Чингисхан. Верховный властитель Великой степи

Они группировались вокруг его ставки в верховьях Онона, по-видимому, рассеянно, как подобало “людям длинной воли”^[225]. Как только весть о милости кераитского (хэрэйдского. – А. М.) хана к Тэмужину распространилась по Великой степи, эти люди объявили себя сторонниками нищего Царевича (Тэмужина. – А. М.). Соболья доха окупилась сверх меры.

По сути дела, Тэмужин не стал ни ханом, как Торил, ни вождем племени, каким был его отец, ни даже богатым человеком, потому что никто из новоявленных сторонников не был его данником или слугой. Тэмужин стал знаменем создававшейся, но еще не оформившейся партии, человеком, от которого ждали многого, но не давали ничего. Положение его стало еще более острым. И неприятности не замедлили последовать»^[226].

Глава пятая
«Пришли мы отомстить…»
(1178–1179 гг.)

«Коли люди сошлись,

Коль они – побратимы,

Друг о друге заботы

Им необходимы.

Коли служат друг другу

Опорой надежной,

То и дружбу их

Люди зовут непреложной».

«Сокровенное сказание монголов»^[227]

События из жизни Тэмужина, описанные в предыдущей главе, и прежде всего, его поездка к хэрэйдскому Торил-хану, имели большой резонанс, не были безразличны ни людям, ему сочувствующим, ни его врагам. Подтверждением тому явился набег на стойбище семьи Тэмужина отряда трех мэргэдских племен, которые ничтоже сумняшеся, посчитали, что час расплаты за обиду, нанесенную их сроднику Есухэй-батором, пришел.

Мэргэды спустя 20 (!) лет вознамерились отомстить за отнятую отцом Тэмужина, Есухэй-батором, у их сродника Чилэду жену Огэлун.

Мэргэды нагрянули неожиданно. Тэмужина и его семью спас чуткий слух служанки Хоогчин. Все, что они успели сделать, это поймать пасшихся в степи коней, вскочить на них и двинуться в сторону горы Бурхан халдун. А вот оставшимся без лошадей молодой жене Тэмужина Бортэ^[228] и их служанке Хоогчин, последовавшим за ними «в крытом возке, запряженном пегим быком», далеко уйти не удалось, вскоре они оказались в руках ворогов-мэргэдов^[229].

Вот как объяснил поведение Тэмужина в этом происшествии американский исследователь Джек Уэзерфорд: «При первом же признаке нападения жертвы обычно пускались в бегство, бросая свои стада и имущество… Смерти в таких набегах случались довольно редко. Молодых девушек захватывали в качестве жен, а мальчиков – в качестве рабов. Пожилым женщинам и совсем маленьким детям в таких нападениях обычно ничего не угрожало.

Мужчины, способные держать в руках оружие, как правило, спасались на самых быстрых и выносливых конях, потому что у них был наибольший шанс быть убитыми, а от них более всего зависело выживание всего рода…

В отчаянном мире кочевников, где смерть всегда была где-то рядом, никто не мог позволить себе такую роскошь, как искусственный кодекс благородного поведения. По их вполне прагматическим соображениям, оставив этих женщин мэргэдам, они как минимум замедлили продвижение захватчиков настолько, чтобы остальные успели спастись»^[230].

Итак, главное для Тэмужина было выжить; и он знал, что в лесах на горе Бурхан халдун будет вне опасности. Именно поэтому спасшийся от преследователей Тэмужин с такой искренностью воздает хвалу предупредившей его семью об опасности служанке^[231] и, главное, духам-хранителям горы Бурхан халдун, укрывшим его от погони, клянется чтить священную гору из поколения в поколение:

 
«Бурхан халдун гора
Жизнь ничтожную мне
Милосердно спасла,
Тело мое
Невредимым оставила.
Бурхан халдун гора
Месть жестоких врагов
Ты от нас отвела,
Ты для нас, для сирот,
Покровительница.
 
 
Что ни утро —
Тебя молоком окропим,
Каждодневную жертву
Тебе принесем;
Детям, внукам велим
Поклоняться тебе,
В поколениях станем
Тебя почитать».
 

«И, вознеся с благоговением такую молитву, Тэмужин увенчал себя поясом, словно четками, поддел на руку шапку и, оборотясь к солнцу и, окропляя молоком землю, трижды по три раза поклонился горе Бурхан халдун^[232]»^[233].

В процитированной выше клятве Чингисхана, как нам представляется, автор «Сокровенного сказания монголов» засвидетельствовал возрождение Тэмужином такой социальной нормы регулятивной системы догосударственного древнемонгольского общества, как культовый ритуал поклонения гению-хранителю горы Бурхан халдун.

Отметим, что специалисты-правоведы среди общественных регуляторов, «изобретенных» человеком в процессе самоорганизации, особо выделяют именно такие социальные нормы, как культовые ритуалы и обряды. «Они, – пишет А. В. Малько, – произвели поистине революционные изменения в его нервно-психической деятельности… позволили первобытным людям освободить свою психическую энергию от страха перед окружающим миром, и направить ее на производительную деятельность, создали условия для установления в обществе стабильных, в определенной мере предсказуемых и гарантированных отношений…»^[234]

В данном случае мы как раз и имеем дело с одним из таких культовых ритуалов, существовавших, по свидетельству «Сокровенного сказания монголов», еще во времена Добун мэргэна и Алан гоо, когда монголы уже поклонялись духам-хранителям горы Бурхан халдун^[235].

Гора Бурхан халдун, взойдя на которую, Тэмужин-Чингисхан молился Верховному божеству древних монголов – Всевышнему Вечному Тэнгри.

Очевидно, Тэмужин реально ощущал глубокую и искреннюю связь между ним и горой Бурхан халдун, которая, как он сам верил, предоставляла ему защиту, всходя на которую, он «заряжался» магической силой Небесного Владыки и Матери-Земли^[236], и поэтому он поклялся и впредь продолжать традицию проведения культового ритуала поклонения горе Бурхан халдун, а впоследствии узаконил этот «похвальный обычай» в «Книге Великой Ясы».

Возвращаясь к истории пленения жены Тэмужина мэргэдами, а затем ее вызволения из вражеского плена, следует заметить, что у монголов сразу лишиться вновь приобретенного считалось самым страшным ударом судьбы… Несомненно, потеря молодой красивой жены, на которой недавно женился, считалось большим несчастьем. А срок ее возврата и отмщения разбойникам всецело зависел от силы и возможностей потерпевшего^[237]. С другой стороны, только успешные военные действия против общего врага могли продемонстрировать сородичам Тэмужина, всем монгольским родам и племенам, которые прежде подчинялись его отцу, нынешний статус Тэмужина, незаурядные организаторские способности наследника Есухэй-батора. А это, в свою очередь, позволило бы Тэмужину продемонстрировать всем, что он «отмечен всяческой небесной поддержкой»^[238], напомнить о «небесном происхождении» своего рода, тем самым подняв свой авторитет среди монголов и значительно увеличив число своих сторонников и сподвижников…

Тэмужин, вдохновленный покровительством Всевышнего Тэнгри, Матери-Земли, духов-хранителей горы Бурхан халдун, не сплоховал в организации ответного набега на мэргэдов и вызволения жены Бортэ, действовал обдуманно и быстро, чего от него явно не ждали вороги-мэргэды…

Как свидетельствуют автор «Сокровенного сказания монголов» и монгольский летописец Лувсанданзан в своем «Золотом изборнике», Тэмужин, прежде всего, «поднял дружину свою…» Поскольку в имеющихся в нашем распоряжении источниках это – первое упоминание о собственном войске Тэмужина, военные историки отметили 1178 год как год начала военного строительства в воссоздаваемом им улусе «Хамаг Монгол» (Все Монголы).

Братья Тэмужина Хасар и Бэлгудэй, его первые нукеры Борчи и Зэлмэ – это бойцы, так сказать, «первого призыва», которым под руководством Тэмужина-Чингисхана было суждено заложить основу будущей непобедимой монгольской армии. Но в 1178 году только силами своей тогдашней дружины Тэмужину вряд ли удалось бы одолеть врага и освободить жену. Поэтому он обратился за помощью к Торил-хану и побратиму Жамухе.

После подтверждения Торил-ханом своих обязанностей в связи с побратимскими отношениями с Есухэй-батором, Тэмужин имел полное моральное право обращаться к нему за реальной помощью.

На призыв Тэмужина о помощи в вызволении жены Бортэ из мэргэдской неволи Торил-хан откликнулся столь же решительно и однозначно, как и во время их последней встречи: «Когда ты, Тэмужин, привез в подарок мне доху соболью и говорил, что побратим отца тобою почитаем как отец, я разве не сказал тебе, что впредь ты у меня всегда найдешь защиту?.. Тотчас же Жамуху ты извести. Теперь сидит он в Хорхонаг жубуре^[239]. С двумя тумэнами^[240] своих мужей пусть наступает с левого крыла. К нему навстречу я с двумя тумэнами пойду, и буду в нашей рати правым я крылом. А место встречи пусть назначит он»^[241].

Побратим Тэмужина – Жамуха из рода жадаран^[242] так же, как и Торил-хан, поклялся прийти на помощь Тэмужину. В то время иначе и быть не могло. Ведь все они свято чтили «слова прародителей своих»:

 
«Коли люди сошлись,
Коль они – побратимы,
Друг о друге заботы
Им необходимы.
Коли служат друг другу
Опорой надежной,
То и дружбу их
Люди зовут непреложной»^[243].
 

Однако достигнутые между нашими героями договоренности едва не были сорваны досадным недоразумением, произошедшим в самом начале похода союзников на мэргэдов: «И, соединившись, пришли Тэмужин, Торил-хан и Жаха гамбу в Ботохан боржи, что в верховьях Онона, а Жамуха тем временем сидел уж там, их ожидаючи, три дня. И узрел Жамуха ратников Тэмужина, Торил-хана и Жаха гамбу и выстроил в боевой порядок два тумэна воинов своих. Тэмужин, Торил-хан и Жаха гамбу также приготовили было войско свое к бою, но, сблизившись, враз распознали друг друга. И молвил тогда Жамуха:

 
“Не сговорились разве по-монгольски,
Не дали слово разве мы друг другу,
Что без задержки придем в условленное место,
Какой бы ливень ни обрушился на нас,
Что на хурал сойдемся без заминки,
Какой бы дождь ни хлынул вдруг с небес?!
И разве не уговорились мы однажды:
Изгоним тех из нас, кто, давши слово
В срок явиться, опоздает?!”
 

И ответил ему на это Торил-хан: “В пути мы задержались на три дня и в срок условленный явиться не сумели, и потому, брат младший Жамуха, ты волен нас судить за это!^[244]”

На этом и покончили они речи обоюдные о том, что не явились в срок в условленное место с мужами своими Тэмужин, Торил-хан и брат его Жаха гамбу. И выступили они все вместе из Ботохан боржи и достигли реки Хилго…»^[245]

Молниеносный рейд союзников, монголов и хэрэйдов, едва не застал врасплох предводителей мэргэдских родов Тогтога бэхи и Дайр усуна. На их счастье, рыбаки и охотники на соболей и дзейранов, что сидели на берегу реки Хилго, известили их в ту же ночь о приближении врага. Получив такое известие, Тогтога бэхи вместе с Дайр усуном и немногочисленными нукерами своими бежали вниз по реке Селенге в пределы баргузинские.

Кроме того, полного разгрома им удалось избежать, как ни странно, благодаря инициатору этого похода, Тэмужину, который, отыскав в стойбище мэргэдов свою жену Бортэ, посчитал, что цели их набега достигнуты: жена освобождена, и добыча захвачена немалая. «И тотчас отослал он человека к Торил-хану и Жамухе со словами: “Я отыскал того, кого искал. Давайте же погоню прекратим и этой ночью здесь переночуем”^[246].

Монголы в бою. Средневековой китайский рисунок.

Монгольский военный историк Ж. Шагдар, задавшись вопросами: «По какой причине с мэргэдами не было окончательно покончено? Почему Тэмужин, найдя Бортэ, поспешил прекратить погоню?», писал: «На эти вопросы ученые-историки до сих пор отвечают по-разному. Русский востоковед И. Н. Березин (1818–1896), который первым задался этим вопросом, выдвинул следующую версию: поскольку в то время собственные силы Тэмужина были не столь значительны, он, очевидно, был сторонником сохранения паритета, равенства сил противоборствовавших сторон…

В условиях непрекращающейся междоусобной борьбы вчерашний соратник мог превратиться в нынешнего врага, а недавний враг – в сегодняшнего нукера. Не редки были случаи, когда, не поделив добычу, союзники ополчались друг против друга.

Версия И. Н. Березина чрезвычайно интересна. Действительно, полный разгром мэргэдов был бы на руку только Торил-хану. И Тэмужин, будучи не заинтересованным в его одностороннем усилении, естественно, мог постараться прекратить сражение.

Однако,

во-первых, следует помнить, что при принятии решения о военных действиях для Чингисхана первостепенное значение всегда имел вопрос, по чьей вине разразилась междоусобица. В данном случае для него было очевидным, что основу конфликта между боржигинами и мэргэдами заложил его отец, Есухэй-батор, отнявший у мэргэда Их Чилэду его жену. Поэтому Тэмужин, освободив Бортэ и поквитавшись с мэргэдами, вполне возможно, посчитал, что будет справедливым прекратить их избиение;

во-вторых, в то время Тэмужин был озабочен лишь тем, как вернуть Бортэ из плена и как воссоздать распавшийся после смерти отца улус “Хамаг Монгол” (Все Монголы). О том, как подмять под себя все монголоязычные племена и улусы и образовать единое монгольское государство, он еще не помышлял…

Гипотеза И. Н. Березина реальна только в том смысле, что Тэмужин, исходя из необходимости обеспечения своей безопасности, мог придерживаться политики “сохранения равенства сил”.

Тем не менее, на мой взгляд, более правдоподобной является версия, связанная с “главным виновником” и “справедливым возмездием”»^[247].

Оценивая первую победу Тэмужина, китайский монголовед Сайшаал писал: «Сражение, в котором были разгромлены мэргэды, стало первым сражением, в котором Тэмужин смог сформировать и организовать свои боевые ряды. Это сражение имело важное, по сути, ключевое значение в великом деле объединения всей Монголии… В результате этой победы молва о Тэмужине разнеслась по степи, в первую очередь в среде бывших подданных его отца, Есухэй-батора, стремительнее смерча. Все, кто был свидетелем этой победы, дивились увиденному, все, кто слышал о ней, – только об этом и говорили. Благодаря этому победоносному событию Тэмужин, во-первых, обрел сторонников как среди нарождающейся феодальной знати, так и в среде простолюдинов. И особенно много в его окружение влилось совсем еще молодых людей. Во-вторых, Тэмужин во время этого сражения впервые обрел опыт организации своего воинства, ведения сражения и, главное, руководства войсками. И, наконец, в результате разгрома мэргэдов он смог значительно укрепить свою военную силу и тыл»^[248].

Помимо этой версии освобождения Бортэ, существует и другая, которую воспроизвел в «Сборнике летописей» Рашид ад-дин. Суть ее в том, что мэргэды, «воспользовавшись удобным случаем, разграбили дом Тэмужина», но не отдали его беременную жену в наложницы своему соплеменнику Чилэгэр буху, как об этом пишет автор «Сокровенного сказания монголов», а отослали Торил-хану хэрэйдскому, который и возвратил ее своему названному сыну Тэмужину. По дороге в стойбище мужа Бортэ разрешилась их первенцем – Зучи (1179–1227)^[249].

Отметим, что оба наши источника по этому периоду жизни Тэмужина однозначно свидетельствуют, что Бортэ в момент ее пленения мэргэдами была уже беременна. «Источником» же всех спекуляций о «мэргэдском происхождении» Зучи, которые появились еще при жизни Тэмужина-Чингисхана, очевидно, были сплетни его недругов. Сам же Тэмужин всегда считал Зучи своим сыном и, по словам самого Зучи, «и в мыслях им не пренебрегал»^[250].

Обращает на себя внимание и еще одно событие, случившееся после окончания набега союзников на мэргэдов: благодарственное слово Тэмужина, которое он сказал, обращаясь к Торил-хану и Жамухе:

«Соратниками став с отцом любезным Торил-ханом и побратимом Жамухой, пополнив мощь свою дарованной нам силой Небесного Владыки и Матери-Земли,

 
Мэргэдов-недругов разбили;
Их племя разорив, поправ,
Богатую добычу взяв,
Жилища их опустошили»^[251].
 

Не умаляя заслуги пришедших к нему на помощь названного отца Торил-хана и побратима Жамухи, Тэмужин тем не менее был убежден в том, что источником победы над мэргэдами явилась «дарованная им сила Небесного Владыки и Матери-Земли…» Это заявление Тэмужина явилось первым намеком, адресованным его союзникам, на «небесное избранничество» нашего Героя.

Не менее важно и то, что таким образом автор «Сокровенного сказания монголов» фактически объявил Тэмужина провозвестником изменения культов, которое было характерно для новой идеологии, формировавшейся в результате социально-экономического развития средневекового общества монгольских кочевников.

На смену охотничьему мифическому мировоззрению (с фетишистскими, тотемистскими и анимистическими образами) пришло религиозно-мифологическое (тэнгрианское) мировоззрение скотовода-кочевника с культом Всевышнего Тэнгри и Матери-Земли^[252].

В подтверждение этому автор «Сокровенного сказания монголов» сначала поведал нам о том, что наш Герой «отмечен всяческой небесной поддержкой», а затем засвидетельствовал зарождение его «незыблемой веры в небесную силу и в свою харизму (по-монгольски – suu jali), которая впоследствии, помимо всего прочего, во многом способствовала необыкновенным успехам Чингисхана при создании обширной кочевой империи»^[253].

Эти религиозные убеждения Тэмужина, обусловленные его мировоззрением, впоследствии стали основополагающими при формулировании им концепции политической власти кочевой империи монголов и были выражены в следующей краткой формулировке:

«Силою Вечного Всевышнего Тэнгри, харизмою Великого хана…»

Глава шестая
«На ханский престол возведем мы тебя…»
(1180–1189 гг.)

«Отец наш Всевышний Тэнгри и Мать-Земля в согласии решили:

Быть Тэмужину Владыкою улуса Хамаг Монгол!»

Хорчи^[254]

Разгром мэргэдов совместными усилиями Торил-хана, Жамухи и Тэмужина положил начало процессу воссоздания улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы). События, последовавшие после сражения в Бур хэре, во многом определили как дальнейшую судьбу нашего Героя, так и судьбы монголоязычных народов в целом.

Тэмужин и Жамуха после победы над мэргэдами решили кочевать вместе в Хорхонагской долине, той самой, где монголы раньше традиционно собирались, чтобы выбрать себе предводителя.

Предавшись воспоминаниям юности, когда они впервые назвали друг друга побратимами, Тэмужин и Жамуха «поклялись снова в дружбе вечной, и жаловали побратимы дары друг другу. Тэмужин опоясал Жамуху златым поясом из доспехов Тогтога бэхи мэргэдского и даровал еще анде буланого жеребца ворога их Тогтога. А Жамуха опоясал Тэмужина златым поясом из доспехов увас мэргэдского Дайр усуна и еще пожаловал анде любимого белого рысака ворога их Дайр усуна. И, когда поклялись они вновь в дружестве своем,

 
У подножья горы Хулдгар хун
В Хорхонаг жубуринской долине
Под раскидистым деревом праздник
Устроили побратимы^[255].
Были пляски, веселое пенье…
Души их обрели единенье.
И еще они больше сдружились,
В ночь – одним одеялом укрылись»^[256].
 

Последующие полтора года Тэмужин и Жамуха жили вместе, «бок обок в дружбе и согласии». Тем не менее, имея в виду дальнейшие события, китайский монголовед Сайшаал попытался «реконструировать» и проанализировать этот период жизни нашего Героя: «Полтора года, которые побратимы прожили в Хорхонаг жубуре, вместили в себя достаточно противоречивые события.

Поначалу, когда Тэмужин последовал за Жамухой, пришел и сел вместе с ним в Хорхонагской долине, когда Тэмужин пожаловал Жамухе дары и еще больше с ним сдружился, на лицо было искреннее желание и стремление Тэмужина привлечь Жамуху к себе, стать с ним вечными побратимами, соединить их силы воедино для разгрома заклятых врагов. Поэтому, даже когда Жамуха от него отделился, Тэмужин по-прежнему питал эту свою надежду…

С другой стороны, во время совместных военных действий в Бур хэре Тэмужин узнал, что в рядах воинов-подданных Жамухи очень много бывших вассалов его отца Есухэй-батора. Поэтому еще одной причиной “соседствования” с Жамухой было стремление Тэмужина привлечь этих людей к себе.

В результате в течение этих полутора лет между ним и его бывшими вассалами, в особенности новым поколением феодальной знати этих родов и племен, сложились достаточно тесные отношения; авторитет Тэмужина в их среде заметно вырос. Свидетельством тому стали последующие события.

Естественно, что и Жамуха в этот период времени преследовал свои личные цели. Сначала он не осознал истинного значения разгрома мэргэдов их с Тэмужином и Ван-ханом (Торил-ханом. – А. М.) совместными силами, не почувствовал усиления влияния Тэмужина. Военный поход на мэргэдов представлялся Жамухе обычным грабительским набегом или же очередным конфликтом враждующей между собой кочевой знати. Возможно, Жамуха рассчитывал на то, что если он поддержит Тэмужина, разгромит ненавистных мэргэдов и освободит из неволи жену побратима, то Тэмужин не забудет оказанной ему услуги, воздаст за нее воздаянием, последует за ним в качестве вассала…

Бортэ – первая жена Чингисхана.

Однако по прошествии этих полутора лет все обернулось для Жамухи совершенно иначе. Авторитет и влияние Тэмужина росли, его силы множились, многие племена и роды, араты-простолюдины, и главное, влиятельная родоплеменная знать потянулись к нему. Именно тогда “мудрый”Жамуха замыслил покинуть, как оказалось, “временного побратима” навечно и вступить с ним в непримиримое противоборство»^[257].

Предлогом разъезда побратимов стал выбор места для летовки. Жамуха предложил разделить идущих за ними людей, дабы летом пасти табуны и стада в разных местах. Это, на первый взгляд, безобидное и вполне здравое предложение, продиктованное традиционными правилами и приемами кочевого скотоводства монголов, было истолковано Тэмужином и его близкими как завуалированный намек разъехаться по разным стойбищам. Последнее слово было за его женой Бортэ: «Об анде Жамухе говаривали люди: все очень скоро приедается ему. Теперь, видать, пришел и наш черед: мы опостылели ему, пожалуй. И давеча он намекал тебе об этом, не иначе. Раз так, не будем останавливаться здесь, ночь проведем в пути, от анды Жамухи подальше откочуем»^[258].

Несомненно, это судьбоносное решение далось Тэмужину нелегко; груз ответственности за него он разделил со своими близкими и сподвижниками. И это отнюдь не единственный пример того, какое большое влияние оказывали последние на формирование мировоззрения Тэмужина, а в дальнейшем и на формулирование важнейших политических задач и принятие конкретных решений.

В этом момент Тэмужину придало решимости и отношение к нему соплеменников, людей, которые еще недавно были безоговорочно подвластны Жамухе. Как не без оснований считает монгольский военный историк Х. Шагдар, «тот факт, что той ночью за Тэмужином последовало, не заплутав в пути, столько народа, приводит к мысли о том, что все они были готовы по его сигналу присоединиться к нему. То есть среди подданных Жамухи были доверенные люди Тэмужина, с которыми он был постоянно на связи…»^[259]

«Следуя за Тэмужином всю ночь, пришли три брата из рода тохурун племени жалайр^[260] – Хачигун тохурун, Харахай тохурун и Харалдай тохурун. Из племени таргуд пришел Хадан далдурхан^[261] с четырьмя братьями своими. Сын Мэнгэту хиана Унгур пришел с подданными своими и людьми из родственных племен чаншигуд и баягуд^[262]. Пришли братья Хубилай^[263] и Худус из племени барулас. Пришли братья Жэтэй и Доголху чэрби из племени мангуд. Пришел сородич Борчу – Угэлэ чэрби, выделясь из племени арулад. Пришли и соединились с Зэлмэ его младший брат Чахурхан и Субэдэй-батор^[264], которые выделились из племени урианхай. Из племени бэсуд пришли братья Дэгэй и Хучугэр. Из племени сулдус пришли братья Чилгудэй, Тахи и Тайчудай. Сэцэ домог из племени жалайр пришел вместе со своими сыновьями Архай хасаром и Бала. Из хонхотанцев пришел Суйхэту чэрби. Из сухэхэнцев пришли Жэгэй и сын Хонтахора – Сухэхэй жэгун. И пришли еще Цаган-Ува из племени нэгудэй, Хингияадай из племени олхунуд, Сэчигур из племени горлос, Мочи будун из племени дурвэд. Из ихирэсов пришел Буту, который состоял здесь в зятьях. И пришли еще Жунсо из племени ноёхон, Зурган из племени оронар, Суху сэцэн и Харачар с сыновьями из племени барулас»^[265].

Возвращаясь назад, вспомним, как Тэмужин после разгрома мэргэдов «молвил благодарственное слово Торил-хану и Жамухе», при этом он непоколебимо верил, что эта победа могла быть достигнута только благодаря «дарованной им силе Небесного Владыки и Матери-Земли…» Последовавшие затем события однозначно свидетельствуют о том, что не только Тэмужин верил в покров Вечного Синего Неба (Всевышнего Тэнгри) и Земли; в этом воочию убеждались его сторонники и сочувствующие; людская молва разносила по степи весть о том, что силы небесные и земные покровительствуют Тэмужину; об этом же проповедовали местные шаманы, имевшие непререкаемый авторитет среди монголов. В частности, шаман Хорчи, «возвестивший всем» о своем «Небесном видении»: «Небесное виденье было мне: как будто рыже-красная корова к нам прибилась, и ходит та корова кругом Жамухи; его бодает, юрту на телеге норовит снести; да ненароком рог себе сломала. “Отдай мой рог!” – мычала однорогая корова, уставившись на Жамуху; из-под ее копыт земля летела.

Вдруг вижу: в телегу с главной юртою впряженный комолый рыжеватый вол дорогой проторенной идет^[266] за Тэмужином вслед, мычит; и вот что я в мычанье том услышал:

 
“Отец наш Всевышний Тэнгри и Мать-Земля
в согласии решили (молвили Высший закон-тору^[267]. – А. М.):
Быть Тэмужину
Владыкою улуса Хамаг Монгол!”
 

Средневековая монгольская телега-юрта во время передвижения. Реконструкция XIX века со средневекового изображения.

Такое было мне знаменье от послов Небесных. Я истинно сейчас вам это говорю.

“Скажи мне, Тэмужин, коль станешь ты Владыкою улуса Хамаг Монгол, меня чем осчастливишь ты за это предвещание мое?”

И сказал Тэмужин ему в ответ:

“Коль я и впрямь Владыкою улуса Хамаг Монгол стану, тебя ноёном-темником^[268] поставлю!”

Но Хорчи возражал Тэмужину: “Да разве этим осчастливишь ты меня, предвестника твоих великих государевых деяний?! Поставь ноёном-темником меня, а сверх того дай волю выбрать тридцать дев прекрасных и всех их взять в наложницы себе. И, наконец, пообещай мне слушать со вниманьем все, что ни изреку я впредь!”

Так Хорчи Тэмужину молвил»^[269].

Монгольский исследователь Д. Пурэвдорж толкует действия «Небесных посланников» следующим образом: “В роли “послов Небесных”, глашатаев божественной воли, выступили рыже-красная корова и комолый рыжеватый вол.

Растолковывал действия этих “Небесных посланников” Хорчи, шаман, которому было это “Небесное виденье”.

“Рыже-красная корова… ходит кругом Жамухи, его бодает…” – значит, осуждает его действия. Это корова “ненароком рог себе сломала” – означает, что она обвиняет Жамуху в разрыве с Тэмужином.

“Отдай мой рог!” – мычала однорогая корова, уставившись на Жамуху…» – таким образом она призывала Жамуху к воссоединению с Тэмужином.

«…В телегу с главной юртою впряженный комолый рыжеватый вол дорогой проторенной идет за Тэмужином вслед…» – за Тэмужином признается право верховодить в улусе.

Растолковав Тэмужину действия «Небесных посланников», Хорчи поведал ему главный смысл этого знамения:

«Отец наш Всевышний Тэнгри и Мать-Земля в согласии порешили: быть Тэмужину Владыкою улуса Хамаг Монгол»^[270].

Предвещание шамана Хорчи явилось зачином последующего, последовательного признания и подтверждения права Тэмужина из рода хиад боржигин на «небесный мандат» на ханскую власть. Таким образом, «когда владыкой над всеми взойти ему время подошло, великий смысл рождения сыновей Алан гоо начал открываться простолюдинам».

«И сам Тэмужин желал этого. Судя по тому, как Хорчи превозносит себя, понятно, как важно и в то же время очень сложно было стать ханом монгольского улуса и какой влиятельной фигурой был Хорчи, по всей видимости, отнюдь не рядовой, а верховный шаман (при прежнем своем владетеле Жамухе. – А. М.).

Шаманство, оказывавшее большое воздействие на жизнь и мировоззрение монголов, таким образом, использовало силу своего влияния для еще более активного привлечения монгольских родов и племен на сторону Тэмужина…»^[271]

В свою очередь и Чингисхан в борьбе за воссоздание улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы), а затем – за объединение всех монголоязычных племен в единую кочевую державу не только опирался на поддержку своих нукеров-соратников и силу оружия, но и целенаправленно использовал религиозные и мифологические представления, тэнгрианское мировоззрение народа.

«…Многие смотрели на Тэмужина как на предопределенного Небом (Всевышним Тэнгри. – А. М.), да и сам Тэмужин, по-видимому, много думал об этом вмешательстве «Вечного Неба» в его судьбу… Подобные воззрения на Тэмужина были ему чрезвычайно выгодны и он, конечно, должен был не упускать случая использовать их в своих целях»^[272].

Поскольку монголы эпохи Тэмужина-Чингисхана безгранично верили во Всевышнего Тэнгри, в установленные им Высшие законы-тору, в его животворную и всепобеждающую силу и харизму, которыми Небесный Владыка наделяет своего избранника на Земле, многие монгольские роды и племена уверовали в звезду Тэмужина, полностью или частично перешли на его сторону в обозреваемый нами период.

Особо примечательным явлением стало отделение от Жамухи и приход к Тэмужину всех потомков прославленных ханов улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы) – Хабул-хана и Хутула-хана: «Одним куренем – Сача бэхи и Тайчу, сыновья Сорхату журхи из племени журхи^[273]; одним куренем – Хучар бэхи, сын Нэхун тайши^[274]; одним куренем – Алтан отчигин, сын Хутула хана^[275].

И откочевал тогда Тэмужин и люди, последовавшие за ним, от Айл харгана, пошли и сели в местности Хар зурхний Хух нур, что на речушке Сэнгур горхи^[276]… Всевышняя истина (Всевышний Тэнгри. – А. М.) опять укрепляла положение Чингисхана (в то время еще Тэмужина. – А. М.) (своей) помощью и поддержкой, и у его племен возникло некое объединение»^[277].

Возрождающемуся улусу «Хамаг Монгол» (Все Монголы) нужен был не просто предводитель, военачальник, но всеми коренными монгольскими племенами признанный хан. Но поскольку Тэмужин и его сторонники все же не могли игнорировать древние родоплеменные правовые обычаи и традиции престолонаследия монголов, на собранном Великом хуралтае высокородным потомкам Хабул-хана и Хутула-хана в первую очередь было предложено возглавить воссоздаваемый улус «Хамаг Монгол». Однако «никто из них не согласился, и править всем народом стал Чингисхан, ими же возведенный в ханы»^[278].

В этой местности Хар зурхний Хух нур в 1189 году Тэмужин был провозглашен ханом улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы). Современная фотография (А. Мелехин).

На церемонии возведения Тэмужина на ханский престол улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы), которая состоялась в 1189 году, «Алтан, Хучар и Сача бэхи, сговорившись, приступили к Тэмужину и молвили клятвенную речь: