Моя борьба. Книга четвертая. Юность

Книга захватила и окончательно погрузила в неспешное созерцание совершенно обыденной жизни. Именно из-за того, что всё так близко и обыкновенно, завораживает окончательно. Безусловно хочется дочитать оставшиеся две книги этого цикла. Хоть начинал со скептической оценки скандинавской неспешность и растянутости, продолжаю тем, что цикл этой неспешность и глубиной понравился. Единственное, показалось излишней критичность и осмысленность в восемнадцатилетнем возрасте. Но в общем – юность у многих была такой, какой автор её описал. Четвёрка только из-за растянутости. 

«Казалось, будто это не детские воспоминания вторглись в современную мне действительность, а наоборот – будто я нахожусь в собственном детстве, а моё настоящее пытается туда вторгнуться». ____Возвращение к Кнаусгору сродни встрече с хорошим знакомым, с которым давно не виделись: приятно вновь увидеться и поговорить о разном. «Моя борьба» и правда чем-то напоминает разговор: наблюдая за тем, с каким усердием автор разгребает завалы своего прошлого, невольно проворачиваешь то же самое со своим; неплохая «уборка» выходит, надо отметить. Хаотично поведав в предыдущих частях о своих детских и взрослых годах, Карл Уве наконец обратился к отрочеству, о котором и раньше заговаривал, но вскользь, что дало однако понять, что то время нельзя назвать простым. Так оно и есть. Эти несколько лет, о которых шла речь в четвёртой книге, были для него как самым радостным временем, так и самым тёмным, и потому, наверное, их описание вышло столь тягостным и неоднозначным. Что и стало ясно, так это то, что моё предположение, что он будто бы застыл в своём прошлом, оказалось верным, уже в 16 лет он начал предаваться думам о былом, забывая при этом наслаждаться настоящим. О, эта ловушка давно минувшего. Как легко в неё угодить.____Юность, пора свободы и поисков… «Всё, что мне требовалось знать, настоящее знание, единственно нужное, было заключено в книгах, которые я читал, и музыке, которую я слушал», – то, что в детские годы спасало Карла Уве, стало теперь для него смыслом жизни: в руках у него всегда была книга, в ушах – наушники. Благодаря этому он довольно рано понял кем хочет стать, и наблюдать за тем, с каким восторгом он писал рецензии и рассказы, разбирал их и искал свой стиль, было невероятно увлекательно: «Во мне существовал лишь один мир, а значит, и писать надо о нём», – в этих мыслях уже таились намёки на то, что спустя два десятилетия он возьмёт да исповедуется пред всем миром, выставив все свои чувства и мысли на всеобщее обозрение. А он и правда это сделал. Если раньше он по большей части занимался вспарыванием близких и знакомых, то здесь он преимущественно демонстрирует собственное нутро, и зрелище это, надо сказать, не из приятных. Описания его пьянок вызывали отвращение, и то, что он и по сей день считает эти годы самыми счастливыми в своей жизни, сражает, но не удивляет: да, он ничего не помнил, плохо себя вёл и был изведён ложными воспоминаниями, но лишь в эти минуты забвения он был абсолютно счастлив, ибо благодаря алкоголю отключался и становился тем, кем всегда мечтал быть. Он был на грани, и читать об этом было страшно. «Слететь с катушек, жить рок-н-ролльно, удариться во все тяжкие, – о, как меня это влекло! Однако жило во мне и другое стремление – хорошо учиться, быть примерным сыном и достойным человеком. Хоть разорвись», – он и правда разрывался, и темнота зимнего северного островка и отсутствие родных рядом всё усугубляли, ибо пустота, звенящая пустота раз за разом отбирала у него всё.____Погружение во мрак происходило на фоне развода родителей, и это определяющий фактор. С мамой Карлу Уве было спокойно, они проводили много времени вместе, разговаривали по душам, он ей доверял, отец же, у которого уже была другая семья, продолжал вызывать у него животный страх (момент, когда у него, взрослого парня, после криков отца непроизвольно начала дрожать нога, заставил съёжиться), и то, что тот стал много пить, лишь ухудшило дело. Опьянев, отец становился добрее и сентиментальнее, просил у сыновей прощения и всячески лебезил, и поначалу младший действительно радовался этим проявлениям так называемой любви: «Я что, нравлюсь ему? Возможно ли это?», – удивился он, когда тот в пьяном порыве потрепал его по плечу. Этот момент одновременно опечалил и разозлил. Никакие сказки о том, что у отца были свои трудности и его никто не понимал, тут не работают, ибо нет, чёрт возьми, коль ты завёл детей, ты должен о них заботиться, а не переносить на них свои травмы. Многие любят оправдывать таких людей, мол, ну семья-то нормальная же была, у них всё было, ну да, кричал иногда, и бил, и запугивал, но это воспитание, поймите! Нет, не понимаю. Неуверенность Карла Уве, его страхи и скованность, всё то, что мешало ему нормально общаться с другими людьми, выстраивать с ними дружеские и любовные отношения, за всем этим стояла рука отца, дающая ему затрещину. «Их присутствие меня будто ножом резало», – думал он каждый раз, когда на него кто-то обращал внимание, он боялся и закрывался, а после проживал этот миг снова и снова. Удивительно, что в конце концов он не только перестал находить спасение в алкоголе, но и стал для своих детей хорошим папой, вот уж и правда исключительный случай, и понимание этого сглаживает вообще все негативные мысли о прочитанном, ибо если он смог, то, возможно, сможет и кто-нибудь ещё.____И вот четвёртый том прочитан… С ним у меня были проблемы. Первый том, повествующий обо всём сразу, и третий том, рассказывающий о детских годах, очаровали и покорили, второй возмутил отношением писателя к жене, с этим же… трудно сказать, что с ним не так. Может быть, дело в описании загулов и мыслях о девушках, на них и строится вся сюжетная канва, что под конец начало сильно утомлять (серьёзно, я запуталась во всех этих девах, каждая у него сияла и была особенной, а через пару страниц он о ней забывал). Но всё равно проводить время с этой книгой было приятно, да и размышления о том же писательстве скрашивали все неугодные моменты, чего только стоят мысли разгневанного начинающего писателя, когда старший братец ему сказал, что его работы никто опубликовывать не станет: «Ну я ему покажу. Всему этому грёбаному миру покажу, кто я такой и из чего сделан. Всех в порошок сотру», – надо отдать ему должное, он и правда стёр в порошок и себя, и брата, и всех остальных (интересно, что Ингве один из немногих, кто поддерживает его по сей день). Да, это было тяжёлое, но всё же не лишённое прекрасных моментов путешествие в хладный край, настоящие танцы в темноте, которая всё же была повержена проблесками волшебного северного сияния.«Я танцевал, захлёбываясь от радости и желая лишь, чтобы это продолжалось подольше, чтобы гитарное соло не умолкало, самолёт не приземлялся, солнце никогда не садилось, жизнь не заканчивалась».