Эмиграция и репатриация советских евреев в 1960-1970-е гг. и отражение этих процессов в прессе

Корректор Л. И. Гинцель

© А. В. Антошин, 2020

© Д. Л. Стровский, 2020

ISBN 978-5-0051-0609-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Печатается по решению Центра израилеведения и академической иудаики кафедры востоковедения Уральского федерального университета (Руководитель центра – доктор исторических наук, профессор В.А.Кузьмин)

Рецензенты:

Г. С. Мельник, профессор, доктор политических наук, профессор Школы журналистики и массовых коммуникаций Санкт-Петербургского госуниверситета;

М. Г. Агапов, профессор, доктор исторических наук, профессор кафедры новой истории и мировой политики Тюменского госуниверситета;

В. А. Кузьмин, профессор, доктор исторических наук, профессор кафедры востоковедения Уральского федерального университета (Екатеринбург)

Введение

Российская диаспора за рубежом¹ во все времена позиционировала себя как уникальный в своем развитии феномен, сформированный на основе ценностных ориентиров отечественной духовной культуры. «Мы не в изгнании, мы в послании», – повторял вслед за Дмитрием Мережковским другой эмигрантский писатель и публицист Роман Гуль, добавлявший, что одной из основополагающих задач отечественной эмиграции, в каких бы условиях она не формировалась, является сохранение своей идентичности в рамках переплетения новых культур. В отстаивании этого принципа российские эмигранты во все времена видели свое предназначение, воспринимаемое ими как «послание потомкам».²

При всей духовной значимости этого суждения нельзя не признать его определенную идеалистичность. Эмиграция всегда объединяет людей, разнящихся по своим культурным и морально-нравственным приоритетам, запросам и восприятию жизни, что не позволяет им стать носителями единых этических ценностей. Российская диаспора в этом смысле не стала исключением из правил. Более того, те многочисленные волны, которые она прошла, начиная еще с середины XIX в.³, позволяют говорить о ней, как о чрезвычайно объемном понятии, вместившем в себя огромное многообразие духовных и политических интересов, зачастую никак не объединенных между собой. Представители диаспоры нередко находились по отношению друг к другу в состоянии ярко выраженной непримиримости, что выражалось в публичных спорах на страницах русскоязычных эмигрантских СМИ. Особенно выпукло конфликтные отношения между эмигрантами дали знать о себе в XX в., когда за пределами России оказались уже не сотни тысяч, а миллионы соотечественников.

Это относится, в частности, к ситуации первых послереволюционных лет,⁴ когда за границами Советской России в одночасье обосновалось огромное число русскоязычных людей.⁵ В тот период, как мы читаем в некоторых мемуарах, эмигранты еще пытались позиционировать себя в качестве общности, консолидированной по своим духовным и политическим запросам. «Теперь уже окончательно выяснилось, – с гордостью отмечала в 1920-е гг. известная писательница Надежда Тэффи (Лохвицкая), – что русская эмиграция лучшая в мире, что нигде и никогда такой чудесной эмиграции не было. Все страны наперебой стараются заполучить к себе побольше эмигрантов, гордятся ими друг перед другом […]. Таково международное положение русской эмиграции. За что же ценят ее? Я думаю – более всего за ту моральную сплоченность, за тот драгоценный слиток дружбы, любви и взаимоуважения, который являет ее духовный облик».⁶

Однако Н. А. Тэффи, на наш взгляд, изрядно идеализировала ситуацию внутри русского зарубежья. Нельзя, правда, отрицать, что большую работу по оказанию разнообразной помощи эмигрантам проводили дипломатические представительства старой России в разных странах мира, ставшие своеобразными центрами, вокруг которых консолидировались эмигранты. Схожую функцию выполняли и православные приходы, разбросанные по странам и континентам. Наконец, получала широкое распространение корпоративная солидарность эмигрантов, которые воевали в одних и тех же частях Русской императорской и Белой армий, являлись выпускниками определенных гражданских и военных учебных заведений и т. д. В рамках этих структур существовали традиции взаимопомощи, которые поддерживались в течение многих лет.

Тем не менее, в сложившихся условиях представителям отечественной эмиграции была свойственна разъединенность по причине ярко выраженных политических, социальных и иных разногласий и противоречий, господствовавших в той среде. Сложности взаимодействия во многом стали следствием неблагоприятных условий жизни, в которых оказались эти люди.

Российские эмигранты принесли в новую реальность те самые проблемы, с которыми жили в своей стране. Добавим к сказанному постоянную необходимость преодолевать огромное число сложностей – языковых, ментальных, бытовых, не дающих возможности сходу вжиться в местные реалии.⁷ Все это формировало в людях неприязнь, зависть и неудовлетворенность по отношению друг к другу. Данная ситуация была характерна для русскоязычной среды за рубежом на протяжении всего ХХ в. Враждебность, хотя подчас и скрытая, многих эмигрантов по отношению друг к другу сегодня также достаточно остро ощущается в русскоязычных общинах, раскиданных по всему миру.

Фактически в ходе всех волн эмиграции из России и Советского Союза, имевших место с первых лет советской власти, в ее среде не переставали вестись острые дискуссии по широкому кругу вопросов. Временами они сопровождались резкими, даже оскорбительными, выпадами людей в адрес своих политических оппонентов. При этом поколебать мнение каждой из сторон практически не представлялось возможным. То же самое относится и к сегодняшнему дню, когда ожесточенные споры, звучащие в общественном пространстве, и, в частности, в русскоязычных печатных СМИ за рубежом, ведут к еще большему размежеванию эмигрантов. Это отчетливо видно на примере обсуждения внутриполитических вопросов, касающихся жизни тех стран, в которых проживают русскоязычные диаспоры.⁸

Нельзя не признать, что от одной волны к другой менялся социальный, национальный, религиозный и иной состав уезжавших из СССР людей. Вот почему самоидентификация каждой волны русскоязычной эмиграции всегда была проблемным явлением.⁹ В последние годы охарактеризовать эту ситуацию стало еще сложнее. Поток отъезжающих сделался большим и многослойным – настолько, что его уже невозможно характеризовать с каких-либо единых позиций. Все это создает серьезные трудности в деле понимания современной диаспоры как общественно-политического явления, которому одновременно присущи определенные культурно-этические ценности, меняющиеся в зависимости от особенностей исторического момента, специфики общей социальной среды. сложившейся в той или иной стране и т. д.

Сказанное выше подтверждается и в ходе изучения настроений отдельных волн эмиграции из СССР, в том числе и третьей,¹⁰ которая сформировалась с конца 1960-х и в ходе 1970-х гг. из числа людей, уехавших из Советского Союза и поселившихся преимущественно в Израиле и США.

В предлагаемой монографии мы подробно останавливаемся на данном этапе советской эмиграции с учетом нескольких факторов, определивших уникальность ее «лица» на фоне предшествовавших волн.

Во-первых, эта эмиграция стала заметным явлением в жизни Советского Союза, что определяется, в частности, ее количественными характеристиками. По различным оценкам, в период с 1948 г. и до второй половины 1980-х гг. СССР покинуло до полумиллиона человек, что сопоставимо с численностью предыдущей, второй, волны, куда входили, в основном, военнопленные и жители захваченных территорий, не пожелавшие по различным причинам возвращаться на родину после Второй мировой войны.¹¹ Во-вторых, не менее значимым фактором в ходе третьей волны выглядит национальный состав отъезжавших, что также придает особую специфичность этому явлению. Так, с конца 1960-х гг. и до самого начала 1990-х гг. Советский Союз покинуло 125 тыс. этнических немцев (обосновавшихся затем в основном в Западной Германии) и 60 тыс. армян, уехавших преимущественно во Францию и США.¹² Вместе с тем самую большую часть всех советских эмигрантов этого периода составили евреи и члены их семей – около 300 тыс. чел.¹³

Таким образом, ни одна из предшествовавших волн не носила столь выраженный этнический характер, как та, что имела место в 1960-1970-е гг. Большинство эмигрировавших евреев – примерно 180 тыс. чел. – прибыло тогда в Израиль, остальные уехали в США, Германию и ряд других стран.¹⁴

Условно бывших советских граждан можно поделить на «западников», выехавших из Прибалтики и Западной Украины, «традиционалистов», представлявших жителей среднеазиатских и кавказских республик (преимущественно Грузии) и целенаправленно выбравших Израиль, а также «нейтралов» – выходцев преимущественно из крупных городов Советского Союза. Разный образ жизни, присущий этим группам, не позволяет говорить о целостной идентификации еврейского населения СССР. Однако ни одна из названных групп не унаследовала образа жизни, который вели представители еврейского населения дореволюционных местечек.

Подавляющее большинство этих людей не были евреями в классическом смысле слова, если идентифицировать их в соответствии с еврейской традицией и канонами иудаизма, которые разделяли иудеи, жившие в дореволюционной России. Правильно говорить о совершенно новой еврейской идентичности, сформированной в условиях советской власти. Представители этой части социума воспринимали себя, исходя главным образом – как не парадоксально – из «непохожести» на представителей других национальностей, что накладывало отпечаток на их взаимодействие со всей советской социально-политической системой.¹⁵

Несмотря на сказанное выше, формальная принадлежность многих советских эмигрантов этого времени к еврейству (пусть зачастую размытому в их сознании) и Израилю, воспринимаемому в качестве конечного пункта такого путешествия, позволяет назвать третью волну преимущественно репатриантской.

Изучение любого явления происходит на основе различных методов и источников. Не утрачивают своей актуальности, например, опросы и интервью, посредством которых можно увидеть настроения и интересы исследуемой аудитории. Полезным выглядит изучение биографий известных деятелей эмиграции, дающее представления о духовной атмосфере того или иного времени. Наше внимание, однако, сосредоточено на содержании СМИ как источников информации, позволяющих обнаружить социально-политические тенденции в их повседневном отражении. Изучение того, как в зеркале прессы отражалась эмиграция советских евреев в 1960-1970-е гг., и стало целью данной работы.

Это дало возможность не только пристально взглянуть на общественные настроения обозначенного времени, но и увидеть содержательные тенденции самой прессы, значимые для историков, политологов и представителей других гуманитарных дисциплин, а также исследователей и практиков в области массово-информационной деятельности. Главный интерес представляли публикации печатных СМИ в первую очередь проблемно-аналитического содержания, позволившие увидеть политические и нравственно-мировоззренческие позиции прессы, что важно для понимания настроений эмигрантов и репатриантов того времени.

Степень изученности темы

История репатриации в Израиль евреев из Советского Союза привлекает внимание исследователей на протяжении уже многих десятилетий. Важной на общем фоне выглядит книга Б. Морозова, где опубликовано большое количество документов, посвященных этой теме.¹⁶ Особое внимание традиционно уделяется, в частности, изучению внутренних и внешних факторов, определивших настроения репатриантов.¹⁷ Повышенный интерес представляют причины отъезда этих людей из СССР (иногда объединенные в широкое понятие: «выталкивание» из страны). Именно внутриполитические, а не внешние факторы (к примеру, давление на СССР со стороны западных стран, включая США) часто оказываются на первом плане при оценке этого явления.¹⁸

Отдельные исследователи обращают внимание на особенности советской национальной политики как главенствующего фактора, повлиявшего на желание евреев покинуть СССР.¹⁹ Например, профессор Е. Моравска отмечает, что советская политика в отношении евреев колебалась между «этнонациональной дискриминацией» и «универсальной марксистской интеграцией». В соответствии с этим советская государственная политика, поддерживавшая антисемитские настроения, была нацелена на унификацию общественного сознания, что и вынуждало евреев покидать страну.²⁰ Канадские исследователи В. Заславский и Р. Брим также показали тесную связь отъезда евреев с советской национальной политикой. Она проявила себя еще во второй половине 1940-х – начале 1950-х гг., в ходе сталинской кампании по борьбе с «безродным космополитизмом», а также во время длительной дискриминации евреев – в ходе их поступлении в вузы, устройстве на работу, приеме в партию и т. д²¹. Схожее восприятие присутствует и в книге П. Вайля и А. Гениса.²²

Следует признать, что отдельные проявления внутренней и внешней политики в СССР периодически менялись в зависимости от особенностей исторического момента. Соответственно, и «еврейская тема» в советском обществе воспринималась на различных этапах его развития по-разному. Однако антисемитизм, по мнению ряда зарубежных исследователей, сохранялся «при всех режимах» как важный элемент советской общественной жизни, что подавляло еврейское самосознание в Советском Союзе и делало невозможным для этих людей стать самостоятельной нацией.²³

В связи с этим важной представляется проблема идентичности советских евреев.²⁴ Бытует мнение, что еврейский менталитет был изначально несовместим с характером политического режима в СССР.²⁵ Так, К. Шиндлер считал мифами довольно распространенные суждения о том, что стремление евреев эмигрировать из Советского Союза началось только после провозглашения государства Израиль или вследствие Шестидневной войны. Движение за выезд, указывал он, получило развитие тогда, когда «тоталитарные аспекты большевизма стали вступать в конфликт с мессианскими принципами социальной справедливости, связанными с еврейской традицией». Это случилось еще в конце 1920-х гг., в ходе «закручивания гаек» во внутренней и внешней политике.²⁶

Отмеченный вопрос по-прежнему является дискуссионным. Мы уже обмолвились, что еврейское население такой огромной по размерам страны как Советский Союз не было схожим, и его жизнь определялась разными традициями, бытовавшими в том или ином регионе. Еврейская культура в центральных российских городах существенно отличалась от той, которая была характерна для евреев Северного Кавказа, Грузии, Молдавии или Прикарпатья. В связи с этим отдельно следует отметить труды, посвященные региональным группам советских евреев, в частности, судьбам этих людей, живших в Прибалтике.²⁷ В любом случае говорить о каком-то единообразии мышления советских евреев невозможно. Соответственно, и влияние официальной идеологии на эти группы осуществлялось по-разному. Однако верно и то, что стремление евреев массово покидать страну наиболее отчетливо проявилось лишь через полвека после установления советской власти.

В израильской и западной литературе вопросы репатриации советских евреев рассматриваются в рамках более общей проблематики – эволюции израильского государства. Прибытие сюда в 1970-е гг. евреев из Советского Союза характеризуется как один из наиболее важных этапов истории репатриации (алии).²⁸ Сущность понятия «алия» рассматривается в начале первой главы этой книги. Историки связывают различные периоды ее существования с эволюцией еврейского национального самосознания в СССР, предопределяемой конкретными политическими событиями.²⁹ В конце 1980-х гг., в условиях горбачевской перестройки, начинается большая алия, связанная уже с массовым выездом евреев из СССР. Эта проблематика находится в центре внимания работы М. Гилберта.³⁰ Хотя данный период во временном отношении не входит в рамки нашей темы, внимание к нему позволяет более осмысленно представить особенности целостного процесса репатриации.

Помимо трудов, посвященных изучению выезда евреев из Советского Союза, мы исследовали работы, касающиеся их жизни в Израиле, США и других принимающих странах. Отметим в связи с этим монографию под редакцией З. Гительмана, М. Гланца и М. Голдмана, посвященную различным аспектам жизни бывших советских евреев, оказавшихся после отъезда в разных странах, включая Израиль. Стоит назвать также объемные сборники «Русское» лицо Израиля: черты социального портрета» и «Израиль: русские корни», в написании которых приняли участие исследователи Еврейского университета в Иерусалиме, известные журналисты и общественные деятели Израиля.³¹ Внимание политической деятельности репатриантов из СССР в Израиле уделено в статье В. В. Энгеля.³²

Значительно менее исследована в научной литературе специфика социально-бытовой адаптации советских евреев в США. На общем фоне следует отметить труд М. Фридмана и А. Чернина, посвященный кампании помощи советским евреям, проведенной в США.³³ В работе П. Аппельбаума рассмотрено отражение в американском общественном сознании процесса выезда евреев из СССР (в том числе, помощи советским евреям со стороны еврейских организаций США).³⁴

Таким образом, существует обширная исследовательская литература, анализирующая социально-политические, духовные приоритеты и ментальные характеристики еврейского населения в СССР, которые предопределили разрыв многих его представителей с первоначальной страной проживания.

Вместе с тем тема освещения алии непосредственно в СМИ никогда не становилась объектом специального изучения. В целом ряде исследований, правда, поднималась содержательная проблематика русскоязычных эмигрантских СМИ.³⁵ Некоторые наблюдения по этому поводу можно найти и в мемуарах эмигрантов разных лет.³⁶ Однако до сих пор не опубликовано ни одной объемной научной монографии, где бы «еврейский вопрос» исследовался непосредственно через призму его медийного восприятия. Отдельные исследования лишь косвенно касались этой темы.³⁷ Если говорить о роли СМИ применительно к развитию алии 1960-1970-х гг., то она также рассматривалась лишь фрагментарно, без скрупулезного изучения содержания самих первоисточников.³⁸ Поэтому следует утверждать, что тема, вынесенная в заглавие нашей книги, по-прежнему остается недостаточно изученной. Мы, по существу, делаем лишь скромную попытку внести свой вклад в этот процесс научного познания, являющегося междисциплинарным.

Эмпирическая база исследования

Данное исследование основано на изучении печатных СМИ 1970-х гг., получивших достаточную известность, но никогда не рассматриваемых с позиций освещения «еврейской темы».

Для более пристального восприятия взяты публикации русскоязычных журнальных изданий Израиля («Время и мы», «22»), прессы Русского зарубежья в США и Европе («Новый журнал», «Посев», «Континент»), ведущих американских газет («Нью-Йорк таймс», «Чикаго трибьюн», «Лос-Анджелес таймс», «Крисчен сайнс монитор») и одной из наиболее популярных советских газет 1960-1970-х гг. («Известия»). Таким образом, внимание к вопросам репатриации и эмиграции проанализировано на примере печатных СМИ разных стран, что позволяет увидеть ее во всем многообразии медийного контента.

Наше исследование поэтому носит вполне репрезентативный характер, сосредотачивающий основное внимание на тех публикациях, где представлена позиция редакционных коллективов данных печатных изданий. Выборка статей осуществлялась по ключевым для выбранной темы словам: «евреи», «советские евреи», «еврейская эмиграция», «репатриация евреев в Израиль», «алия». За отмеченный временной период было проанализировано в общей сложности свыше 500 редакционных статей и корреспонденций, а также писем, большинство из которых никогда до этого не становились предметом исследования. Благодаря этому появилась возможность обнаружить новые грани исследуемой проблематики, связанной с жизнью бывших советских евреев в Израиле и США, а также содержательные закономерности, предложенные самой прессой в постановке этих вопросов.

Завершая введение, авторы хотели бы выразить благодарность В. А. Кузьмину, профессору Уральского федерального университета (Екатеринбург), и Э. Ю. Бормашенко, профессору Ариэльского университета в Израиле, за методическую помощь и моральную поддержку в ходе проведения исследования. Мы также признательны всем российским и зарубежным коллегам, заинтересованно воспринимающим наш устойчивый научный интерес к вопросам эмигрантской и репатриантской проблематики, который сложился на протяжении многих лет.