000
ОтложитьЧитал
Итак, самой главной и определяющей дальнейшее развитие Москвы частью плана было возведение первого советского небоскреба – Дворца Советов. Впервые инициативу о необходимости строительства Дворца озвучили еще при Ленине, в 1922 г. Но тогда, видимо, было не до этого.
Храм Христа Спасителя,
арх. К. А. Тон
Разрушение Храма
Христа Спасителя, 1931 г.
А в 1931 г. начали, как всегда, с решения оргвопросов. Были учреждены Совет строительства и Управление строительством Дворца Советов. Но наиболее представительным органом стал Временный технический совет вышеназванного Управления. Членами Совета являлись не только сами зодчие, но и виднейшие представители других видов искусств: от писателей – Максим Горький, от художников – Игорь Грабарь, от скульпторов – Сергей Меркуров, от деятелей театра – Константин Станиславский, Всеволод Мейерхольд и другие. Так была обозначена истинная «всенародность» процесса создания Дворца.
Построить Дворец Советов значило для Сталина довести до конца все задуманное, оправдать отданные на заклание жертвы – выдающиеся памятники русской архитектуры и главный из них – Храм Христа Спасителя. А ведь взрыва, стеревшего с лица земли этот исполинский памятник Отечественной войне 1812 года, на который собирали деньги всем миром, могло и не быть. Волхонка была лишь одним, и далеко не преимущественным, из всех предполагаемых мест строительства Дворца. Назывались и другие места – Охотный ряд, Зарядье, Варварка, торговые ряды на Красной площади, Китай-город, Болотная площадь.
В мае 1931 года на заседании Временного технического совета для возведения Дворца единогласно был выбран Охотный ряд. Но Совет строительства (т. е., товарищ Сталин) с этим вариантом не согласился и повелел вновь собраться и обсудить все возможные варианты. Вновь принялись заседать и решили: «…признать как более или менее вероятные точки строительства Дворца Советов – Китай-город, затем Охотный ряд, и Болото и на последнем месте храм Христа Спасителя»[5].
Но и это решение Сталина не устроило. С упорством, достойным лучшего применения, он заставляет членов технического совета еще раз «посовещаться». Но на этот раз в своем кремлевском кабинете. В начале июня 1931 года в Кремле, на заседании под председательством Сталина и с участием членов Политбюро – Молотова, Кагановича, Ворошилова, а также ведущих советских зодчих и одного иностранного, порешили: Дворец Советов строить на Волхонке. Тогда и была предрешена судьба Храма Христа Спасителя.
Удивительно, как быстро был снесен храм – 5 декабря 1931 г. – не прошло и полугода. Складывается впечатление, что Сталин был одержим прежде всего идеей сноса Храма Христа Спасителя, а не строительством дворца-небоскреба. Для чего вождь и устроил всю эту катавасию с непрекращающимися заседаниями. Но что интересно: сам он не хотел публично объявлять свою волю. А члены технического совета (вот неразумные!) никак не могли догадаться, чего хочет товарищ Сталин. И только в результате его личного «воздействия» на кроликов-архитекторов нужное решение удалось из них выдавить.
Дворец Советов,
арх. Б. М. Иофан, 1932–1940 гг.
Дворец Советов,
арх. Б. М. Иофан, 1932–1940 гг.
Конкурс на проект Дворца Советов объявили в 1931 г., и проходил он в несколько этапов, включая Предварительный и Всесоюзный открытые конкурсы, на которых архитекторы были призваны воплотить образ «трибуны трибун», «пролетарского чуда», «всесоюзной вышки, откуда… мощным кличем не раз на весь мир прогремит наших слов динамит», – это слова Демьяна Бедного, как всегда оперативно и незатейливо откликнувшегося на очередной призыв партии и правительства.
В одном из постановлений Совета строительства говорилось: «Здание Дворца Советов должно быть размещено на площади открыто, и ограждение ее колоннадами или другими сооружениями, нарушающими впечатление открытого расположения, не допускается… Преобладающую во многих проектах приземистость здания необходимо преодолеть смелой высотной композицией сооружения. При этом желательно дать зданию завершающее возглавление и вместе с тем избежать в оформлении храмовых мотивов… Монументальность, простота, цельность и изящество архитектурного оформления Дворца Советов, долженствующего отражать величие нашей социалистической стройки, не нашли своего законченного решения ни в одном из представленных проектов. Не предрешая определенного стиля, Совет строительства считает, что поиски должны быть направлены к использованию как новых, так и лучших приемов классической архитектуры…»[6].
При дальнейшем уточнении задач строительства, сформулированном в сталинских указаниях, предполагалось, что здание дворца не только впишется в окружающую городскую среду, но также будет доминировать в ней своей высотной композицией, окружённой открытой площадью для шествий и демонстраций. Внутри дворец должен был включать в себя большой круглый зал для партийных съездов на 21 тысячу человек и несколько малых залов.
Проект Двореца Советов, арх. Ш. Ле Корбюзье, 1933 г.
Несмотря на отбор, на второй тур конкурса было представлено 160 проектов, включая 12 заказных и 24 внеконкурсных, а также 112 проектных предложений; 24 предложения поступило от иностранных участников, среди которых были всемирно известные архитекторы: Ш. Ле Корбюзье, В. Гропиус, Э. Мендельсон. Ясно обозначившийся к этому времени поворот советской архитектуры к классическому наследию прошлого обусловил и выбор победителей. В феврале 1932 г. высшие премии были присуждены архитекторам И. Жолтовскому, Б. Иофану, Г. Гамильтону (США).
Нарком просвещения Анатолий Луначарский о проекте Ле Корбузье: «Над Москвой должна стоять какая-то машина, какое-то голое громадное сооружение, назначения которого сразу нельзя было даже понять и которое поддерживало весьма невзрачное здание, нечто вроде огромного ангара для необъятных цеппелинов».
Перспектива Дворца Советов, арх. Ш. Ле Корбюзье, 1933 г.
Западные зодчие в штыки встретили окончательный выбор Сталина, назвав его «сенсационным вызовом общественному мнению». Они даже написали Иосифу Виссарионовичу письмо. Солировал в стройном хоре негодования все тот же Ле Корбузье: «Нелегко согласиться с тем, что будет построена вещь столь несуразная». Похоже, что к Ле Корбузье пришлось вызывать доктора, ведь сам вид проекта Иофана вызвал у него «невыразимое удивление, большую печаль, горечь и упадок духа».
Кому же из трех вариантов отдает предпочтение Сталин? Открыто, на публике своих пристрастий он не высказывает, но с товарищами по Политбюро откровенничает:
«Из всех планов «Дворца Советов» план Иофана – лучший. Проект Жолтовского смахивает на «Ноев ковчег». Проект Щусева – тот же «собор Христа Спасителя», но без креста («пока что»). Возможно, что Щусев надеется «дополнить «потом» крестом. Надо бы (по моему мнению) обязать Иофана:
а) не отделять малый зал от большого, а совместить их согласно задания правительства;
б) верхушку Дворца оформить, продолжив ее ввысь в виде высокой колонны (я имею в виду колонну такой формы, какая была у Иофана в его первом проекте);
в) над колонной поставить серп и молот, освещающийся изнутри электричеством;
г) если по техническим соображениям нельзя поднять колонну над «Дворцом», – поставить колонну возле (около) «Дворца», если можно, вышиной в Эйфелеву башню, или немного выше;
д) перед «Дворцом» поставить три памятника (Марксу, Энгельсу, Ленину)»[7].
Неудивительно, что в мае 1933 г. Совет строительства Дворца Советов принял за основу проект Бориса Иофана8. Таков был и окончательный выбор Сталина. Но работа Иофана не была признана полностью совершенной. На основе доработок, которые он должен был внести в свой проект, предполагалось в результате создать своего рода идеальный дворец: «На заседании Совета строительства, руководимого В. М. Молотовым, была высказана и сформулирована плодотворная и смелая идея синтеза двух искусств – архитектуры и скульптуры. В международных рекордах советских летчиков, в борьбе за урожай на советских полях – во всем воплощена мудрость, во всем живет гений великого вождя народов – Сталина. В этом залог успеха каждого советского начинания.
Товарищ Сталин вдохновляет и коллектив строителей Дворца Советов внимательным словом, мудрыми практическими указаниями.
Надо рассматривать Дворец Советов как памятник Ленину.
Поэтому не надо бояться высоты. Идти в высоту.
В высоте, верхних ярусах, Дворец должен быть круглым, а не прямоугольным, – и этим отличаться от обычных дворцовых зданий.
Надо завершить здание мощной скульптурой Ленина.
Нужно поставить над Дворцом такую статую, которая бы размерами и формой гармонировала со всем зданием, не подавляла его. Размеры статуи надо найти в союзе двух искусств. Пятьдесят метров. Семьдесят пять метров. Может быть, больше…
На устоях круглых башенных ярусов, ниже статуи Ильича, нужно поставить четыре скульптурные группы – они должны выразить идеи международной солидарности пролетариата, идеи Коммунистического Интернационала.
Борис Михайлович Иофан
(1891–1976)
Учился в художественном училище в Одессе (1903–1911), затем работал в Санкт-Петербурге под руководством старшего брата, архитектора Дмитрия Иофана (1885–1961). В 1914 г. выехал в Италию, где получил образование в Высшем институте изящных искусств в Риме (1916) и Римской школе инженеров (1919). Работал в мастерской известного римского архитектора А. Бразини. Самостоятельные проекты римского периода выполнены Иофаном в стилистике неоклассицизма и в духе римской барочной архитектуры (проект здания советского посольства в Риме, 1922–23, и др.).
В 1924 г. вернулся в Советский Союз, где немедленно принялся за работу: квартал опытно-образцовых домов на Русаковской улице (1924–1925), Опытная станция при Химическом институте им. Карпова (1926–1927), учебный городок Академии им. К. А. Тимирязева (1927–1931). В работах этого периода (многие выполнены совместно с братом) проделал путь от «очищенного классицизма» к конструктивизму.
Проект Дворца Советов,
арх. А. Бразини, 1931 г.
Проект главного зала Дворца Советов,
арх. А. Бразини, 1931 г.
Проект Дворца Советов,
арх. А. Бразини, 1931 г.
Проект Дворца Советов,
арх. Д. Н. Чечулин, 1933 г.
Проектировал жилые здания для советской элиты: санаторий «Барвиха» под Москвой (1926–1934), жилой комплекс ЦИК и СНК (ул. Серафимовича, № 2, более известный как «Дом на набережной» (1928–1931). Корпуса «Дома на набережной» Иофан сгруппировал вокруг трех внутренних дворов, помимо более 500 квартир, в громадном здании были предусмотрены также помещения культурно-бытового обслуживания, магазин, столовая, клуб, кинотеатр. Проект сочетает новаторские конструкции (в сводчатых перекрытиях клуба (ныне Театра эстрады) и кинотеатра) с репрезентативными неоклассическими элементами (портик главного фасада).
С 1931 г. Иофан работал над проектом Дворца Советов, а также занимался организацией архитектурных конкурсов; разрабатывал конкурсные проекты (высшие премии 1931 и 1933) и утверждённый вариант композиции с гигантской башней, увенчанной статуей Ленина (совм. с В. А. Щуко и В. Г. Гельфрейхом).
Поддержал решение о необходимости сноса Храма Христа Спасителя, о котором писал: «Пролетарская революция смело заносит руку над этим грузным архитектурным сооружением, как бы символизирующим силу и вкусы господ старой Москвы»; по мнению Иофана, храм «давил на сознание людей своей казенной, сухой бездушной архитектурой».
Свой успех в глазах Сталина Иофан закрепил своим участием в проектировании советских павильонов на Всемирных выставках в Париже (1937) и в Нью-Йорке (1939). Другие работы: станция метрополитена «Бауманская» (1939–1944), лабораторный корпус Института физических проблем на Воробьёвском шоссе (1944–1947; совм. с Е. Н. Стамо), Институт нефти и газа (1949–1956), Государственный институт физической культуры в Измайлове (1964–74). Автор неосуществленного проекта высотного здания МГУ на Воробьёвых горах (1948). Руководил проектированием жилой застройки в Марьиной Роще, Северном Измайлове, Сокольниках (1955–70).
Все эти предложения товарища Сталина были решением единственно возможным, единым и целостным. Оно вытекало из принципиальных разногласий творческого коллектива, оно снимало эти разногласия и открывало путь дальнейшим плодотворным исканиям. Как только было решено, что Дворец Советов – это памятник Ленину… творческие устремления архитекторов приобрели конкретность, цель стала понятна и ясна»[8].
Итак, одно из принципиальнейших сталинских указаний – водрузить сверху еще и советский вариант Колосса Родосского – памятник Ленину высотой до 100 метров. По мнению товарища Сталина, так будет красиво. Окончательную доработку проекта, утвержденного в феврале 1934 г., Иофан закончил вместе с В. Щуко и В. Гельфрейхом.
Последний вариант Дворца Советов выглядел как самое большое здание на земле. Его высота должна была достигать 415 метров при общем объёме 7500 тыс. м3 – выше самых высоких сооружений своего времени: Эйфелевой башни и небоскреба Эмпайр-стейт-билдинг. Проект Иофана при участии Щуко и Гельфрейха сохранил ранее заложенный принцип решения, при котором, по мнению авторов, увеличение высоты отдельных ярусов подчеркивает устремленность ввысь и более строгое соотношение со статуей, для которой здание служило основанием. Сложность этого проекта была очевидной: необходимо было не только совместить рациональное распределение объемов, воспроизвести классические формы, но и «выразить идею нового государства, гарантировавшего процветание и благосостояние, и, прежде всего, построение социализма».
Проект Иофана можно трактовать по-разному, в зависимости от богатства имеющейся у обозревателей фантазии. Кто-то, жалея автора, ограничивается сухим перечислением геометрических фигур: «гигантская ступенчатая башня, поставленная на внушительное основание, окруженная непрерывной колоннадой», а иные с высоты сегодняшнего дня не стесняются и более резких оценок: «нагромождение консервных банок».
В то время, когда в Москве занялись осуществлением идеи создания Дворца Советов, в другом европейском городе – Берлине кипела работа по переустройству центра столицы великой Германии. И два этих процесса не могли не затронуть друг друга. Более того, неслучайно и то, что перестройка Москвы и Берлина совпали по времени. И в этом прослеживается определенная символичность.
Адольф Гитлер захотел выстроить новый Берлин, центр которого должен был заполниться грандиозными дворцами: зданиями рейхсканцелярии, верховного командования вермахта, партийной канцелярии, дворцом самого Гитлера и Домом собраний. Лишь одно мешало осуществлению планов – старый рейхстаг. Он занимал столь нужное для строительства место. Архитекторы предложили снести никчемное здание, как и многие другие стоящие здесь дома (как они были похожи в этом на своих советских коллег!). Но фюрер с ними не согласился, предложив использовать здание старого германского парламента под библиотеку и прочие сопутствующие цели. Новый дом для парламента должен был вместить гораздо большее число депутатов, т. к. по планам прагматичного фюрера их количество неизбежно бы выросло в связи с приростом немецкого населения и германской территории.
Перспектива Дворца Советов,
арх. Б. М. Иофан, 1932–1940 гг.
Перспектива Дворца Советов,
арх. Б. М. Иофан, 1932–1940 гг.
Конкурсный проект Дворца Советов,
арх. Б. М. Иофан, 1932 г.
Перспектива Дворца Советов,
арх. Б. М. Иофан, 1932–1940 гг.
Альберт Шпеер
По мнению Гитлера, сосредоточие в центре столицы перечисленных зданий должно было стать сердцевиной Тысячелетнего рейха, призванной на много веков вперед символизировать достигнутое величие.
Более всего отвлекало на себя внимание Гитлера проектирование Дома собраний, известного как Купольный дворец. Это было бы самое большое здание в мире. Как видим, гигантомания свойственна многим диктаторам. Площадь Купольного дворца в проекте достигала астрономической цифры – 21 000 000 квадратных метров – и в пятьдесят раз превосходила здание рейхстага.
Интересно, что на всех чертежах дворца, выполненных придворным архитектором Шпеером и представленных Гитлеру на обозрение, была приписка: «Разработано на основе идей фюрера». Вождь немного пожурил зодчих за эту вольность, сказав, что он всего лишь набросал примерную схему, а истинный автор – Шпеер. Но Шпеер упорно не соглашался, заявив, что автором является любимый фюрер. «Гитлер воспринял мой решительный отказ приписать себе авторство не без внутреннего удовлетворения», – писал Шпеер позднее. Гитлеру так понравился макет будущего дворца, что он не скрывал своего восторга. Еще в 1924 г., когда он сидел в тюрьме, идея сооружения дома-гиганта в центре Берлина засела у него в голове. Правда, тогда сокамерники подняли его на смех. Теперь же желающих посмеяться не нашлось.
Модель Купольного дворца в Берлине, арх. А. Шпеер, 1938 г.
На первом плане – Бранденбургские ворота
Купольному дворцу суждено было стать аналогом Дворца Советов в Москве. Между двумя вождями развернулось своеобразное соревнование: кто больше и дороже построит будущие символы векового процветания своих народов. И потому фюрер очень расстроился, узнав, что высота его дворца будет меньше, чем у Дворца Советов.
Проект Купольного дворца в Берлине,
арх. А. Шпеер, 1938 г.
«Его явно огорчила перспектива, что он не воздвигнет величайшее монументальное здание в мире, и вдобавок угнетало сознание, что не в его власти отменить замысел Сталина, издав какой-нибудь указ. В конце концов, он утешился мыслью, что его здание будет отличаться от сталинского дворца уникальностью. Он говорил: «Подумаешь, какой-то небоскреб – чуть меньше, чуть больше, чуть ниже или выше. Купол – вот что отличает наше здание от всех остальных!», – вспоминал Шпеер в тюрьме Шпандау, где он находился в заключении с 1945 по 1966 г.
Даже когда началась война и Гитлер был вынужден отложить на время (как он думал) осуществление своих архитектурных планов, он не забывал о конкуренции с Дворцом Советов. Весьма скрытный в проявлении своих истинных чувств (в этом мы имели возможность убедиться в эпизоде с авторством Купольного дворца), однажды, в самом начале Великой Отечественной войны, он разоткровенничался в кругу соратников: «Мы возьмем Москву, и с их небоскребом будет покончено навсегда!». Но, как известно, небоскреб не был построен отнюдь не по причине взятия Москвы фашистами, потому как последнего просто не случилось. Хотя, с большой долей вероятности можно утверждать, что именно война нанесла серьезный удар по планам Сталина построить Дворец Советов. И дело здесь не в отсутствии необходимых ресурсов уже после войны. На такое в Советском Союзе деньги и люди всегда находились. Ведь дело-то святое – Дворец, да еще и с памятником великого Ленина наверху! У гитлеровского же дворца двухсоттридцатиметровый в высоту купол венчался сорокаметровым фонарем с орлом на макушке.
В чем гитлеровское здание превосходило его сталинский антипод, так это в количестве людей, помещавшихся внутри, – до 180 тысяч человек стоя! Эти массы людей должны были собираться здесь, чтобы внимать речам Гитлера.
Подобно Дворцу Советов, Купольный дворец воплотил бы в себе все идейные черты культового сооружения, но если проект московского небоскреба навевает церковные мотивы уже чисто внешне, то с Купольным дворцом сложнее: тут религиозная тематика заложена внутри. Идейно отправной точкой для него служил собор святого Петра в Риме с его всемирным значением для католического христианства. Но, поскольку дворец Гитлера по внутреннему объему в семнадцать раз превышал римский собор, то и значение его для всего мира также должно быть несравнимо выше, чем у этого религиозного сооружения. Если же говорить о внешнем прообразе Купольного дворца, то это пантеон в Риме. В проекте дворца отчетливо прослеживаются его основные черты: сам купол (диаметр 250 метров), круглое отверстие наверху, открывающее путь естественному освещению (диаметр 46 метров).
Как и в Москве, где к Дворцу Советов должен был вести широкий проломленный через весь город проспект, берлинский дворец также являлся завершающей точкой, которой заканчивалась Парадная улица Гитлера (фюреру очень хотелось иметь и у себя свои Елисейские поля).
Конец карьеры.
Альберт Шпеер в зале Нюрнбергского трибунала, 1946 г.
Проект Дворца Советов, разрез,
арх. Б. М. Иофан и др., 1932–1940 гг.
Перспектива Дворца Советов,
арх. Б. М. Иофан, 1932–1940 гг.
Так же, как и в Москве, площадку под строительство в Берлине подготовили довольно быстро, снеся для этого старую застройку; правда, культовых сооружений, подобных Храму Христа Спасителя, там не взрывали. Зато изготовили макет здания в натуральную величину (впоследствии он сгорел во время бомбежек Берлина союзнической авиацией), закупили за валюту (бывшую в дефиците в условиях подготовки к войне) гранит в Швеции и Финляндии. Началом строительства должна была стать закладка первого камня в основание будущего сооружения в 1940 г., а закончить эпопею планировалось в 1950 г., т. е. позднее, чем было задумано Сталиным. Интересно, что Гитлер выдвигал подобные сроки, уже зная о предстоящей войне с Советским Союзом. Он не мог не представлять себе громадный объем расходов на строительство и что эти расходы повлияют и на финансирование военной компании. Но, видимо, фюрер так был уверен в близком разгроме СССР, что не сомневался в своих планах.
Аналогично Дворцу Советов, Купольный дворец должен был зеркально отражаться в воде, отчего его воздействие на окружающих еще более бы усилилось. Поэтому Гитлер пошел еще дальше Сталина, не планировавшего расширять русло Москвы-реки, а захотевшего лишь сделать из Москвы порт пяти морей, и решил превратить реку Шпрее в озеро. Если бы идея озера воплотилась, то Купольный дворец оказался бы с трех сторон окруженным водой. А с четвертой стороны открывалась бы огромная площадь имени Адольфа Гитлера.
Дворец Советов еще не был построен, а начальника строительства дворца уже успели расстрелять. Невинно убиенным оказался Михайлов Василий Михайлович (1894–1937), советский и партийный деятель, член РСДРП с 1915 г. Его перебросили на Дворец Советов в 1932 г. с Днепрогэса, где он также руководил строительством, в котором опять же применялся труд заключенных. Михайлова обвинили во вредительстве, но даже после его расстрела строить быстрее не стали.
Использование площадей, образованных после строительства дворцов, и в Москве, и в Берлине имело одну цель – устройство массовых первомайских демонстраций (в гитлеровской Германии это тоже был большой праздник), а также всякого рода митингов и шествий. Но в Берлине площадь должна была быть несоизмеримо больше и вмещала бы до миллиона человек.
Строительство Дворца Советов на месте взорванного для этой цели Храма Христа Спасителя превратилось в самостоятельную хозяйственно-экономическую и научно-исследовательскую отрасль. В ее системе функционировали специальные лаборатории по оптике и акустике, по разработке специальных материалов: стали ДС (Дворец Советов), кирпича ДС, действовали механический и керамзитобетонный заводы, к строительной площадке была подведена специальная железнодорожная ветка. Специальными постановлениями Совета народных комиссаров СССР и Совета труда и обороны строительство Дворца Советов было объявлено ударной стройкой. К концу 1939 г. успели лишь вырыть огромный котлован и зарыть в землю арматуру из специальной стали. Денег, требуемых на строительство, как и в Германии, решили не экономить…
Кстати о деньгах. Обращает насебя внимание такой занятный факт: в июле 1939 г. на специально созванном пленуме Союза советских архитекторов начальник управления строительства Дворца Советов товарищ Прокофьев выразил свою обеспокоенность отсутствием финансового расчета стоимости здания, а также технического проекта. Среди проблем была названа и неопределенность детальной проработки интерьера дворца и внутренней отделки его многочисленных помещений. Сегодня остается неясным, как при таком подходе могло быть осуществлено строительство Дворца Советов к запланированному 1942 г.
Перспектива Дворца Советов, арх. Б. М. Иофан, 1932–1940 гг.
На первом плане – Боровицкая башня Кремля и Пашков дом
Декоративное убранство дворца не могло не поражать своим размахом. Одних только картин было предусмотрено столько, что измеряли их количество квадратными метрами – 18 тысяч квадратных метров масляной живописи! 12 тысяч фресок, 4 тысячи мозаик, 20 тысяч барельефов, 12 скульптурных групп до 12 метров высотой, 170 скульптур – до 6-ти метров и т. д.
П. Д. Корин
Ко внешнему оформлению дворца привлекли и лучших художников, в частности потомственного иконописца Павла Корина. Ему поручили работу над монументальным мозаичным фризом «Марш в будущее», колоссальным по своим размерам. А 10 сентября 1937 г. Корин записал в своем дневнике: «Все мои вещи из экспозиции в Третьяковской галерее сняты. На днях сняли и портрет Горького. Дали бы мне люди в зрелом возрасте сделать то, что мне предназначено сделать!». Что имеет в виду под своим предназначением Корин? Уж конечно, не «Марш в будущее», о работе над которым бойко рассказывали советские газеты. Главной картиной художника стала так и не законченная им «Русь уходящая. Реквием». При советской власти она и не могла быть закончена. Более того, впервые во всей полноте результаты работы Корина над этой картиной были показаны в Третьяковской галерее лишь в 1993 г.!
Проявившаяся в работе над дворцовым фризом двойственность положения Павла Корина выразилась в том, что свойственные его творческой манере патетическая тональность и гигантомания оказались востребованными официальной идеологией. Его творчество, как это ни странно, вписывалось в социалистический реализм. Корин – один из немногих советских художников, привлеченных к оформлению послевоенных станций метро, ставшим олицетворением триумфа победителей. Но вместе с тем, в «Марше в будущее» символика мифов соцреализма доводится автором до некой парадоксальной кульминации. Корин весьма канонически разрабатывает тему «светлого пути». Мотив победного шествия дан у него в максимальной смысловой определенности, однако вся гуманистическая подоплека, изначально искренний утопизм соответствующих образных представлений теперь поглощаются крайней гипертрофией внешнего выражения. Поступь обнаженных гигантов с экстатически поднятыми руками выглядит подобием устрашающего обряда языческих инициаций, не оставляя даже самого малого места наивной улыбке веры в человеческое блаженство каждого. Павел Корин как бы останавливает своих зрителей непосредственно у критической черты, за которой – очевидный крах советского мифа[9].
«Марш в будущее», эскиз мозаичного фриза для Дворца Советов.
П.Д. Корин, 1937 г.
Строительство Дворца Советов на месте взорванного Храма Христа Спасителя,
с картины худ. В. В. Рождественского «Московский пейзаж. Стройка», 1936 г.
Однако война нарушила планы архитекторов и художников. В 1941 г. строительство Дворца было приостановлено и уже не возобновлялось. Работа же над проектом Дворца Советов (на бумаге) продолжалась. Находившийся в эвакуации Борис Иофан также не сидел сложа руки: он занялся проектированием Дворца Советов, но уже не для Москвы, а для тылового Свердловска.
22 июня 1941 г. стало не только началом тяжелейшей по своим последствиям войны, нанесшей непоправимый урон в том числе и культурным ценностям нашего народа. Нападение гитлеровской Германии на Советский Союз стало той весомой причиной, которая вынудила Сталина, отбросив всякие условности, обратиться напрямую к народу. В своей речи на параде 7 ноября 1941 г. вождь впервые апеллировал к памяти великих пращуров, сокрушивших когда-то врага: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова». Речь эта стала в буквальном смысле судьбоносной. И даже несмотря на то, что в условиях стоявшего в тот день мороза операторская камера отказала и сталинскую речь не удалось записать, вождь безо всяких уговоров согласился повторить все сказанное уже в помещении. Для этого ему пришлось надеть шинель и фуражку. Но и после второй записи выяснилось, что качество ее слишком низкое. И тогда вождь в третий раз (случай ни до, ни после не повторявшийся) прочитал свою речь. И операторам ничего за это не сделали! Описанный эпизод говорит о сверхзначимости, приданной Сталиным словам о великих предках.
Патриотический посыл к обществу был бы невозможным до войны, когда русская история, согласно школьным учебникам и академическим монографиям, была уподоблена непрерывной борьбе за возникновение единственно справедливого пролетарского государства. Отныне многовековое становление русского государства, превращение его в российскую империю стало частью истории советской. Сталин спешит и действием подтвердить изменение ориентиров: он приказывает своему секретарю Поскребышеву повесить в кремлевском кабинете портреты Суворова и Кутузова, которые отныне будут соседствовать с изображениями Ленина, Маркса и Энгельса. Ход, надо сказать, удачный. Во многих мемуарах военного времени находим мы свидетельства посетителей сталинского кабинета, где они впервые увидели и запомнили портреты русских полководцев.
Важно отметить, что поворот в государственной идеологии стал объективным следствием создавшейся ситуации, объединившей и власть и народ в борьбе против немецко-фашистских оккупантов. Вопрос буквально стоял о жизни и смерти. В результате великой войны на политической карте мира из двух государств могло остаться лишь одно: Советский Союз или Германия. Советский народ остался один на один с захватчиками, об открытии второго фронта будущими союзниками тогда еще и речи быть не могло. К кому же обращаться в таких условиях? Естественно, что власть должна обратиться к народу, а народ с именем этой власти на устах должен заступиться за родную страну, вспомнив при этом богатейший опыт своих предков по защите отечества.
Обращение к историческим истокам ознаменовало собою изменения в развитии всех областей советского искусства, в том числе и в зодчестве. Тогда впервые и были брошены семена, приведшие впоследствии к «использованию традиций русской национальной архитектуры».
Проект Пантеона героям Великой Отечественной войны,
арх. Г. П. Гольц, 1942–1943 г.
В странах, где приближенность к правящему режиму является основным стимулом для творческих людей, им не надо специально указывать, кого именно из исторических персонажей следует прославлять литературными, живописными и скульптурными средствами. Почти сразу после ноябрьской речи вождя то в одной, то в другой области искусства стали проявляться ее последствия. Кинофильмы и картины, оперы и романы, памятники и поэмы – и все на сюжеты из русской истории. Не могли не откликнуться и архитекторы.