“Подошел состав с далекой пересылки,
“Пассажиров” поднимается этап,
Для конвоя появились предпосылки,
Обшмонать его бродяжий нищий скраб.
Жизнь лихая повернулась к людям задом.
И к грузину, и к барыге, и к вору,
Ведь они Фортуне каждый стали гадом,
И Закону все пришлись не ко двору.
ПРИПЕВ: Зона, зона – без озона всесезонно,
Зона, зона – без резона канитель,
Зона, зона, – ни к сидельцам, ни к “погонам”
Не спешит прийти апрельская капель.
(Текст песни из кинофильма “Зона”)
Здравствуйте, мои дорогие читатели! Перед вами моя новая книга. Она на такую серьезную тему, как отбывание наказания в местах лишения свободы.
Есть такая хорошая русская поговорка: “от сумы да тюрьмы не зарекайся”. И действительно, на все Воля Божия, никто не может сказать, что меня это никогда не коснется. А если может, то потом о своих словах пожалеет.
В этой книге приведены 17 рассказов людей разного возраста и пола, которые ранее отбывали наказание в местах лишения свободы: следственных изоляторах, тюрьмах, пересыльных тюрьмах и колониях разного режима.
Среди этих людей есть бывший сотрудник полиции, две женщины, мужчина, отбывавший несколько сроков лишения свободы в США. Рассказ последнего особо интересен, потому что я уверен, что большинство из вас понятия не имеет о пенитенциарной системе Штатов. А если и имеет, то крайне поверхностное, составленное на основе просмотра голливудских фильмов.
В рассказах затронуты все вопросы, которые обычно интересуют людей по этой теме. Здесь есть рассказ человека, который сидел в статусе “опущенного”, есть бывшие “блатные”, “мужики” и “шныри”.
Люди рассказывают о том, как там налажен быт, какие есть “понятия”, как правильно зайти в камеру и как отвечать на порой каверзные вопросы “смотряги” и др. “блатных”.
Здесь вы найдете рассказ о способах, за счет которых на зоне люди зарабатывают огромные деньги. Как это делают “красные”, “блатные” и “барыги”. Что не нужно делать, чтобы не быть объявленным “крысой”, “фуфлыжником” или “петухом”. Как женский спецконтингент в колонии строгого режима празднует Новый Год, о лихих бандитских 90-х и многое-многое другое.
Люди тут рассказывают, как искать плюсы в любой, даже самой страшной и неоднозначной ситуации, что делать, если от тебя отвернулись родные и близкие и больше тебя не “греют”.
Те, кто никогда не сидел там, узнают очень много, они узнают то, о чем не знали. Книга также будет интересна и самим бывшим зэкам, потому что они могут и не знать, как там сидится “бээсникам” и женщинам. Также бывалые зэки дают тут советы как там себя вести.
Кроме того, тут есть и рассказы о редчайших случаях, которые порой происходят с сидельцами: о чудесном внезапном освобождении и, наоборот, об “обломе” в последние минуты, о первой “чеченской” войне, плене, людской подлости, о взаимовыручке и о по-настоящему правильных, добродетельных людях.
Самый главный посыл этой книги – не попадайте туда, не совершайте преступлений, забудьте о “тюремной романтике”, потому что там ее просто нет. Книга призвана сформировать у вас мощную мотивацию никогда там не оказаться, а если вы уже туда попали, то как сделать так, чтобы ваш срок прошел как можно более мягко и без проблем.
Если вы там не были, никогда не осуждайте тех, кто туда попал. Ведь у судьбы есть ирония, и вы можете также оказаться в рядах этих несчастных.
За своими героями я традиционно старался записывать дословно. Чтобы вы, читатель, могли отличить стиль повествования каждого. Я исключил лишь повторения и явные ошибки, ставя на их месте многоточия. Заранее извиняюсь за огромное множество слов в кавычках. Но по-другому было просто нельзя.
С Божьей помощью я пишу новую книгу, которая получит название: «Женские болезни. Рассказы врачей и больных». Уверяю вас, что это будет по-настоящему увлекательное чтение. Надеюсь, что вы, мои дорогие, с Божией помощью, эту книгу тоже вскоре сможете прочитать. Как и все остальные мои книги. Ищите и найдете! На сайте ЛитРес.
А выводы делать только вам. Ну, с Богом!
Рассказ первый
Святослав, 37 лет, бывший сотрудник полиции
«Моя история началась с того, что мой отец работал в правоохранительных органах. Он был оперативником по борьбе с организованной преступностью, и я в детстве ходил в его милицейской фуражке.
Отец был для меня кумиром и мне хотелось защищать людей. Потому что я видел, как мой отец борется с преступниками и понимал, что он делает хорошее дело. И мне тоже хотелось делать хорошие дела. Я пошел по стопам отца, мне хотелось продолжить его деятельность, продолжить то, что он делал, и делать что-то значимое для людей.
Почему он ушел из органов? В 2007 году я работал оперативником отдела по борьбе с экономическими преступлениями в городе Санкт-Петербурге, был лейтенантом милиции. Однажды меня вызвал к себе начальник отдела по борьбе с хищениями грузов.
Он меня вызвал потому, что при проверке документов, которую он вел, выяснилось, что документы на груз были одни (это было четыре контейнера), в которых значилось, что это дверные запчасти, но когда он вскрыл контейнеры, оказалось, что это были двери в сборе. А это означало, что документы подложные, и, скорее всего, это контрабанда.
Я приехал, увидел, что да, документы действительно разнятся и груз им не соответствует. После этого я передал данные сведения своему руководству. Начальство распорядилось провести по данному факту проверку и затребовать сведения о том, кто является собственником данного груза.
Собственником груза по документам была организация, но никто из этой организации не появлялся, чтобы предоставить документы. Через некоторое время мне позвонили две сестры и сказали, что они являются собственницами данного груза. Они сообщили, что в отдел ко мне идти не хотят, а хотят встретиться со мной на нейтральной территории.
Впоследствии я встретился с ними в торговом центре “Варшавский экспресс”, в кафе. Когда я зашел в это кафе, они уже там сидели. Они сказали, что груз их, данным бизнесом они занимаются давно, и у них, соответственно, есть свой “административный ресурс”.
Эти женщины предложили мне решить их вопрос за миллион рублей. Я спросил у них, как они себе это представляют, что я могу решить этот вопрос. Естественно, я был оперативником и не мог их спугнуть. Потому что моя задача была в том, чтобы они предоставили мне документы на груз. Чтобы “привязать” данные контейнеры к ним и дальше проводить эту проверку. Я сказал им, что не могу решать такие вопросы, потому что я “маленький человек”, я всего лишь оперативник.
Впоследствии возникла такая ситуация, что я сижу, общаюсь с ними. В этот момент забегает толпа оперативников, в кафе находились также другие оперативники, и одна оперативница вскочила со своего места и сказала вбежавшим, что я деньги не брал. То есть, они думали, что я, возможно, коррумпированный сотрудник, которым я в действительности не являлся.
Я реализовал не одну взятку и был на хорошем счету. В деньгах я никогда не нуждался, в том плане, что мог пойти на такого рода преступные действия. Они собрались вокруг меня и стали спрашивать, почему я там нахожусь. Я сказал, что провожу проверку, у меня зарегистрирован материал по данному факту и мне необходимо получить от этих женщин документы.
Было несколько подразделений, которые участвовали в моем задержании. Это все было согласовано с генералами из Москвы, как я понимаю. И они оказались в такой ситуации, когда сработало столько подразделений, и они все не смогли задержать какого-то одного молодого оперативника. На тот момент мне было 22 года.
Они меня вывели из здания торгового центра и посадили в машину. Машина была темная “десятка”, с затонированными стеклами. Один оперативник сел спереди, другой справа от меня, а третий еще правее. Я сидел крайним левым на заднем сидении.
Все понятые и участники данного мероприятия тоже вышли, и встали перед зданием ТЦ “Варшавский экспресс”.
Один из оперативников начал задавать мне какие-то глупые вопросы: с кем я, что я. Я сказал, что пришел один за документами, мое руководство в курсе, отдел тут недалеко, вы можете сходить и уточнить.
Он сказал, что я должен либо взять у них деньги, пойти к своему начальнику и положить их ему на стол, либо для меня все будет очень плохо. Я ответил, что не так воспитан и не буду участвовать в этой их провокации, это неправильно. И вообще, зачем они мне такое предлагают.
После этого тот оперативник, который сидел передо мной, развернулся на сидении, и натянул мою куртку мне на голову. А у меня в это время руки были скованы сзади, за спиной. А тот опер, который был от меня справа, стал засовывать мне в карман деньги.
Я ударил его головой в лицо, оттолкнул переднее сиденье, и начал кричать: “помогите! Мне засовывают деньги!” Машина, естественно, качалась, у того оперативника, которого я ударил в лицо головой, пошла кровь.
Я ударил его потому, что это были незаконные действия с их стороны и я просто не знал, как себя вести в такой ситуации. Я в ней оказался впервые и никогда подобного не видел, только в фильмах. Я вообще не думал, что такое может произойти со мной. Тем более, они были достаточно взрослые, им было под 40 лет, этим оперативникам.
Дальше они меня вывели из машины и сказали: “ладно, сейчас мы тебе покажем!” Я не понял той ситуации, у меня куртка была расстегнута, а руки в наручниках за спиной. Понятые остались на улице, а трое оперативников из разных подразделений Управления собственной безопасности повели меня обратно в торговый комплекс. Когда мы проходили мимо эскалатора, у меня были руки в наручниках за спиной. Один сотрудник был от меня слева, другой справа, и один шел сзади.
И получилось так, что сотрудник, который был слева, просунул свою руку между моих рук за спиной, и похлопал меня по заднему карману. Я отвлекся, не понял, что происходит, а он начал запихивать деньги в наружный карман моей куртки.
Но этот карман у меня был фальшкарманом и он не мог засунуть, он этого не понял. И он стал придерживать рукой, что четко видно на видеозаписи с камер торгового центра. Они меня довели до этой кафешки, посадили в совершенно другое место, и он убрал руку. Соответственно деньги, которые не могли попасть в мой карман, упали на пол, а этот опер их ко мне пододвинул ногой.
Я им сказал:
– Я же не брал этих денег! Почему вы так со мной поступили? Неужели вы так дослужились до майоров и подполковников?
Один из них мне ответил:
– Ты потом поймешь.
Я в тот момент находился в шоке, потому что вот такая ситуация сложилась. Они мне даже воды попить не дали, очень жестко со мной обращались. Как потом выяснилось, сумма, которую они мне подкинули, составляла всего 30 тысяч рублей. Представляете, да, контрабанда в четырех контейнерах, и какая там взятка может быть в 30 тысяч рублей? Это же смешно.
А дальше приехал следователь, которого я знал и с которым неоднократно был на обысках, и который меня знал как честного и правильного сотрудника (потому что неоднократно нам с ним предлагали люди “решить вопрос”, но я всегда давал материалам официальный ход и отказывался от денег).
Я знал, что когда человек берет деньги, он нервничает, потеет и его пот остается на купюрах. Следовательно, если я брал эти деньги, то на них должны были остаться мои отпечатки пальцев.
Оперативники, которые участвовали во всем этом, путались в показаниях. Это касалось того, где у меня были деньги. Один говорил, что в левом кармане, другой, что в правом. Я им сказал: “как, вот вы меня задержали, и все даете разные показания?!”
И когда тот оперативник, который подкинул мне деньги, сидел напротив меня на очной ставке, я у него спросил:
– Слушай, скажи пожалуйста, у тебя дети есть?
Он говорит:
– Да, сын растет.
Я говорю:
– А что бы ты сделал, если бы ему кто-то засунул наркотики в карман, как ты мне деньги?
Он так, опешил немного, и говорит:
– Я бы, наверное, его защищал.
А у моего отца были проблемы с сердцем, он был в полуобморочном, предынфарктном состоянии, у него отказала часть тела, когда он увидел, что меня ведут в наручниках, видел весь этот беспредел. Для него это был сильный удар, потому что он всю свою жизнь отдал службе в правоохранительной системе и был пенсионером МВД.
И я тому оперу сказал:
– Ты же видишь моего отца? Почему ты себя так повел? Может, вы дадите правдивые показания и как-то замнете эту ситуацию? Это же неправильно!
А он ответил:
– Значит так тебе суждено.
Что в итоге оказалось в контейнерах? Там были китайские двери. Они шли из Китая в Находку, а оттуда в Москву. И по документам они должны были быть в Москве. Но по какой-то причине они оказались в Петербурге, что привлекло внимание начальника отдела по борьбе с хищениями грузов. Он увидел место назначения: “Москва”, а груз почему-то находится в Петербурге.
Впоследствии, когда разобрали одну из дверей, то увидели, что внутри нее находится мешок с неким “шумоизоляционным порошком”. Это мы так решили, потому что эти китайские двери были тонкие и некачественные. Мы отправили этот порошок на исследование. И как выяснилось позднее, это был не шумоизоляционный порошок, а наркотики.
Но само заключение экспертов пришло уже после того, как меня задержали. Как я потом понял, те опера пошли на данного рода преступление против меня, чтобы забрать те контейнеры и устранить возникшую проблему.
Потому что когда я спросил, почему они это сделали, они мне ответили, что я просто оказался “не в то время и не в том месте”. Так что мне просто не повезло.
Я хотел эти двери уничтожить. И получилось так, что один контейнер мы поместили на склад СВХ и уничтожили, так как экспертиза пришла о том, что порошок, который находится в данных дверях, опасен для жизни и здоровья. Получается, что я участвовал в уничтожении одного контейнера с наркотиками.
Но тогда я еще не знал, что это наркотики. Я думал, что это просто порошок, который опасен для жизни и здоровья людей, и его пытаются использовать для шумоизоляции. Этим я кому-то сильно помешал. Потому что, как я понял, это была некая якобы контролируемая поставка. Возможно, данные сотрудники участвовали в сопровождении этих наркотиков. А тут откуда ни возьмись возник я, который создал им некое препятствие.
И это препятствие надо было устранить. В данном случае они мне даже шепнули, что в данном случае задача была меня устранить. То есть, они хотели меня задержать, спровоцировать на побег от них и, возможно, применить огнестрельное оружие.
Я не шел на какое-то противоправное действие, поэтому можно было, конечно, их записать на телефон, но я просто хотел получить от тех женщин документы на груз. У меня и мысли не было, что меня могут подставить.
Если бы я шел брать деньги, то тогда бы, наверное, страховался, прикрывался и шел не один. То есть, я не мог прийти и сказать тем женщинам: знаете, я хочу возбудить в отношении вас уголовное дело, предоставьте мне документы. То есть, это достаточно тонкая грань, где ты должен лавировать, и сделать так, чтобы они пошли у тебя на поводу.
После того, как все это произошло, я пришел в отдел и написал рапорт о противоправных действиях. То есть они меня отпустили и первого октября я пришел в отдел и обо всем доложил своему руководству. Я сказал, что не брал эти деньги и по данному факту написал очень подробный рапорт, где изложил, как все происходило.
Что я пришел туда за документами, что они меня вывели, пытались засунуть деньги в машине, потом, соответственно, по дороге обратно опять совали деньги в карман. И на основании данного рапорта мы пошли и изъяли видеозапись из торгового центра. То есть, вернее, не изъяли, а получили ее копию.
И когда они увидели эту видеозапись, они поняли, что я не вру, и все, что изложено в моем рапорте, полностью соответствует видеозаписи. И я решил, что, наверное, они посмотрят видеозапись, увидят, все поймут, вызовут к себе, пообщаются и замнут.
Но 10-го числа меня вызвали в Следственный комитет. Следователь предъявил мне обвинение во взятке с ее вымогательством. Это статья 290, часть четвертая, от семи до двенадцати лет лишения свободы. Хотя, как я уже говорил, этот следователь меня знал и очень хорошо, как и я его. Он мне сказал:
– Либо ты признаешь вину, подписываешь и идешь домой, либо мы тебя закрываем, и ты нам все подпишешь.
Я ему ответил:
– Мужчина мужиком сядет и мужиком выйдет. Я этого не делал и не собираюсь подписывать то, что мне ваши сотрудники засунули деньги в карман.
После этого я 10 дней провел в изоляторе временного содержания, до 19 октября. ИВС (изолятор временного содержания) находится при каждом РУВД или отделе транспортной милиции. Когда человека “закрывают”, как правило, ему потом суд избирает меру пресечения в виде заключения под стражу. Чтобы оказать на него давление и сломать. Это нужно, чтобы он пошел на поводу у следствия и признал вину.
Что было в ИВС: как он жил, с кем, как питался? Изолятор представлял собой серую бетонную камеру. Там достаточно темно. То есть, это некое психологическое давление. Ты находишься в изоляции один, не ощущаешь времени.
Там нет туалета, нет никаких удобств. Тебя выводят в туалет два раза в сутки: в восемь часов утра, и в восемь вечера. В камере стоит ведро, куда ты можешь сходить. Но если ты сходишь в это ведро, то ты должен его вынести, а это своего рода оскорбление. Поэтому приходилось терпеть. Мне передали друзья сразу список того, как себя там вести: что можно делать, а чего нельзя.
Потом ко мне подсадили человека, буквально на несколько часов, и он меня “обрабатывал”. Я ему объяснил, что не делал того, в чем меня обвиняют. Я прекрасно понимал, что это некая “подсадная утка”, потому что сам был оперативником. Как я понял, он понял, что никак на меня повлиять не может, и его через некоторое время убрали из моей камеры.
Его там чем-то кормили? Пускали к нему родных, близких? Давали еду. Родных и близких никого не пускали, я был практически изолирован. Пускали адвоката. Как-то договорились по поводу свидания. Мама пришла, увидела меня и ей дали только пять минут. Своего рода готовили.
То есть, ты увидел маму и должен проявить некую эмоциональность и слабость. Потому что мама меня увидела, естественно в слезы, держись, сынок! Это сложно, когда ты находишься в такой ситуации. Вся камера расписана: “мама, я тебя люблю!” Ты все это читаешь, понимаешь… (не может сдержать слез).
Как его направили с СИЗО? Я оказался в “Крестах” на свой День рождения. Я был в шоке, потому что это очень мрачное место. Я с матрасом зашел в камеру. Там сидит три человека, двое из них в татуировках. Я подумал: “неужели это сотрудники правоохранительных органов?”
Но это была камера “БС” – бывших сотрудников. И тех бывших сотрудников правоохранительной системы, которые попадают в изолятор, называют “бээсниками”. Но это не гарантия, что тебя не тронут. Ко мне сажали убийцу, который растворял людей в кислоте.
Его не должны были сажать ко мне в камеру, но, это было воздействие на меня. Потому что представляете, ко мне подсаживают в камеру человека, который убивал людей, отнимал у них квартиры. Он тоже когда-то работал в милиции на метрополитене. Так что никто такого там не чурался делать ради достижения своих целей.
Как следствие и оперативники пытались еще на него воздействовать? Сложилась такая ситуация, что в моей первой камере было два бывших сотрудника, один из которых работал в милиции в 1984 году. Это была уже четвертая его “ходка”. Он уже давным-давно не был сотрудником правоохранительных органов, но был героиновым наркоманом. Второй тоже был подобным ему, а третий был депутатом муниципального органа, которого задержали за взятку.
Мои сокамерники спросили у меня кто я, и как мои дела. Я ответил, что дела нормально, а сегодня у меня День рождения. Они обрадовались, поздравили меня, приготовили покушать.
А дальше стали меня прощупывать. При этом получилось так, что мои знакомые через свои связи как-то напрягли людей. У них в камере был телефон, который они доставали только вечером, им позвонили и сказали про меня, что я их друг, и если со мной что-то случится, то у них будут проблемы.
До этого мои сокамерники пытались меня слегка “развести”. Типа тебе надо сказать своим родным, чтобы они закинули 4000 рублей на телефон. Я им говорил: “да”, якобы шел у них на поводу, но пытался проанализировать происходящее.
Впоследствии после того, как им позвонили, они сказали, что не нужно больше никаких 4000 рублей. Но я не знал и даже не предполагал, что за меня будут звонить. Я первый раз оказался в такой ситуации, поэтому пребывал в некой прострации и шоке от всего того, что происходит.
Через несколько дней меня вызвал оперативник и сообщил, что меня переводят в другую камеру. Я сказал, что не надо, я уже привык к ребятам, там нормальные вроде ребята. Потому что неизвестность пугает, я думал: “куда меня опять переводят?”
Но после этого меня с вещами вызвал выводной, и меня перевели в третий корпус. В моей новой камере были два огромных качка. Один здоровый, под два метра ростом, а второй чуть пониже, но они были очень накачанные. Я подумал: “так, по ходу я попал в “пресс-хату”.
Они мне говорят: “ну что, заходи давай!” Я на “ватных ногах” зашел. Но они мне сказали, чтобы я не переживал, потому что за меня позвонили друзья, поэтому меня перевели к ним в камеру. Потому что в новой камере был телевизор, в отличие от прежней.
Помогло ли ему юридическое образование, и если да, то как? Да, оно мне помогло, и очень сильно. Потому что когда мне наняли адвокатов, они просто тупо писали, что вот, наш подзащитный не совершал данных действий.
Я понимал, что это не дает никакого результата, поэтому мне очень сильно помогло мое юридическое образование. Я понимал, какие приводить аргументы в свою защиту, как апеллировать, какого рода жалобу писать и т.п.
Чем он питался в следственном изоляторе? Когда я попал в камеру, мне сказали, что там баланду не кушают, им делают передачи и они из этих продуктов делают еду. Например, в такую некую кастрюльку ты нарезаешь колбасу и все остальное и греешь это на кипятильнике. Получался некий суп. То есть, за 13 месяцев, которые я там находился, я ни разу не ел баланду. Мы все готовили из этих продуктов.
После камеры с качками меня перевели в первый корпус, в спецблок. Я туда пришел с двумя большими пакетами, но после “шмона” у меня остался один маленький пакетик. Потому что мне все запретили. Спецблок предназначен для тех, кто находится в своего рода “отрицалове” и не дает показания.
Я “сидел на 51-ой статье” (отказывался от дачи показаний против себя самого, автор), а следователь хотел, чтобы я дал признательные показания, чтобы скрыть то преступление оперативников, которое они в отношении меня совершили.
Это было когда меня возили в суд. Меня спускали на первый этаж, где были своего рода “стаканы” (тесные камеры, куда сажают людей после суда), и держали там до вечера, пока не поднимали в камеру.
Например, утром тебя спустили туда, потом повезли в суд. После суда ты находишься в этом “стакане”, а вечером тебя поднимают в камеру. Есть два варианта. Тебя выводят из твоей камеры и могут посадить в другую, но туда же могут подсадить осужденных за половые преступления и педофилию. То есть там считается, что с этим контингентом, мягко говоря, не хорошо пересекаться.
Либо есть другой вариант – пойти в “стакан”, где обычные осужденные. Я как-то не боялся и всегда выбирал находиться в общей камере с осужденными, чем с этим нехорошим контингентом, “петухами”.
Однажды, когда меня возили в суд, сотрудникам изолятора поставили задачу и они завели меня в обычную общую камеру. И при этом, когда я туда заходил, сотрудник сказал громко: “ну, заходи, “мусорок”!”
Один из обитателей камеры, услышав это, спросил у меня:
– Ты что, “мусор”?
На это я ему ответил:
– Я не “мусор”, я мент!
А в этой камере были одни приговоренные к пожизненному лишению свободы, которые по Закону должны были находиться вообще отдельно. Но их 17 человек запихали в камеру шесть квадратных метров и к ним подсадили меня.
Этот зэк подошел ко мне и стал до меня “докапываться”. Мол, я “мусор”. Я ответил, что я им ничего хорошего и ничего плохого не сделал. И поэтому, если у кого-то из них есть какие-то ко мне вопросы, я отвечу.
Он продолжил ко мне “докапываться”. Я был в пуховике и у меня с собой была гелевая ручка. Когда началась суета, я достал эту ручку и тыркнул в него, потому что уже началась драка. Он упал на парашу, которая была в полу и получилось, что он стал “офоршмаченным”.
После этого на меня со всех сторон обрушились удары. Через некоторое время я очнулся. Я был прислонен к стене, меня держали несколько людей за руки и передо мной был другой человек, видимо, их авторитет, которого они все слушались.
Я ему сказал, что мои друзья тут за меня сказали слово и попросил его не творить беспредел. Потому что я не делал ничего плохого и вообще случайно оказался в такой ситуации. Этот авторитет спросил у меня, кто за меня просил, и я ему сказал, назвал этого человека.
После этого он распорядился, чтобы меня отпустили, и я сел рядом с ним. Он достал сигарету и сказал, что ладно, чтобы я не серчал, просто я “офоршмачил” их “шныря” и поэтому мне влетело. Он понял, что меня хотели под них подставить менты и это наши разборки, а он в них участвовать не будет.
Что бы с ним было, если бы за него не замолвили слово серьезные люди? Я думаю, что все было бы печально. На 99,9 процента. Ну представьте, я один бывший сотрудник и со мной в одной камере 17 человек, осужденных на пожизненное заключение.
Нас выводили гулять один раз в день, в девять часов утра. Можно сказать, что таким образом я не видел солнца. Вот почему у многих в тюрьме выпадают зубы. Из-за нехватки йода и витамина “Д”. Потому что тебя выводят в девять утра, а в Питере зимой вообще в это время еще нет солнца. А когда оно есть, за счет того, что высокие стены, оно к тебе не попадает.
Я из этого всего вынес, наверное, один из самых главных уроков для себя. Это то, что никогда и никого нельзя осуждать. Потому что ты никогда не знаешь, что двигало человеком, как сложилась та или иная ситуация. И что любой человек может оказаться в любой ситуации. Даже если он сам думает, что никогда в этой ситуации оказаться не сможет.
То есть, будучи сотрудником системы, я оказался по другую сторону. Рядом с теми людьми, которых, по сути, в свое время, работая оперативником, я задерживал. И эти люди такие же люди, как и ты. И они порой иногда не по своей воле оказываются в каких-то ситуациях.
Была ситуация, например, когда в соседней камере сидел человек, который не был бывшим сотрудником. Он был обычным осужденным, которому дали 15 лет, но он помогал нам, бээсникам. Когда у нас заканчивались продукты, он перекидывал нам свои через окно. Хотя для них это считается “западло”, потому что нельзя контактировать с бывшими ментами.
Как ему удалось так мало отбыть? В итоге получилось так, что через полгода мое дело было передано в суд. И они сделали так, что я не смог ознакомиться с материалами дела перед судом. Чтобы я не мог оказать противодействие их позиции.
Когда дело оказалось в суде, я в судебном заседании заявил судье, что мои права были нарушены и что следователь сфальсифицировал мою подпись. А на самом деле я с материалами дела не знакомился. Я попросил судью запросить записи с видеокамер из изолятора, когда ко мне приходил следователь.
Судья запросила эти видеозаписи и мои слова опять нашли подтверждение. Потому что было видно, что следователь пришел ко мне всего на три минуты и сразу ушел. Я заявил, что не мог за это время ознакомиться с делом. Потому что в деле было три тома каждый по 250 листов.
Судья все поняла и сказала, что не будет во всем этом участвовать. Она сразу же возвратила дело прокурору для устранения всех моментов. При этом я попросил провести экспертизу, но она просто вернула его прокурору, и все.
Дальше Следственный комитет полгода держал это дело у себя, ничего по нему не делая. Все мои ходатайства о проведении дактилоскопической экспертизы, о проведении экспертиз по видеозаписям были отклонены. Они считали, что материалы собраны для моего осуждения достаточные и в полном объеме. Все эти постановления следствия у меня есть.
В кафе, где меня задержали, велась видеозапись, и оперативники испортили эту запись. Мы получили копию данной видеозаписи и отдали программисту, который восстанавливал ее с сервера, который они испортили.
Когда запись была восстановлена, на ней было видно, что свидетели сидят в соседнем помещении, перед ними стенка, то есть они никак не могли видеть. Когда я попросил провести дактилоскопическую экспертизу, заявительницы, те сестры, заявили, что они участвовали в фальсификации уголовного дела.
После этого прокурор схватился за голову, судья спросила, каким образом они участвовали в фальсификации. Сестры ответили, что они написали расписку, что получили деньги у следователя. То есть следователь возвратил им деньги, хотя дело еще в процессе и он не должен был им их возвращать, это вещественное доказательство.
И если бы эти деньги были меченые и я бы их взял, у меня бы руки были меченые. Если бы я их взял, то на них были бы отпечатки моих пальцев и они сами были бы заинтересованы в проведении дактилоскопической экспертизы.
Судья была в растерянности. Я ей говорю: “Ваша Честь, в УПК четко сказано, что если доказательство сфальсифицировано, дело должно быть прекращено”. Она объявила перерыв на неделю. Через неделю было заседание, перед которым меня вызвали и сказали: “ты берешь на себя, и мы тебе даем условный срок, четко – четыре года”.
Я поговорил со своими адвокатами, спросил у них, что мне делать. Они мне сказали, что я сижу уже год и месяц в изоляторе и “доказываю, что я не верблюд”. Но это мне решать: хочу я дальше сидеть и доказывать или я хочу пойти домой.
Я понимал, что могу еще просидеть и полгода, и год. И я видел тех людей, которые сидели за то, чего они не делали. Да, такие там тоже есть. Их не так много, но они есть. Таких, как я, было предостаточно.
И я подумал, что, наверное, выйдя, я смогу в этой ситуации разобраться лучше. Потому что там я нахожусь под их определенным гнетом и контролем. Например, пока я сидел, мой брат работал в правоохранительных органах. За ним тоже начали ездить и следить. И ко мне в следственный изолятор пришли и сказали, что если я не возьму на себя, то моего брата тоже “закроют”. Впоследствии моему брату пришлось уволиться из органов внутренних дел.