Решительная принцесса

Робин, Том и Уилл – эта книга посвящается вам.

Я очень горжусь тем, что вы так быстро растёте и скоро получите право голосовать.

Глава первая

В один июньский день на тихой лондонской площади к высокому зданию подъехала роскошная карета. Из неё вышла девушка в самом модном платье с богатыми кружевами и пышной горжетке^[1] из соболя. Она самодовольно погладила нежный мех и подняла глаза на скромную медную табличку, прибитую над входной дверью:

МИСС МИНЧИН

ПАНСИОН ДЛЯ ЮНЫХ ЛЕДИ

– Я пришла навестить мисс Джесси, – объяснила девушка служанке, которая с кислым выражением лица вышла ей открыть.

– Даже не знаю, мисс, – ответила служанка, – что скажет мисс Минчин. Пожалуй, следует отнести ей вашу карточку.

– Ради бога, Мэри, вы только зря тратите моё время! – рассердилась девушка. – Это же я, мисс Лавиния. Проведите меня в классную комнату, и без лишних разговоров. – Она подняла голову, чтобы можно было увидеть её лицо под громадной шляпой.

Служанка сощурилась, уголки её губ опустились.

– Я вас не узнала, мисс, – холодно произнесла она, отходя назад, чтобы пропустить девушку в прихожую. – Хорошо, я отведу вас в классную комнату. Хотя вы и так прекрасно знаете, где она! – буркнула служанка себе под нос. А потом оглянулась и не сдержала ухмылки. Лавиния прихорашивалась перед зеркалом на стене, поправляя шляпку, чтобы лучше подчеркнуть острые черты привлекательного лица и замысловатую причёску.

– Мисс Джесси, к вам мисс Лавиния, – доложила служанка, распахивая дверь и отступая в сторону. Девушка грациозно вплыла в комнату.

– Лавиния!

– Лавви! О, ты пришла меня навестить!

– Какое у тебя чудесное платье, Лавиния! А меха! Это тебе папа подарил?

Девочки окружили Лавинию, ахая и охая над её нарядом, поглаживая насыщенно-коричневую горжетку и восхищённо разглядывая страусиные перья на экстравагантной шляпе.

– Как думаешь, она специально надела всё самое роскошное, чтобы покрасоваться? – спросила девочка помладше, сидящая на широком подоконнике. – Выглядит ужасно нелепо. Из-за этой шляпы ей приходится вытягивать шею, чтобы хоть что-то увидеть!

– Тише, Лотти! Вдруг тебя услышат!

– Ну и что? – пожала плечами Лотти. – Теперь она ничего нам не сделает, Эрменгарда. После того как эта зазнайка уехала, мисс Минчин стала не такой невыносимой. И Джесси не такая противная, когда Лавиния её не подначивает. – С отвращением посмотрев, как остальные девчонки заворожённо внимают хвастливым рассказам Лавинии, Лотти отвернулась к окну, выходящему на пыльную солнечную улицу перед пансионом.

Не такой невыносимой… Лотти жила у мисс Минчин с четырёх лет, и уже тогда была избалованным ребёнком. Она выросла в роскоши, в великолепных комнатах пансиона, училась французскому, литературе и танцам у самых почтенных преподавателей и выросла настоящей юной леди, как и Лавиния, как и все другие воспитанницы.

И терпеть всю эту чепуху не могла. Мисс Минчин никому не нравилась… разве что Лавинии. Лотти взглянула на собравшуюся посреди класса толпу и нахмурилась. Лавиния всегда обижала остальных, но умела на этом не попадаться. Она знала, как задеть свою жертву в самый подходящий момент колким словом – и при этом ещё была любимицей мисс Минчин. Поэтому справиться с ней было невозможно – не могла же Лотти в открытую пожаловаться на драгоценную воспитанницу хозяйки пансиона! Нет, она бы не посмела. Вот Лавиния и держала всех в страхе, запугивая острым языком и ещё более острыми ногтями. Пожалуй, Лавинии и в самом деле нравилось жить в пансионе на положении королевы. Лотти считала, что она брала пример с самой мисс Минчин, которая строго отчитывала учениц, если они делали ошибки в уравнениях, витали в облаках или грызли ногти. Едкие насмешки Лавинии уж очень напоминали эти замечания.

Воспитанницы пансиона прекрасно знали, кого из девочек здесь больше ценят. Не самых умных, а самых богатых. Тех, чьи родители смогут порекомендовать заведение другим состоятельным семьям, чтобы и те отправили своих дочерей в заточение в этом высоком тёмном доме.

Листья на деревьях пожухли от жары, и ветер не шевелил кроны, но Лотти всё равно очень хотелось гулять. Не в мучительно медленной процессии достойных юных леди, а по-настоящему. Бегать по площади, играть в серсо^[2], бросать мяч, как ребята из соседних домов. Она вздохнула, и Эрменгарда вслед за ней.

– Может, тебя Джесси не обижает, но мне постоянно напоминает, какая я глупая, – сказала Эрменгарда, нервно водя по своей щеке кончиком пушистой косы. – А теперь она станет ещё невыносимее, потому что в гости приехала Лавиния.

Видимо, услышав своё имя, Лавиния обернулась. И в самый неподходящий момент: когда Лотти морщила нос, а Эрменгарда дрожала от страха будто перепуганный крольчонок.

Лавиния величественно улыбнулась им со своего места у парты. Она сидела на стуле, изящно скрестив лодыжки, и выражение лица у неё было сочувственное, ласковое, как у взрослой дамы, которой приходится иметь дело с глупыми детьми.

– Что-то не так, Лотти? – вежливо спросила она. – Выглядишь нездоровой. Возможно, стоит поговорить с мисс Амелией, попросить, чтобы тебя уложили в постель?

Лотти улыбнулась в ответ:

– И правда, у меня слегка болит голова, а от твоего ожерелья становится только хуже. Слишком уж оно блестит. Всё-таки бижутерия очень яркая, согласись?

Лавиния ахнула:

– Это настоящие бриллианты! Папа подарил мне их перед тем, как меня должны были представить ко двору. Они не поддельные! – возмущённо заявила она, но быстро взяла себя в руки и снова натянула на лицо улыбку. – Разумеется, маленькие девочки вроде тебя не разбираются в драгоценностях и не видят разницы.

Лавиния развернулась к Джесси и принялась рассказывать о платье, в котором её представляли ко двору, о шлейфе в одиннадцать футов^[3] и разных комплиментах в её адрес, но со скул девушки всё ещё не сходили красные пятна, и было видно, что она до сих пор сердится.

– Вряд ли всё прошло так замечательно, если ей потребовалось вернуться в пансион и похвастаться перед всеми, – пробормотала Эрменгарда. – Где же толпа новых модных подруг успешной дебютантки?

Лотти одобрительно ей улыбнулась:

– Молодец Эрми! Как удачно ты её поддела! Жаль только, что она этого не слышала.

Эрменгарда поёжилась:

– Ты же знаешь: когда она со мной разговаривает, я совершенно теряюсь. Вот Сара всегда умела поставить Лавинию на место. Мне это в ней особенно нравилось.

Лотти задумчиво посмотрела на Лавинию, которая вертела головой, демонстрируя нелепые перья на своей шляпе:

– Да, только Сара делала это изящно, как настоящая леди. Она старалась вести себя как принцесса и не смела в открытую грубить Лавинии, потому что принцесса должна быть вежливой. А вот я не хочу быть принцессой! Наверное, ужасно скучно общаться только с занудными глупыми принцами! Нет, я буду грубой и неотёсанной, раз Лавинию это раздражает. – Лотти хихикнула. – Она ведь расстроилась из-за моих слов про ожерелье. Как думаешь, оно настоящее?

Эрменгарда незаметно взглянула на Лавинию:

– Думаю, да. У неё очень богатые родители. Ты была ещё совсем маленькой и вряд ли помнишь, что до того, как появилась Сара, самые роскошные наряды во всём пансионе носила Лавиния. Мне кажется, как раз поэтому она Сару и возненавидела. Ей нравилось быть в центре внимания, а все так восхищались Сарой, что на Лавинию больше никто не смотрел.

– Наверное, ты права. Но даже если бриллианты настоящие – разве уместно надевать их в пансион? Это же не Букингемский дворец, в конце концов! И для мехов в июне слишком жарко – зачем ей горжетка? Честное слово, она нарядилась во всё самое лучше, чтобы принизить нас, – сказала Лотти и оглянулась на площадь за окном. Сидеть в тесной душной комнате в хорошую погоду было нестерпимо тяжело. – И у неё получилось, – совсем шёпотом добавила она. – Я чувствую себя ужасно маленькой, Эрми. Мне здесь плохо. Я становлюсь противной.

– Ты такая только с Лавинией и Джесси, – твёрдо произнесла Эрменгарда. – Со мной ты обращаешься хорошо, а ко мне мало кто относится по-доброму. Не обращай внимания на Лавинию. Она всегда была чудовищем и с возрастом ни капли не изменилась.

– Была бы она не такая высокая…

– Ты тоже вырастешь.

– Но для старших девочек я всё ещё «малышка Лотти», – возразила Лотти, прижимаясь носом к стеклу. – Даже вы с Сарой иногда на меня так смотрите. Хотя теперь в пансионе много девочек младше меня – Дэйзи, Виктория, Мег. Я не виновата, что мне мало лет и у меня кудри.

Эрменгарда улыбнулась подруге:

– Думаю, в детстве Лавиния была очень похожа на тебя. У неё тоже голубые глаза и светлые кудри.

– Фу! – воскликнула Лотти и передёрнулась.

– О боже, Лотти! Я только подошла сказать тебе до свидания, но вижу, твои манеры до сих пор оставляют желать лучшего. Разве воспитанные леди издают такие звуки? – Лавиния поправила горжетку на плечах и ухмыльнулась девочкам, сидящим перед ней на подоконнике.

– Откуда тебе знать, как поступают воспитанные леди? – огрызнулась Лотти. – Ты не стала вдруг мудрее оттого, что закончила учиться. Настоящая леди не стала бы приходить сюда вся в бриллиантах, чтобы похвастать перед нами своим нарядом! – Тут она широко улыбнулась, так, что на щеках появились ямочки, и пропела, сверкая глазами: – Почему бы тебе не пойти к мистеру Кэррисфорду и не показать алмазы Саре? Наверняка ей они понравятся, и она в ответ покажет тебе свои!^[4]

Эрменгарда прижала ладонь к губам, но ей всё равно не удалось сдержать смех. Лотти понимала, что сейчас и правда невозможно не рассмеяться. Она сама сияла от гордости за свою колкость, несмотря на то что у Лавинии покраснела даже шея, а в глазах заплясал недобрый огонёк.

– Не смей! – вскрикнула Эрменгарда, отталкивая руку Лавинии, когда та потянулась к ушам Лотти.

Лавиния развернулась и, окружённая толпой щебечущих девчонок, зашагала к двери. Лотти обняла Эрменгарду и положила голову ей на плечо.

– Если я вздумаю тебя дразнить, Эрми, – прошептала она, – обязательно напомни, как ты сегодня за меня заступилась.

– Я смогла… – пробормотала Эрменгарда дрожащим голосом. – Правда смогла! Мне надо присесть, Лотти, у меня коленки трясутся. Отпусти меня, пожалуйста. – Она медленно опустилась обратно на подоконник, и Лотти устроилась рядом.

– Ненавижу Лавинию, – горько произнесла Лотти. – И этот пансион тоже ненавижу.

– Тсс, – остановила её Эрменгарда. – Сюда идёт мисс Минчин.

В дверном проёме, очевидно привлечённая шумом весёлой болтовни, возникла директриса с рыбьими глазами. Или она просто почуяла, что в пансионе что-то происходит. Она всегда появлялась на месте любого интересного события – обычно для того, чтобы всё испортить. Её чёрное шёлковое платье угрожающе шуршало по полированным доскам пола. Лотти вжалась в подоконник, пытаясь спрятаться за занавеской. С каждым годом она отчего-то боялась мисс Минчин всё больше. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Избалованную четырёхлетнюю девочку заботило лишь то, что ей не дали кусок пирога к чаю, но сейчас, в возрасте десяти лет, Лотти за фасадом улыбок и сладких слов замечала пустую холодность.

Мисс Амелия шла за сестрой, и вид у неё был встревоженный – что само по себе ничего не значило: она вечно о чём-то переживала.

Мисс Минчин окинула взглядом классную комнату, и болтовня стихла, сменившись неловкой напряжённой тишиной. Хозяйка пансиона улыбнулась, вытянув тонкие губы, и обратилась к Лавинии:

– Мисс Херберт, как приятно увидеть вас снова. Полагаю, вы пришли навестить старых подруг? Очень великодушно с вашей стороны! – Величавой походкой она медленно приблизилась к Лавинии и милостиво протянула ей руку.

Лавиния плотнее укуталась в пышную тёмную горжетку, будто надеясь, что нежные меха придадут ей сил. Дорогой аксессуар напомнил девушке, что она уже не ребёнок и может не бояться острого языка мисс Минчин. Лотти заметила, как Лавиния выпрямилась и расплылась в приветливой улыбке. Лениво подняв руку, словно это стоило ей огромных усилий, Лавиния произнесла, растягивая слова:

– Действительно, мне кажется, что прошла целая вечность с тех пор, как я уехала из пансиона. Я успела страшно по всем соскучиться.

– Да, аж за целый месяц, – прошептала Лотти на ухо Эрменгарде.

– Насколько я понимаю, вас уже представили ко двору? – спросила мисс Минчин с заметным одобрением. – Это большая честь – встретиться воочию с королевской семьёй. – Директриса оглянулась на своих воспитанниц: – Многие из вас тоже станут дебютантками, когда придёт время. Надеюсь, Лавиния рассказала вам, насколько важны уроки этикета?

– Разумеется, – поспешно заверила её Лавиния.

– Тебя одели в красивое платье, дорогая? – вмешалась мисс Амелия, сцепив руки в замок и с любопытством взглянув на Лавинию.

Лотти обратила внимание, что мисс Минчин вскинула брови. Она редко отчитывала младшую сестру перед ученицами, но явно считала мисс Амелию слишком беспечной и осуждала её горячий интерес к платьям, украшениям и сплетням.

– Очень простое, из шёлка цвета слоновой кости, – ответила Лавиния. – Но длинный шлейф делает его просто роскошным. А ещё у меня в волосах были белые перья и сетка. – Она закрыла глаза, вспоминая свой наряд.

– Чудесно, – вздохнула Амелия. – И наша любезная королева, должно быть, выглядела великолепно? Как тебе повезло увидеть её в год коронации!

– Да, она красивая, но довольно строгая на вид. А благодаря великолепному жемчужно-бриллиантовому ожерелью её шея казалась особенно длинной и изящной.

Лавиния погладила рукой в перчатке своё ожерелье и сердито покосилась на Лотти, которая сидела на подоконнике, скрестив лодыжки и держа руки на коленях – просто образец хороших манер. Лотти умела нечаянно вывести из себя мисс Минчин, а ей совсем не хотелось слушать нотации, особенно перед Лавинией.

Мисс Минчин тихонько вздохнула. Она не одобряла бриллианты. Хозяйке пансиона не полагалось носить дорогие украшения, даже если это самый уважаемый пансион для юных леди из самых богатых семей. Только по особым случаям мисс Минчин надевала брошь с камеей, а обычно ходила с траурной брошью – в память о своём почившем отце. Она никогда не остановила бы свой выбор на вульгарных, слишком броских и, право же, порочных бриллиантах. Было заметно, что мисс Минчин страшно разочарована, увидев ожерелье Лавинии. Но про королеву она не могла сказать ничего плохого.

– Боюсь, мне пора, мисс Минчин, – улыбнулась Лавиния. – Папин экипаж должен был за мной вернуться и, полагаю, уже ждёт меня на площади.

– Вполне возможно, – ответила мисс Минчин, выводя её за дверь. – Обязательно приходи ещё. Прекрасно, что девочки могут увидеть, как их бывшая одноклассница осуществляет все мечты юности.

Лотти выглянула в окно на площадь. Экипаж Лавинии уже стоял у входа, и две каурые лошади нетерпеливо били копытами.

Поскольку мисс Минчин верила в целебные свойства свежего воздуха, окна в пансионе были слегка приоткрыты, хотя это всё равно не спасало от духоты. Лотти с трудом подцепила пальцами тяжёлую раму и оттянула её ещё немного вверх. Эрменгарда поспешила ей помочь.

– Я просто хочу взглянуть на лошадей, – прошептала Лотти и подалась вперёд, опираясь на подоконник. В лицо ей ударили волна тепла и яркий свет. Лотти не привыкла к слепящим лучам солнца, которое с трудом пробивалось через пыльные стёкла классной комнаты, и даже медные детали на узде, казалось ей, мерцают словно золотые.

Кивнув на прощание служанке, Лавиния вышла из главной двери и спустилась с крыльца. Слуга в тёмной ливрее поспешил открыть ей дверь, и вскоре экипаж укатил прочь.

Лотти со вздохом проводила его взглядом. Да, она терпеть не могла Лавинию, но всё-таки интересно посмотреть на неё и на красивых лошадей. В пансионе жизнь состояла только из скучных уроков и не менее скучных перебранок. Иногда они занимались танцами или заглядывали в гости к Саре, но больше однообразную рутину ничто не разбавляло. Мисс Минчин всей душой ненавидела Сару и её опекуна, мистера Кэррисфорда, но не могла запретить Лотти и Эрменгарде их навещать. Всё-таки Сара, унаследовав от отца шахты, полные алмазов, обрела несказанное богатство. Как мисс Минчин объяснила бы родителям юных леди, почему им не разрешается ходить на чай к одной из самых состоятельных девочек Лондона? Хотя директриса сама довольно долгое время обращалась с этой девочкой как со служанкой, недокармливала и заставляла спать на чердаке, полном крыс. Теперь её мутило от любого упоминания о маленькой принцессе Саре, и Лотти ещё больше нравилось заглядывать в гости в соседний дом, потому что это сильно портило настроение мисс Минчин.

«Завтра пойду к Саре на чай», – подумала Лотти, сжав ладони от предвкушения.

Вдруг, что-то заметив краем глаза, она поняла, что не одна провожала взглядом экипаж Лавинии. За железными воротами, возле величественных каменных ступеней, ведущих к двери в пансион, находился маленький неприметный вход для слуг и мальчишек на побегушках. Он вёл вниз по лестнице в подвал, где располагались кухня и судомойня. На этой самой лестнице, перегнувшись через перила, стояла крошечная фигурка: девочка в выцветшем чёрном платье, грубом льняном фартуке, грязном на вид, и в белом чепчике на тонких светло-русых волосах. Лотти решила, что это новая служанка. Они часто менялись – мисс Минчин сурово с ними обращалась, мало платила, и у кухарки был дурной и вредный характер. Правда, такой юной девочки Лотти ещё не видела. Судомойка Бекки, которую Сара, покинув пансион, забрала с собой, и то была старше этой новенькой.

«Пожалуй, она и ростом ниже меня», – с удивлением подумала Лотти. Ей самой было уже десять, но даже девочки на несколько лет младше часто оказывались выше её. Правда, Лотти сомневалась, что новая служанка её ровесница. Как такое может быть? Разве в десять не рано начинать работать?

Девочка, словно почувствовав, что на неё смотрят, взглянула на окно. Лотти резко дёрнулась назад и, ударившись затылком о тяжёлую деревянную раму, взвыла от боли. Эрменгарда поспешила её обнять.

– Ох, Лотти, – причитала она, поглаживая подругу по светлым кудрям. – Ну куда ты так спешишь, что забыла про окно?

– Я не хотела, чтобы она меня увидела, – объяснила Лотти. На затылке у неё уже назревала шишка. – Ай-ай… как неловко! Она вдруг повернулась, и я испугалась, как бы она не заметила, что я на неё смотрю!

Эрменгарда растерянно моргнула:

– Что же в этом плохого, Лотти? Маленькая судомойка не станет на тебя жаловаться. Да и кому? И что она скажет?

– Так, значит, она судомойка? А, ну да, это же ясно по фартуку…

– Я знаю наверняка, потому что Бекки с ней разговаривала. По просьбе Сары. Бекки пообещала Салли – так её зовут, – что они обязательно придут на выручку, если мисс Минчин или кухарка будут плохо с ней обращаться.

Лотти вздрогнула:

– Интересно, мисс Минчин они предупредили? Вряд ли ей понравится, что Сара вмешивается в дела пансиона. Не хотела бы я оказаться на месте Сары, когда мисс Минчин об этом узнает!

Эрменгарда хмыкнула:

– Что ты, Лотти, она никогда не боялась мисс Минчин. Если её отчитывали, Сара только стояла неподвижно и молчала, словно она принцесса, а мисс Минчин… ну, например, старый премьер-министр или вроде того. У меня не получается говорить так же красиво, как у Сары. Да и в любом случае она теперь снова богатая наследница, и мисс Минчин не посмеет ей слова поперёк сказать. Мало ли, вдруг мистер Кэррисфорд расскажет всем на свете, как безобразно обходились с Сарой в этом пансионе, когда умер её отец и она осталась без гроша в кармане?

– Да, пожалуй. Правда, работать с кухаркой в любом случае ужасно. Мы даже с верхних этажей иногда слышим, как она кричит. Интересно, как долго продержится новая судомойка.

– Салли говорит, что здесь ей лучше, чем в сиротском приюте. Для неё каморка на чердаке, в которой жила Сара, – настоящая роскошь. Раньше она спала в общей комнате вместе с остальными сиротками и занималась стиркой, а это намного тяжелее. К тому же представители того приюта будут иногда приходить проверять, хорошо ли ей у нас живётся. Если выяснится, что кухарка держит Салли в чёрном теле, сиротку отправят на новое место. Так что её не смогут морить голодом, как бедняжку Сару.

Лотти снова вздрогнула:

– Эрми, но она же нам ничего не говорила! Я бы отдавала ей свой ужин, честное слово! Но я не знала и делилась с ней только крошками, чтобы она подкармливала воробьёв, которые прилетали на чердак!

– Саре гордость не позволяла признаться, что она голодает, – со вздохом объяснила Эрменгарда. – Я тоже не замечала, как ей плохо. Я вообще мало что замечаю и обычно просто плыву по течению. А как только я попыталась помочь Саре, Лавиния сразу донесла на меня мисс Минчин!

Лотти залилась краской.

– Это ведь я рассказала Лавинии, но вовсе не для того, чтобы вам насолить! Помню, она говорила Миранде, как хорошо, что ты больше не общаешься с Сарой, и как ты выросла в её глазах. Как раз тогда я ей и заявила, что ты приходишь к Саре почти каждый вечер… – Лотти накрыла ладонью руку Эрменгарды. – Ты же понимаешь, я вовсе не хотела, чтобы она донесла на вас мисс Минчин!

– Конечно понимаю, глупышка, – ответила Эрменгарда, поднимаясь с подоконника. – Ладно, мне пора. Надо повторить французский, а то месье Дюфарж опять будет надо мной смеяться!

Лотти кивнула и прислонилась виском к стеклу, глядя на площадь. Время от времени перед пансионом проезжали экипажи, запряжённые лошадьми, но девочка едва их замечала. Она представляла себе лицо Лавинии с его острыми чертами, её злобный оскал, обнаживший острые зубы, и тот ужасный момент, когда та занесла руку для удара. Тогда укутанная в меха Лавиния походила на лесного зверя. Лотти невольно улыбнулась, когда её воображение нарисовало Лавинию-зверя, хищную тень, мелькающую за высокими тёмными деревьями. А потом она вспомнила, как Эрменгарда её защитила, сама поразившись своей смелости. Лотти улыбнулась ещё шире и обхватила себя руками.

Так или иначе, визит Лавинии оставил в душе Лотти неприятный осадок. Эта несносная девчонка была любимицей семьи и её слишком избаловали. Бриллианты и меха говорили сами за себя, а ещё шум, который поднялся вокруг её представления ко двору. Если верить Лавинии, её мать расплакалась, увидев дочь в платье и перьях, а старший брат сам купил цветы для букета у лучшего флориста в Лондоне. Раньше Лотти не задумывалась над тем, как Лавинию обожают в её семье.

Родители большинства воспитанниц пансиона мисс Минчин жили за городом или в Индии, как отец Сары – до того как он умер. Некоторые и вовсе находились в других странах, вместе с армией. Девочек редко навещали, а закончив учёбу, они уезжали к своим семьям и уже не возвращались. Мало кто заглядывал в пансион, чтобы похвалиться своим нарядом, как это сделала Лавиния. «Только она могла этого захотеть», – подумала Лотти, наморщив нос.

Обычно Лотти не чувствовала, что она чем-то хуже других учениц. У Эрменгарды были родственники в Англии, но Лотти ни капли ей не завидовала. Эрми часто навещали заносчивые строгие дамы, чтобы раскритиковать её: видите ли, она ест слишком много сладкого, говорит по-французски с кошмарным акцентом и плохо разбирается в английской литературе. Они явно считали её глупой и говорили, что она позорит семью. Кому нужны такие родственники?!

Лотти не сомневалась, что Эрменгарда ведёт себя застенчиво и робко именно из-за этих тётушек и писем от разочарованного отца, который и не думал сам её навестить. Все твердили, какая Эрми глупая, – и она им верила. Добрые родственники поняли бы, что учёба – не сильная её сторона, и не унижали, а хвалили бы её мягкий характер и дружелюбие.

Надо признаться, иногда Лотти и сама не сдерживалась и дразнила доверчивую Эрменгарду. Особенно её забавляли уроки истории. Когда они проходили Жанну д’Арк, Лотти с самым серьёзным видом сообщила Эрменгарде, что святая дева пыталась заставить французов построить нечто вроде Ноева ковчега, чтобы спастись от англичан. Стоит ли говорить, что мисс Минчин не оценила рассказ Эрменгарды о бое под Реймсом?

Лотти нахмурилась. К Эрменгарде хотя бы приезжали её противные тётки и ворчливый дядя, и она время от времени уезжала навестить отца. А Лотти своего не видела уже два года. Последний раз она была дома в четырёхлетнем возрасте, до того как её отправили в пансион.

Неужели она останется здесь до семнадцати, как Лавиния?! И ей придётся ещё семь лет терпеть холодную мисс Минчин и суетливую Амелию?! Лотти обхватила колени и вжалась в угол подоконника. Семь лет! А что потом? Её тоже представят ко двору? Она вернётся к отцу? Лотти едва помнила, как выглядел её родной дом. Да и как можно считать его домом?

Лотти опустила голову и уткнулась лицом в муслиновую ткань платья, чтобы никто не увидел, как она плачет. Будущее внезапно показалось ей невыносимо мрачным.