Сны и сновидения
– Какой жуткий сон, о боги… – Гекаба тяжело повернулась.
Приам тотчас вскочил с постели, наполнил чашу и подал жене. Та приподнялась на подушке.
– Вот выпей.
Молодая царица должна была со дня на день родить. По этому случаю целый штат нянек и повивальных бабок находился в непосредственной близости – проще говоря – занимал комнату по соседству и пребывал в состоянии ожидания счастливого события в жизни царской четы – а именно появления на свет второго ребенка. Женщины опекали Гекабу днем, пока Приам отсутствовал и дежурили ночью, соблюдая очередность меж собою – потому как близились роды, а значит, их услуги могли потребоваться в любой момент. Стоило только царю воспользоваться колокольчиком, что висел на шелковом шнуре возле кровати, как сюда, в их супружескую спальню сбежались бы всем скопом, но сейчас супруги были одни.
– Такой ужасный сон… будто я родила факел… и все в огне, Приам, вокруг все горит…
– Тебе просто жарко, дорогая.
Ночи и впрямь последнее время выдались душные. Горячий воздух как будто застыл недвижно, и даже распахнутые настежь окна не спасали от духоты.
– Сейчас открою двери, Гекаба. Так хотя бы будет сквозняк.
Однако на пороге спальни и Приама, и Гекабу ждал неприятный сюрприз:
– Я все слышал, я слышал.
В проеме распахнутых дверей показался Эсак. Свет луны выхватил его из темноты – щупленький, темноволосый мальчик с виноватыми черными глазами.
– Ты что здесь делаешь? – опешил Приам.
– Ты должен убить ее, отец. – вместо объяснений пропищал Эсак.
– Этот ребенок… – Эсак указал на круглый живот Гекабы – Он станет погибелью для всех.
– Что? А ну убирайся, гаденыш – подскочила Гекаба – Не слушай его, Приам. Он просто ревнует.
– Ты что это, Эсак? Разве можно так? – попытался утихомирить сына Приам – Ты что такое говоришь?
Но Эсак упорно твердил свое.
– Вы все погибнете, отец. Убей, убей их пока не поздно.
– Почему… почему ты позволяешь ему… – закричала Гекаба – Он ненормальный.
Приам явно был в замешательстве. Он метался как между двух огней – между теперешней своей женой и сыном от первого брака. Их отношения всегда были натянутыми, а теперь и вовсе обострились.
– Он несет всякую чушь – продолжала Гекаба – Не слушай его.
– Но… Когда родился Гектор, он так себя не вел.
– Младше был. И не торчал под дверью родительской спальни. А теперь смотри-ка – соображать начал. Подслушивает, подглядывает…
– Я правду говорю – насупился Эсак.
– Ты просто злой негодный мальчишка. Не слушай его, Приам. Ишь, что удумал – всех нужно убить, а его одного оставить. Детская ревность – вот что это такое.
– Эсак, ступай к себе. – и, видя, что тот не двигается с места, подтолкнул его к выходу – Иди уже. – Приам проводил сына взглядом, затем запер двери спальни и постарался успокоить жену:
– Не нервничай так, Гекаба.
– Что значит – не нервничай. Он как себя ведет? Почему ему можно говорить всякие гадости?
Гекаба еще долго не могла успокоиться.
– Конечно – я ему чужая тетя. То, значит, над ним все тряслись, а теперь ему внимания меньше, вот он и не знает, чтобы еще такого придумать. Отошли его к матери, Приам.
– Я подумаю, что можно сделать. Только завтра. А сейчас постарайся уснуть.
Он принялся баюкать ее, словно малое дитя. Гекаба тяжело улеглась на спину, послушно смежила веки, однако, лишь только голос мужа становился не слышен, едва уступив место сну, как тут же огненные видения полыхали перед нею. Языки пламени плясали ярко, чередуя палитру своих оттенков от желтого до кроваво-красного. От этой завораживающей пляски становилось жутко – Гекаба вновь со стоном открывала глаза, в страхе оглядываясь вокруг – рядом сидел Приам, заботливо склонившись над нею, а в комнате темно и тихо.
– Огонь, всюду огонь, Приам…
– Успокойся, успокойся, дорогая…
Под утро ребенок начал биться в ее утробе – Гекаба схватилась за живот:
– Наверное, сейчас…
Приам кликнул нянек, те сбежались, полусонные, на зов, но тревога оказалась ложной. Схватки прекратились также внезапно, как и начались. Сама спальня к тому времени напоминала родильную палату с кучей полотенец, простынь и полных тазов воды – женщины суетились, о чем-то беспрестанно трещали и спорили так, что Приам почувствовал себя явно лишним – в этой канители он видел лишь лихорадочно горевшее лицо жены, и только из-за нее одной он оставался здесь, среди снующих туда-обратно женщин. Только бы с ней не случилось непоправимого – ловил себя на мысли Приам, и сам себе удивлялся, что о ребенке он совсем не думает, но думает лишь о жене. Ее беспокойные видения и страшный сон, что явились причиной этой тревожной ночи, плюс еще Эсак, подливший масла в огонь – пожалуй, слишком много для такой хрупкой женщины, как Гекаба. Только бы она пришла в себя, и страшные видения больше не мучили ее. Может, тут действительно дело в ребенке? Нужно спросить совета жрецов, но это можно сделать позже, днем, а сейчас оставалось лишь молиться, чтобы с Гекабой ничего не случилось. И Приам молился – про себя, обращаясь к богам с горячей просьбой – сохранить ей жизнь, и здоровье, и ясный рассудок. И боги вняли его мольбам. В Трое уже разгоралось утро, когда царица перестала метаться и стонать, и, наконец, заснула – крепко и спокойно. Приам велел ее не тревожить, сам потихоньку собрался, поцеловал спящую супругу в лоб, и вышел, осторожно прикрыв за собой двери.
Панфой
Центральный троянский храм располагался в самом центре города, на вершине холма Ата, и был, как известно, первым зданием, что возвел когда-то дед нынешнего царя Приама Ил. И каждый следующий царь – сначала Лаомедонт, а затем и сын его Приам – вносили изменения и дополнения к ансамблю столь величественного строения. Делая его тем самым еще более помпезным. Все достраивалось по мере того, как богатела Троя. Так к внушительной мраморной колоннаде зала добавилась колоннада внешняя – по всему периметру храма, не говоря уже о барельефах, украшавших фасад здания.
Из утвари исчезли медные и бронзовые предметы, и даже серебро не считалось местными жрецами за достойный богов металл. Только золото, как можно больше золота, нефрита, драгоценных камней – статуи богов, само убранство и утварь храма – все сверкало и слепило глаза не хуже солнечного света, что вполне соответствовало убеждениям жреческого сословия – ведь Аполлон – лучезарный бог, а значит все должно сиять, чтобы угодить ему.
Служить жрецом здесь было почетно, а злые языки поговаривали, что и прибыльно. Мол, жрецы – тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Но, не станем прислушиваться к ним. Скажем только, что храм никогда не пустовал – а значит, жители Трои почитали своих богов. И среди жреческого сословия в основном были люди очень религиозные, преданные своему делу. Иной раз по большим праздникам, когда работы в самом храме и возле алтарей прибавлялось, жреческие обязанности по совместительству выполнял какой-нибудь отец семейства, местный купец или воин. И если он получал за это вознаграждение – никто не был против, потому как делалось это исключительно из уважения богам и по велению сердца. Однако были среди жрецов и такие, кто посвятил всю жизнь только служению. Храм стал для них домом, обязанности – профессией, а само коротенькое слово жрец – образом жизни.