Часть 1. Разрастание Хаоса.
Глава 1. Фундаментальные разногласия.
Ярко-белый песок раскинул свои владения на многие мили вокруг. Все пространство, которое в состоянии охватить человеческий глаз, было усыпано белоснежным крупицами кварца, мигрирующими, словно живое полотно, и формирующими огромные недолговечные барханы, подвластные, казалось, только воле ветра и времени. Само непостоянство их существования словно подчеркивало вечность пустыни. Резкие, непредсказуемые порывы бросали в лицо случайному путнику горсти раскаленного песка, заставляя зажмуриться и опустить глаза, но даже это не спасало, песок был везде.
Среди этой огромной ослепительно белой песчаной пустоши, будто сказочный мир, раскинулся оазис, наполненный зеленью и жизнью, а в его центре, словно последний бастион цивилизации, открывался великолепный город. Дубай распахнул свои роскошные двери немногим. Более не туристическая Мекка, он стал воплощенным символом богатства и власти. Величественные пики небоскрёбов возвышались над пустыней, словно атланты, удерживающие небо. Яркие вспышки солнца отражались на многочисленных стеклах гордо пронзающих небеса зданий. Красивый город. Могучий город. Именно здесь решались судьбы мира. Именно здесь собирались самые влиятельные и могущественные люди XXI века.
Человек, смотревший вниз из окна пентхауса одного из великолепных высотных сооружений, безусловно, к этим людям принадлежал. Уже тот факт, что он был здесь, говорил о многом. Высокий, уже немолодой худощавый мужчина стоял перед распахнутым окном в просторном, выдержанным в светлых тонах кабинете. Вид из окна, действительно, стоил того, чтобы отвлечься на минуту и удостоить его вниманием. В вопросах красоты этот властный человек оставался старомоден, предпочитая реальность виртуальным иллюзиям. Он мог себе позволить такую дорогостоящую по нынешним временам слабость. С высоты более восьмисот метров башни Бурдж Халифа открывался великолепный вид. Внизу расстилалось покрывало роскошных рукотворных фонтанов и облагороженная простыня первобытной пустыни, покрытая бесчисленным количеством небоскребов, и в сердце всего этого великолепия, словно приглашая в свои воды, сияло бирюзой озеро Бурдж Дубай.
Позади мужчины простирался кабинет пентхауса. За спиной у него разместился массивный стол из матового стекла и серого углеродистого сплава на основе платины и белого золота. С первого взгляда, простое, ничем не примечательное кресло, обитое серой алькантрой, было отодвинуто от стола, а его высокая узкая спинка, возвышаясь, будто доминировала над поверхностью широкой столешницы, несколько вульгарно подчеркивая высокий статус хозяина кабинета. В дальнем углу помещения, отчетливо дисгармонируя и местами вступая в прямое эстетическое противоречие с остальным интерьером, расположился темно-коричневый кожаный диван и кабинет-шкаф руки Доминика Кучи из красного дерева. Пожалуй, он мог показаться даже неуместным в сухой лаконичности офиса, так как задавал странный контекст атмосфере кабинета, делая ее менее официальной и более камерной, словно намекая посетителю на что-то, известное только его хозяину. Было видно, что это относительно новый акцент в кабинете, и хозяин еще не решил, что с ним делать дальше, но само его наличие было словно материализовавшимся протестом, кричащим о чем-то, о чем не догадывался и сам его обладатель.
На гладкой поверхности рабочего стола, кроме узкой рамки белого пространство – “окна” в “Вирту”, не было ничего лишнего. Лаконично, просто, стерильно. Кабинет как будто сознательно скрывал любую информацию, касающуюся своего владельца. Впрочем, человек, смотревший в окно, не был его хозяином. Этот немолодой мужчина, с коротко, по-военному стриженными давно поседевшими волосами, был тут гостем. При этом нельзя сказать, что он был посторонним, и тем более даже самый неопытный наблюдатель не смог бы назвать его просителем. Всё в его позе выдавало властного и уверенного в себе человека: высокий, худой, весь напряженный как струна, он стоял, закинув руки за спину и сцепив их в замок. Слегка помятая белоснежная сорочка, элегантная светло-коричневая кожа Vanezia – все говорило о том, что он являлся представителем очень узкой прослойки людей, которые принимают решения. Но более всего его характеризовало лицо: узкое, хищное, с плотно сжатыми тонкими бескровными губами. Дополняла картину упрямая складка возле рта, а главное – твердый взгляд серых глаз не оставлял сомнений в его статусе. Он пришел в этот кабинет не просителем – он пришел приказывать.
Хозяина кабинета можно было обнаружить неподалеку. Он устроился на небольшой черной алькантаре дивана. В отличие от посетителя, он был относительно молод, чуть больше тридцати, чуть менее худощав и не столь высок. В его лице можно было обнаружить легкое сходство с посетителем: те же острые линии лица, тот же подбородок, но также в нем присутствовала некая плавность. Его черты были более мягкими, а яркие голубые глаза выдавали дамского угодника – явные признаки наследия матери. Эдвард многое унаследовал от французской красавицы Мари, с которой старший Тиллерсон познакомился во время обучения в Оксфорде. Уже тогда Артур Тиллерсон был расчетливым молодым человеком, и партия с Мари Бетанкур была выгодной. В этом вопросе, как и всегда, стратегическое чутье не подвело своего владельца. В остальном мистер Тиллерсон был человеком практичным и свободных взглядов, и после того, как Мари подарила ему наследника, более не ставил ей никаких условий, кроме внешних приличий. Впрочем, этого и не требовалось, Мари была отнюдь не глупа.
– Эдвард, – после продолжительной паузы, не отрывая взгляд от живописной картины внизу, произнес седовласый, – мы уже всё решили. Совет директоров дает белый свет. Ты можешь приступать к реализации.
Было видно, что слова, которые произнес посетитель, с одной стороны, стали хорошей новостью для его собеседника, но с другой, от стороннего наблюдателя не могла укрыться промелькнувшая на его лице досада. Впрочем, он хорошо владел собой, и эта мимолетная эмоция быстро исчезла с его лица.
– Замечательно, отец, – спокойно и с достоинством ответил тот, которого назвали “Эдвард”. – Уверен, в этом решении не последнее место занимала твоя позиция. Для меня это важно.
С этими словами он встал, чуть потянулся и выжидающе посмотрел на отца, который молча кивнул, так и не повернувшись лицом к сыну. Эдвард выжидал. Он понимал, что отец не стал бы приезжать к нему лично лишь для того, чтобы сообщить пусть и интересную, но не столь важную для подобного визита новость. Он знал своего отца: тот все скажет только тогда, когда решит сам и только так, как решит сам.
– Ты прав, сын, – словно прочитав мысли Эдварда, произнес старший Тиллерсон. – Есть куда более важные вещи, которые нам следует обсудить без привлечения посторонних.
Тут он, наконец, повернулся, и на его лице Эдвард увидел сдержанную улыбку.
– И, безусловно, как ты скоро поймешь, такие вещи нужно обсуждать лично.
Эдвард внутренне собрался. Улыбка на лице отца, как, впрочем, и любые другие эмоции, которые старший Тиллерсон позволял себе демонстрировать посторонним, никогда не отражали реально испытываемых им чувств. Его отец был параноиком. Пожалуй, именно это и обеспечило ему продолжительность и качество жизни. Это именно та черта характера, которую Эдварду, при всем старании, так и не удалось развить у себя в должной мере.
– Я имею в виду наши отношения с мисс Ардо, а если брать шире, то наши сделки в рамках проекта «Панацея». Меня беспокоит качество наших связей и контроль их уязвимости.
Старший Тиллерсон замолчал, выжидательно посмотрев на сына.
– Я слушаю, отец, – сказал младший, ответив на взгляд отца спокойным и уверенным, как ему показалось, взглядом.
– Ты меня, судя по всему, не понял, сын.
«Что не удивительно, учитывая твою лаконичность», – подумал Эдвард, но, конечно же, промолчал. Его отец никогда не был расположен выслушивать критику в свой адрес.
– Отец?
– Это я тебя слушаю. Если мне не изменяет память, именно ты вызвался и был утвержден в качестве нашего представителя в делах с “Хароном”.
Лицо Артура Тиллерсона было спокойным, но Эдвард не зря был его сыном. Он уже понял, что отца интересует нечто большее, чем просто согласие. Ему нужна уверенность, ему нужны ответы.
– Конечно, отец. Когда я сказал, что слушаю, я полагал услышать нечто конкретное из того, что могло бы вызвать твое беспокойство и нарушало бы наши интересы. Наши стандартные процедуры безопасности исполняются безукоризненно…
– Он полагал!
Увидев раздражение на лице отца, Эдвард торопливо продолжил:
– Помимо этого, мной лично были предложены дополнительные меры по обеспечению контроля коммуникаций. Также мы выделили экспертную группу во главе с мистером Джорджем Такаши для контроля, скажем так, нежелательных переменных в поведении партнеров.
Он выжидающе посмотрел на собеседника.
– Наш дорогой друг Носигуту?…
Эдвард кивнул в ответ. Его отец никогда не ценил пространные ответы, полагая болтовню признаком слабости.
– Его услуги не дешевы, но они того стоят.
Тиллерсон старший небрежно махнул рукой:
– Вопрос ресурсов второстепенен. Меня интересует только эффективность и результат.
С этими словами он сел в кресло и, сложив руки на стол, пристально посмотрел на своего сына. “Именно так он и ведет переговоры, – пронеслось в голове у Эдварда, – задавая один вопрос за другим, как удав, сужает диапазон маневров и вынуждает собеседника отвечать именно на те вопросы, которые его интересуют”.
– Результат скоро будет, отец. Мы ведем переговоры с группой Адель Ардо и Legacy Соrporation. Соглашение почти достигнуто, осталось согласовать степень нашего участия в локальных проектах группы, и мы будем готовы выступить публично.
Незаметно для отца он глубоко вдохнул, пытаясь унять легкую дрожь. «Тестостерон, это все просто гормоны», – успокоил он себя.
– Вышли мне проект соглашения перед подписанием.
Увидев недоумение на лице сына, старший Тиллерсон решил добавить:
– Я просто хочу проверить документацию, не более, – он успокаивающе поднял руку. – Полагаю, ты в полной мере осознаешь, что в таких делах дополнительная оценка будет не лишней. Я не ставлю твою экспертизу под сомнение, но…
– Конечно, отец. Сегодня же все будет предоставлено в твой офис.
– Хорошо, – Артур Тиллерсон удовлетворенно кивнул. – Главное соблюсти наши интересы. Полагаю, ты это понимаешь не хуже меня. Мне пора вылетать. Жду проект соглашения сегодня.
– Безусловно, – Эдвард кивнул, сделал шаг навстречу отцу, протянул руку и почувствовал короткое твердое рукопожатие. Такое, каким оно было всегда. Его отец никогда не приветствовал излишние нежности, и с детства Эдвард помнил именно их, твердые мужские рукопожатия.
– До встречи, сын, – сказал Артур и, резко повернувшись, быстрыми шагами вышел из кабинета.
– До встречи, отец, – прошептал Эдвард уже в пустоту.
Визиты отца всегда были стремительными и выматывающими. У Эдварда немного разболелась голова и участилось дыхание. Старший Тиллерсон был фанатично предан одному идолу – идолу эффективности, и это оказывало серьезное давление на всех окружающих. Эдвард медленно опустился в кресло, откинулся на спинку и, повернувшись к окну, долгим пристальным взглядом окинул горизонт. «Да, – подумал он, – так было всегда. Но всегда ли так будет?..». Такие мысли нередко посещали его, особенно в последнее время. Он с глубоким уважением относился к отцу, но неожиданно возникшая перспектива остаться “номером два” навсегда пугала. А учитывая первые результаты клинических испытаний проекта “Панацея”, такая перспектива вполне могла сделать его отца и многих других попросту бессмертными, лишив понятие «наследник» какого-либо содержания. Эдвард глубоко вздохнул.
– Миранада, кофе, – громко произнес он тишине кабинета.
– Как всегда, сэр? – мгновенно раздался голос его персональной помощницы.
– Да. И пусть принесут какой-нибудь десерт. Сегодня особый день.
– “Ум али” подойдет, сэр? – голос был, как всегда, ровным и успокаивающим, что являлось результатом личностных настроек и диагностики восприятия при внедрении соответствующей психоматрицы. Она была профессионалом, и настройка психики на поведение босса было одним из ее первых решений на этом ответственном посту.
– Да, Миранда, вполне. Проследи, чтобы все было сделано быстро.
– Да, сэр, конечно.
Эдвард улыбнулся. В конце концов, в этой ситуации есть и положительные стороны. В текущий момент все его проекты могут иметь серьезную поддержку со стороны авторитета отца, а это немаловажно. Пока старик ему необходим. А дальше… дальше проект “Панацея” может принести с собой очень серьезные перемены. Он, Эдвард, постарается об этом позаботиться. Бессмертие! Такая цена стоила того, чтобы рискнуть.
– Миранда, запроси контакт с мисс Ардо.
Эдвард принял решение. Пришло время действовать.
– Запрос направлен. Глубина шифрования канала?
– Три.
На мгновение задумавшись, Эдвард добави:
– Нет, пожалуй, лучше четыре единицы.
“В последние дни “Вирту” нестабилен, – подумал он, – там сейчас ничего нельзя гарантировать. Что-то там происходит… но сейчас не это важно”. Он сумрачно оглядел офис. Посещал он его крайне редко. “Вирту” становился ненадежным, именно поэтому все важные встречи приходилось проводить лично, а встречи с отцом всегда относились к категории самых важных. В настоящее время безопасность лишней не бывает.
– Сделано, сэр. Рекомендую также использовать метаморфозы Роузена, они помогут стабилизировать качество канала и позволят оптимизировать входные узлы шифрования.
– Делай.
Эдвард откинулся на кресло и расслабленно улыбнулся. Он все сделал правильно. Обо всех договоренностях между ним и главой “Харона” его отцу знать не полагалось. Это будет его маленький секрет.
В дверь тихо постучали.
– Открыто, – произнес Эдвард, не поворачиваясь
– Ваш кофе, сэр, – раздался немолодой женский голос.
У дверей с небольшим подносом в руках стояла женщина средних лет, строго одетая во все черное, с высокой аристократически длинной шеей и узким лицом, обрамленным аккуратно подстриженными светло-русыми волосами. Женщина улыбалась выверенной улыбкой профессионала. Впрочем, хозяина кабинета не беспокоил эмоциональный портрет обслуживающего персонала.
– Поставьте, пожалуйста, на стол – сказал он, не оборачиваясь. – Вы, как всегда, очень оперативны, Миранда, – добавил он.
– Вы крайне добры ко мне, сэр. Что-нибудь еще?
– Спасибо, нет.
– Хорошего дня, сэр, – с этими словами Миранда поставила кофейник и чашку из белого тонкого фарфора на стол и, разместив рядом небольшую голубую коробку с десертом, тихо вышла из кабинета. Дверь беззвучно закрылась. Миранда знала, когда можно, а когда не стоит развлекать своего босса разговором, и в текущих обстоятельствах ее опыт говорил о необходимости держаться подальше. Впрочем, неудивительно, визиты отца довольно часто именно таким образом сказывались на эмоциональном состоянии ее босса.
– Эдвард, – деловой голос ассистента слегка резонировал с костной тканью, куда был вживлен имплант.
– Да, Миранда? – голос слегка выдавал его, но это было не критично. Эдвард нетерпеливо дернул подбородком.
– Запрос на коммуникацию обработан. Мисс Ардо будет готова к разговору сегодня в течении часа.
– Отлично. Передай, что нас это устраивает.
– Уже сделано, сэр.
Эдвард лишь молча кивнул и удовлетворенно потер подбородок.
– Подготовь мне проект договоренности с “Хароном” в двух вариантах без дополнительного блока соглашений, мне нужно кое-что освежить в памяти.
– Сделано, сэр. Передаю в вашу мнемо-матрицу.
– Нет! – лицо Тиллерсона младшего выдало крайнюю степень обеспокенности. – Мне нужны только твердые копии, никаких коммуникационных передач. Слишком велика вероятность утечек.
Он еще не забыл внимательный, изучающий взгляд своего отца.
– Сделано.
В левом углу стола медленно сформировалась стопка документов, испещренных мелкими символами. Эдвард молча протянул руку и приступил к их изучению. День обещал быть долгим. Долгим и интересным. Неожиданно для себя он почувствовал резкий прилив сил. Это было многообещающим ощущением, и младший Тиллерсон улыбнулся. Друзья из Ямогути могут быть довольны. Его идея могла помочь им решить проблему легальности их бизнеса с “Tokuda Farm”. Но это чуть позже. Для начала нужно внести некоторые изменения в отчет. “Нужно выиграть время”, – подумал он. Эта мысль сразу сделала его день куда лучше, чем он полагал еще утром, узнав о неожиданном и даже несколько провокационном визите своего отца. Тот любил выводить людей из равновесия внезапными поступками.
“Проект Панацея” был идеей Эдварда, его детищем. Он навязал этот проект компании, когда в его успех никто не верил, когда все лишь насмехались над ним, считая романтиком, которому нечего делать в серьезном бизнесе. Но он смог. Он доказал, что может продавить всех, включая могущественного советника собственного отца Джошуа. И после всего этого просто так отдать результаты своей работы? Отдать на откуп полному бюрократов директорату компании? Нет, он не мог себе этого представить даже в кошмарном сне, не взирая на то, что совет директоров по сути своей был олицетворением воли Тиллерсона старшего. Если подумать, то, пожалуй, в первую очередь именно по этой причине он не хотел передавать проект в управление директората. А как бы это не звучало в устах отца, по факту он вел речь именно об этом. “Ну уж нет! – подумал Эдвард. – Только не ему”. Эдвард впервые в жизни понял, что он не просто боится своего всегда столь надменного и холодного pater familias, но искренне, от всего сердца ненавидит его, и это осознание дало ему, наконец, ту необходимую решительность, которой ему не хватало уже несколько месяцев для того, чтобы начать последний акт этой драматической пьесы, в финале которой каждый должен получить свое.
Глава 2. Амплитуда нарастает.
«Сегодня в первой половине дня владелец синоптики третьего класса от компании Google был задержан при попытке продажи незаконного объема трафика внутренней сети компании “Jeyson & Jeyson”. Мистер Джим Кейнс, ведущий биоинженер “J&J”, утверждает, что похищенный поток трафика не угрожает рыночным позициям компании и не принесет значительного ущерба даже в случае успешной реализации на рынке. Тем не менее, котировки акций “J&J” претерпели существенную корректировку. Как стало известно нашей компании, установление причины утечки стало возможным благодаря активному участию нейрокванта системы безопасности «Сноу», который был запущен в компании два года назад. Получить комментарии от нейрокванта компании нам, к сожалению, не удалось, но наши источники утверждают, что это была преднамеренная атака на сети компании…»
Ньюс вектор CNN, 21 июля 2033
– Сноу, – звучавший голос принадлежал Франсуа Пеньеру, немолодому полноватому мужчине с глубоко посаженными карими глазами и неровной линией рта. Все в нем свидетельствовало о том, что он был крайне раздражен.
Его густая шевелюра говорила о недавней трансплантации, что в глазах окружающих делало его слегка смешным, о чем он, главный нейроморф компании “J&J”, не мог не знать. Это его беспокоило, но он не подавал виду, что, впрочем, не лучшим образом сказывалось на его состоянии духа. Мужчина находился в небольшой светлой комнате, обустроенной в спартанском стиле. Кроме проекции диагностической карты систем на стене в комнате был только стул и стакан воды на небольшом столике возле него.
– Сноу, ты провел диагностику каналов?
– Да, сэр, – раздался веселый юношеский голос, принадлежавший системе безопасности компании.
Франсуа поморщился. Он всегда недоумевал, кому пришла такая бредовая мысль, что голос взбалмошного подростка может хорошо сказываться на психологическом аспекте общения с системой корпоративной безопасности. Лично его всегда раздражало это самодовольство в голосе системы.
– Результат? – как можно суше и, как ему казалось, профессиональнее спросил человек.
– Вас что-то беспокоит, сэр?
В голосе собеседника Франсуа послышалась легкая издевка. Хотя это было маловероятно, так как поведенческие модули подобных систем не отличались многообразием настроек.
– Это не существенно. Докладывай результат диагностики, Сноу.
– Параметры работы каналов стабильны. Аберрации на всех узлах отсутствуют. Флуктуаций информационного обмена не установлено.
– Достаточно, – ответил нейроморф, – сформируй и выгрузи статус матрицы каналов на текущий момент.
Франсуа был одним из лучших в своем деле. Невзирая на свое относительно недавнее появление, нейроморфы принципиально изменили картину работы с машинами, качественно повысив эффективность решения задач. То, что сейчас ему приходилось оформлять свою работу словами, а не “мыслеформами”, как он уже привык, делало его раздражительным. Но это была вынужденная мера, так как предмет работы был чрезвычайно щепетильным, даже более того – опасным, и штатный нейроморф компании “Jeyson & Jeyson” не без оснований решил придать всему официальный характер, сделав запись происходящего. На будущее, так сказать. Ведь для понимания “мыслеформы” требовалась подготовка нейроморфа, а руководство компании такими возможностями не обладало. “К счастью, – подумал Франсуа, – иначе нас давно бы тут не было”. Так что сейчас он все делал строго официально и по старинке, зато надежно и безопасно. Почти. Учитывая характер проблемы, могло случится все, что угодно, и увольнение в случае обнаружения утечки данных было самым оптимистичным вариантом. Уж что-что, а методы работы службы безопасности компании он знал хорошо. Осведомленность, правда, не делала его счастливее.
– Запрашиваю код безопасности.
– CNB 21786312. Подтверждаю необходимость загрузки статус матрицы через корпоративный нейрошунт 217.
– Осуществляю, – голос Сноу был спокоен, но человек не мог удержаться от мысли, что система его изучает и находит забавным.
Он почувствовал легкий холод в затылочной части головы, как бывало всегда при передаче большого объема данных, но было что-то еще, неуловимое, вызывающее чувство тревоги где-то на периферии сознания, словно тихий голос будильника, который звенит сквозь тяжелую дрему похмельного сна. В голове у Франсуа промелькнул образ гигантской паутины, в которой увяз он и еще тысячи людей. С огромным трудом ему удалось отвлечься от этой мысли, но ощущение тревоги никуда не делось.
– Трансфер данных осуществлен, Франсуа. Рекомендую обратиться к доктору Сертано для диагностики системы. Обнаружено нетривиальное отклонение компесанторного механизма нейрошунта.
Франсуа слегка расслабился. “Новые ощущения вполне могут быть вызваны именно этим отклонением, – подумал он, – но проверить не мешает”. Слишком много странного в последние дни, и это явно не нравилось главному нейроморфу “J&J”, а он привык доверять своей интуиции.
– Есть дополнительные параметры, которые требуют нашего внимания?
– Нет, сэр. Процедуры аудита данных работают стандартно, нарушения логики шифрования не обнаружено. Прогноз стабильности 98,9 % в периоде.
– Хорошо, Сноу, можешь быть свободен.
– Да, сэр.
Голос собеседника стих, и Франсуа оказался один на один со своими мыслями и чувствами. Он был обескуражен. Что-то важное ускользало от его понимания, а он, от природы обладая пытливым умом, не привык к неразрешимым загадкам. Франсуа почти до боли сжал сухие ладони в кулаки, а его полноватое лицо стало пунцовым. Заметив это, он усилием воли расслабил руки и глубоко вздохнул. Только после прощания с системой нейроморф понял, насколько он был напряжен в течение всего диалога. Тут определенно дело было не только в настройках шунта. Это стоит проговорить в рамках запланированной беседы с психологом компании. Но это подождет.
– Запрос коммуникации, Брагин, диапазон срочности два, – произнес он.
– Запрос принят, мистер Пеньер, ожидайте, – голос персонального ассистента главы службы безопасности был женским. Глубокое контральто было единственной известной Франсуа слабостью Виктора Брагина, выходца из никому неизвестных глубоко законспирированных разведслужб.
– Слушаю, Франсуа, – голос Брагина был обманчиво спокойным, но его собеседник знал об истинном положении дел и об отношении Брагина к проблеме нейронной устойчивости трансферных каналов компании. Именно он был основным инициатором запуска “Сноу”.
– Диагностика проведена, Виктор, – он сделал небольшую паузу, задумавшись, стоит ли говорить о своих сомнениях, но решил, что они слишком неопределенны. – Системы стабильны. Прогнозы оптимистичны в пределах 99%.
– Что-то не так, Франсуа? Ты странно выглядишь, – густой голос Брагина не изменился ни на октаву, но Франсуа не жаждал привлекать к себе излишнее внимание главы службы безопасности.
– Нет. Видимо, просто усталость последних дней. Сегодня планирую обсудить это с Элизабет.
– Да, последние дни оказались жаркими для всех нас, – голос Брагина стал несколько теплее, но его взгляд оставался таким же сосредоточенным и цепким. – Держи меня в курсе. И да, Франсуа, результаты проверки выгружай для публичной оценки в наш мнемонический модуль памяти, хорошо?
– Да, конечно, Виктор, нет проблем. Сразу после моделирования матрицы каналов. Это займет пару часов.
– Хорошо, жду.
Брагин отключился. Франсуа устало облокотился на стол.
– Море. Запах и шум, – произнес он, но немного подумав, добавил, – штиль, стиль релаксации.
Стены комнаты покрыла небольшая рябь. Диагностическая карта стала прозрачной и ушла на второй план. На стенах показалась стереоскопическая картина моря. Со всех сторон раздался легкий шум воды, нос уловил влажный запах и солоноватый вкус, пропитанный тишиной. Франсуа расслабился и погрузился в свои мысли. Ему необходимо было все обдумать, и спокойная тишина – это было то, что сейчас было ему нужно.
Пока Франсуа наслаждался покоем, за ничего не подозревающим нейроморфом компании “J&J” пристально наблюдали, подвергая все системы его жизнедеятельности глубокой оценке и диагностике. Электромагнитная активность неокортекса позволяла примерно моделировать ход мысли человека, и, при необходимости, вносить небольшие коррективы, не носящие фундаментальных изменений, но активно влияющие на субъективное восприятие. Но наблюдателю это и не требовалось – он изучал и систематизировал, формируя полотно реальности, в котором Франсуа, сам того не ведая, уже вносил свой вклад и имел собственную ценность. Ценность, которая пока превалировала над рисками.
Франсуа в задумчивости, впрочем, всегда ему свойственной, оглядел свой небольшой кабинет. Простота убранства, выдержанного в спартанском стиле, соответствовала характеру его работы. В кабинете было совершенно пусто, если не считать столь необходимого в его ремесле современного адаптивного кресла, обеспечивающего своему владельцу комфортное и безопасное размещение в течении многочасовых посещений локала. Такие вещи особенно ценились нейроморфами, которым иногда сутками приходилось “покидать” свое тело, погружаясь в непослушное пространство “Вирту”.
Он, привстал, потянулся до хруста в суставах, сел обратно в кресло и практически мгновенно оказался в совершенно ином мире. Мире, в котором именно он определял правила игры. Всё вокруг стало меняться. Кабинет словно вырос в размерах, кресло приобрело очертания некоего пульта управления космическим аппаратом: вокруг мерцали интерфейсы данных, полукругом расположились различные диагностически панели, вываливающие на своего владельца поток структурированной информации. Это и было настоящее рабочее пространство нейроморфа четвертого класса компании “Jeyson & Jeyson”. Именно так его тренированное сознание адаптировало под него рабочее пространство, где он в любой момент мог получить любые данные, изменить их поток или заблокировать, если необходимо. Здесь он чувствовал себя на вершине горы. Франсуа улыбнулся.
– Итак, приступим, – прошептал он, и в ответ на его слова одна из панелей справа загорелась ярким голубоватым светом, означающим начало процесса погружения в локальное пространство “Вирту”. Ему требовалось по-настоящему безопасное соединение. Беседа с его коллегой из страны восходящего солнца должна была стать интересной, и только нейроморфы в действительности понимали и могли организовать крипто устойчивую связь, позволяющую спокойно вести беседу, не опасаясь быть услышанными посторонними.
Его глазам открылось обычно серое бескрайнее пространство локализованного “Вирту”. Он, в отличии от многих других своих коллег, любил работать с “Вирту” непосредственно, не подготавливая его, не придавая первичных форм и переменных. Вдох, выдох, вдох. Нейроморф привычно успокаивал свой разум, приводя его в резонансное состояние. Материя и пространство вокруг него завибрировали и колыхнулись, реагируя на присутствие его внимания, готовые изменяться в согласии с его волей. “Вирту”, как гостеприимный хозяин, открыл свои двери его разуму. Это было захватывающим ощущением, дарило эмоции, которые были ни с чем на сравнимы. Он чувствовал себя Бетховеном вечности, Микеланджело совершенной формы, не ограниченным лишь музыкальной партитурой или холстом художника, которые могли отразить лишь часть многогранности формы. Как плоско, как вторично, как это было убого, просто, ограниченно в сравнении с тем ощущением творчества, которые дарил нейроморфу процесс созидания в “Вирту”. По сравнению с этим все становилось простым и незначительным, все теряло объективную ценность под пристальным взглядом человека, который усилием мысли мог менять мир вокруг себя. Все амбиции, цели становились пустыми и неважными. Для него было важным только “Вирту”. Его нахождение здесь было отнюдь не работой, а воплощенной мечтой. Возможности, которые дарило “Вирту”, были настолько грандиозными, что их границы выходили даже за пределы богатой фантазии Франсуа, и это было ошеломительно. Это кружило голову. Здесь он мог практически все.
Сосредоточившись, он вызвал образ двери, контур которой тут же засветился перед его мысленным взором, дал ей имя, свойства, цель. Он создал идеальную дверь. Дверь, которая могла привести его сознание, его “я” куда угодно. Она светилась ультрафиолетом в серой дымке локала “Вирту” как гигантский прямоугольник света, мерцая, готовая выполнить свою роль. Франсуа довольно хмыкнул и потянулся за ручку. Дверь открылась. За ней была звездная ночь. Улыбаясь, Франсуа вошел в проем. Дверь закрылась.
Заинтересованный взгляд постороннего наблюдателя на мгновение остановился на мерцающем дверном проеме, но быстро угас. Системы безопасности локала нейроморфа обеспокоено зафиксировали изменения напряжения поля “Вирту”, но не придали этому значения как нечто несущественному.