Да, молодость пощады не дает,
когда она не хочет слышать правды.
(Еврипид)
Глава 1
– Да-а-а-а, райончик шикардос прям, – кисло протянул Кир, презрительно осматривая двор между четырьмя пятиэтажками, как только мы вылезли из такси. Сплюнул под ноги, пнул пакет от семечек и зло зыркнул на меня.
– Нормальный район. Скажи спасибо, что вообще не на улице оказались, – огрызнулась, отказываясь в очередной принимать его эгоистичные упреки на свой счет. Тут моей вины нет.
На самом деле у меня и у самой аж зубы сводило от злости и обиды. Мама, как же ты могла с нами так? Из-за мужика!
– Спасибо огромное! – брат поклонился мне в пояс, кривясь. – Всю жизнь же я мечтал из элитной хаты в новостройке в жопу мира на окраине переехать. Красота, чё!
– Не мечтал, так и обрядился бы в их балахоны и ехал бы с ними мантры распевать и дзен постигать!
Достало меня все! Как будто это он один тут пострадавший. Ведет себя как капризный детсадовец.
– Может, и поехал бы, если бы ты в хлам не разосралась!
И, пнув одну из коробок, которые выгружали рабочие, он потопал в подъезд. Псих малолетний. Будто здесь и правда чисто моя вина и я не сражалась за наше прежнее жилье с этим сектантским уродом и сбрендившей матерью до последнего.
Господи, что я только не пыталась сделать! Взывала к разуму и логике у нее, плакала, умоляла опомниться, ругалась, вышвыривая к чертям их кришнаитское барахло и вонючие благовония на помойку, устраивая отвратительные сцены этому гаду Паше, что свернул мозг матери набекрень своей дурью про отъезд в Индию. С кулаками на него бросалась, выгоняя из квартиры. Под конец дошло совсем до мерзости – я вызывала то милицию, выдумывая поводы, без стыда оговаривая, то психиатрическую неотложку, сочиняя симптомы шизы. Даже взятку дать им пыталась, упрашивая забрать мать и признать какой-нибудь временно помешавшейся. Вот после этого мы и стали, похоже, окончательно чужими и даже врагами. И главное, все бесполезно. Мать объявила, что с нее хватит нас. Нас, ее родных детей! Что мы оба с Киром совершеннолетние, а квартира, оставшаяся после папиной гибели, принадлежит ей, и ее право делать с ней, что она пожелает. А желала она ее продать и свалить со своим Пашенькой в бесконечное паломничество, дабы просветляться, чего-то там постигать и наслаждаться обоюдным счастьем. А раз мы этому враги, то и знать она нас больше не желает, пока мы тоже мозгами не просветлеем.
Простите-прощайте, детки, и будьте безмерно благодарны, что они с Пашенькой жертвуют нам с барского плеча двушку, оставшуюся ему от бабки. Типа он ее сдавал последние лет десять, но не оставлять же нас на улице, так что берите, и досвидос. Живите, радуйтесь, не вякайте и больше не отсвечивайте.
– С пустыми руками чего пошел?! – вяло возмутилась я в удаляющуюся сутулую спину брата, но, естественно, он на меня не среагировал, скрывшись за обшарпанной дверью.
Я с тоской оглянулась. Бывают, конечно, старые дворы очень даже приличные. Лавочки в свежей краске, цветы-кусты, детская площадка там. Но точно не здесь. Щербатый асфальт с глубокими мутными лужами после вчерашнего ливня, перевернутая урна перед подъездом, мусор повсюду, сломанные доски на косых лавках с заметными следами грязных ног. Ладно, может, внутри веселее. Прорвемся как-нибудь.
Увлеченная своими безрадостными переживаниями, я наклонилась за коробкой и тут же получила смачный шлепок по ягодице. Взвизгнув, я аж взлетела над землей, отпрыгивая.
– Это что за жопа тут зачетная? Чего я ее не узнаю? – раздался хрипловатый голос сзади и дружный ржач.
Не думая, что делаю, я с развороту врезала ладонью… ну… по чему попала. А попала по твердому, как деревяшка, плечу верзилы, оказавшегося за моей спиной. Вот это рост! Нормальному-то человеку как раз бы по щеке от меня прилетело, но не этому громиле. Кисть пронзило острой болью, и я зашипела, хватаясь за нее непострадавшей рукой.
– Эй, потише, кошка, я телкам позволяю руками только в постели махать, – прищурил на меня голубые наглые зенки незнакомец и без малейшего стыда уставился еще и на мою грудь. – Сиськи маловаты, но сойдет. Беру!
И действительно потянулся под еще более громкий смех своих прихлебателей. Прямиком к той части моего тела, о которой только что отозвался столь уничижительно. И это при моей уверенной троечке. Да, не пятый, но для моего роста то что надо!
– Да что ты себе позволяешь, щенок! – выпалила я, хлопнув его по здоровенной лапе, и отскочила подальше, оглянувшись в поисках грузчиков. Как назло, никого, все уже ушли внутрь.
Шлепнувший меня наглец так и остался стоять с протянутой рукой. Одна его бровь приподнялась, глаза прищурились и наконец поднялись к моему лицу. Молодой, ровесник мой, если не младше. Прическа по нынешней моде: виски и затылок выбриты почти под ноль и только на макушке торчащие волосы пару сантиметров длины. Прямые широкие брови с заметным шрамом под правой. Пронзительный взгляд ярко-голубых глаз с длинными, густыми, прям девчачьими ресницами. Явно ломаный нос с крупными ноздрями. Впалые щеки. Губы будто навечно изогнутые в прилипшей к ним едкой ухмылке. Черная футболка без рукавов с изображением рок-группы, выставляющая напоказ его накаченные руки, забитые татухами. Широченные штаны, в карманы которых он сейчас и сунул кулаки, бесцеремонно продолжая меня оглядывать. Пристально, цинично, будто кусок мяса на рынке. За его спиной топтались еще трое приятелей-качков, пялящихся на меня с не меньшей наглостью. Натуральная гопота.
– Ты кто такая? – спросил меня засранец номер один. – Новенькая на районе?
– Не твое дело! – огрызнулась я. – Кто ты такой, чтобы перед тобой отчитываться? Идите, куда шли!
– А ты не попутала ли… – зло начал один из его прихлебателей, но этот гопник цыкнул зубом, не оборачиваясь, и он захлопнулся.
– Слышь, кошка, звать как? – спросил он, чуть покачнувшись на пятках и явно нарочно напрягая мышцы на ручищах.
Пугает, демонстрируя превосходство в живой массе? Или рисуется? Собственно, плевать. Мне с этими быдловылупками говорить не о чем. Поэтому многозначительно фыркнув, я задрала подбородок и последовала примеру брата, потопав к подъезду. Во-первых, надо сразу показать, что ловить со мной таким босякам нечего. А во-вторых, инстинкт самосохранения никто не отменял. Вон они какие здоровые. Тем более как раз показались грузчики, вернувшиеся за следующей партией коробок, и я почувствовала себя вроде как под защитой. Напрасно. Стоило только шагнуть в сумрак, вдохнув вонь кошачьей мочи и еще черт-те чего, как на моем локте сжались пальцы, больше похожие на железные прутья. Рывок, и я оказалась прижата к измалеванной, замызганной стене с облупившейся краской.
– Слышь, кошка, если я спрашиваю, то мне отвечать надо, – процедил громила, нависнув надо мной. Шумно задышал, не стесняясь понюхав мои волосы.
Совершенно инстинктивно я тоже рвано вдохнула, ловя его запах. Ожидая пивной и сигаретной вони, но ничего такого. От него пахло потом или, скорее уж, испариной на чистом сильном теле, чем-то парфюмерным, горьковато-терпким и… еще… не собираюсь анализировать!
– С какой стати? – На самом деле мне резко стало не до шуток и не до глупой отваги, но не показывать же этого сходу.
– С такой, что я хочу знать. – Мерзавец опустил голову и ткнулся носом теперь мне в висок. Снова глубоко вдохнул.
– А, стало быть, ты получаешь все, что хочешь?
Я встрепенулась под ним, силясь выскользнуть, но ничего не вышло. Вот теперь становилось действительно страшно. Как это вообще? Белый день на дворе, люди вокруг. А меня зажал какой-то ушлепок малолетний, страх совсем потерявший.
– Без вариантов. Мужик у тебя есть?
– Что? – обалдела я от резкой смены темы.
– Трахарь есть, спрашиваю? *бет тебя такую борзую кто?
– Да ты совсем рехнулся, что ли, мальчик? А ну лапы убрал и отвалил! Я милицию сейчас…
– Ага, милицию. Значит, мужика нет, – шокировал он меня в очередной раз, и не подумав отступить. Наоборот, привалился сильнее, вжав в стену, и плавно, но мощно двинул бедрами, дав ощутить животом степень того, как рады новенькой на районе. И еще раз, и еще.
– Я закричу, – взвизгнула, чувствуя, как с перепугу колени подогнулись. Не зажимал бы – точно бы упала.
– А то, – легко согласился он и отступил все же, потому как в дверях появился рабочий транспортной компании с коробкой в руках. – Короч, увидимся, кошка. Забегу по-соседски на палку чая.
– Только посмей! – ляпнула уже ему в спину, осознавая,что всю аж потряхивает. Конечно от страха.
Пошла по лестнице, невольно потирая место на животе, где твердая выпуклость в его штанах будто выжгла клеймо сквозь ткань.
Ненавижу с ходу этот район! Мама, вот за что ты так с нами?
Глава 2
– Слышь, Зима, а чё это такое только что было? – гоготнул Крапива. Антон Крапивин.
Отчего-то аж чуток шатнуло, когда по глазам, перед которыми еще маячила офигевшая женская мордаха, в полутьме резануло косым солнечным лучом. Крапива уставился в упор, цепко и настороженно, хоть и скалился для вида. Он мой друг с младых соплей, знает как облупленного, вот и пялился, когда я, хмурясь, вынырнул обратно из вонючего подъезда, где за каким-то хером подзажал это белобрысое мелкое борзое недоразумение. Ему ли не быть в курсе, что скакать козлом за бабой, хватать и тискать насильно не мое совсем. На кой? Сами вокруг трутся постоянно.
Больше никто рта не раскрыл, только глянув на мою и до этого мрачную рожу, это только Крапива такой смелый. Его родаки переехали в наш район, когда нам обоим было по пять. А первый же день на детской площадке мы с ним сцепились, уж черт знает почему – кто ж сейчас вспомнит. Мутузили друг друга самозабвенно, валяя в песке, пока нас не растянули бабульки, выгуливавшие поблизости внучат. Он мне расквасил нос, я ему выбил два зуба, благо, что тогда еще молочные. По сути, фигня, но кровищи было! Держали нас, пока дергались, и принудительно заставили помириться. А потом как-то само собой и повелось, что мы стали не разлей вода. Крапива признал еще тогда, что я сильнее и с тормозами у меня беда, и больше не бодался. Ничего не может сдружить пацанов быстрее и надежнее, чем хороший вступительный мордобойчик, что четко определяет, кто есть кто в иерархии.
– Ни хера особенного, – огрызнулся я. – Приветствовал по-соседски.
– Ну да, – фыркнул Крапива, и я скривился, отворачиваясь, и попер куда и шли – на стрелку, забитую у гаражей ох*вшим вкрай носатым барыгой, решившим, что мой запрет толкать дурь на районе на него не распространяется. Ничего, сейчас быстро достучимся до его одной извилины и поведаем, что такое хорошо, что такое плохо и кто здесь решает все.
Если честно, я и сам не соображу, как так вышло, что зацепился с этой овечкой беленькой пушистой, что на самом деле кошкой наглой оказалась. Была такая у соседки нашей чудаковатой. Белая, пушистая, один глаз голубой, другой зеленый. Смотришь – ну чисто облачко небесное, рука тянется потрогать – красота ведь. А эта тварь вечно меня по рукам когтями херачила, да и по морде даже пару раз попадала, глаза чуть не лишила. Лежит посреди дороги, спит вроде, но только тронь – и как бес в нее вселялся. Вот и эта… королевишна, нос задравшая, что по нему сразу показательно щелкнуть приспичило.
Нет, я, что ли, виноват, что она прям посреди дороги в позу бегущего оленя встать решила, именно когда мимо шел? И жопку, такую круглую вкусную, как специально отклячила. Натуральная картина маслом «Засади ты мне с разбегу, засади». Я бы ее без этого и не заметил. Не, то есть взглядом сразу выцепил ее фигурку около газели с логотипом транспортной компании – любые движняки на моей территории мимо не проходят. Но мелкие телки – это не мое. При моих габаритах предпочитаю девах повыше и покрепче, повместительнее. Чтобы по швам не разошлась, когда натяну основательно. Потому как миндальничать я не привык. *бать бабу нужно в кайф, причем обоим, а не бояться засадить от души. Я же не садюга какой, мне надо, чтобы визжали подо мной не от боли. Но и осторожничать со всякими там «так хорошо?-не слишком?-потише?» нах оно надо? Это разве трах и расслабуха, когда сам себе яйца зажимаешь и крадешься, как по минному полю?
Ну дернулась рука сама собой. А у кого бы не дернулась по такой красоте хлопнуть? Чего сразу драться-то кидаться? Себя же только покалечила вон. Мне-то, бугаю, что щекотка. Глянуть хотел же, что с рукой, так нет, давай опять за свое. Еще и вытянулась вся в струну, ишь, осанка прям аристократическая. Глазищами зеленющими засверкала, шкатулка малахитовая драгоценная. Нос задрала, ноздрями тонкими породистыми заиграла, ну ни дать ни взять – кобылка тонкокожая чистых горячих кровей. Губешки игрушечные, аккуратненькие, не вареники пухлые совсем по моде нынешней у*бищной скривила. Будто я мусор какой, дерьма кусок, в который она ненароком вляпалась. Нафырчала на меня и поперла в подъезд, вертя тем самым задом, что мою лапу-то и притянул. Охренела, засранка?
Ломанулся следом, под восхищенное «ябвдул» Крапивы. Вдую тут для начала я. Бля буду, но вдую. Обуздаю сучку и объезжу так, что ноги потом не сойдутся неделю! Чтобы знала, на кого фыркать можно, а с кем и глазки в пол опускать, овечка кучерявая. Вот реально овечка. Весу в ней небось тридцать кило, и макушкой как раз под мышку мне влетит, если обнять. И волосы пушистые, в миллионе мелких-мелких завитков, почти белые, совсем чуток на солнце блеснули золотистым. И пахучие. Вдохнул, зажав у стенки, и черепушка вдруг опустела. Аж до звона. Тресни сейчас – и на весь район будет слышно наверняка. Как и звон в за секунду окаменевших яйцах. И перед зенками заливать все красным стало. Я прижал ее, а прижало на самом деле меня. Да так внезапно и невдолбенно, что тереться членом внаглую об нее прям там стал и чё нес, где лапал – хер вспомню. Только основное – без обиняков сообщил наглой кошке, что я ее поимею, без вариантов. И что не трахнул на месте только потому, что помешали.
– Они, видно, в харитоновскую бывшую хату въезжают, – не унимался Крапива, поравнявшись со мной, пока я пер вперед, одновременно приказывая члену лечь. По делам идем, а этот змей одноглазый ожил, смотри. Попозже навестим королевишну. Куда денется. Она.
Я промолчал, выглядывая впереди у*бка Самвела и его шакалят. Один не придет, ясно же. Эти носатые всегда толпы собирают. Толпой же оно не так ссыкотно, да? В одиночку они только и умеют телок прессовать и то из тех, кто попугливее, или малолеток.
– Окна напротив. – Бля, ты чё такой до*бистый-то? Я сам не знаю, что ли. – Судьба, Зима, прям судьба.
Смотрю, кто-то в себе Петросяна отрыл.
– Тебе зубы жмут? Или все целые кости организм напрягают? – затормозив, развернулся я к придурку говорливому. – Чё выпрашиваешь?
– Эй, тормози, Зима, – заржал он примирительно, но по глазам я просек – дружбан уловил, что почти напросился. – Я ж просто так… Ну свежее мясцо на районе нарисовалось. Ничо такое. Типа кто первый…
– Отвали, бля! Нашелся тут *барь-тероррист! Первый всегда я. Если захочу. А до меня все мимо ходят, ясно?
Костян и Самсон мигом закивали, зная мою натуру. А вот Крапива… чё-то мне его пристальный взгляд, что он не отвел, не понравился. Прищурился, бровь поднял, губой верхней дергает. Уж не скалиться ты на меня собрался, дебил? Из-за телки, что мельком увидал?
– Зима, братишка, как поживаешь, дарагой? – загнусавил за спиной Самвел.
– Х*й моржовый тебе брат, – с ходу не стал миндальничать я, разворачиваясь.
Ну так и есть, десяток чернявых, кто с битами, кто с цепями. И зная их поганую натуру, не факт, что за углом еще столько же не сныкалось. Пох*й, мразоты. Копытами козлиными вон в землю бьют, плюются демонстративно, шеями, типа разминаясь, поводят. Ну мы сейчас вас разомнем – хер кто обратно соберет. А с кошкой белобрысой и оборзением внезапным Крапивы потом разберусь.
Глава 3
– Если ты думаешь, что я буду постоянно убирать весь твой бардак и терпеть вот это возлежание с пивом, то черта с два!
Вот уже два дня, как я отдраивала это пристанище многолетнего срача, пока Кир продолжал корчить из себя несчастного принца крови в изгнании. Валялся на продавленном диване, сосал пиво прямо с горла, зажевывая чипсами, и пялился в потолок. Он даже курить прямо в квартире попробовал для начала, но, схлопотав мокрой тряпкой, стал выходить на захламленный балкон. Он и вставал-то только покурить, смотаться слить пиво в санузел и за новой партией до ближайшего ларька. При этом бутылки и пакеты от чипсов за собой собирать не утруждался.
– Отвали, Варька! – огрызнулся он, даже не глянув на меня. – Типа от твоего мельтешения с тряпками этот свинарник как-то поменялся.
К сожалению, его правда. Квартира была натуральной помойкой. Господи, даже не представляю, кто в ней мог жить, тем более снимать за деньги. Бомжам и то я бы приплачивала, чтобы они тут согласились остаться. Сантехника, трубы – сплошная ржавчина, сырость, потеки и плесень. Из обоев на стенах – только пузырящиеся клочья. Линолеум весь в трещинах, местами пропален. В зале лежал ковер, цвета и рисунка неопределимого, потому как был просто каким-то сплошным куском грязи. Зато в спальне, которую я сразу объявила своей, будто все стены, матрас на древней скрипучей кровати и остальная мебель пропитались запахами аптеки. Открытые настежь окна мало спасали. У меня даже глаза слезиться от этого амбре начинали, и голова трещала. Меры тут нужны радикальные.
Короче, первоочередной задачей явно было избавление от провонявшего черт-те чем хлама. Его-то я и стаскивала в прихожую, в которой уже было не проступить. Пока кое-то корчил из себя чертова Обломова.
– А если пиво хлестать и лежать пластом, все, конечно же, само собой лучше станет! – пропыхтела, оттянув-таки свернутый рулоном мерзопалас. Никаких шансов, что я эту тяжесть дотяну до помойки. – На какие шиши, кстати? Ничего, что нам кучу всего нужно закупить, да еще питаться на что-то.
– Похрен!
– Кир, хорош бесить меня! Вставай и давай перетаскивай хлам из прихожей на мусорку!
– Тебе надо – ты и таскай.
– Ну какой же ты гад! – не выдержав, взорвалась я. – По-твоему, это я во всем виновата? Я, что ли, матери этого Пашу нашла? Я делала что могла, чтобы…
Горло перехватило, и я позорно разревелась. Кир подорвался с дивана.
– Варьк, ну ты чего? – он обнял меня за плечи, утыкая носом в свою впалую грудь. – Ну я ж не хотел… бесит просто все это.
– А ме… меня, думаешь, нет? Но я делаю, что могу. Хоть что-то. А ты еще и нервы мне на кулак мотаешь.
– Ну прости… сеструх, мне бы пообвыкнуть…
– Нечего к грязи привыкать.
– Ладно, права-права. Вытащу я сейчас твой мусор.
– Он не мой.
Он отпустил меня, бубня что-то нецензурное под нос, и пошаркал-таки в прихожую.
– Блин, я это заманаюсь носить, – проныл брат. – Может, хоть что полегче сама, а?
– Ну какой же ты… – закатила я глаза. – Ну ладно, только в порядок себя приведу.
– О, начнется счаз, – буркнул брат, и через секунду хлопнула входная дверь.
А я потопала в ванную. Умываться и краситься. Потому что никогда, вот вообще никогда не позволяла себе выйти за дверь в а-ля натюрель виде. И, думаю, каждая натуральная блондинка меня поймет. Мало того, что сейчас, после рева, у меня нос красный и опухший. С моей бледнопоганковой кожей это на раз. Так еще и зрелище моих светлых, почти белых ресниц-бровей и бесцветных обычно губ не для слабонервных. Вот ненавижу за это нашу породу дурацкую, хотя мама и говорила, что в нее именно вот такую отец без памяти влюбился с первого взгляда прям на улице. И у Кира все то, что мне у себя видится уродским, выглядит симпотно.
А я, так, немочь бледная. Еще и роста бог не дал. Вечно все смотрят свысока. Вот как тот хам трамвайный, что зажимал у стены. Надо было извернуться и ему по яйцам врезать. Надо! И почему смелые гениальные идеи всегда посещают уже постфактум? Но, с другой стороны, я здесь теперь живу. Сегодня врежешь такому, а завтра он тебя подстережет в темном углу и… врежет в лучшем случае. Что в худшем – я и думать не хотела. А еще больше не хотела думать о том, какого черта мысли об этом «в худшем» вытворяли какую-то безумную фигню с моим либидо. Тут же я начинала снова ощущать, как наяву, немаленький такой твердый горячий бугор, вжимающийся в мой живот, и вокруг начинал витать еле уловимый запах сильного, слегка вспотевшего мужского тела. Боже, Варька, потный оборзевший гопник, спросивший в лоб, есть ли у тебя… э-эм-м-м любовник. Фу, вот фу на такое заводиться! Это ни в какие во…
Дверь за спиной скрипнула, когда я только собралась накрасить второй глаз.
– Ну, привет, кошка. Заждалась?