000
ОтложитьЧитал
Глава 3
За завтраком только мелькающие тут и там Луиза и Зои не дают мне уйти в свои мысли. Когда миссис Хью, наша главная повариха, исчезает на кухне, они, как ураган, проносятся через кафетерий, опустошая вазочки с домашним печеньем. Да, Хью прекрасно готовит! Кажется, впервые она испекла это печенье на Рождество две тысячи двенадцатого. Я и не замечаю, как сама тянусь к вазочке на своём столике. Пока Хью стаскивает в раковину грязную посуду, я разрешаю себе всего одно крошечное печенье. А потом ещё, и ещё. Я запиваю всё чаем и уже хочу пойти по своим делам, как мне на глаза случайно попадается… Люк.
Как ни странно, именно о нём я и думаю весь последний час. Сидя за крайним столиком, он с таким интересом читает книгу, что не слышит даже носящихся по кафетерию девочек. Рукава его рубахи закатаны до локтей, и я вижу, как его руки обмотаны нежно-голубыми венами, словно ниточками. Под лучами утреннего солнца его волосы отливают тёплым медовым оттенком. Люк так мирно сидел за столом, когда я вошла, что я умудрилась его не заметить. Зато теперь я не могу от него оторваться, как будто тайна, написанная на его лице, жаждет, чтобы я её разгадала. Но пока он остаётся для меня всё тем же незнакомцем. Тем самым неприглядным мышонком, с которым и поговорить-то не о чем.
Проходя мимо столика Люка, я как бы невзначай спрашиваю:
– Как тебе книга?
– Очень грустная, – он даже не поднимает на меня глаза, когда перелистывает страницу. – Спасибо, что дали мне её. Хотите почитать?
– О, нет, спасибо. У меня полно дел.
– Жаль, – Люк оставляет позади ещё одну страницу. – Ну, тогда не буду отвлекать.
Пока я мою за собой посуду после завтрака, его совсем не похожий на Билли голос продолжает звучать в голове далёким, еле уловимым эхом. Я слышу Люка, словно находясь на дне океана. И, пожалуй, в его голосе действительно есть что-то завораживающее. Что-то, о чём Люк никому не рассказывает. Что-то, о чём он предпочёл бы забыть.
Старшие ребята помогают мне перенести ящики с цветами из сарая к клумбам. Они пустеют с прошлой весны: аномальная для Хантингтона жара сделала своё дело. Бутоны нежно-розовых пионов так легко покачиваются на ветру, что мне уже не терпится начать рассаживать их. Фиалки соседствуют друг с другом в маленьком ящичке, гордые астры широко раскинули лепестки… красота. Иногда мне хочется, чтобы цветы были повсюду. Когда я вдыхаю их аромат, мне кажется, что я могу взлететь.
Если это Рай, я готова остаться.
В Хантингтоне я почему-то не чувствую всего этого, хотя там и нет проблем с тем, чтобы наслаждаться природой. Стоит только выйти за двор, как из небольшого городка ты попадаешь в сказочный лес, окружённый холмами и скалами. Но только здесь я чувствую себя свободно. Здесь я вижу бескрайние зелёные луга как на ладони, особенно мне нравится наблюдать за скачущими лошадьми, которых разводят на ферме неподалёку. Когда их выводят на прогулку, под ногами дрожит земля, но это определённо того стоит.
А маме наоборот больше нравится в Хантингтоне, но дело совсем не в природе. Она обожает быть в центре внимания, а в Лондоне, где каждый третий турист, а пятый – член английской знати, это проблематично. Наш отделанный коттедж сильно контрастирует с соседними домами, и мама почему-то гордится этим. Я не понимаю, как её может радовать, что наши деньги считают все кроме нас. Да и как это вообще может кого-то радовать?
Иногда я втайне мечтаю остаться тут, у бабушки, навсегда.
Пока ребята дружно работают в саду, я выкапываю лунки и пересаживаю в них цветы. Солнце ласково гладит меня по спине, и я закрываю глаза от удовольствия. Пионы не такие пышные, как астры, и этим они мне нравятся: их очень удобно пересаживать. Пока я сажала астры, то повредила несколько стеблей из-за тяжёлых бутонов, и пара цветов оказалась в горке с сорняками. С пионами такого не происходит. Я внимательно слежу за тем, чтобы расстояние между ними оставалось одинаковым. Когда очередь доходит до фиалок, я радуюсь, как ребёнок, потому что это мои любимые цветы.
Голос Билли раздаётся за спиной как гром среди ясного неба.
– Как идёт работа, крошка?
Я сморщиваюсь, но заставляю себя ответить:
– Всё нормально, – резче, чем надо, говорю я. – Правда, всё хорошо. Уже закончила с астрами и пионами, остались только фиалки. Только посмотри, какая красота!
– Встань, – командует он.
Я вздыхаю и поднимаюсь на ноги. Идиллия, которую я так старательно создавала весь последний час, постепенно рушится.
На Билли рабочий джинсовый комбинезон, белая футболка и панама, зачем-то натянутая на уши. С садовых перчаток сыпется грязь.
– Не хочешь передохнуть?
– Нет.
– Ты даже не обедала, – замечает он.
– Я пока не хочу.
– Уверена?
– Если бы я хотела, то обязательно пришла, – огрызаюсь я. – И вообще, разве тебе не нужно помогать остальным в саду?
Я слишком поздно осознаю, какую же большую ошибку только что совершила. Пытаться увернуться от тяжёлой ладони Билли всё равно что пытаться уплыть от акулы. Он ударяет меня резко. Метко. Так, что из головы вышибает все мысли. Я вскрикиваю и хватаюсь за щеку двумя руками.
– Пойди умойся, ты вся грязная, – ржёт он. Я медленно тру лицо, но боль не утихает. Она жгучая, как будто кожу натёрли перцем. – И придержи язык за зубами.
Тогда мы перестали бы общаться ещё позапрошлым летом.
«И чего ты добилась?», – спрашиваю я у своего отражения, стоя перед раковиной в ванной комнате. Проведя рукой по заплёванному зубной пастой зеркалу, я присматриваюсь к своему лицу и замечаю на щеке след от ладони Билли. Кровоточащая царапина тянется от уха к самому носу. В глазах застыл страх, а слёзы из последних сил держатся за ресницы, чтобы не упасть. «Ничего ты не добилась. И не добьёшься», – злорадствует голос Билли в моей голове.
Сопротивляться нужно было сразу, как только запахло жареным. А это было очень-очень давно. Когда Билли в свои одиннадцать поклялся мне в вечной любви, я увидела в нём кого-то большего обычного мальчишки. Это было необычно, романтично, почти сказочно, и продолжалось до его двенадцатилетия, когда он, как отважный рыцарь, решил добиться моего сердца. В четырнадцать с ноготком он доказал, что готов пойти по головам, чтобы получить то, что ему хочется. Его лицо покрывалось ссадинами не по дням, а по часам вплоть до пятнадцатого дня рождения. Тогда я сказала Билли, что не хочу встречаться, но к тому времени он уже научился не слышать никого, кроме себя. Четырёхлетний спектакль удался, браво! Мне оставалось только подыгрывать, чтобы не наживать себе врагов.
И я подыгрывала. Подыгрываю.
Даже сейчас, обливая лицо перекисью, я иду по сценарию, который Билли заранее для меня приготовил. Сейчас я закончу обрабатывать рану, вернусь в сад, широко улыбаясь, нежно поцелую Акерса и скажу, что случайно задела себя тяпкой, пока рылась в клумбе. Он, конечно же, по достоинству оценит бред, который я буду нести, и попросит меня быть аккуратнее. Наступит антракт, но ненадолго. Всё повторится с точностью до минуты.
Внезапно дверь широко распахивается, и от испуга я роняю на пол бутылочку с перекисью.
– Извините, здесь было открыто, – оправдывается Люк.
Только не это.
Я перекрываю воду, хватаю первое попавшееся полотенце и вытираю щёку. Как назло, под рукой нет даже крема, чтобы замазать царапину. На глаза попадается только зубная паста, но я понимаю, что в этом случае не смогу придумать себе достаточно правдоподобное оправдание. Бросив полотенце в корзину с грязным бельём и достав из-за раковины половую тряпку, я торопливо прохожусь ею туда-сюда по луже под раковиной.
– Ничего, я почти закончила, – говорю я, и дверь вновь открывается.
Люк неуверенно входит в ванную, глядя на меня, как на привидение. Я поздно замечаю, что он без одежды. Точнее, на нём только штаны. Через предплечье перекинута футболка, а вокруг шеи обвязано белое махровое полотенце.
– Всё в порядке? – осторожно спрашивает он.
– В полном.
– Что за царапина?
– Тяпка, – вру я.
Щеку продолжает щипать перекисью, но я стараюсь не жмуриться.
– Будьте аккуратнее. Зовите, если понадобится помощь.
– Хорошо, – отвечаю я, подходя к двери. – Только я почти закончила. Ты не хочешь присоединиться к остальным? Мы рассаживаем фиалки и деревья.
– Вам нравятся фиалки?
– Да, – киваю я. – Так ты пойдешь?
– С радостью, только схожу в душ. Представляете, помогал Хью с готовкой, и не уследил, как убежало молоко, – Люк демонстрирует мне футболку с мокрым пятном.
Я не могу скрыть нелепой улыбки, когда представляю, как он пыхтит у плиты.
– В следующий раз постарайся не отвлекаться. Хью очень это не любит, – говорю я.
Люк почёсывает затылок, и я прыскаю.
– Да, это я уже понял.
– Что ж, тогда я пойду?
– Э-э-э, ну, наверное.
Неприлично широко улыбаясь, я проскальзываю в коридор и заставляю себя закрыть дверь. Почему-то мне кажется, что, если подождать всего пару секунд, Люк обязательно скажет мне что-то вдогонку. Я уже готова ответить, как замочек за моей спиной глухо щёлкает. За закрытой дверью начинает шуметь вода.
Заклеив царапину пластырем, я возвращаюсь к рассаде и провожу остаток дня в одиночестве. Чувство чего-то упущенного преследует меня до самого заката. Я пересчитываю посаженные цветы, садовые инструменты, даже ребят, носящихся перед глазами, но всё равно не могу понять, в чём дело. Люк, кстати, тоже подключился к работе незадолго до того, как я покончила с фиалками. Абсолютно обычный день вдруг кажется мне каким-то неполноценным.
Может, из-за слов, вставших в горле комом?
Когда сад натягивает на себя покрывало тумана, я возвращаюсь в корпус и иду к бабушке сообщить, что работа выполнена. Скрипя деревянной лестницей, я поднимаюсь всё выше и вскоре вовсе исчезаю в темноте коридора. И как только бабушка не спотыкается об все эти маленькие коврики около каждой комнаты? «Она проводит здесь куда больше времени», – напоминаю я себе. Найдя на ощупь дверь кабинета, я осторожно вхожу внутрь.
Бабушка перебирает книги в шкафу, смахивая с них пыль. Дверцы широко распахнуты, и в комнате уже настоялся запах древесины и тысячу раз перечитанных страниц.
– Мы закончили, – радостно говорю я.
– Да, я видела, – отвечает бабушка, не поворачиваясь. – Передай всем, что они молодцы.
– Без проблем, – я улыбаюсь от уха до уха. – Сегодня мы и вправду постарались.
– Я верю, Кэтрин, – вздыхает бабушка.
Я хочу развернуться и выйти, но что-то меня останавливает.
– Всё в порядке?
– Не совсем, – признаётся она. Я вопросительно изгибаю бровь и жду, когда она продолжит. Когда бабушка разворачивает, я замечаю на её лице следы от слёз и ужасаюсь. – Книга пропала.
– Боже…
– Кто-то шарился в моём кабинете, Кэтрин. Кто-то из ребят, представляешь?
– Может, ты сама взяла её и забыла?
– Что у тебя с щекой? – вдруг спрашивает она, и по спине пробегают мурашки.
– Ничего особенного.
Бабушка некоторое время смотрит на меня, пытаясь понять, правду ли я говорю.
– Будь осторожней в саду, – мягко наказывает она.
– А какая именно книга пропала?
– «Спеши любить» Николаса Спаркса.
Точно!
– Это я взяла её, – говорю я, облегчённо выдохнув.
Бабушка выглядит обескураженной.
– Ты же только что сказала, что…
Я перебиваю её, вскидывая руки к груди:
– Люк приходил вчера попросить у тебя её, и я дала. Прости, что забыла сказать, – я вывожу ногой узоры на махровом ковре.
Неловко вышло. Я уже не в первый раз заставляю бабушку волноваться по пустякам, но этот случай настолько глупый, что мне хочется провалиться под землю. Бабушка заметно веселеет после моих слов и, закрыв шкаф, идёт к своему креслу.
– Всё в порядке. Люк часто берёт у меня романтику, – она кладёт ключи в ящик под рабочим столом.
– Правда?
– Да. Он уже перечитал все романы Даниэлы Стил, которые у меня были!
Ого. Зная, сколько их у бабушки, я не могу не удивиться, что Люк прочитал каждый из них. Никогда бы не подумала, что парень вроде него забивает свои книжные полки до отказа. Люк всегда был каким-то незаметным, как тень – поэтому мне и казалось, что всё, что он делает, это без дела слоняется по корпусу.
– Он обычно читает в оранжерее в саду. Кстати, ей бы не помешала небольшая уборка. Не хочешь помочь Люку с этим?
Бабушкино предложение меня удивляет – и это мягко сказано. Мы с Люком хоть и давно знакомы, но я ведь совсем его не знаю. Хотя, если так посмотреть, работа с Люком не кажется такой опасной, как с Билли. Он выглядит сдержанным и закрытым – вряд ли он решит сделать мне каре бензопилой.
– А он не справится сам?
– Новые знакомства всегда полезны, Кэтрин, – отвечает бабушка. – Ты же не сможешь вечно общаться здесь с одним только Билли.
Если он захочет, то…
– Не пойми меня неправильно, но тебе следует завести друзей.
– Среди парней?
– Можешь и среди девушек. Насколько мне известно, многие хотели бы познакомиться с тобой поближе.
– Ты имеешь в виду…
– Я ничего не имею в виду. Я просто хочу, чтобы ты немного расслабилась.
– Э-э-э… ну, хорошо, – соглашаюсь я, помедлив. – Только предупреди Люка, что я буду завтра с ним, ладно?
– Без проблем. Он хороший парень, Кэтрин.
Я перевожу взгляд на бесчисленные сувениры и побрякушки на столе и стараюсь не думать о Люке слишком много: мыслей о нём куда больше, чем мне хотелось бы. К тому же румянец, проявляющийся на моих щеках, не сулит ничего хорошего.
– Я знаю.
Я совсем ничего о нём не знаю.
– Уверена, вы подружитесь.
– Очень надеюсь. Ладно, может, тебе помочь с чем-то в кабинете?
Бабушка складывает локти на столе. Тот сияет от чистоты, и я заранее знаю ответ.
– Нет, спасибо. Вы и так хорошо поработали сегодня.
– Угу, – я подхожу к двери. – Тогда я буду у себя.
– Не засиживайся допоздна, Кэтрин, – бабушке не нравится, когда я ложусь позже отбоя. – Спокойной ночи.
Глава 4
Чем мне действительно нравится отдых за городом, так это тем, что я могу по-настоящему выспаться. В Хантингтоне я привыкла заводить по три-четыре будильника, чтобы не опоздать на фотосессии, но здесь я наконец-то могу забыть об этом. А забывается такое, как правило, очень быстро. Похоже, я проспала всю ночь как убитая, раз не слышала, как поднялись ребята. Обычно девочки бегут по лестнице так, что их слышно во всей округе. Вряд ли это утро было исключением – просто учебный год, обустройство клумбы и… кое-что ещё, о чём я не хочу вспоминать, действительно вымотали меня. А стрелка часов, между прочим, вот-вот перепрыгнет через одиннадцать.
Стараясь как можно дольше оставаться на позитивной ноте, я переодеваюсь из пижамы в свою обычную одежду и, потирая глаза, спускаюсь к поварихе Хью. Кажется, что я не делала этого целую вечность, хотя и провожу с ней на кухне пару часов в день каждый раз, когда приезжаю сюда. Сегодня что-то отличается, и мы с Хью обе чувствуем это. Вот только что?
Стоя у неё под боком, я всё так же внимательно слушаю её урок. Время как раз подходит к полднику, так что я решаю, что было бы неплохо немного попрактиковаться в сервировке и заодно помочь в кафетерии. Вот они – знания, которые мне по-настоящему пригодятся. Может, я и не планирую работать официанткой, но от умения красиво подавать еду зависит половина успеха всего завтрака, ужина или любого другого случая, на который я собираюсь готовить.
– И запомни, – говорит Хью, поправляя свой грязный колпак. – Ножи всегда лежать справа от тарелки лезвием вверх, а вилки – слева.
Она гордо виляет пальцем в воздухе, а я держу ухо востро. Тонкостей тут пруд пруди, но и я пришла не ворон считать. По крайней мере, мне очень хочется в это верить. Почему-то вместо ножей и вилок, которые я вообще-то очень люблю путать местами, я думаю о предстоящей работе в оранжерее вместе с Люком. И именно последнее заставляет меня возвращаться к мыслям об этом каждые несколько минут. «Скоро полдник. Надо сосредоточиться! А после полдника мы пойдём в оранжерею. Скоро полдник. Надо сосредоточиться! А после…», – покручиваю я в голове, стараясь выкинуть оттуда слова об оранжерее, но они как назло засели глубже и крепче всех.
– Салфетка должна лежать под углом, всё поняла? – громко продолжает Хью, когда замечает, что моё внимание приковано к совсем другим мыслям. Мыслям о другом человеке. Мыслям о Люке.
Я киваю, даже не обращая внимания на стол. Не подумайте, что мне всё равно на эти уроки – я всё ещё считаю их добрейшим жестом со стороны Хью. Но мне так сложно сконцентрироваться на каких-то салфетках, когда где-то поблизости ходит Люк.
– Вот и славно, – Хью одаривает меня скромной улыбкой, после чего довольная скрывается за многочисленными тележками.
Может, я и не лучшая ученица, но Хью всё равно нравятся эти уроки. Мало кто из ребят помогает ей, а если и помогает, то чаще всего так, как Люк вчера – то есть устраивая на кухне настоящую катастрофу.
Следуя примеру Хью, я покидаю кухню и, приняв душ, направляюсь к оранжерее. Сегодня на мне жёлтая блузка, края которой завязаны в бант, такого же яркого лимонного оттенка кеды и голубые джинсы. Я беру садовые перчатки из небольшого комода в холле и направляюсь к выходу.
Погода шепчет: солнце явно не собирается прекращать баловать нас на этой неделе. Раньше в такое время я любила ходить на Ривер Фосс. Берега представляют из себя крутые метровые склоны, заросшие камышами. Зато какие там деревья! Ни у корпуса, ни в Хантингтоне не найти настолько больших крон. Летом там постоянно снуют птицы, а осенью начинается самый красивый листопад, который только можно увидеть. В общем, место очень живописное. Правда, когда я выросла, я стала меньше времени проводить за городом: мне нужно было бегать от одной студии до другой, чтобы успеть на все запланированные фотосессии. Думаю, я многое теряю, когда в очередной раз прохожу мимо тропинки, ведущей к Ривер Фосс. Изо дня в день я даю себе слово, что обязательно схожу на берег, но… сами знаете, дела.
Я подхожу к оранжерее и, ни о чём не задумываясь, легко толкаю дверь. Ещё с улицы я замечаю множество спускающихся с подвешенных полочек зелёных лоз, но, когда я оказываюсь внутри, то словно попадаю в сказочный лес, скрытый под стеклянным куполом. Цветы здесь большие и гордые, паутинка украшает каждый угол, а оседающая на стенах вода стекает тонкими ручьями. Муравьи бегут из-под каждого ящика, а божьих коровок так много, что кажется, что они могут поднять оранжерею в небо. Из-за того, что садовник бывает здесь только по воскресеньям, внутри очень душно. Я оставляю дверь приоткрытой и, будто заворожённая, прохожу вглубь.
Люк уже ждёт меня на небольшом, обитым светлой тканью в полосочку диване в центре оранжереи. Вальяжно закинув ногу на ногу и зажевав колосок, он чем-то напоминает мне лорда Генри из «Портрета Дориана Грея».
– Даже спрашивать не буду, почему ты здесь сидишь, – я смахиваю ладонью спускающуюся по лбу капельку пота.
На Люке те же мешковатые штаны, что и вчера, а футболка на этот раз белая.
Он хмыкает.
– Но вы уже спросили, – мне хочется улыбаться, когда я слышу его довольный голос.
– Так ты ответишь?
– Тут было не заперто.
– И ты готов войти в оранжерею только потому, что она не заперта?
– В принципе, как и вы.
Его легкомыслие заставляет меня встать в ступор. Бегая глазами по заставленной растениями оранжерее, я пытаюсь подобрать нужные слова, но с губ слетает лишь растерянное мычание.
– Температура тут перевалила за сто градусов по Фаренгейту1, – я указываю на установленный при входе термометр.
Люк широко улыбается и, достав изо рта колосок, говорит:
– Не волнуйтесь, со мной ничего бы не случилось.
Я вовсе не волнуюсь – мне просто интересно, как ему удаётся сидеть в оранжерее, когда внутри стоит такая жара. Ведь так?
– Зря ты прогуливал уроки биологии, – вздыхаю я.
– Почему это?
– Ты что, ни разу не слышал про тепловой удар?
– Может, и слышал, но не придавал особого значения, – пожимает плечами Люк.
Я ещё раз протираю лоб – вся рука уже мокрая – и подхожу к окнам, перешагивая через цветочные горшки.
Помню, как долго мы с бабушкой их выбирали. Пока она изучала каждый сайт, где был раздел «для дома и дачи», я составляла список всевозможных покупок. В итоге мы заказали целый ящик садовых инструментов из Манчестера и огромную партию горшков. Последнюю, кстати, привезли в тот же вечер. С тех пор бабушка ни разу не пожалела: все горшочки отлично сохранились, несмотря на дикий холод в январе и аномальную жару в прошлом году. Садовник периодически промывает маленькие, спускаясь к Ривер Фосс, и аккуратно протирает тряпками большие.
Я распахиваю створки настолько широко, насколько это возможно. Прохладный ветерок приятно обдувает шею. Сделав несколько глотков чистого воздуха, я вновь окунаюсь в духоту оранжереи. Через открытое окно задувает ветер и, бродя по кладке, подхватывает опавшие сухие листья.
– С чего начнём? – Люк встаёт с дивана и разглаживает футболку.
Я осматриваюсь и понимаю: работы много. Нужно подравнять кустики, подмести, протереть полки и полить все растения. А их тут, судя по всему, больше, чем на улице.
– Польём цветы, пока они не засохли, – решительно говорю я, пробираясь назад к диванчику. – Лейки должны быть где-то здесь.
– Они стоят за стеллажами, – опережает меня Люк.
Я округляю глаза.
– Похоже, ты тут дольше, чем я думала.
Он ведёт меня к стеллажам, заставленными ящиками с рассадой. Совсем ещё маленькие росточки вытягиваются над рыхлой землёй.
– Я просто бываю здесь намного чаще вас.
Люк достаёт две небольших жёлтых пластмассовых лейки из-за стеллажа и протягивает мне одну:
– Смотрите-ка, лейка дополняет ваш образ, – смеётся он.
– Твой образ, – поправляю я его, – и да, я обязательно пойду с ней на следующую фотосессию, – в той же манере отвечаю я Люку.
Я вспоминаю, что мама до сих пор не позвонила. Обычно модельное агентство не задерживается с ответами. А это означает, что моё портфолио как следует просматривают.
Но помимо этого я замечаю, что сегодня Люк в приподнятом настроении. Мне нравится, что он начал разговаривать со мной намного живее, чем раньше. Обычно слова из него приходилось буквально вытягивать, а теперь он даже умудряется шутить – и довольно неплохо. Я стесняюсь в этом признаться, но мне определённо нравится.
Я не успеваю принять из его рук лейку, как он уже притягивает её назад со словами:
– Я схожу и наполню её.
– Ты спускаешься к Ривер Фосс?
Люк с прищуром смотрит на меня.
– Да, а что, разве нельзя? – медленно спрашивает он.
Даже не знаю, как правильно выразиться.
– Можно мне с тобой?
Что я творю? Иду с незнакомым парнем за рощу к речке, у которой даже нет набережной в этой части – вот что. Но почему-то мне совсем не страшно.
Я опускаю голову и начинаю оправдываться:
– Я давно не была на Ривер Фосс.
– Хорошо, – помедлив, Люк соглашается. – Тогда я возьму вторую лейку, а то одной нам не хватит.
У меня появляется лишняя секунда для того, чтобы передумать, но я почему-то не делаю этого. В голове что-то щёлкает, и теперь я могу думать только о приближающейся встрече с Ривер Фосс. В оранжерее как будто становится жарче, но я знаю: это всё моё волнение.
Когда мы с Люком, как бы странно это ни выглядело, вдвоём выходим на улицу, я наконец-то вдыхаю полной грудью. Воздух горячий и насыщенный, но он всё равно на порядок прохладнее, чем внутри. Я даже позволяю себе немного опередить Люка, чтобы первой ловить свежий ветерок.
Так мы и выходим на берег, обогнув пару кочек и оставив позади высокие заросли. Над водой кружат чёрные мушки, где-то в цветах жужжат пчёлки, а под небом щебечут птицы. Но мы по-настоящему понимаем, что пришли, только когда журчание Ривер Фосс начинает растворять наши тихие шаги. Сладкий запах хочется вдыхать снова и снова. Солнце припекает, но поднимающаяся от Ривер Фосс прохлада приятно оседает на разгоряченной коже.
Передав мне одну лейку, Люк осторожно спускается к воде. Наверное, ещё не привыкнув к гостям, река выкатывает небольшую волну и задевает штанину Люка, как только он встаёт на один из небольших камней.
– Как водичка? – смеюсь я.
– Прохладная, – бурчит Люк.
– Уверена, тебе показалось!
В Ривер Фосс можно купаться уже в середине июня: река неглубокая и прогревается меньше чем за пару дней. Я помню, как мы с ребятами часто ходили сюда поплескаться, пока луна не сменяла солнце. Вспоминаю запах поджаренного на костре зефира, резвящихся рыбок, вспоминаю игру на гитаре под открытым небом… красота, одним словом.
– Летом здесь хорошо, – тоскливо продолжаю я. – Жаль, что теперь я редко прихожу сюда.
– Ну, – смеётся Люк. – Сегодня нам предстоит ещё не раз спуститься сюда.
– Это точно, – мечтательно отвечаю я.
Мимо меня проносится пчёлка, дребезжа тонкими крылышками, и садится на самую наливную ягодку смородины, какая только растёт на кустике неподалёку. Где-то в чаще беспорядочно квакают лягушки, прыгая с пенька на пенёк, но их несуразные мелодии прерывает пение соловья. Птицы поднимаются над деревьями и, шумно порхая, спускаются к реке, чтобы напиться. Устраиваясь на камнях около Люка, они вытягивают шеи и поочерёдно делают несколько маленьких глотков.
Я засматриваюсь на кружащих над камышами стрекоз и… наслаждаюсь. Впервые за год мне так хорошо. Время как будто замедляется, и я понимаю, что жизнь состоит не только из бесконечных фотосессий, уроков, фотосессий, уроков… Даже не верится, что все эти кувшинки постоянно цветут, что облака плывут по небу, что Люк… тоже есть. Я не могу не гадать, о чём он думает, когда замечаю в воде, среди отражающихся в ней облаков, его серьёзное лицо. Почему он свёл брови? Почему не поправляет растрёпанные волосы?
Вдруг Люк бросает на меня короткий взгляд, и я чувствую себя пойманной с поличным. Торопливо отойдя назад, я начинаю искать, за что бы зацепиться взглядом, но, как нарочно, ничего не нахожу. Люк медленно поднимается на ноги и поворачивается ко мне.
– Я набрал воды, – он протягивает мне полную лейку и забирает пустую. Всё происходит так быстро, что я даже не сразу обращаю внимание на непонятно откуда взявшуюся тяжесть в руках.
– Ну что, за работу? – спрашивает Люк, когда набирает вторую лейку.
Я лишь растерянно киваю и разворачиваюсь к тропинке. Я снова иду впереди, но слышу, что Люк меня догоняет. Попытка ускориться оборачивается трагедией для моих джинсов, потому что вода в лейке, оказывается, тоже может быть мокрой. Облив себе все бёдра, я встаю посреди зарослей и…
– Давай сюда, – Люк осторожно берёт мою лейку в свободную руку. – Всё хорошо? Ты не перегрелась?
– Я в порядке, – отвечаю я. – Правда. Просто немного поторопилась. Тебе не тяжело нести сразу две лейки?
– Сейчас руки отвалятся.
– Давай я тебе помогу.
Я уже берусь за одну из ручек, как Люк вдруг с хитрой улыбкой говорит:
– Да я пошутил, – я смотрю на него вытаращенными глазами. – Давай я лучше буду таскать лейки, а ты открывать мне дверь, хорошо?
– Да, – соглашаюсь я, всё ещё поражённая его… добротой? – Ты прав, давай.
Мы заходим в оранжерею и оставляем лейки около диванчика, а затем плюхаемся на него, поднимая вверх тучи пыли. Я несколько раз громко чихаю и, краснея, извиняюсь. С улицы задувает ветерок, разгоняя застоявшийся жаркий воздух внутри оранжереи, но этого всё равно ничтожно мало. Тепло, исходящее от Люка, обжигает мою кожу, но я не тороплюсь отсаживаться. Вместо этого я продолжаю убеждать себя, что во всём виновато беспрестанно палящее солнце, даже когда догадываюсь, что дело не в этом.
Я поднимаю голову и начинаю рассматривать спускающиеся с потолка лозы. Одна, две, три… сколько их здесь? Наверное, из них уже можно сплести сотню зелёных косичек.
Что за бред? Я снова смотрю на Люка, пытающегося отдышаться, и понимаю: пока он рядом, я могу думать только о нём. Зачем он помог мне? К чему такая забота – одновременно озадачивающая и растапливающая сердце?
– Я возьмусь за папоротники, а ты полей фикусы, – отдышавшись, говорит Люк и встаёт с дивана.
Я заставляю себя посмотреть на горшки с фикусами на небольшом деревянном столике.
– А тебе не кажется, что моя лейка для этого слишком большая?
– Тогда сейчас найдём поменьше, – Люк отходит к стеллажу с инвентарём и достаёт оттуда маленькую лейку. – Как тебе эта?
Я откидываюсь на диване и пытаюсь понять, не шутит ли он.
– Она больше похожа на игрушечную.
Люк соглашается:
– Да. Кажется, это лейка Зои.
– Девочки тоже занимаются оранжереей?
– Было дело. Миссис Лонг даже похвалила их.
– Ну да, – я встаю с дивана и отряхиваюсь от пыли. – Оранжерея сияет от чистоты.
Люк усмехается:
– Они ещё дети, мисс… – запинается он. – Кэтрин. Мы быстро наведём тут порядок. Так, мы приступим?
Я беру у Люка игрушечную лейку, и он помогает мне наполнить её водой из настоящей.
– За тобой фикусы, помнишь? – напоминает мне Люк.
– Обижаешь.
Люк хмыкает, и мы расходимся в разные стороны. Но и это никак не мешает мне наблюдать за тем, как он работает. Я неосознанно, но в то же время специально поливаю растения больше, чем нужно, чтобы чаще возвращаться к диванчику за водой и сталкиваться с Люком.
– Ещё воды? – удивлённо спрашивает он, подходя ко мне.
– Земля совсем сухая, – оправдываюсь я.
Люк достаёт с полки ржавую тяпку и протягивает мне.
– Тогда возьми это.
– Э-э-э… спасибо.
Закончив с моей лейкой, он тут же возвращается к своим папоротникам, и я решаю последовать его примеру. Прихватив с собой ножницы, я начинаю ровнять небольшой куст роз, чтобы уж точно отвлечься от Люка – хотя бы на время. Обрезая торчащие стебли, я ловко сметаю их в совок вместе с сухими листьями и выношу на улицу, где я ещё вчера оставила горку сорняков.
Похорошевший сад сразу радует глаз, когда я выхожу из оранжереи. Луис с Джейкобом посадили целых три яблони, Луиза c Зои прибрались в своей песочнице, а девочки постарше, как и я, привели в порядок оставшиеся клумбы. Цветы как будто просят, чтобы их кто-нибудь нарисовал, а дозревающие плоды – чтобы их наконец сорвали. Чем глубже я прохожу, тем больше полянки покрываются ягодами. А может, взять корзинку и пойти собирать всё, что попадётся на пути? А потом сесть в дальней беседке и вспомнить все-все разговоры, случайно оставленные на скамейке перед ужином, и закончить их?
– Ты скоро?
Я оборачиваюсь и вижу выходящего из оранжереи Люка, подёргивающего за мокрую от пота футболку.
– Да, сейчас.
Я высыпаю листья в горку сорняков и возвращаюсь к Люку.
– Здесь очень красиво, – наконец произносит он. – Неудивительно, что ты засмотрелась.
– Правда?
– Что? – недоумевает Люк.
– Неудивительно, что я засмотрелась? – цитирую я.
Я не претендую на звание человека-настроения, но мне всё же интересно, почему Люк посчитал моё поведение таким предсказуемым.
– Кажется, ты любишь природу, – замечает он.
Я улыбаюсь и вновь оглядываю сад. Люк очень внимательный.