Парис в Трое.
Город ошеломил Париса. Нет, конечно, с Иды он мог наблюдать панораму троянских кварталов, но они казались игрушечными – великое множество домов в тесном порядке вырастали друг за другом, а над ними возвышался храм, издалека впечатляя своей колоннадой, ручейки улиц плавными линиями спускались с холма Ата, мощные стены опоясывали город, а дальше серебристой лентой блестел Скамандр, и долина простиралась вплоть до морского порта, где зелень травы сменял песок. С вершины Иды город был виден, как на ладони. Однако, как только Парис миновал Дарданские ворота, он сразу растерялся – куда идти? Куда ни глянь – дома, дома, и множество людей, суета, шум, какие-то телеги, повозки – под одну из них едва не угодил Парис – хорошо, вовремя отскочил и прижался спиной к шершавым камням фасада двухэтажного дома.
– Куда прешь – прогремело над ухом.
Вдобавок, глотнув пыльного городского воздуха Парис с непривычки едва не закашлялся – нестерпимо захотелось пить – увы, он ничего не прихватил с собой в дорогу – так и отправился налегке. Надо же – ведь там, за скалой стоит мой кувшинчик – дорого бы сейчас дал Парис, лишь бы тот кувшинчик оказался здесь. Хорошо, у соседнего дома притулился небольшой каменный фонтан, украшенный женской фигуркой. Парис склонился над бившей струйкой – оттого и не разглядел мальчишку лет 12-ти, что сразу подошел к нему.
– А пить из фонтана нельзя.
– Это почему? – даже не поднял головы Парис.
– Потому что нельзя. – заученным тоном продолжал мальчик – Он посвящен богине.
– Что ты говоришь? – усмехнулся Парис – И какой именно?
– Афине. Она тебя накажет – она не любит, когда ее не слушают. – вещал школьным тоном мальчик.
– Видел я эту Афину… – Парис не стал вдаваться в подробности. Ребенку это не надо, к тому же здесь вряд ли поверят, если Парис станет рассказывать кому ни попадя, как однажды Афина предстала перед ним нагишом – а значит – ни к чему это. Не затем Парис сюда шел. Потому он попытался отмахнуться от назойливого школяра. Не тут-то было.
– Мой папа говорит…
– А кто твой папа?
– Жрец. Он самый главный в храме, что у моря. – заважничал мальчишка.
– Вот как? Ну и ступай к нему.
– К нему нельзя. Отец сейчас на стадионе. приносит жертвы перед состязаньем.
– Тебя мне боги, видимо, послали. – решил Парис. – Наверное, Афина? Хотя, я думаю – скорее нет. А где тот стадион? В какую сторону идти – ты мне покажешь?
– Это далеко отсюда. Где курган Ватиея – за ним сразу.
– А это где?
– Тебе к другим воротам надо – туда. – махнул рукой мальчишка. – Еще там спросишь.
И, поскольку указанное направление прямиком через весь город никак Париса не устраивало – он, было, ринулся сначала, да через пару шагов остановился, огляделся – задумался. Каменные дома сплошь занимали пространство, загородили собой обзор, и становилось совершенно не понятно – как сориентироваться здесь – не по клочку же неба, что проглядывало между крыш. Еще не выберешься и будешь плутать целый день вокруг да около. Нет, лучше вкруговую – сообразил Парис. Может, оно и дольше – зато надежнее. Другими словами Парис почел за благо, не углубляться в лабиринты переулков, чтобы не заблудиться окончательно, а пройти вдоль городской стены до нужных ему ворот. Однако стена, что с вершины Иды выглядела игрушечной, на деле оказалась бесконечной – сколько Парис не прибавлял шагу, а высокий каменный пояс никак не желал прерываться. Он насчитал 15-ть караулен, подивился пятнадцати каменным лестницам, что вели на самый верх укреплений, пока, наконец, не догадался заскочить на задок проезжавшей мимо коляски – этим утром дорога вдоль стены была относительно свободна, лошади бежали быстро – Парису лишь оставалось не прозевать створ Скейских ворот.
– Ох, ты… вот это да… – только успевал таращить глаза Парис. Мощная кладка стены впечатляла и более искушенных в этом деле людей, что тут говорить о молодом человеке из захолустья. – За такими стенами ничего не страшно. – немедленно проникся уважением к искусству неведомых строителей Парис.
Он едва не прозевал ворота – огромные, кованные железом – они были распахнуты настежь – торговый обоз как раз заезжал в город, тяжело разворачивался к складам, перегородив собой всю дорогу. Коляска свернула вправо, намереваясь уйти от затора – Парис вовремя с нее спрыгнул и немедленно озадачил своими вопросами стражу Скейских ворот.
– А где тут игры? Куда мне идти?
– Ты откуда такой взялся? – усмехнулся в ответ здоровенный детина – и немудрено: все зрители и участники соревнований давно были на стадионе.
– Я оттуда, с Иды – принялся сбивчиво объяснять Парис. – Мне очень надо, там мой бык…
– Нет, ты слышишь? Бык его там. А сам он с Иды. – зубоскалил страж троянских ворот, обращаясь к напарнику – Кого только здесь не носит. Где ты раньше был? Игры твои скоро кончатся. Спать надо меньше.
– Как? То есть как? – испугался Парис.
– А так. С утра они идут, игры… Все интересное ты пропустил. Вон туда иди. – указал стражник в сторону Ватиейского холма. – Может успеешь на последний круг.
Парис больше не задавал вопросов. Что это за загадочный последний круг он понятия не имел, однако расспрашивать дальше посчитал не нужным. Главное – направление было указано, а сам курган Ватиея виднелся вдалеке слева – если смотреть от ворот. К нему едва не бегом пустился Парис. Неужто я опоздал и мой бык достался какому-нибудь силачу, который даже не понимает… Не может этого быть. Я следом за ним пошел. Не могли так быстро… А вдруг его принесли в жертву? – похолодел от страха Парис.
До кургана оставалось каких-нибудь 20-ть минут ходьбы.
Игры, что ежегодно проводил Приам в память о пропавшем сыне, действительно начались утром и были в самом разгаре, когда Парис только приближался к Скейским воротам. На высоком Ватиейском холме, подле которого располагался стадион, рано собралась толпа – особо рьяные болельщики пришли еще затемно, чтобы занять более удобную позицию. Поскольку по сложившейся традиции заезды колесниц – а их было шесть, этих заездов, состязания начинали. Старт давался на стадионе – Приам собственноручно давал отмашку, и лошади срывались вскачь, однако поворотный столб, где случались особенно зрелищные моменты, находился аккурат у Ватиейского холма. Зритель, не поленившийся на тот холм забраться, мог наблюдать двенадцать раз кряду поворот колесниц – поскольку дистанция определялась в двенадцать кругов. И каждый раз это было зрелище не для слабонервных. На бешеной скорости колесницы сталкивались, наезжали друг на друга, разбиваясь в дребезги – тучи пыли взметались вверх, летели колеса, падали лошади, упряжь путалась и возницы, если только им удавалось уцелеть, уже не мечтали выиграть гонку – лишь бы выбраться живыми из этой передряги.