь? А сколько? – тут же подсуетилась я. – Давай поспорим – на тысячу баллов?
– Ага! – заржал Гусев. – Хватаешься за цифровую соломинку? Сколько мне осталось у тебя отыграть? Сколько там у тебя осталось?
– Не твое дело.
– Покажи!
– Не покажу. – Я отвернулась. У меня осталось всего сто тридцать баллов – меньше, чем нужно на три игры. Мы играли по полтиннику за раз. Когда я соглашалась на это безумие, у меня была вся тысяча, к тому же мы играли большой толпой, и я производила прогноз, опираясь на те исходные данные, что не могу же проигрывать каждый раз. Когда игроков больше пяти – а нас было шестеро, – кто-то нет-нет, да и проиграет. Однако за три дня я «слила» почти все – оказалось, что я особенная и умею проигрывать постоянно. Как не замедлила бы сказать моя сестричка, я слишком стараюсь все продумать. И вот результат – теперь с ужасом думала о предстоящем турнире по бадминтону.
– Так к кому мне по поводу программы-то обращаться? Я уже по всем номерам звонила. Меня даже Постников послал подальше! – простонала Машка Горобец. – Где ваш Крендель-то? Может, хоть он поможет?
– Крендель исчез! – пробормотал Сашка Гусев с таинственной интонацией. – Пропал. Сами с фонарями ищем.
– Крендель тебе не поможет, – кивнула я, понимая, что никакие такие бухгалтерские программы не волнуют Машу Горобец так, как волнует отсутствие ее рыцаря, мужчины ее мечты, ее гипотетического будущего мужа Георгия Михайловича Кренделева, пропавшего без вести вот уже третьего дня.
– Злые вы, – огорчилась Машка. – Ну давайте и я, что ли, с вами сыграю.
– Нельзя. Максимальное количество – шесть игроков, – отказал ей Саша, впрочем, самым сочувствующим тоном.
– Это не так, – вмешалась я. – Мы можем перейти на модуль, где используются пятьдесят четыре карты. Тогда хоть до восьми игроков.
– Я знаю, зачем тебе этот модуль. Ты что, надеешься, там тебе добавят баллов по умолчанию? Я не понимаю, Ромашка, ну чего ты так упираешься? Турнир – это не пир людоедов, никто тебя там не сожрет! Поехали!
– Ни за что! – возмущенно воскликнула я. – Еще чего. В моем возрасте, с моими проблемами – и прыгать с ракеткой, да еще при всем честном народе? Нет уж. Давай, переходим в модуль.
– Я все равно тебя обыграю! Давай запускай какой хочешь модуль. Машка, подсоединилась? Раздавай. Ребята, важная производственная информация. Имейте в виду, теперь будет джокер!
– Ага, и еще больший простор для жульничества, – пробубнила я, загружая модуль.
– Ничего себе – работнички! – услышала я у себя за спиной. Вот странно, вроде работаем – если это можно так назвать – на двадцать шестом этаже, а все сегодня приходят по лестнице. Ну не парадокс? Неужели не лень переться? Я повернула голову и посмотрела подслеповатыми глазами в глубь коридора – там стоял высокий статный мужчина в дорогом костюме и весьма симпатичном галстуке в косую линию. Красивый мужчина, чем-то смутно напоминавший агента Малдера в его лучшие годы – в сезоне втором, третьем. Мужчина со столь же небрежной повадкой и загадочной полуулыбкой, хранящей бог весть какие «секретные материалы».
Мужчину с зелеными глазами оттенка молодой лесной елки звали Игорь Вячеславович Апрель. Такая вот редкая и забавная фамилия. Кто-то из его предков, по его утверждению, когда-то пару веков назад вступил (предположительно, само собой) в потусторонний контакт то ли с ангелом, то ли с пророком – точно я не запомнила, но за это был наделен способностью исцелять тела и души. Случился этот контакт с потусторонним в апреле, и с тех пор в его роду все носили фамилию Апрель. И все обладали целительскими способностями, становились врачами или священниками. Игорь Вячеславович священником не был (мне ли не знать), так что оставалась лишь медицина. Но врачевать он пытался не тело, а душу – своими методами. Игорь был профессиональным психологом, и в этом статусе он состоял в штате нашего нефте-газо-садо-мазо-холдинга. Игорь принимал в кабинете с ошеломляющим видом на ночной город, у него было много цветов в горшках и еще аквариум с рыбками. Я была особенно близка с одной из них – наглой рыбиной, напоминавшей картошку. Его кабинет – самое уютное место во всех пяти зданиях нашего холдинга. Предвосхищая вопросы, что же я делала в кабинете психотерапевта, да еще такого красивого, отвечу – да, я бывала у него на приеме, хотя терпеть не могу психологов в частности и психиатрию в целом. Я была у него, лежала на его кушетке, пытаясь скрыть от него свой трепетный внутренний мир. Но все кончилось непредсказуемо для моего трепетного мира. Я провела с ним ночь, черт! И уже не одну неделю ломала голову, что же между нами было, но что-то было, никаких сомнений. И чувство это было – одни сплошные проблемы. Столько незапланированных переживаний, столько необходимости иметь дело с самой собой. Такое поле для переживаний, такие просторы для самокопания и неуверенности в себе!
– Значит, вот вы как реагируете на проблемы, господа? – спросил Игорь, насмешливо оглядывая наш сидячий riot[1]. – Предпочитаете сидеть и ничего не делать, пока сети против вас плетутся?
– Вам доподлинно известно о плетении сетей? Мы тут сидим отрезанные от всего мира и ничего не знаем. Поделитесь, если не жалко, а то у меня осталась единственная цель на сегодняшний вечер – обыграть Ромашку.
– Да-да, – влезла вездесущая Маша Горобец. – И где Крендель, тоже расскажите, умоляю! Он нам очень нужен.
– Нам? – хмыкнула я.
– Крендель? – хмыкнул Игорь, с подозрением разглядывая Сашу Гусева. – Я понятия не имею, где ваш начальник. Впрочем, о сетях я тоже так сказал – в контексте вашей сетевой принадлежности. Не понимаю, неужели вам самим неинтересно защититься от всех этих обвинений?
– Во-первых, мы не знаем, в чем нас обвиняют, – гордо ответил Сашка. – Не знаем – и знать не хотим. Мы ни в чем не виноваты. Программисты не могут быть ни в чем виноваты, это пользователи всегда виноваты. Чего бы там Постников ни придумал.
– А во-вторых? – рассмеялся Игорь, подтащив к себе стул. Само собой, такие, как он, не усядутся на ковролин в позе лотоса. А мы не гордые, и потом, за три дня мы устали сидеть на стульях. Если нам удастся пережить этот «кризис жанра», мы непременно обзаведемся диваном. Давно собирались, да все как-то не находили нужных слов, чтобы убедить Кренделя. Теперь найдем – когда найдем самого Кренделя.
– Во-вторых, когда от холдинга отключают всех IT-специалистов, рано или поздно все полетит к чертям. И в тартарары. И развалится на куски. Вот – у Маши Горобец уже что-то подвисло. А нас нет. Посмотрим-посмотрим, кто будет следующим. И как быстро к нам за помощью прибегут. А мы – ничего не сможем сделать. Ну вот ни-че-го, – развел руками Саша и улыбнулся.
– Нельзя просто так взять и отключить весь IT-отдел от предприятия, – кивнула я, разговаривая словами любимого мэма – Старка из «Игры Престолов». Игорь перевел взгляд с меня на Сашу Гусева, с него на Ванечку, с Ванечки на Яну, миновал Жору и остановился на Рудике-шамане.
– Значит, играть в карты – это ваш способ справиться с ситуацией? – рассмеялся Игорь. – Я прямо восхищен. Интересно, интересно.
– Играть в карты – это его способ заставить меня пойти с ним на бадминтонный турнир! – Я возмущенно ткнула пальцем в Сашу Гусева и немедленно пожалела об этом. Внимательный взгляд еловых глаз сфокусировался на мне.
– А ты не хочешь ехать на этот турнир?
– Нет! – клятвенно заверила его я. – Совершенно не хочу. Это будет позор. Это будет катастрофа, и я не знаю, почему сам господин Гусев этого не понимает.
– Господин Гусев спит и видит посмотреть на это шоу – ты, Ромашка, на турнире. Это же эпохально. Так что хочешь ты или нет, а у тебя осталась всего одна или две партии, отделяющие тебя от турнира, – улыбнулся Саша Гусев. Игорь нахмурился, еловый взгляд потемнел. Я знала, что сама идея того, что я поеду куда-то с Сашей Гусевым, буду проводить с ним время, – такая идея никак не могла понравиться Игорю. Не должна была понравиться. Если, конечно, я ему хоть немного небезразлична. Значу больше, чем его аквариумная рыба-картошка. Так, в своей неуверенности в себе мне не было равных. Сейчас бы моя сестрица, тоже, между прочим, психолог, многое бы дала, чтобы проанализировать меня до самых печенок. Она обожает свое ремесло настолько, что становится страшно. Есть одна старая шутка – про лампочку и психологов. Сколько нужно психологов, чтобы ввернуть лампочку? Если фрейдистов, то два, один будет вкручивать, другой – видеть в том скрытый сексуальный подтекст. Моя сестра считает, что достаточно одного – при условии, что лампочка готова меняться. При этом обычно в роли лампочки выступаю я.
– А господин Гусев не побоится сыграть на это со мной? – спросил Игорь, и в голосе его была угроза. Я встрепенулась. Рыцарь в сияющих доспехах и в галстуке в косую полоску решил вступиться за меня? Ревнует? О, этот факт сам по себе – повод для позитива. В моей жизни позитива немного, я не очень-то в него верю. Мой стакан наполовину пуст, знаете ли. Но при мысли, что господин Апрель ревнует меня, улыбка невольно растягивала мои обветренные губы. Когда дело касалось господина Апреля, я ни в чем не могла быть уверенной.
– Значит, у тебя, Ромашка, на поле замена? Не по-спортивному это. Но я согласен. Имейте в виду, у вас, господин психолог, против меня никаких шансов. Сдавайтесь! – притворился добрым Саша. – Сдавайтесь, и мы пригласим вас на турнир.
– Ну, это мы еще посмотрим, – пробормотал Игорь – голос ледяной, взгляд – убийственный. Действуя мягко, но настойчиво, он отобрал у меня телефон. – Раздавайте ваши карты.
– Игорь, они же математики, – зачастила я в приступе паники. – А Сашка среди них первый. Кругом одно жулье! – Я окинула взглядом всех присутствующих на ковролине гиков двадцать шестого этажа.
– И я тоже? – обиженно воскликнула ни в чем не повинная Маша Горобец.
– Не волнуйся, – покивал мне Игорь и положил свою ладонь на мою руку. Его рука была теплой и сильной. На экране моего смартфона возникли карты – шесть штук. Ни одного джокера. Я зажмурилась и переключилась мыслями на другое: сегодня пятница, и это значит, что впереди выходные, и раз уж Игорь Вячеславович не счел за труд явиться на пораженный проклятием двадцать шестой этаж, это может свидетельствовать лишь об одном. Мы проведем выходные вместе. И это – не первоапрельская шутка!