Чёрная книга Мельника
Истинная история маяка Эйлин-Мор, рассказанная очевидцем
Наши моря – гиблое место. Северная Атлантика изобилует рифами, берега круты, подходы к ним утыканы острыми скалами. Арктический северо-восточный Борей дует почти круглый год. Веками он гнал к нашим берегам драккары жестоких и жадных викингов, теперь гонит и измельчает лишь ледяную крошку, безжалостно отбирая остатки тепла. Шторма здесь – дело обычное, а зимой море редко бывает спокойным.
Труднее всего приходилось судам, идущим в Шотландию из Исландии: Борей сносил их к подводным скалам, окружающим острова Фланнан. Пока ко дну шли шотландские моряки, это никого не волновало, но стоило напороться на скалу норвежскому пароходу, и Адмиралтейство нехотя открыло кошелек. Пять лет назад на Эйлин-Море начали строить парафиновый маяк, а в прошлом году в нем установили новейшую ацетиленовую горелку.
Я давно не вожу суда океанскими маршрутами, и на лов в те места не выхожу. Жизнь могла бы пройти спокойно и размеренно, в двадцати милях от проклятого острова с чертовым маяком, но кредиторы не оставили мне выбора. Мой красавец-клипер с пробитым дном уже несколько лет лежал у подножия рифа Хелен, а его владелец начинал проявлять признаки нетерпения.
В конце лета 1900 года в Сторновее прошел слух о том, что на Эйлин-Мор нанимают смотрителей, желающих не нашлось несмотря на хорошее жалование. Про острова Фланнан на Гебридах ходит немало зловещих легенд. Где-нибудь в эдинбургской гостиной или лондонском клубе они могут показаться глупым суеверием. Здесь, на пустынном острове, где бурые вересковые пустоши сползают в бездонные болота, холодные бельма озер смотрят в серое небо с несущимися тучами, а на древних курганах стоят гигантские глыбы старше пирамиды Хеопса, легенды намного ближе дирижаблей и электрических фонарей.
Я суеверен, как все моряки, и не желал рисковать ни телом, ни бессмертной душой ради денег, но сын судовладельца – крепкий, широкоплечий, с хорошо поставленным правым хуком, – быстро и болезненно убедил меня в обратном. С тяжелым предчувствием я вернулся домой, повесил на крюк мокрый макинтош. Конверт с подписанным контрактом во внутреннем кармане пиджака холодил сердце. В глубине дома трещали дрова в камине, из кухни пахло жареной рыбой. Я, стараясь не шуметь, снял ботинки и подкрался к двери гостиной. Оттуда раздавалось невнятное бормотание и скрип половиц. Осторожно повернув ручку, я резко распахнул дверь.
У камина, посасывая вересковую трубку, сидела Лорна, моя теща, старая, наполовину парализованная пьяница. После смерти мужа она слегла, несколько дней лежала, глядя сухими глазами в потолок, а, когда немного отошла, оказалось, что ноги ее более не слушаются. Тогда я пожалел старуху и привез ей из Глазго инвалидное кресло на колесах. Неблагодарная ехидна быстро освоилась и первым делом нашла, где я прячу виски. С тех пор мы играли с ней в одну и ту же игру: она хлестала мое спиртное, я пытался ее поймать на горячем, но она всегда оказывалась быстрее. Для своего возраста у Лорны был слишком острый слух и ловкие руки.
– Вернулся, зятек? – спросила она, не вынимая трубки изо рта. – Думала, ты в Сторновее ночевать останешься.
– Что мне там делать? – буркнул я, с подозрением рассматривая бугорок под половиком у правого колеса ее коляски.
– Чтобы Дон МакАртур и не нашел, как развлечься в большом городе? – расхохоталась Лорна. – Неужели ты стареешь, мой дорогой зять?
– Большой… – фыркнул я. – Ты лучше скажи, что у тебя там под половиком спрятано!
– Где? – она удивленно оглянулась.
– Ну хватит! – я упал в кресло напротив. – Давай, доставай, старая воровка, пока виски не закипел! Ты б его еще в камин засунула!
С обреченным вздохом Лорна подняла с пола бутылку и стакан. Я протянул ей глиняную кружку:
– Наливай, и про себя не забудь!
Она плеснула мне в кружку, бросив недоверчивый взгляд, налила себе полный стакан и сразу опустошила его на треть.
– Какой ты сегодня добрый! – Лорна блаженно зажмурилась. – Никак зубы стучат от нового места службы?
Я тоже глотнул и посидел немного с закрытыми глазами, наслаждаясь теплом.
– Кто наплел уже?
– Ходит слух…
– Этот слух не Аннабель зовут? Держала б толстуха язык за зубами, пока есть за чем. Не говори глупостей. Хорошее место, не работа – мечта. Ничего не делаешь, а денежки на счет капают.
– Да конечно! – не унималась вздорная старуха. – Стучат, потому что страшно самому идти к дьяволу в зубы.
– Глупые суеверия, – отмахнулся я.
– Не скажи! – Лорна понизила голос и склонилась ко мне. Редкие седые пряди упали на лоб, в глазах плясали огоньки пламени, добавляя безумия в наш разговор. – Ты знаешь, что острова Фланнан называют «Семь Охотников»?
– Знаю, конечно, – нехотя сказал я. – Семь островов – семь охотников. Тюленей там били предки – вот и все объяснение.
– Не пытайся выглядеть глупее, чем ты есть, Дон. Все ты прекрасно понимаешь, а возражаешь мне только из упрямства. О морском Хозяине и его семи охотниках знают не только здесь, но и у меня на родине. Ты же помнишь, что я из Белфаста? Люди там пропадали еще во времена набегов викингов. Когда скотты воевали с пиктами, на Эйлин-Мор ушел большой отряд с женами и детьми. Не вернулся никто, а посреди острова нашли курган, сложенный из костей и черепов. Так-то!
– От голода умирали, а хоронить сил не оставалось, вот и стягивали тела в одну большую кучу, – попытался возразить я.
– Не так быстро плоть полностью истлевает, Дон. А вот тебе совсем недавний случай. Помнишь старого Нэрна?
Я опрокинул остатки виски в рот и протянул кружку Лорне за новой порцией.
– Не помню, – соврал я.
– Врешь, зятек. Нэрн так знатно отходил тебя веслом по хребту, когда застал тебя со своей дочуркой под лодкой. Все думали, ты не выживешь. Такое не забывается.
– Сплетни.
– Оставь, Дон, я хорошо тебя помню молодым. Приезжал щеголем, все девки от тебя млели, а ты пользовался. У меня на таких кобелей глаз наметан. Хорошо тебе моя Грейс попалась, перья повыщипывала, – Лорна расхохоталась беззубым ртом. – Огня хотел, а женился на бревне. Где твои глаза были, Дон?
Я уткнулся взглядом в кружку. Права Лорна, как есть права. Мне и правда отказа не было: молодой, красивый, уже капитан торгового флота, при деньгах, которые в Мангерсте никому и не снились. А Грейс меня отшила. Красивая была и гордая, держала себя, как дочь лорда, а не простого рыбака, тем и зацепила. А потом оказалось, что, кроме красоты, ничего в ней и нет: кукла фарфоровая, пустышка, еще и со сварливым характером. Держался от нее подальше, как мог, пропадал в рейсах, да пришлось вернуться.
– У нас говорят: не можешь кусать – не скаль зубы, а у тебя, зятек, рот не закрывался, – не унималась Лорна.
– Занесло тебя в дебри, – оборвал я ее. – Что там с Нэрном-то?
– Да ничего, нету больше Нэрна. Пропал за пару лет до того, как ты приехал с поджатым хвостом. Какой-то сказочник наплел старому дураку, что у Эйлин-Мора видел огромный косяк макрели. Нэрн повел туда свою шхуну. День нет, два нет. Потом рыбаки наши с Логаном, его племянником, пошли к островам Фланнан и нашли там его судно. Пустое: ни Нэрна, ни сыновей.
– Мало ли, – пожал я плечами. – Штормом за борт смыло.
– Такого опытного моряка, как Нэрн? С палубы судна на якоре? Сам понял, что сказал? – Старуха протянула мне стакан, и я послушно плеснул туда виски.
– Это не все, – сказала она. – После его исчезновения пропали жена и младший сынишка, ему всего десять лет исполнилось, как нашему Шону.
– И куда они пропали? – спросил я.
– Любовь, зятёк, – непонятно ответила Лорна. – Не ходил бы ты на тот маяк. Сожрут тебя охотнички, если повезет. А не повезет…
Она выдержала драматическую паузу и сказала шепотом:
– Сам охотником станешь, а это похуже смерти.
В гостиную заглянула Грейс, недовольно посмотрела на нас, на стоящую между нами полупустую бутылку виски, но промолчала. Поджав сухие губы, ушла, слишком громко хлопнув дверью. Не обратив на это внимания, я тоже склонился к Лорне.
– А тебе-то что? – спросил я. – Сгину на Эйлин-Море, только перекрестишься.
– Господь с тобой, Дон. Никто не будет оплакивать тебя горше, чем я. Где я выпивку брать буду? От настойки Аннабель у меня изжога, а от моей ханжи-дочурки ничего крепче молока не допросишься.
Я не удержался и расхохотался в голос.
– Возвращайся, Дон! – сказала Лорна без тени обычного ехидства. – А лучше вовсе не уезжай.
– Не могу, – вздохнул я. – Мне пообещали хорошее жалование, а дела у меня не очень, ты и сама знаешь.
– Никакие деньги не стоят загубленной души.
– В любом случае отказываться поздно.
Хлопнув по ручкам кресла, я поднялся, и Лорна отсалютовала мне стаканом:
– Ну, будь здоров, зятек! Хотя, зачем тебе теперь здоровье?
Я разозлился и выхватил из неожиданно цепких рук выпивку.
– Хватит с тебя, старая дура, – бросил я, уходя.
Но все же перед отъездом оставил ей полдюжины бутылок.
* * *
20 августа 1900 года клипер «Кромдейл» из Глазго подобрал нас троих, новую смену смотрителей маяка, на рейде Каслбея. Со мной на Эйлин-Мор отправились еще двое.
Один – Джеймс Дукат, бывший полицейский из Сассекса, старший смотритель маяка. Дукат носил бакенбарды, как у Бернсайда, с гладко выбритым подбородком, и разговаривал, лениво ворочая слова в глотке. Он с таким презрением смотрел на меня, что кулаки чесались начистить его багровую рожу, как медную бляху, но ничто так не учит сдержанности, как долги.
Второй – молодой местный паренек Томми Маршалл. Его единственного пришла провожать на причал жена. Полчаса они ворковали друг с другом, держась за ручки, пока Дукат не рявкнул в голос так, что чайки взлетели с пакгаузов. Маршалл, втянув с перепугу голову в плечи, наконец, отлип от женушки, и стал виден ее округлившийся животик. Ну что ж, судьба такая у жены моряка: ждать любимого и надеяться, что и в этот раз он вернется.
Мы поднялись на борт «Кромдейла». Томми стоял у лееров и махал рукой. Дукат сел на кнехт и принялся набивать трубку. Я сразу понял, что дружбы у нас не выйдет. На траверсе по правому борту медленно проплыл замок Кисимул. Я встал и отдал честь развевающемуся над ним бело-голубому флагу Шотландии. Не то чтоб я всегда это делал, но сейчас очень захотелось позлить надутого южанина. Дукат сплюнул за борт и ушел с палубы.
Я лишь покачал головой: плевать за борт – плохая примета. Когда ты ходишь на крошечном суденышке по водной стихии, для которой твой кораблик мельче песчинки, поневоле будешь уповать на чудо. Предупреждение старухи Лорны тоже не давало мне покоя, какой бы безразличный вид я при ней ни делал.
До Эйлин-Мора мы добрались за двенадцать часов. Клипер держал приличную скорость в десяток узлов, волнения не было, ветер попутный. Ближе к островам Фланнан резко похолодало и небо заволокло тучами, но море оставалось спокойным. «Кромдейл» встал на якорь в трех кабельтовых от бухты, скорее похожей на трещину в скале, засыпанную большими и мелкими глыбами. Наверх вела железная лестница, правее торчал черный скелет лебедки, едва видимый на фоне темного неба. Боцман дал отмашку, и на воду спустили две шлюпки. В одну загрузились мы с нашими пожитками, в другую матросы опустили бочки с карбидом.
Гребцы налегли, и мы медленно двинулись к скалам, заросшим понизу бурыми водорослями. Наш ялик резал носом мелкую рябь. В сгустившихся сумерках под самой поверхностью воды мелькали призрачные серебристые пятна. Может, и прав был тот сказочник из Мангерста про стаю макрели, за которой старый Нэрн отправился в свое последнее плавание. Места тут рыбные.
Дукат стоял, засунув руку за борт бушлата. Обращенная в мою сторону половина его лица была мертвенно-зеленой от носового фонаря. Неровный свет от рифленого стекла ложился полосами, будто я смотрел на него сквозь толщу воды. Я помотал головой, отгоняя наваждение.
Остров медленно увеличивался в размерах. Был он, по сути, одной большой скалой, на которую ветром, провидением или недоразумением нанесло немного земли. Здесь было всего два цвета: бурый цвет гнилых водорослей, тонкого слоя грунта, жухлой травы, припорошенной снегом, и серый: скал, похожих на застывшую магму, моря и неба, почти сливающихся друг с другом. Посреди этого серо-бурого мрака торчало единственное светлое пятно: невысокая белая башня потухшего маяка.
– Почему маяк не горит? – спросил я у Дуката.
Он недовольно посмотрел на меня, будто я оторвал его от важных размышлений и неохотно ответил с протяжным южным выговором:
– Лихорадка. Смотрителей вывезли, трубы перекрыли. На рейде с севера дежурит «Энсон».
Он отвернулся, не желая продолжать разговор. Оглянувшись, я увидел Маршалла. Тот сидел на полуюте, уткнувшись носом в какую-то безделушку. Почувствовав мой взгляд, он спрятал ее за пазуху и смущенно улыбнулся. На «Кромдейле» пробили склянки, со скалы впереди сорвались бакланы и заметались в воздухе над нашими головами, скрипуче проклиная непрошеных гостей.
– Да-а, сэр, – сказал мне молодой матрос, налегая на весло. – Как посмотрю: просто страсть. На этом крошечном камушке посреди моря, на несколько месяцев. Не завидую вам.
– Ничего, – пожал я плечами, – этот камушек, по крайней мере, не утонет, а я отдохну от двух язв.
– Правый, навались, левый сбавь! – скомандовал старший матрос.
Остров медленно поплыл влево, открывая каменистую расселину.
– Береги весла! – последовала команда.
Матросы напряженно вглядывались в проплывающие мимо в сумерках скалы. С одной из них с маслянистым плеском скользнул в воду тюлень. Я тоже напряг зрение, улавливая среди всеобщей серости более темные пятна, об которые можно повредить лодку. Справа показался большой круглый валун. Сидящий рядом молодой матрос приподнял весло, чтоб не зацепить его лопастью. Вода полилась на камень, и вдруг он ушел целиком под воду, оставив за собой расходящиеся круги, в центре которых лопнул большой пузырь воздуха. Матрос повернул ко мне испуганное лицо, но я только пожал плечами:
– Тюлень, наверное, – сказал я со спокойствием, которого не испытывал.
– Тюлень? – переспросил он, испуганно сглотнув. – Разве бывают тюлени такого размера?
– Наверное, бывают. Может, морская корова? Слышал, что были такие животные, футов тридцать длиной, но вымерли. Видимо, не все.
– Видимо, – неуверенно кивнул матрос. Дальше он греб с опаской, осторожно погружая весло в воду.
– Достаточно! – скомандовал старший.
Матросы подняли весла и начали укладывать их вдоль бортов. Под дном заскрипела галька. Гребцы сноровисто вытащили шлюпку носом на каменистый берег. Правее на пляж выскочила лодка, груженая емкостями с карбидом.
Парни подтащили бочки к лебедке. Пока они поднимали наверх карбид и перекладывали в четырехколесную вагонетку, мы, загрузившись нашими пожитками, полезли по лестнице вверх. На кромке скалы, когда вся небольшая поверхность острова открылась перед нами, я оглянулся. Совсем рядом – рукой подать – ярким светляком в ночи горел огнями наш клипер. Белый клотиковый огонь заливал палубу и зарифленные паруса.
Вдоль борта стояли люди, наблюдая за высадкой, а вокруг судна, насколько глаз хватает – черное море, над ним черное небо, затянутое черными тучами.
Темнота сжала яркий огонь нашего корабля – еще чуть-чуть и раздавит. Я с трудом подавил желание сбежать вниз, к шлюпкам и грести туда, где свет, где люди, где цивилизация, подальше от этих диких безлюдных мест. Потом вспомнил о своих долгах и, сжав волю в кулак, потащился с кладью к маяку.
По ступеням, выложенным вулканическим туфом, я поднялся к распахнутой деревянной двери. Дукат с керосиновой лампой в руке указывал матросам, что куда ставить. Внутри было холодно и сыро, кажется, даже холоднее, чем на улице. Повинуясь его командам, мы с Томми заправили емкости карбидом, подкачали воду. Дукат сам вскарабкался на самый верх и рявкнул оттуда:
– Маршалл! С водой и тряпкой сюда!
Томми через ступеньку рванул по лестнице наверх.
– Линзы грязные! Отдраить, чтоб сияли, как Божья благодать! – услышал я оттуда.
Сверяясь с инструкцией, я дождался нужного показания манометра и перешел ко второй емкости. Старший матрос, задрав голову, крикнул:
– Мы все закончили, сэр. Можем отчаливать?
– Да! – ответил Дукат сверху.
С видимым облегчением матросы сбивчиво попрощались со мной и потрусили к берегу, а я с непонятной тоской проводил их взглядом. Мы остались одни на этом, как сказал матрос, крошечном камушке посреди темноты.
Тут сверху раздался ровный гул, ослепляющий луч разрезал ночную мглу, превратил на мгновение ночь в яркий день. Засверкал снег на темно-зеленой траве, и сразу отпустило напряжение. Истинно сказано в Евангелие: свет солнца прогоняет тьму. Так и все мои страхи и тревоги сгинули под лучами нашего рукотворного солнца. Я перекрестился и потащил свой багаж в спальню.
Заскрипели шестерни, и луч сместился в сторону. На дорожку за окном вновь опустилась непроглядная ночь, но это не испортило мне настроение: от вершины нашего маяка в море уходил яркий луч света, как знак того, что Господь с нами.
* * *
Очень быстро оказалось, что самый страшный наш враг – не тьма и штормящее море, а скука. Маяк не требовал многого, и все технические задачи по его обслуживанию занимали незначительную часть времени. Маршалл по большей части валялся на своей койке, разглядывая портрет любимой в медальоне, который носил на груди. Дукат был молчалив, с нами предпочитал общаться исключительно командами и всеми силами нормандской души показывал свое превосходство над жалкими северянами.
День на третий Томми бродил по островку и нашел крошечную бухту с противоположной стороны, а в ней на черной гальке лежала перевернутая вверх дном лодка. На побелевших от старости и морской воды кольях висели сети, а под самой лодкой обнаружились и прочие рыболовные снасти. Обрадованный сверх меры, он влетел в дверь, и, захлебываясь от счастья, поведал нам о своей находке.
Дукат презрительно выпустил воздух сквозь сжатые зубы и сказал: «Меня б спросил. На маяках всегда есть рыбацкая лодка».
Он ушел, а я просто от души поздравил Маршалла с находкой.
С этого дня Томми каждый день выходил рыбачить возле скал, иногда я составлял ему компанию. Мы много разговаривали. Я рассказывал ему о своих морских путешествиях, о далекой Америке. Он слушал меня, открыв рот, а мне, не скрою, был приятен такой собеседник.
Оказалось, что он с малолетства мечтал пойти матросом в королевский военно-морской флот, но рано и удачно женился. Ничто так не отдаляет человека от моря, как счастливая семья, и ничто так не приближает, как сварливая жена. Объединяло нас с Маршаллом и то, что мы оба чувствовали себя намного комфортнее, когда не видели вечно недовольную бульдожью морду Дуката.
Так мы и служили. Томми оказался умелым рыболовом, и наше меню стало намного разнообразнее. Я готовил, а в этом я мастер. Дукат раздувал щеки от чувства собственной значимости.
В один день, под конец ноября, когда на море опустился густой туман, случилось непоправимое. Я накануне немного перебрал, обсуждая с Дукатом, справедливо ли Англия обошлась с Шотландией. Под жаркие споры, и от раздражения, которое у меня неизменно вызывает его надменная физиономия, я выпил лишку и теперь страдал от боли в висках. Когда Том позвал меня на рыбалку, я отрицательно качнул головой и сразу пожалел об этом. Лихо козырнув мне на прощание, Маршалл убежал к своей бухте. С рыбалки он не вернулся.
Обычно он причаливал до того, как солнце достигнет своей наивысшей точки, которая на нашей широте не так уж и высока. Но подошло время обеда, а его все не было. Дукат от меня лениво отмахнулся: он все еще страдал от похмелья и уязвленного имперского самолюбия, поэтому я отправился на поиски один.
Ночью шел снег, и на нашем продуваемом всем ветрами островке было совсем неуютно. Первым делом я добежал до бухточки, где Том хранил свою лодку. Там было пусто, лишь торчали выбеленные шесты, на которых он развешивал сеть.
Тогда я кинулся на противоположную сторону, к той расселине, через которую мы попали на Эйлин-Мор, но и там не было никаких следов. Я обежал весь остров по краю, пристально вглядываясь в море, в надежде увидеть темное пятнышко его лодки на хмурой глади Атлантики, но все было тщетно.
Расстроенный и обескураженный, я вернулся к маяку. Сверху, от фонаря, спускался Дукат. Обычное его высокомерное выражение сменилось растерянностью, мне было непривычно видеть его таким.
– Я осмотрел море до горизонта, но не увидел его, – Дукат поставил на стол двенадцатикратный морской бинокль и тяжело опустился на табурет. – Даже если бы он утонул, лодка должна была остаться на плаву. На море штиль, ее не могло далеко отнести течением, а туман почти спал.
Я не знал, что ему сказать. В наших краях водились киты, сюда заплывали акулы. Любое крупное морское существо могло затопить лодку, будь у него такое желание. Я понимал бесполезность дальнейших поисков, но сидеть на маяке с Дукатом было выше моих сил. Я вышел на берег и начал методично обходить остров, заглядывая в каждую расселину.
Когда солнце село, Дукат высунулся из-за двери и крикнул мне:
– МакАртур, выпейте горячего чаю, не хватало, чтобы вы простудились и скинули все на мои плечи.
Нехотя я поплелся в наш домик. Странное дело, я совсем не замерз, словно мороз в моей душе уравновесил холод снаружи. Сегодня я потерял своего единственного друга, и никогда не узнаю, что с ним на самом деле случилось. Как же я ошибался…
Дукат сунул мне в руки огромных размеров кружку с крепким чаем, обильно сдобренную черным ромом и специями, судя по запаху. В жидкости плавала, наверное, половина лимона, нарезанная дольками. Я с сомнением посмотрел на начальника, но он сказал строго:
– Давайте, МакАртур, давайте, пейте, пока грог горячий. Это не выпивка, а лекарство.
Крепкое пойло потекло по жилам и затуманило мозг. Захотелось забраться под теплое одеяло, но я благодарно кивнул Дукату и снова натянул макинтош. Дукат скривился:
– МакАртур, вы не хуже меня понимаете, что Маршаллу уже ничем не помочь. Температура воды около нуля, прошел целый день. Он не выжил бы, даже если б выбрался на берег.
– Простите, сэр, я все равно не усну, – ответил я
С зажженным фонарем в вытянутой руке я выскочил наружу, а Дукат, недовольно бурча под нос, удалился в спальню.
Порыв ветра качнул меня, а может, в гроге было слишком много рома. Подавив отрыжку, я двинулся по берегу, внимательно глядя с обрыва вниз и стараясь не поскользнуться на поросших мхом и присыпанных снегом камнях. Я метался по островку, прекрасно понимая, что потеряться тут просто негде. Надежда покидала меня постепенно, вместе с силами. Я все меньше мог сопротивляться порывам ветра, и меня все больше тянуло присесть на камень и отдохнуть.
Я решил еще раз спуститься к месту нашей высадки и посветить фонарем, подавая сигнал. Совершенно глупая затея, ведь у меня над головой в темноту над морем бил яркий луч маяка. С трудом удерживая равновесие на скользких камнях, я спустился к воде. Осмотрел на всякий случай всю нашу крошечную бухту. Пусто – только блестят мокрые камни и морщится недовольно вода, перемешивая гальку.
Мне стало так неуютно и грустно, что колени ослабли, и я опустился на валун у самой кромки воды. У сапог плескалось море. Фонарь показался невыносимо тяжелым, и я поставил его за спину. Завернувшись в макинтош, я зябко втянул голову в плечи. Глядя на свой темный силуэт, колеблющийся на поверхности воды, я погрузился в грустные мысли.
Мне показалось, что один из камней в бухте, дальше, у самого выхода из нее, ушел под воду. Я напряг зрение, но ничего не менялось: море оставалось спокойным, скалы никуда не перемещались, как им и положено природой. Я с тоской поднял глаза на уходящий вдаль луч света, подпитываясь его чистой силой, а когда опустил взгляд, увидел округлый камень, торчащий над водой там, где его совершенно точно не было: ровно посередине бухты. У меня на глазах он ушел под воду.
Со смешанным чувством страха и надежды я вскочил на ноги и схватил фонарь, но свет его был слишком слаб. Как я ни вглядывался, рассмотреть что-то на расстоянии больше трех ярдов я не мог. Я снова вскинул глаза к небу, и вспыхнула мысль: надо бежать к Дукату, уговорить его направить свет маяка сюда, на бухту. Я не успел сделать и шага, как услышал тихий голос Маршалла:
– Мистер МакАртур, погасите фонарь, пожалуйста.
Да, это был голос Томми, но ровный и безжизненный. Я обернулся: в неверном свете фонаря заплясали тени на серой стене утеса, и одна из них с тихим плеском ушла под воду.
«Отец наш Небесный, Да Святится Имя Твое, Да придет Царство Твое, Да будет Воля Твоя На земле, как и на Небе…», – зашептал я тихо и сразу устыдился своего стеснения. Я договорил молитву громко, в полный голос. И в тот момент, как я сказал «Аминь» и осенил себя крестным знамением, Маршалл сказал:
– Это не поможет, мистер МакАртур, но не бойтесь, я не причиню вам вреда.
Слева раздался всплеск, застучали капли по камням. Из моря за большую, обтесанную волнами скалу скользнула черная тень.
– Погасите фонарь, пожалуйста, или направьте в другую сторону: сильно глаза режет, – попросил Томми.
Я с трудом удержался, чтобы не припустить вверх по склону в убежище нашего маяка, за крепкую дубовую дверь, обитую железными полосами, но в голосе Тома не было угрозы. Превозмогая страх, я убрал фонарь за камень.
– Спасибо, мистер МакАртур, – сказал Томми.
Глаза уже достаточно привыкли к темноте, чтобы увидеть, как слева от края скалы появилось круглое черное пятно: его голова. Маршалл долго присматривался, потом встал в полный рост и протянул руку ко мне:
– Простите, я не хотел вас напугать, – сказал он.
Я до рези в глазах вглядывался в его фигуру, пока не понял, что не так. Сейчас, в декабре, в продуваемой ледяным ветром бухточке на каменной скале посреди Атлантики, Томас Маршалл стоял передо мной голый, и при этом его голос не дрожал, и зубы не стучали. Я не верил ни в какую мистику, хотя… О Господи! Кого я обманываю? Ощущая, как волоски на шее поднимаются от ужасного предчувствия, я спросил:
– Томми, ты умер?
Он покачал головой:
– Нет, мистер МакАртур.
– Тебе холодно?
– Нет, – ответил он и присел на камень напротив меня.
Нас разделяло не больше пяти ярдов. От Томми исходил сильный запах только что выпотрошенной рыбы.
– Мистер МакАртур, я помню добро. Поэтому прошу вас: уезжайте с острова. Отправьте SОS лучом маяка в сторону Гебрид, вас должны будут отсюда вывезти.
– Томми, – сказал я, пряча панику за показным спокойствием. – Пойдем со мной. Дукат, конечно, редкая сволочь, но он сварил горячий грог. Если ты жив, если ты не боишься молитвы, значит, все еще можно исправить!
Я услышал странный звук: Томми то ли всхлипнул, то ли тихо рассмеялся.
– Вы только что просили защиты у Господа. Наверное, вы давно не вдумывались в слова этой молитвы. «Да будет воля Твоя на земле, как на небе», – продекламировал он. – Тут ничего нет про воду. Знаете почему?
Я недоуменно покачал головой.
– Потому что в океане свои боги, мистер МакАртур, и Господь земной и небесный не имеет над ними власти. Уезжайте отсюда, прошу вас, и больше никогда не возвращайтесь.
Он повернулся к морю и, осторожно переступая, вошел в воду.
– Том, – окликнул я его, – вспомни о своей жене и ребенке, которого она носит под сердцем.
– Нет минуты, чтобы я не думал о них, – ответил он не оборачиваясь.
Эти грустные слова, сказанные ровным, тихим голосом, потрясли меня.
– Ты ведь живой… – беспомощно пробормотал я и услышал:
– Смерть – не самое страшное…
Морская волна накрыла его с головой, и он исчез. Я долго вглядывался в темную воду, но больше Том не показывался.
Всю дорогу к маяку я думал, как рассказать Дукату о моей встрече с Томасом и, уже на пороге, понял, что не смогу. В лучшем случае он посмеется над суеверным джоком1, в худшем – запрет меня в кладовой от греха подальше. Поэтому я налил себе еще одну кружку грога и пошел спать. Но, несмотря на выпитый ром, заснуть мне удалось лишь под утро.
Целый день я ходил вокруг поворотного механизма маяка и обдумывал слова Маршалла. Я даже прикидывал, как оглушить Дуката и подать сигнал бедствия, но, оказалось, не так просто ударить исподтишка человека, даже если он тебя сильно раздражает. Так ни на что и не решившись, я лег спать, а утром пошел в обход по берегу.
Я вглядывался в океанские воды в надежде вновь увидеть Маршалла, но на море все так же стоял штиль, солнце бликовало на поверхности и слепило. Так я дошел до бухты, откуда Том выходил рыбачить. На берегу, полностью вытащенная из воды, лежала лодка с пробитым днищем. Никакой прибой не смог бы положить ее на берег так аккуратно. Я заглянул под шлюпку, но там было пусто. Я не сомневался ни секунды, что это дело рук Маршалла. Может быть, он не дождался мольбы о помощи с маяка и решил спасти меня таким путем?
В состоянии крайней задумчивости я вернулся на маяк. Дукат с любопытством посмотрел на мое отсутствующее выражение, и я сказал:
– На берег выбросило лодку с пробитым дном.
– Маршалла?
Я молча кивнул. Дукат, на ходу натягивая бушлат, выскочил наружу, я за ним, догнал его на краю обрыва возле бухты. Он задумчиво смотрел вниз, потом спросил:
– Она так и лежала?
– Нет, конечно, – соврал я, – она уткнулась носом в камни, полузатопленная. Я вытащил ее, чтобы не унесло отливом.
– А перевернули зачем?
– Чтобы дно осмотреть.
Меня тревожил его подозрительный взгляд.
– Сапоги сухие, – ткнул мне в ноги чубуком.
– Говорю же: лодку вынесло на берег. Я ухватил ее за кольцо и вытащил. В море не заходил.
– Хм-м, ладно, – протянул он недоверчиво и сбежал по камням к лодке.
Дукат придирчиво осмотрел днище, периодически многозначительно хмыкая и постукивая трубкой по доскам, потом приложил чубук к дыре и повернулся ко мне.
– Дно пробито снизу твердым предметом диаметром около трех дюймов. Что это может быть? – он посмотрел на меня с видом, будто этот предмет трех дюймов в сечении я держу за спиной. – Ну давайте, МакАртур, вы же из этих краев.
– Не знаю, – Я действительно был в недоумении. – Может быть, нарвал?
– Нарвал? – переспросил он. – Ну что ж, возможно, возможно…
И больше не проронил ни слова. Вечером за ужином я, как бы невзначай, спросил:
– Мистер Дукат, сэр, может, стоит подать сигнал бедствия? В смене должно быть три смотрителя, да и жена Маршалла до сих пор остается в неведении.
– Поверьте, МакАртур, – ткнул в мою сторону вилкой Дукат. – Неведение – это лучшее, что мы сейчас можем подарить бедной миссис Маршалл. Весь день с того момента, как он ушел с маяка, вы находились у меня перед глазами, а я у вас. Следовательно, никто из нас к его гибели не причастен. Обычная трагическая случайность на рыбалке: его путь пересекся с путем какой-то большой морской твари. Давайте продолжим нести службу и не будем лишать миссис Маршалл жалования ее погибшего мужа. Вы согласны со мной?