Век необычайный

Даже спустя несколько дней после прочтения книги, у меня ощущение такое, знаете, как детстве – когда тебя поругают ни за что, чаще всего за чужие проделки, ты наплачешься горько и сильно от обиды, а потом ещё долго-долго всхлипываешь, и на сердце очень тяжело, именно от незаслуженного наказания. Вот у меня сейчас абсолютно такое же состояние. Я не знаю как реагировать на эту книгу, потому что в ней для меня оказалось огромное количество непонятного, внутренне непонятного, что разделило для меня Бориса Васильева на прозаика, которого я бесконечно люблю и уважаю, и на человека, некоторые мысли которого я отторгла, как абсолютно не близкие мне. Удивительно, но такое случилось впервые и, наверное, я права в своем нежелании читать автобиографии авторов, не хочу ничего знать, кроме их произведений, но не могу – всё равно читаю. Но давайте по порядку.Дальше очень много размышленийПонравилось. Из того, что очень понравилось – стиль автобиографии: не линейный, а со вставками философских рассуждений, воспоминаний, размышлений о культуре и о России, об офицерстве и об армии. Это очень здорово, потому что возникает ощущение живого разговора с автором, ведь в жизни любой разговор начинает ветвиться – одна тема тянет за собой другую и так далее. Нет ощущения академичности и занудства, есть ощущение именно разговора. Ну, как, к примеру не ответвиться к Льву Николаевичу Толстому, когда речь зашла о матери Бориса Васильева? Вы знали, что её дядя Василий Иванович Алексеев тот самый американец – друг и последователь философии Льва Николаевича Толстого? Поэтому Васильев на страницах своей биографии рассуждает о философии Толстого, принимая её и в какой-то степени, наверное, следуя ей. А история женитьбы его деда по материнской линии, ну чем не ''Лолита'' Набокова! Но описана блестяще, без пошлости, а как история двух жизней. И наконец-то, наконец-то в словах Бориса Львовича я нашла и подтверждение своим размышлениям о том, что культура и интеллигентность не равно образование, не равно двум или трем дипломам, а есть огромный пласт, состояший из исторической памяти, из понимания прав человека, воспитания, личностного роста, нравственности, ответственности перед государством в общем и перед родными в частности (ах, как же это не совпадает с новейшими тенденциями, что никто никому и ничего не должен), но лучше об это сказал сам Борис Васильев. И я согласна с каждым словом. Прекрасно Васильев пишет о том самом счастье, которое можно испытать только в детстве – счастье бытия, когда собирать и есть кисловатый пузатый крыжовник, слышать как падают яблоки в саду и после дождя находить их крепкие холодные в траве, ездить с отцом на велосипеде в соседние деревни – есть простота и безмятежность детского бытия . И это прекрасно!Хороши размышления об офицерстве, о том, что сама школа образования и воспитания офицерского состава после 17-го года ушла в небытие, школа быстрой подготовки офицерского состава во время Великой Отечественной в какой-то степени постепенно начала поднимать офицеров к высокой планке. Единственное, с чем я категорически не согласна, так это с тем, что дедовщина появилась только в СССР, а в царской армии никогда не было, ибо офицеры все были сплошь интеллигентными, белыми и пушистыми. Никогда. Была дедовщина и до 17-го года. Достаточно хотя бы прочесть ''На переломе'' Куприна, чтобы эта иллюзия белости и пушистости развеялась, как дым. Не понравилось. Теперь я постепенно перехожу к тому, что категорически не понравилось, даже вызвало отторжение и неприятие. Как же много и с придыханием говорит Васильев об интеллигенции, что только русские интеллигенты и дворяне радели за Отечество, чувствовали ответственность и боль за страну, ибо были образованы, со снисхождением относится к крестьянству, а описывая СССР вообще с ненавистью о том, что победила крестьянская психология дворянскую культуру, которая и есть истинная культура России. Дворянская культура – настоящая культура России? Помилуйте, с чего бы это? А куда делась православная культура крестьянского быта? Исконно русская, смею напомнить, ибо дворянская культура это калькирование с западной культуры и пошла она с того времени, как Петр I окно прорубил. А истинная русская культура – это фольклор, это православие, это крестьянство, это корни. И носителями этой культуры и были крестьяне, а не дворяне. Давайте вспомним, кто Солнцу русской поэзии пел песни и рассказывал сказки, которые потом обрабатывались литературно? Правильно – няня, простая крестьянка. Поэтому я была не просто удивлена таким заявлением Васильева, а ошеломлена. И ведь трагедия-то 17-го года была в том, что сломаны оказались все традиции русской культуры: дворянской, крестьянской, купеческой – всё было сломано. Какое количество крестьян, работающих от зари до зари, было расстреляно или пошло по этапу! Какое количество крестьянских хозяйств было стерто с лица земли за нежелание вступать в колхозы! Это же уму просто непостижимо! Было разрушено всё во всем. Я не понимаю откуда в Васильеве это дворянское высокомерие проснулось? Неужели развратничающий князь, спускающий деньги на карты, вино и девок, любит Россию больше, нежели честно пашущий землю простой мужик, хоть и не говорящий по-французски и не умеющий читать и писать? Неужели? Почему настолько неадекватно оценено время перед революцией, когда верхи не могли, а низы не хотели, когда дворянство так противилось всеобщему образованию, спускало деньги на разврат, рабочие пили до озверения – всё это было и преобразования были нужны, необходимы! Другое дело, что не такими методами, не такой кровью, не разрушением.Покоробили слова о Чехове, будто бы он сам был мещанином из Таганрога, сам хотел стать интеллигентом, завидовал настоящим интеллигентам и поэтому в своих произведениях выводил такую вялую и никчемную интеллигенцию – из зависти-с. И вот это дворянство вкупе с интеллигентностью прет из всех щелей. И ведь удивительно, но в самом начале книги он же сам пишет о том, что не образование делает человека культурным и интеллигентным, а многие составляющие. И я сразу вспоминаю статью Д.С.Лихачева об интеллигенции, где он пишет о крестьянах русского севера, которые были по-настоящему интеллигентны, потому что сохранили свою культуру быта, свою историю, помнили много древних песен и сказок и, главное, были необыкновенно трудолюбивы и добры. Человек, который во времена СССР издавался, по его книгам ставили спектакли и снимали фильмы, который будучи в составе Союза писателей выезжал за границу (и не в соцстраны, а в капстраны), писал патриотические книги, а сейчас настолько грубо пишет о том времени. Я понимаю, что, возможно, боялся тогда, но зачем сейчас писать вот так?… Это оказалось такой ложкой дегтя, что я до сих пор пребываю в состоянии глубочайшего недоумения. Почему же не взято во внимание, что наша история это череда закольцованных событий, которые повторяются из века в век, ничему нас не уча. В том числе и тирания, культ личности. Иван Грозный, Петр Первый, Екатерина II, Сталин – это лишь единицы имен, самые громкие. Закольцованы. Военный период я не берусь оценивать – права морального не имею. Но книга оставила в общем скорее негативный оттенок, чем положительный. Но, тем не менее, ставлю четыре звезды за то, что Васильев имел полное право написать свою автобиографию именно так и не мне судить. Но осадок остался, увы.

А голоса ложатся как колосья,и не собрать для деток урожай.Российская судьба – чересполосье,люби его, сынок, и уважай…Владимир Леви(Именно эти строки крутились у меня в голове, пока я читала книгу воспоминаний Бориса Васильева. Я даже специально заглянула в словарь Ожегова. Метафора оказалась подходящей, правда, чересполосье – авторский неологизм, есть чересполосица.Чересполосица – 1. Расположение земельных участков одного хозяйства полосами вперемежку с чужими участками. 2. Беспорядочно перемежающиеся действия, изложение).Вообще-то я собиралась начать знакомство с творчеством Бориса Васильева с романа Отрицание отрицания либо с Картёжник и бретёр, игрок и дуэлянт (из саги об Олексиных), но увидела книгу воспоминаний под названием «Век необычайный» и поняла: вот с чего мне следует начать. Двадцатый век – моя больная тема. Не любимая (их множество), а именно больная. Я позднее дитя двадцатого столетия, но оно – как и родной город – всегда и везде со мной.Я очень люблю читать воспоминания. Особенно близки мне те книги, где не только и не столько события, сколько размышления о прожитой жизни, о людях и эпохе, книги, в которых автор говорит о самом важном. Борис Львович рассказал мне и о своём отношении к советской власти (в этом мы единомышленники, что особенно для меня важно), и о судьбах своей семьи, и о детстве, и о войне, и о любви, и о творчестве – обо всём том, что составляет его внутренний мир. Поделился всем этим, всколыхнув мир мой собственный. И то чёрные вихри кружили в моей грудной клетке, то её наполняли неотделимые друг от друга величайшая радость и сильнейшая боль.Как и Борис Львович, я не буду писать по порядку. Пусть отзыв мой тоже будет чересполосицей.Одна из моих любимых цитат из этой книги повествует о том, как надо рассказывать истории. Она великолепна в целом, но есть в ней слова, которые мне особенно дороги: «К чёрту правдивое человекоподобие – да здравствует сказочная человечность». Воистину достойное творческое кредо. О творческой судьбе своей Борис Львович рассказывал в третьей части. О том, как понял, что хочет писать. О том, как долго шел к пониманию – что именно хочет писать. Как работал над собой. Издательская судьба – это вообще отдельная тема. У меня на неё профессиональная стойка. И грустно стало, когда я узнала, что повесть «Не стреляйте белых лебедей» пострадала от невнимательности корректора, который не убрал из заголовка предлог «в». И теперь в разных изданиях название то авторское, то с ошибкой, которую никто не замечает (* кто бы в профиле автора это дело исправил). Ну, и цензура, конечно, – куда же в те времена без неё (да и сейчас вот эта цитата, допустим, имеет смысл и большое значение).Очень близко мне то, как Борис Львович относится к судьбам своей семьи, к своим корням, к истории родной страны. Так получилось, что для меня всё это тоже важно. Я очень люблю и своих родных (и тех, кого не успела узнать, тоже), и свою страну (без пафоса, без парадного патриотизма, такую, какая она есть. Жестокую, безжалостную, с чёрными дырами и рваными ранами, которые принято припудривать, потому что видеть их страшно). Из всей младшей ветви нашего рода я, наверное, единственная, кто знает и интересуется… Кто помнит и кому из-за этого больно. Я ни в коем случае не хвалюсь и не осуждаю: каждый выбирает по себе. Просто не могу представить свою жизнь без этих теней за спиной. Таков выбор мой.Поэтому многие размышления Бориса Львовича упали на благодатную и подготовленную почву.Понятна, хотя и не нова для меня мысль Бориса Львовича о том, что само понятие культуры в России потеряно (возможно, навсегда). Здесь возникает параллель с книгой Бенедикта Сарнова Случай Зощенко. Пришествие капитана Лебядкина . Сразу захотелось перечитать.И бальзамом на сердце слова Бориса Львовича о войне. Дело в том, что лично я осуждаю героизацию людей, попавших в безвыходное положение. Осуждаю превращение трагедии в нечто пафосно-победное. Мой дедушка терпеть не мог советские фильмы о войне (он прошёл всю ВОВ и имел на это полное право). Он говорил: «Это всё ерунда. Война – это грязь». Борис Львович пишет о том же самом. И я вновь убеждаюсь: главное цена победы, а не сам факт. И читая о войне, сочувствую людям, а не благоговею перед сверхчеловеками, как это принято. Мой дедушка (его награды в его могиле, и только он сам знал, чего они ему стоили) был человеком (непростым и неоднозначным, как и все нормальные люди).В этой книге много горьких мыслей и событий, но много и радости, а какая любовь! Это одна из лучших книг воспоминаний, что я читала. И что-то мне подсказывает, что всех своих эмоций, всех мыслей (в том числе и самых важных) мне всё равно не передать. Так что лучше буду закругляться.Вернусь к началу, раз уж непоследовательно пишу. У книги этой замечательный эпиграф – строки Николая Глазкова:Я на мир взираю из-под столика.Век двадцатый, век необычайный.Чем он интересней для историка,Тем для современника печальней.По смыслу можно было бы подставить век любой. Там где эпоха – сломанные судьбы. И очень хочется, чтобы, когда наш новый век станет эпохой, историк зазевал и заскучал. Правда, уже первые десятилетия показывают, что не бывать такому… Мечтать не вредно, как говорится, но правда такова.А я стою и машу вслед бричке, на которой лежит счастливый человек. Он едет с ярмарки. Машу и смахиваю слёзы. Мне радостно и грустно одновременно. Но на самом деле-то я не прощаюсь. С творчеством Бориса Львовича я знакомство лишь начинаю… И предвкушаю. И знаю, что это моё.П.С. Очень нравится фотография на обложке. Очень.

Когда зачитываешь выдержки из этой книги, прям кусками, людям, которые любят произведения Бориса Васильева, у них случается шок. У меня он был тоже. Я никак не думала, что все эти годы, что писатель получал премии, издавался на бюджетные деньги, писал советские книги, на самом деле он имел совсем другие взгляды. Ему было все ненавистно в родной стране, начиная от школы, учителей, образования, заканчивая справедливым общественным строем. В книге Борис Васильев также рассуждает на тему генетики и того, что у дворян генетически более умные дети, а у простых людей- более глупые и тд. Он всячески подчеркивает свое дворянское происхождение и свои более высокие права, чем у остальных людей. Все идеи субъективны и не логичны. Единственное, что если абстрагироваться и просто читать как биографию, тогда интересно. Тем более, предки Бориса Васильева были совсем не такого высокого мнения о своем происхождении)) и грешили по чем свет стоит))