Вечер
Деревня Горьковы, затерявшаяся в лесных чащобах, готовилась к эвакуации. Вернее, они больше делали вид, что готовились. Выкопанную картошку в подполье не высыпали, заготовленное сено ближе к дому не подвозили. Колхозное стадо коров уже перегнали далеко за Москву. А селяне всё находили причины задержаться в деревне. Им не верилось, они ни как не хотели поверить, что немцы дойдут до них. Москва совсем близко – куда ещё отступать? Газеты столько много твердили о непобедимости красной армии, должна же она наконец остановить врага. Уверенности жителям придавало продолжавшаяся прежняя жизнь в деревне. Только колхозных коров не слышно, но всё также молчаливо стоят молодые берёзки у правления колхоза и школы. У магазина, под охраной высокой осины, каким то чудом выросли два клёна с широкими листьями. Невиданные раньше в деревне растения взрослые приказывают малышам оберегать – пусть в их деревне растут такие забавные деревца. Также по вечерам кружится над ними стая ворон. Медленно опадают жёлтые и оранжевые листья, срываемые холодным ветром и дождём. У колодца, примостившегося у стаи елей, собираются бабы. Они дружно ободряют и уверяют друг друга, что ни куда они из родной деревни не поедут. В крайнем случае война пройдёт их стороной. Жители всматривались в небо, такое родное и знакомое, сейчас хоть и затянутое хмурыми облаками. Вслушивались в звуки, такие привычные и родные и шли копать картошку. Скотина вся спрятана в тёплые стойла. Только собаки иногда выбегают на улицу и лениво взлаивают. Ребятишки тоже осторожно носятся по улице, играют в «ляпки». Игра держится в основном на детей Мани Дерман, пока мать не загоняет их домой. Старая Матрёна тяжело слезает с печки, цепляясь за кровать, прислоняется к окну. Она долго всматривается в знакомое очертание деревни. Деревья с облетающей листвой, пожухлые заросли крапивы, что тянутся вдоль забора, потемневшие очертания домов. На огородах копошатся люди, стремясь быстрее выкопать картошку. Старуха чутко вслушивается в доносившиеся звуки, открыв рот и прильнув ухом к стеклу. С соседнего огорода доносятся крики соседей. Там работают трое почти взрослых, они быстро выкопают. А её Татьяна управляется одна. Её десятилетний внук Васька, не надёжный помощник. Сын с внуком ушли на фронт. Моросит мелкий дождик. За его пеленой скрывается озеро, соседние дома, улица и окрестные поля. Мелкие капли осеннего дождя плавились в мутной воде тихого озера, шелестели в увядшей картофельной ботве, разжижали и так слякотную почву поля. Капли скапливались и скатывали с поникших спин женщины, парня и девчушек. Тяжелели их старенькие пальтишки, замерзали ручки. Парень копал торопливо, откидывая картошку ближе к ведру. Женщина, сгорбившись, таскали набранные клубни картофеля, пряча их лёгкий сарайчик, за поленницей дров. Четырнадцатилетняя девочка старательно очищала картошку, пока парень не прикрикнул на неё.
– Ленка, бери только крупные картошки и не обтирай их, времени нет. Всёровно с собой много не заберём, тяжело нести, и немцы близко.
Их младшие сестрёнки-близнецы, трёх лет тоже подбирали картошку, высматривая клубни в серой грязи. Они старались помогать старшим. Помощи от них было чуть, но девчушкам было страшно оставаться одним в пустом доме. Там в каждом углу притаилось по чудовищу, а ветки берёзы так противно скребут по стеклу.
– Вальке с Танькой пора бы в избу бежать. Толку от них нет.
– Хоть не мешают и то хорошо – отозвался парнишка. Он торопливо собирал картошку, вырытую братом, и помогал матери таскать наполненные вёдра. Серёжке хотелось походить на Мишку, которого отец, уходя на войну, оставил вместо хозяина. Ноги увязали в грязи всё сильнее, руки отказывались удерживать картошку, наступившая темнота мешала отличить клубни от комка земли.
– Хватит на сегодня, хоть бы это сохранить – скомандовала наконец Мария.
На соседних огородах также заканчивали выкапывать картошку. Топились печи, дым смешивался с сырым горьковатым воздухом, лениво поднимался к небу.
На ужин мать поставила по кружке молока, по паре картошек и по толстому ломтю хлеба. Серёжка ещё луковицу достал, выпросил у матери по яичку.
– Ешьте, – разрешила она, – вам расти надо, неизвестно ещё, что впереди будет. Немцев вряд ли удержат, полсотни километров всего им осталось до нашей деревни.
Девочки притихли, придвинулись ближе и осторожно разбили яйца не о лоб друг дружке, а о край стола. Сережка подобрал крошки со стола не только перед собой, а захватил и половину сестёр. Висячая лампа освещала только стол. Деревянная кровать, широкая лавка и стены с рамками фотографий прятались в темноте. Угадывались полати, русская печка и окна, прикрытые короткими белыми шторами. Строго с иконы смотрела на них богородица. Мать отстояла икону перед сыном-комсомольцем. Говорила, что этой иконой матушка благословила её на брак, так неужели она её выкинет? Отец с Мишкой угрюмо усмехались, но сильно не спорили.
Громко тёрлась о стул серая пушистая кошка Мурка, выпрашивая свою долю еды. Мария отодвинула её ногой.
– Иди мышей да крыс лови. Грызунов развелось, откуда бы появились они. Я уж хлеб от них в кадушку прячу, да сверху гнёт кладу.
– Я наелась, – Елена первая выскочила из-за стола, прошла на кухню и тихонько плеснула Мурке немного молока из миски. Черепушкой для кошки служило небольшое углубление в полу. Туда наливали молока, оно не мешалось, не терялось, а когда мыли пол, мыли за одним и кошкину «посуду». Крысы такие большие, а кошку с начала войны не кормят, где же ей справиться с ними. Девочка наклонилась и погладила Мурку, потрепала её похудевший загривок. Уставшие, они быстро заснули. Серёжка придвинулся к самой стене, близнецы обнялись, их светлые головки белели в темноте. Мишка убрался на печь, а мать прикорнула на кровати. За окном по-прежнему шуршал дождик, когда усталое семейство затихло тревожным сном.
Утром
Утром, едва проснувшись, ещё не открыв глаза, Лена любила слушать звуки деревни. Хозяйки спешили к колодцу, взлаивали собаки, горланили петухи. Летом мимо их дома шествовало стадо коров. Медленно, подгоняемые от каждого двора хозяйкой, они сгруживались, направляясь в поскотину. Звон их колоколов будил заспавшийся хозяек, потом окончательно стихал, теряясь в пределах поскотины. С одного, а то и с двух концов деревни, с середины доносился весёлый перестук молотка. Так мужики отбивали литовки, собираясь на косьбу. Их весёлый перестук заглушал стук железа о лемех, весящий на середине деревни. Он звучал долго и протяжно, созывая колхозников на работу. Тогда родители спешили доделать домашние дела. Мать наказывала Лене присмотреть за малышами. Братьев родители старались занять личным покосом. Хотя старшему брату Мишке нравилось работать в колхозе, косить там траву на косилке. Смотреть, как травы послушно валятся под острыми зубьями стрекочущей косилки, как осыпается и плывёт по воздуху желтеющая пыльца. Бабы выкашивали узкие места и обкашивали кусты. Лена собирала с сёстрами грибы и ягоды, ломала веники, полола в огороде, не упускала возможность нарвать душицу, зверобой и мяту. Зимой их полезно заварить, спасаясь от простуды. Череда неотложных дел проходила весело. Это было год назад, ещё до войны. Сегодня за окном тихо падали крупные снежинки. Они плавали в воздухе, медленно склоняясь к земле. Лена раздёрнула шторы и заметила, как вместе со снежинками слетали на землю последние пожелтевшие листья берёзы. К дереву была прислонена широкая скамейка, где они часто собирались по вечерам. Бывало, что засиживались до позднего вечера, когда уже цикады начинали свой стрёкот в траве, а над озером сгущался туман. В сгущающейся темноте терялись соседние дома Ваулиных и Дерман, терялся скрипучий колодец с высоким «журавлём». Перед домом их Тобик, маленькая белая собачонка, весело подпрыгивал, ловил крупные снежинки. Мать ему вынесла только одну корочку, самим нечего есть. Хотя сегодня Лену поразил вкусный запах, исходящий от стола. Так вкусно у них в избе не пахло с начала войны. Из кухни выглянула мать, обтирая на ходу руки о фартук, она позвала детей к столу.
– Мишка ночью ещё ходил на озеро «морды» смотрел. Попалось ему шесть карасиков, как раз по рыбке на каждого. Я пожарила их со сметаной. Мы уже поели, теперь ваша очередь.
Девочка радостно разбудила сестёр, Сережка встал сам. Дети поторопились к столу.
– Караси костлявые, – озабоченно и радостно предупреждала их мать, – ешьте осторожно. Не торопитесь, каждому по рыбке хватит.
Лена подошла последней, на её долю оставили самую маленькую рыбку. Сначала мякишем хлеба осушали сметану. Затем отламывали головы и тщательно обсасывали её и кидали Мурке. Кошке доставался хребет и плавники, всё остальное тщательно пережёвывали. Мишка мякишем обтирал опустевшую сковороду. Лена благодарно подумала о старшем брате, поймавшего для них рыбу. Когда они сладко спали, он не поленился и сходил на озеро. Там ещё отец соорудил черед озеро переходы. В селе их называли езами. Поперёк озера попарно он вкопал длинные колья и проложил между ними жерди, сучья, обрезки досок, оставив узкие проходы. В проходы просовывали «морды». Их плели из длинного ивового прута. В эти «морды» и попались карасики.
Мать устало присела на короткую лавку у печки. Лена присела рядом, склонила голову на мягкое материнское плечо. Мария ласково погладила дочь огрубевшей широкой ладонью. Девочка заметила у матери похудевшее морщинистое лицо, поседевшие волосы, синие вспухшие жилы на руках. Как она тяжело дышит.
– Ещё петухи не пели, как Мишка ушёл «морды» проверять. А трава сырая, пришёл весь сырой. Из сапог вода льётся. Как бы он не разболелся. – Мать говорила о сыне и о предстоящей возможной эвакуации.
– Председатель подводу к вечеру обещает, одну подводу на две семьи. Нам придётся с Дерман ехать. Так у них, сама знаешь, пятеро детей. Она ещё перину с собой хочет взять, койку железную, машину швейную, чугунки разные. Корову с собой поведёт. Куда же мы поместимся? Пешком пойдём? Я не попощусь, половина телеги моя, скажу, а половина твоя.
Мария говорила с дочерью, словно с взрослой, искала у неё поддержку в борьбе с соседями.
– Нам бы лучше вместе с Ваулиными ехать. У них только один ребёнок, да старая Матрёна.
– Одежду возьмём только тёплую и новую. Зелёное пальто своё не забудь. Посуду только железную, стеклянная всё ровно разобьётся. Муку возьмём всю, что есть. Картошки бы мешка 3–4. Капусту тут оставим, сало возьмём, оно сытное. Сапоги бы не забыть. Игрушки и книги, конечно, придётся дома оставить. Икону надо взять обязательно и рамки с фотографиями. Пусть Мишка дольше поспит, устал он. Мы с тобой начнём сейчас собираться.
Но собираться им не пришлось. Не успели. Их мирный разговор прервал рокот мотоциклов на окраине села. В тихую мирную жизнь села врывалась колонна мотоциклов и серых машин. Они, натужно скрежеща, проехали мимо высоких ёлок, остановились у правления колхоза. Солдаты в незнакомой форме, выскакивали из машин, громко переговаривались на незнакомом языке. Пришельцы дико хохотали, взмахивали руками и расходились по домам. Из всех домов люди испуганно на них выглядывали из-за штор. Надрывно залаяли собаки и замолкали под меткими выстрелами немецких солдат.
– Не успели! – тихо прошептала Мария, прижимая к себе детей. – Что-то сейчас будет!
Немцы
Замерло село, жители притихли, притаились, прячась за шторами, они испуганно выглядывали на улицу. Не слышно лая собак, колодезного скрипа, криков детей. Незнакомая грубая речь чужаков наполняет улицы, да испуганное кудахтанье всполошённого куриного племени. Носятся курицы, прячутся в подворотни, ищут любую щель, чтобы спрятаться от захватчиков. Иной петух всхорохорится, взлетит на плетень, сердито прокукарекает, пока его не свалит меткая пуля непрошеного гостя. У Марии тоже немцы ловили кур, отрубали им головы, щипали прямо перед окнами. Лёгкий ветер относил лёгкие перья к дровянику.
– Не успели! – Шептала побелевшая Мария. Она загнала детей на палати, проверила Мишку, спящего на печке. Лоб у Мишки был горячим. Видимо, он простыл, когда в не просохшей одежде вытаскивал карасей из «морды». Хорошо, что у неё сухая малина и медуница есть, аспирин, вылечит сына.
Она не успела развязать мешочек с ягодой, как в сенках послышались тяжёлые, уверенные шаги. Мария замерла, пригвождённая топотом чужих ног. Так и держала руки на узелке, не зная развязывать ли его или всё – жизнь у них уже закончилась? Первый солдат был высокий, с худощавым лицом и писклявым голосом.
– Вари русишь швайн, – приказал он, – а то пиф-паф.
Он навёл пистолет на Марию, и дети, сгрудившись на полатях, громко заплакали. Зашевелился Мишка на печке. Немец заглянул на полати, на печку, успокаивающе усмехнулся. Больной и маленький мальчик не был для них угрозой. Два других немца, один коротышка другой рыжеватый, стоящие позади него, подобострастно усмехнулись.
– Мальчичь, один маленький мальчичь, – Мария растопырив руки, передвигалась вдоль печи, шаг вправо, шаг влево. Она настороженно не сводила глаз с немца, стараясь объяснить ему, что на печке всего лишь маленький мальчик, он не причинит им вреда. Её страх, нелепые передвижения рассмешили пришельца. Так, по его мнению, и должны относиться к ним завоёванные ими народы, со страхом и опасением.
– Свари курка, матка, – сказал один, – господа немцы кушать желают.
Мария приняла его за русского и заговорила торопливо, угодливо.
– Я всё сделаю, пусть господа немцы не беспокоятся. Передай им, что мы…
– Я тоже немец! – гордо перебил коротышка, – мы пришли освободить вас.
Мария совсем расстерялась. От кого освободить? Почему этот немец так хорошо говорит по-русски? Можно ли на него надеяться, что он поможет им? Нет, не спасёт, а хотя бы подскажет, как обращаться с этими врагами? Чего от них ждать?
– Свари курка, – строже повторил коротышка, а рыжеватый сунул ей пару куриц.
Немцы уселись за стол, достали бутылки, открыли консервы, загоготали по-своему. Коротышка бесцеремонно достал с полочки посуду, утащил за стол. Съев курицу и выпив, видимо, самогона, прогорланив трескучую песню, немцы ушли. М ария с детьми вздохнули свобонее.
Главное сейчас не рассердить врагов. Мария снова растопила русскую печь, поставила чистую чугунку с колодезной водой. Пока вода закипала, она убрала оставшиеся пёрышки, разрезала тушки на две половинки, чтобы они полностью вошли в пятилитровую чугунку. Картошку чистить она не рискнула, а только добавила соли и бросила пару лаврового листа. В маленькую чугунку она поставила варить картошку для себя и детей. Мария немного успокоилась. Зачем немцы будут их обижать, если они на них работают, если они им полезны? Она им своих куриц варить. Да и довольные они к тому же. Со стороны улицы Мария слышала их смех и весёлые крики. Среди криков она расслышала громкий голос Сони, дочери соседки. Забавляются немцы, догадалась она. Хорошо, что у неё Ленка ещё маленькая. Она набрала в чашку пяток картошек, немного хлеба и поднялась к детям на полати.
Она прижала детей к себе, желая ободрить их. Затем протянула им еду. Мишку пыталась напоить отваром липового цвета и медуницы. Он тяжело дышал, липкий пот выступил на его лице и руках. Мария обтёрла его тело, заставила выпить лекарство. Половину Мишке удалось проглотить, остальное пролилось мимо. Мария тупо стояла у окна, не могла найти в себе силы бороться за жизнь детей дальше. Она не знала, что ей сейчас делать? Чужие люди в её доме, они сейчас распоряжаются её жизнью и судьбой её детей. Они шумят, пьют, поют песни. Они полные хозяева над нею и её детьми. Как она сможет их защитить? Мария посмотрела за окно. Там по-прежнему расстилалось озеро с построенным её мужем язом. Чернели чёрёмухи и затерявшаяся среди них рябина. На ветках чернели ягоды, ребятам нынче не было времени собирать их. Неугомонные воробьи перелетали с ветку на ветку, да лохматая ворона тяжело опустилась на высокую ель. Им нет дела до немцев. Обернуться бы с детьми тоже птицами и покинуть родные места на время, пока враги не уйдут. Они всё ровно уйдут. Должны уйти. Как хорошо было год назад, думала Мария, как хорошо было ещё вчера. Надо только пережить это тяжёлое время. Немцам понравились её варёные курицы. Может, пронесёт? Надо только потерпеть и прежняя жизнь снова вернётся в их дом.
Крики на улице усилились. Кричали бабы, шумели старики, плакали дети. Их плач и смятение перекрыли чужие громкие, повелительные и весёлые голоса. Лена, сидящая ближе к окну, осторожно отодвинула шторку и прильнула к стеклу. Потом резко отшатнулась, закрыла лицо руками. Плечи её затряслись в безудержном плаче. Немцы, услышав крики, посмотрели в окно и быстро выскочили. Близнецы тоже потянулись ближе к окошку, но Лена резко оттолкнула их к стенке.
– Мама, там такое, такое – плакала девочка – не пускай малышей, они ещё маленькие. Это же немцы, они враги, это война!
Лена считала себя вправе вместе с матерью отвечать за жизнь малышей. Мишка болен, а Серёжка ещё мал, кто сейчас матери поможет? На улице творилось не поправимое и страшное. Немцы хватали стариков, детей и женщин и бросали их в колодец. Лена заметила, как они схватили Соню, Розу и остальных детей их соседей Дерман. Как немец ударил прикладом полную соседку, вцепившуюся ему в нос. Рядом заталкивали в колодец худого старика. Он ухватился пальцами за верхние брёвна, а немец с хохотом отрубал их длинным предметом, похожим на саблю. Мальчонка спрятался за сруб колодца, но враг достал его и рывком закинул внутрь колодца.
– Что там такое ты увидела? – Мария недоверчиво и с досадой посмотрела на дочь. Она надеялась, что на улице ничего не происходит такого ужасного, что детям нельзя смотреть. Так сердятся на гонца, принёсшего неприятное известие. У Марии не хватало больше сил, чтобы примирятся с дальнейшими неприятностями. Она поразилась, увидев, как высокий немец тащил за волосы девушку к колодцу. Та цеплялась за каждый выступ земли, за любую травинку и веточку. От её тела осталась на земле широкая ровная полоса. Уцепившихся вместе мальчиков, не могли протолкнуть в колодец. Тогда враг выломал жердь из огорода и протолкнул их внутрь.
– Нелюди, – прошептала она, отползая от окна.
– Это они евреев, – определила девочка. – Я узнала их.
Они долго сидели, молчаливо осмысливая пережитое. Малыши и Серёжка бессмысленно сидели, теряясь в догадках, что там происходит на улице. Однако они знали, что пришли злые враги, которых следует опасаться, от которых их не смогут защитить их мать и старшая сестра. А Мишка лежит больной. Мария уцепилась за мысль, что это они только евреев топят, значит, их они не тронут. Только нужно вести себя как требуют сложившиеся обстоятельства. Разбираться будут потом, когда прогонят немцев, сейчас требуется выжить и сохранить детей. Нельзя, чтобы они показывали недовольство немцами, нельзя, чтобы немцы были не довольны ими.
– Вы только молчите – строго приказала она малышам – молчите, молчите, молчите! Не куда с полатей не слезайте, только в туалет. Картошку я вам тоже сюда принесу. Может, они и не придут к нам больше, может они к другим уйдут?
Мария брезгливо сгребла объедки со стола. Собак в селе не осталось, пришлось выносить их на берег озера. Там образовалась глубокая яма, откуда брали глину на печку. Крики на улице затихли. Возвращаясь, Мария мельком посмотрела туда и успела заметить детский ботинок, валявшийся на срубе колодца.
Вечер и ночь
После ухода немцев дети спустились на пол, осторожно подошли к столу. Широкая лавка, стол и пара стульев показались им чужими, осквернёнными присутствие врагов. За родным раньше столом сейчас не хотелось ни сидеть, ни обедать. Они снова вернулись на свои родные полати. Мишка тяжело дышал, Мария поила сына отваром медуницы. Трава хорошая, должна помочь сыну поправиться, только бы немцы больше не приходили. Хоть одну бы ночь провести без них. Не получилось.
Мария чутко прислушивалась, благословляла каждую минуту тишины в сенках и за окнами. Долго было тихо, дети уже заснули, она и сама чутко задремала. Но тут тишину прервали громкие шаги мужиков. С сердитыми криками они поднялись по ступенькам, прошли по сеням и зашли в дом. Трое знакомых ей немцев, они затащили избитого дальнего родственника Марии Федора. Они встречались на свадьбе её сестры. Там он ловко играл на гармошке, гости дробно отплясывали, пели весёлые частушки. Сейчас он стоял поникший с большим синяком на лбу, со ссадинами на щеках и на губе. Разорванная белая рубаха оголяла его широкую с засохшими пятнами крови грудь. С завязанными за спиной руками и босыми ногами он тяжело опустился на лавку.
– Об одном жалею – устало сказал он, мельком взглянув на Марию – что не увижу, как погонят вас обратно, да не смогу ещё раз на гармошке сыграть, с моей Фросей повидаться.
Высокий солдат размахнувшись, свалил пленника на пол. Коротышка принялся бить его ногами. Федор закрывал голову руками, глухо стонал.
Рывком его снова подняли на лавку, допрашивали, где партизаны? Сколько их пришло в деревню? Где скрываются другие?
Мужик упрямо молчал, придерживая руками лохматую седоватую голову. Марие хотелось пригладить его волосы, выгнать немцев, дать ему напиться, но она ничего не могла для него сделать. Она только крепко запомнила его слова, надеясь потом, а вдруг, она сможет передать их его родным. Близнецы зашевелились, Мария погладила дочерей по голове, не давая им приподниматься. Пусть лучше спят или делают вид, что спят. В дремоте допрос перенести легче, словно во сне это происходит. Пленника повали на лавку, привязали ему ноги и руки, оголили спину и стали бить узким ремешком, выдернутым из Мишкиных брюк. Федор глухо стонал, ремень смачно ложился на его спину, покрывая её красными полосами. Красное пятно расплывалось все шире. Мария сейчас не столько жалела мужика, сколько хотела, чтобы быстрее всё закончилось. Мужика всё ровно уже в живых не оставят, так пусть его муки быстрее закончатся. Тогда и она будет меньше переживать, и дети спокойней поспят. Мария посмотрела на икону, молила её о помощи. Разве можно допустить, чтобы человека так истязали? Но богородица по-прежнему строго смотрела с рамки, словно ничего страшного не происходило. Лена не только проснулась, а подтянулась ближе к краю и через дырочку в шторе смотрела, как истязают пленного. Мужик уже не стонал, голова его свесилась до пола, покрасневшая от крови, спина уже не чувствовала боли. Мария надеялась, что пленнику сейчас уже всёровно, он там, где нет ни боли, ни страха, ни немцев. В какой то мере она даже позавидовала ему. Для него уже война закончилась, а вместе с ней и мучения. А что ждёт её и детей?
Немцы загоготали по-своему. Они волоком вытащили истерзанного пленника на улицу. Мария упорно вглядывалась в темноту, пытаясь определить, куда направились враги. По свету фонаря она определила, что немцы приволокли Федора к колодцу и бросили его там. Притихшие дома освещались синеватым лунным светом. Их берёза темнела перед окнами. Враги, к великой радости Марии, прошли мимо её дома. Они свернули на центральную улицу и пропали в темноте. Мария отошла от окна. Лена тихо спустилась с полатей, присела у тёплой печки. Светлое платье её белело в сумерках. Девочка вопрошающе смотрела на мать, потом опустила голову, сжалась в комочек.
– За что они его? – прошептала тихо, боясь разбудить детей. – Он партизан или пришёл от наших? Куда они его дели?
– У колодца бросили, надеюсь, что сюда они больше не придут?
– Хорошо бы – прошептала девочка. Мать присела рядом с дочерью. Чем она могла успокоить её, помочь, пообещать. Они все во власти злой судьбы и воле жестоких врагов.
– Я его узнала, это Фёдор, муж тёти Фроси. Они живут в дальней деревне – призналась Лена.
– Молчи, молчи, молчи! – испуганно зашептала мать, сердито шлёпая дочь по плечу – молчи и никому ничего не говори, пока наши солдаты не придут.
Она не знала, как признание дочери может повредить им, но крепко усвоила, что только молчание и покорность могут сейчас спасти их.
По-прежнему полная луна караулила тревожную тишину. Неслышно было живых деревенских звуков. Не пели петухи, не взлаивали собаки, не таились в кустах любовные парочки. Только с центральной улицы доносился гул голосов. Это пьяные немцы, ночевавшие в правление колхоза и в сельсовете, перепились самогона и своего шнапса. Мария взяла ведро с водой, тряпку и затёрла кровь у лавки. Изба снова приняла прежний вид. Дети встанут, хоть меньше испугаются. Мария пыталась заснуть, завтра её ожидал напряженный день, когда требуется вести себя очень осторожно, чтобы не рассердить врагов и сохранить жизнь детей.
Часа через три сильный удар разбудили Марию. Дальше послышался треск автоматных очередей и такой грохот, словно треснул лёд на озере или отдалённо загромыхал гром. Мария соскочила с полатей, подбежала к окну. Полыхало на центральной улице. Всполохи огня разгоняли темноту ночи. На фоне зарева мелькали чёрные фигурки людей. Она не могла отсюда разобрать, враги это бегали или наши. Однако они стреляли друг в друга, то видимо, пришли партизаны. Опять будут допросы, с неудовольствием подумала Мария. Зачем немцев злить, пусть с ними воюют настоящие солдаты. Проснулись дети, близнецы прижались к стенке полатей, Лена смотрела в окно. Серёжка тоже соскочил, встал рядом с матерью. Мишка тяжело заворочался. Мария мигом поднесла у его губам тёплый отвар медуницы, сохраняемый ею в глубине печи. Мальчик разлепил воспалённые глаза. Температура у него снова поднялась, но больной выпил почти всю кружку. Это успокоило мать, позволяло надеяться на лучшее.