Древняя российская история

В серии игр «The Sims» среди «жизненных целей» – ачивментов, требующих очень много времени и сил для своего получения – находится замечательная цель под названием «Человек эпохи Возрождения», путь достижения которой звучит предельно просто, но на деле осуществляется достаточно проблематично. Все, что нужно сделать, чтобы стать человеком Ренессанса, – в совершенстве освоить огромное количество навыков, от писательства до математике. К чему мы вспомнили компьютерную игрушку в разговоре о «Древней истории» Ломоносова? К тому, что именование его «русским Леонардо» и человеком эпохи Возрождения самого Михаила Васильевича, кажется, могло бы покоробить. Все-таки Ренессанс есть эрзац Античности, и Ломоносов стремился быть личностью масштабов все-таки античных. В каком-то смысле получилось.В «Истории» он, обращаясь, конечно, к Нестору и другим древним отечественным источникам, постоянно старается (в первой, естественно, «дорюриковской» части) ссылаться на Геродота, Плиния, Птоломея. Задача любого историографического очерка заключается в том, чтобы включить свое отечество в контекст истории всемирной (не случайно «Повесть временных лет» начинается с раздела земель сыновьями Ноя). Ломоносов, присовокупляя историю древних славянских племен к истории Трои, включает будущую Русь в контекст самой глубокой и героической античности, а самого себя – в ряд древнейших историков. И несмотря на то, что достаточно объемная часть его сочинения посвящена крещению Руси и благотворным последствиям этого деяния, дух высокого язычества все равно пропитывает этот пусть и недлинный, но чрезвычайно проникновенный исторический труд.Показателен момент, в котором славянский языческий пантеон последовательно сравнивается с пантеонами древнегреческим и древнеримским: Сей богом грома и молнии почитавшийся Перун был Зевес древних наших предков. <…> Погвизд, Похвист или Вихрь – бог ветра, дождя и вёдра, Еол российский; Лада (Венера), Дида и Лель (купидоны), любви и браков покровители… <…> Купалу, богу плодов земных, соответствующему Цересе и Помоне, праздновали перед началом сенокоса и жатвы в двадцать четвертый день июня.Вообще интересно то, сколько внимания уделяется жизни славян и «россов» до полноценного включения их в общий исторический процесс, т.е. до крещения: видно, как старательно Ломоносов, используя исключительно существующие исторические источники, конструирует русскую античность, которой, как принято считать, мы были лишены.Интересны, конечно, в первую очередь именно такие моменты, в которых слышен голос самого «русского Леонардо»: именно в них открывается самобытность этой книги, большая часть материала которой восходит, конечно, к известным летописным источникам, которые точно так же представляют собой сотканное из христианской тенденциозности и фольклорных преданий лоскутное одеяло. Эпизоды, знакомые в прямом смысле со школьной скамьи: смерть Олега от коня, страшная месть Ольги древлянам, сказание о белгородском киселе, мученичество Бориса и Глеба… Старательно собрав самые ключевые моменты из «ПВЛ» и других летописей, Ломоносов все же создал исключительно самобытный труд.Конечно, нельзя не упомянуть об отношении Ломоносова к норманской теории, которое (это самое отношение) можно описать предельно кратко: сугубо отрицательное. Собственно, Ломоносов был одним из основных противников тогдашних сторонников скандинавского происхождения Рюрика, и история ожесточенных его споров главным образом с Миллером – сама по себе сюжет для настоящего исторического (рискну прибавить – историографического) триллера. Этот русский богатырь XVIII века, человек огромной физической и умственной силы, отстаивающий истинно славянское происхождение российской государственности, – чем не фигура для интеллектуального блокбастера? Впрочем, не суть. Мало разбираясь в доказательной базе обеих противоборствующих теорий, мы просто оставим тут эту «махонькую черточку» и будем закругляться (хотя стоит сказать, что тезисы Ломоносова вполне могут убедить читателя-неофита). В любом случае, не будем рисовать себя сторонниками одной из теорий, потому как мы не знаем ровным счетом ничего.Конечно, Ломоносов был еще и большим поэтом (и это при том, что поэзия занимала его далеко не в первую очередь). И «Древняя российская история» – это именно поэтический труд. Не слишком привычный для современного читателя слог воспринимается как эдакий прозаический гекзаметр, а вполне себе научный труд (не совсем академический по нынешним меркам) – как настоящий античный эпос. Думается, возьмись Ломоносов писать русскую «Одиссею», мы бы сейчас не искали так мучительно свой собственный сюжет о вечном возвращении, перебирая в уме «Мертвые души», «Москву-Петушки» и прочие тексты о странствии по просторам русской земли и души. Но даже без каких-то совсем уж титанических Magnum Opus'ов уровня гомеровского эпоса – у нас есть обширное наследие человека истинно античных масштабов. Только мы его почти не читаем.