Молодежный бунт. Источник свободы или новое варварство?

© Маркузе Г., 2023

© Ванейгем Р., 2023

© ООО «Издательство Родина», 2023

Художник Борис Протопопов

* * *

Герберт Маркузе
Контрреволюция и бунт

Глава первая
Левые под контрреволюцией

I

Западный мир достиг нового этапа развития: теперь защита капиталистической системы требует организации контрреволюции внутри страны и за рубежом. В своих крайних проявлениях она практикует ужасы нацистского режима. Массовые убийства в Индокитае, Индонезии, Конго, Нигерии, Пакистане и Судане развязаны против всего, что называется «коммунистическим» или восстает против правительств, подчиненных империалистическим странам. Жестокие преследования преобладают в странах Латинской Америки при фашистских и военных диктатурах. Пытки стали обычным инструментом «допроса» во всем мире. Агония религиозных войн возрождается на пике западной цивилизации, а постоянный поток оружия из богатых стран в бедные помогает увековечить угнетение национальных и социальное освобождение. Там, где сопротивление бедноты ослабело, студенты возглавляют борьбу против солдатески и полиции; сотнями студентов убивают, травят газом, бомбят, держат в тюрьме. Триста из них, преследуемых и расстрелянных на улицах Мехико, открыли фестиваль Олимпийских игр. В Соединенных Штатах студенты по-прежнему находятся в авангарде радикального протеста: убийства в штатах Джексон и Кент свидетельствуют об их исторической роли. Чернокожие боевики платят своими жизнями: Малкольм Икс, Мартин Лютер Кинг, Фред Хэмптон, Джордж Джексон. Новый состав Верховного суда институционализирует прогресс реакции. И убийство Кеннеди показывает, что даже либералы не в безопасности, если они кажутся слишком либеральными…

Контрреволюция в значительной степени носит превентивный характер, а в западном мире – вообще превентивный. Здесь нет недавней революции, которую можно было бы отменить, и ее нет в ближайшем будущем. И все же страх перед революцией, который создает общие интересы, связывает различные стадии и формы контрреволюции. Она охватывает всю гамму – от парламентской демократии через полицейское государство до открытой диктатуры. Капитализм реорганизует себя, чтобы противостоять угрозе революции, которая была бы самой радикальной из всех исторических революций. Это была бы первая по-настоящему всемирно-историческая революция.

Падение капиталистической сверхдержавы, вероятно, ускорит крах военных диктатур в странах Третьего мира, которые полностью зависят от этой сверхдержавы. На смену им придет не правление национальной «либеральной» буржуазии (которая в большинстве этих стран принимает неоколониальные связи с иностранной державой), а правительство освободительных движений, приверженное осуществлению давно назревших радикальных социальных и экономических изменений. Китайская и кубинская революции могли бы пойти своим путем – освободившись от удушающей блокады и столь же удушающей необходимости поддерживать все более дорогостоящую оборонительную машину. Мог ли советский мир долго оставаться неуязвимым или в течение какого-либо периода времени быть способным «сдерживать» эту революцию?

Более того, в самих капиталистических странах революция будет качественно отличаться от своих неудачных предшественников. Степень этого различия будет варьироваться в зависимости от неравномерности развития капитализма. В своих самых передовых тенденциях эта революция может разрушить репрессивный континуум, который сегодня все еще связывает социалистическую реконструкцию с капиталистическим прогрессом. Без этой ужасной конкуренции социализм мог бы преодолеть фетишизм «производительных сил». Это могло бы постепенно уменьшить подчинение человека орудиям его труда, направить производство на ликвидацию отчужденного труда, отказавшись при этом от расточительных и порабощающих удобств капиталистического общества потребления. Больше не ограничиваясь навязчивой агрессивностью и репрессиями в борьбе за существование, люди смогут создать техническую и естественную среду, которая больше не будет увековечивать насилие, уродство, невежество и жестокость.

За этими знакомыми чертами грядущего социализма скрывается идея самого социализма как качественно иной целостности. Социалистический мир – это также нравственный и эстетический мир: диалектический материализм содержит идеализм как элемент теории и практики. Преобладающие материальные потребности и удовлетворение формируются – и контролируются – требованиями эксплуатации. Социализм должен увеличить количество товаров и услуг, чтобы уничтожить всю бедность, но в то же время социалистическое производство должно изменить качество существования – изменить сами потребности и способы удовлетворения. Моральные, психологические, эстетические, интеллектуальные способности, которые сегодня, если они вообще развиты, отнесены к сфере культуры, отдельной от материального существования и находящейся над ним, тогда стали бы факторами самого материального производства.

Если эта интегральная идея социализма сейчас становится руководством для теории и практики среди радикальных левых, то это исторический ответ на фактическое развитие капитализма. Уровень производительности, который Маркс прогнозировал для построения социалистического общества, уже давно достигнут в технически наиболее развитых капиталистических странах, и именно это достижение («общество потребления») служит для поддержания капиталистических производственных отношений, обеспечения народной поддержки и дискредитации обоснования социализма. Конечно, капитализм не был и никогда не сможет привести свои производственные отношения в соответствие со своими техническими возможностями; механизация, которая могла бы постепенно исключить человеческую рабочую силу из процесса материального производства, в конечном итоге означала бы конец системы. Но капитализм может еще больше повысить производительность труда, усилив зависимость основного населения. Фактически, уравнение: технический прогресс = растущее общественное богатство (растущий ВНП!) = расширенное рабство – это закон капиталистического прогресса. Эксплуатация находит свое оправдание в постоянном расширении мира товаров и услуг – жертвами становятся накладные расходы, несчастные случаи на пути к хорошей жизни.

Поэтому неудивительно, что там, где капиталистическая техноструктура все еще сохраняет относительно высокий уровень жизни и структуру власти, практически невосприимчивую к народному контролю, люди апатичны, если не полностью враждебны социализму. В Соединенных Штатах, где «народ» включает в себя подавляющее большинство рабочего класса «синих воротничков», эта враждебность направлена как против Старых, так и против Новых левых; во Франции и Италии, где марксистская традиция рабочего движения все еще жива, Коммунистическая партия и профсоюзы заручитесь преданностью большей части рабочего класса. Связано ли это только с тяжелыми условиями жизни этого класса или также с политикой коммунистов с их демократической парламентской программой-минимумом, которая обещает (относительно) мирный переход к социализму? В любом случае, эта политика предполагает перспективу значительного улучшения для рабочих классов их преобладающего положения – за счет уменьшения перспективы освобождения. Не только приверженность СССР, но и сами принципы стратегии устойчивого минимума уменьшают разницу между существующим и новым обществом: социализм больше не выступает как однозначное отрицание капитализма. Довольно последовательно эта политика отвергает – и должна отвергнуть – революционную стратегию Новых левых, которая связана с концепцией социализма как разрыва с континуумом зависимости, разрыва с самого начала: появление самоопределения как принципа реконструкции общества. Но радикальные цели, а также радикальная стратегия ограничены небольшими меньшинственными группами, скорее средним классом, чем пролетариатом по своему составу; в то время как большая часть рабочего класса стала классом буржуазного общества.

Подводя итог: высшая стадия капиталистического развития соответствует в развитых капиталистических странах низкому уровню революционного потенциала. Это достаточно знакомо и не потребовало бы дальнейшего обсуждения, если бы не тот факт, что за внешним видом скрывается совсем иная реальность (которая достаточно реальна!). Внутренняя динамика капитализма изменяет, с изменениями в его структуре, модель революции: она не только не сокращает, а расширяет потенциальную массовую базу для революции, и это требует возрождения радикальных, а не минимальных целей социализма.

Адекватная интерпретация парадоксальной связи между разрушительным ростом капитализма и (кажущимся и фактическим) снижением революционного потенциала потребовала бы тщательного анализа неоимпериалистической, глобальной реорганизации капитализма. Большой вклад в такой анализ был сделан. Здесь я попытаюсь, на основе этого материала, только сосредоточить обсуждение на перспективах радикальных перемен в Соединенных Штатах.

II

Преобладание нереволюционного – нет, антиреволюционного – сознания среди большинства рабочего класса бросается в глаза. Безусловно, революционное сознание всегда выражало себя только в революционных ситуациях; разница в том, что сейчас положение рабочего класса в обществе в целом препятствует развитию такого сознания. Интеграция большей части рабочего класса в капиталистическое общество не является поверхностным явлением; она уходит корнями в саму инфраструктуру, в политическую экономию монополистического капитализма: преимущества, предоставляемые столичному рабочему классу благодаря сверхприбыли, неоколониальной эксплуатации, военному бюджету и гигантскому правительству субсидии. Сказать, что этот класс может потерять гораздо больше, чем свои цепи, может быть вульгарным заявлением, но оно также верно.

Легко отмахнуться от аргумента о тенденциозной интеграции рабочего класса в развитое капиталистическое общество, заявив, что это изменение относится только к сфере потребления и, следовательно, не влияет на «структурное определение» пролетариата. Сфера потребления является одной из областей социального существования человека и как таковая определяет его сознание, которое, в свою очередь, является фактором, формирующим его поведение, его отношение как на работе, так и на досуге. Политический потенциал растущих ожиданий хорошо известен. Исключить сферу потребления в вывод более широких социальных аспектов из структурного анализа нарушает принцип диалектического материализма. Тем не менее, интеграция организованного труда является поверхностным явлением в другом смысле: она скрывает дезинтегрирующие, центробежные тенденции, выражением которых она сама является. И эти центробежные тенденции не действуют за пределами интегрированной области; в этой самой области монополистическая экономика создает условия и порождает потребности, которые угрожают взорвать капиталистическую структуру. Предвосхищая последующее обсуждение, я напоминаю классическое утверждение: именно огромное богатство капитализма приведет к его краху. Станет ли общество потребления его последней стадией, его могильщиком?

Кажется, мало доказательств для утвердительного ответа. На высшей стадии капитализма самая необходимая революция оказывается самой маловероятной. Наиболее необходимо, потому что установленная система сохраняет себя только за счет глобального уничтожения ресурсов, природы, человеческой жизни, и преобладают объективные условия для ее прекращения. Этими условиями являются: общественное богатство, достаточное для ликвидации бедности; техническое ноу-хау для систематического использования имеющихся ресурсов для достижения этой цели; правящий класс, который растрачивает, арестовывает и уничтожает производительные силы; рост антикапиталистических сил в Третьем мире, которые уменьшают резервуар эксплуатации; и огромный рабочий класс, который, отделенный от контроля над средствами производства, противостоит небольшому паразитическому правящему классу. Но в то же время власть капитала, распространенная на все сферы труда и досуга, контролирует основное население через товары и услуги, которые оно предоставляет, и через политический, военный и полицейский аппарат ужасающей эффективности. Объективные условия не преобразуются в революционное сознание; жизненная потребность в освобождении подавляется и остается без власти. Классовая борьба протекает в формах «экономического» соревнования; реформы не предпринимаются как шаги к революции – субъективный фактор отстает.

Однако было бы неправильно интерпретировать это несоответствие между необходимостью и возможностью революции только в терминах расхождения между субъективными и объективными условиями. Первые в высокой степени гармонируют со вторыми: реформистское или конформистское сознание соответствует достигнутой стадии капитализма и его вездесущей структуре власти – ситуации, которая концентрирует политическое сознание и восстание в неинтегрированных миноритарных группах, среди рабочих (особенно во Франции и Италии), а также среди средний класс. Парадокс «невозможной» революции находит свое решение именно в самих объективных условиях.

Рестабилизация капитализма и неоимпериализма, начавшаяся после Второй мировой войны, еще не подошла к концу – несмотря на Индокитай, несмотря на инфляцию, международный валютный кризис и растущую безработицу в Соединенных Штатах. Система все еще способна «управлять», благодаря своей экономической и военной мощи, обостряющимися конфликтами внутри и за пределами своего доминиона. Именно беспрецедентные возможности капитализма 20-го века приведут к революции 20-го века – революции, однако, которая будет иметь основу, стратегию и направление, совершенно отличные от ее предшественников, особенно от русской революции. Его отличительными чертами были лидерство «идеологически сознательного авангарда», массовая партия в качестве его «инструмента», основная цель – «борьба за государственную власть».

Не случайно, что такого рода революция никогда не могла произойти на Западе. Здесь капиталистическая система не только достигла многих целей, которые в слаборазвитых странах были движущей силой современных революций, но капитализму также удалось благодаря постоянному росту доходов, усложнению инструментов посредничества, международной организации эксплуатации предложить для большинства населения возможность выживания и, зачастую, частичное решение насущных проблем.

Растущее удовлетворение потребностей, даже превышающих потребности в средствах к существованию, также меняет черты революционной альтернативы: она становится проектом построения социального порядка, который способен «не только производить больше и лучше распределять продукт, но и производить другим способом другие товары и давать новую форму человеческих отношений».

Массовая база, созданная отношениями между капиталом и трудом в 18 и 19 веках, больше не существует в метрополиях монополистического капитала (и постепенно изменяется в более отсталых капиталистических странах), и создается новая база, расширение и трансформация исторической динамики способа производства.

На последнем этапе экономической и политической концентрации отдельные капиталистические предприятия во всех секторах экономики подчиняются требованиям капитала в целом (Gesamtkapital). Эта координация происходит на двух взаимосвязанных уровнях: через нормальный экономический процесс в условиях монополистической конкуренции (растущий органический состав капитала; давление на норму прибыли); и через «государственное управление». Следовательно, все больше слоев ранее независимых средних классов становятся прямыми слугами капитала, занятыми созданием и реализацией прибавочной стоимости, будучи отделенными от контроля над средствами производства». Третичный сектор» (производство услуг), издавна необходимый для реализации и воспроизводства капитала, набирает огромную армию наемных работников. В то же время все более технологический характер материального производства вовлекает в этот процесс функциональную интеллигенцию.

Таким образом, база эксплуатации расширяется за пределы фабрик и магазинов и выходит далеко за пределы рабочего класса «синих воротничков».

Коммунистическая стратегия давно признала решительные изменения в составе рабочего класса. Следующее заявление взято из обсуждения тезисов XIX съезда Французской коммунистической партии: «…Коммунистическая партия никогда не путала принадлежность к рабочему классу с физическим трудом… С фактическим прогрессом в технологии и ростом числа работников, не занятых физическим трудом, фактически становится все труднее разделить ручной и интеллектуальный труд, хотя капиталистический способ производства пытается сохранить это разделение». Далее в заявлении говорится, что концепция Маркса о «коллективном труде» не идентична концепции традиционного (наемного) рабочего класса: «коллективный труд включает наемных работников, которые не являются рабочими, таких как исследователи, инженеры, кадры и так далее». Сегодняшний рабочий класс значительно расширился: он состоит «не только из пролетариев в сельском хозяйстве, на фабриках, в шахтах».

Литература о новых левых и нынешней фазе капитализма уже может заполнить библиотеку. Я хотел бы упомянуть только одну – на мой взгляд, самую четкую, честную, критичную и очаровательную, написанную двумя молодыми активистами: «Разрушенная история: новые левые и новый капитализм» Грега Калверта и Кэрол Нейман (Нью – Йорк: Random House, 1971): «строительные верфи, которые формируют ядро этого класса, но также и совокупность тех рабочих, которые непосредственно участвуют в подготовке и функционировании материального производства». В этой трансформации рабочего класса не только новые слои наемных работников «интегрируются» в этот класс, но и «занятия, которые не были частью сектора материального производства, приобретают производственный характер».

[Сегодня] власть монополии [капитала] проявляется уже не в трудовых отношениях [Arbeitsverhaltnis], а за их пределами, на рынке и во всех сферах политической и социальной жизни… Монополистический капитал находит своих жертв не только среди тех, кто зависит от него, но таким образом каждый из нас в тот или иной момент попадает в сети капиталистических отношений – хотя не исключено, что те [жертвы], которые непосредственно зависят от этого, иногда могут быть «меньшими жертвами», иногда даже выгодоприобретателями и потенциальными союзниками.

Расширение масштабов эксплуатации и необходимость вовлечения в нее дополнительных групп населения внутри страны и за рубежом обусловливают доминирующую тенденцию монополистического капитализма: организовать все общество в своих интересах и по своему образу и подобию.

Направляющая и организующая сила Gesamtkapital противостоит производительной силе Gesamtarbeiter (коллективной рабочей силы): каждый индивид становится простым фрагментом или атомом в скоординированной массе населения, которая, отделенная от контроля над средствами производства, создает глобальную прибавочную стоимость. В этой массе интеллигенция играет жизненно важную роль не только в процессе материального производства, но и во все более научном манипулировании и регулировании потребления и «продуктивного» поведения.

Процесс реализации капитала вовлекает в свою орбиту все большие слои населения – он выходит за рамки рабочего класса «синих воротничков». Маркс спроектировал структурные изменения, которые расширяют базу эксплуатации, включая ранее «непроизводительные» работы и услуги.

Уже не отдельный работник, а скорее социально объединенная рабочая сила становится фактическим агентом коллективного трудового процесса. Различные конкурирующие трудовые силы, составляющие производительную машину в целом, очень по-разному участвуют в непосредственном производстве товаров (здесь, скорее, продуктов). Один человек работает руками, другой – головой, один – менеджером, инженером, технологом и так далее, другой – наблюдателем, третий – непосредственным чернорабочим или простым помощником. Таким образом, все больше и больше функций рабочей силы подпадают под непосредственный концепция производительного труда и рабочие в рамках концепции производительных рабочих. Они непосредственно эксплуатируются капиталом… [Совместная деятельность коллективного работника приводит] немедленно к коллективному продукту, который в то же время является совокупностью товаров, и безразлично, выполняет ли функция отдельного рабочего, который является только членом этого коллективного рабочего, более отдаленный или близкий к непосредственному ручному труду… Деятельность этой объединенной рабочей силы заключается в ее непосредственном производительном потреблении капиталом – самореализации капитала, немедленном создании прибавочной стоимости.

Таким образом, во внутренней динамике развитого капитализма «понятие производительного труда неизбежно расширяется», а вместе с ним и понятие производительного работника, самого рабочего класса. Изменение не просто количественное: оно затрагивает всю вселенную капитализма.

Расширенная вселенная эксплуатации – это совокупность машин – человеческих, экономических, политических, военных, образовательных. Он контролируется иерархией все более специализированных «профессиональных» менеджеров, политиков, генералов, преданных поддержанию и расширению своего соответствующего доминиона, все еще конкурирующих в глобальном масштабе, но действующих в высших интересах капитала нации в целом – нации как капитала, империалистического капитала. Правда, этот империализм отличается от своих предшественников: на карту поставлено нечто большее, чем сиюминутные и конкретные экономические требования. Если безопасность нации теперь требует военного, экономического и «технического» вмешательства, когда местные правящие группы не выполняют работу по ликвидации народных освободительных движений, то это потому, что система больше не способна воспроизводить себя с помощью своих собственных экономических механизмов. Эта задача должна быть выполнена государством, которое сталкивается на международной арене с воинствующей оппозицией «снизу», что, в свою очередь, разжигает оппозицию в метрополиях. И когда сегодня смертельная игра силовой политики приводит к эффективному сотрудничеству и эффективному разделению сфер влияния между государственно-социалистической и государственно-капиталистической орбитой, эта дипломатия предусматривает общую угрозу снизу. Однако «внизу» находятся не только несчастные на земле, но и более образованные и привилегированные человеческие объекты контроля и репрессий.

В основании пирамиды преобладает распыление. Она превращает всего человека – тело и разум – в инструмент или даже часть инструмента: активный или пассивный, продуктивный или восприимчивый, в рабочее и свободное время он служит системе. Техническое разделение труда делит само человеческое существо на частичные операции и функции, координируемые координаторами капиталистического процесса. Эта техноструктура эксплуатации организует обширную сеть человеческих инструментов, которые создают и поддерживают богатое общество. Ибо, если он не принадлежит к безжалостно подавляемым меньшинствам, индивид также извлекает выгоду из этого богатства.

Капитал в настоящее время создает для большинства населения метрополий не столько материальные лишения, сколько управляемое удовлетворение материальных потребностей, превращая все человеческое существо – разум и чувства – в объект управления, направленный на производство и воспроизведение не только целей, но также ценностей и обещаний о системе, ее идеологическом рае. За технологической завесой, за политической завесой демократии появляется реальность, всеобщее рабство, потеря человеческого достоинства в заранее подготовленной свободе выбора. И структура власти больше не «сублимирована» в стиле либеральной культуры, даже не лицемерна (сохраняя при этом хотя бы «формальности», оболочку достоинства), а жестока, отбрасывая все претензии на правду и справедливость.

Ложь и правда, хорошее и плохое открыто становятся категориями политической экономии; они определяют рыночную стоимость людей и вещей. Товарная форма становится универсальной, и в то же время с исчезновением свободной конкуренции «врожденное» качество товара перестает быть решающим фактором его конкурентоспособности. Президента продают, как автомобиль, и кажется безнадежно старомодным судить о его политических заявлениях с точки зрения их правдивости или лжи – что подтверждает их, так это их качество для сохранения или получения голосов. Безусловно, президент должен быть в состоянии выполнять функцию, для которой он куплен: он должен быть в состоянии обеспечить ведение бизнеса в обычном режиме. Точно так же качество автомобиля определяется (и ограничивается) нормой прибыли. Автомобиль тоже должен выполнять функцию, для которой он куплен, но на это «техническое» качество «накладываются» качества, требуемые политикой продаж (чрезмерная мощность, изнурительный комфорт, блестящий, но плохой материал и так далее).

Поскольку товарная форма становится универсальной и объединяет отрасли материальной и «высшей» культуры, которые ранее сохраняли относительную независимость, это выявляет существенное противоречие капитализма в его предельной концентрации: капитал против массы работающего населения в целом.

Внутри этой зависимой массы иерархия позиций в процессе производства приводит к постоянным классовым конфликтам – конфликтам непосредственных интересов, например, между высокооплачиваемыми техниками, экспертами и всевозможными специалистами, с одной стороны, и, с другой стороны, рабочим, который страдает от такого применения технологии; между организованным трудом и субпролетариатом национальных и расовых меньшинств». Непроизводительная» интеллигенция пользуется большей свободой передвижения, чем производительный рабочий. И все же отделение от контроля над средствами производства определяет общее объективное состояние наемных работников: состояние эксплуатации – они воспроизводят капитал. Распространение эксплуатации на большую часть населения, сопровождаемое высоким уровнем жизни, является реальностью, стоящей за фасадом общества потребления; эта реальность является объединяющей силой, которая объединяет за спиной отдельных людей самые разные и конфликтующие классы основного населения.