Пролог
Маяк
Слушай мой голос.
Слушай его внимательно.
Ты прочитаешь мои дневники.
Я расскажу тебе правду.
А ты за это…
Мне поверишь.
Читай внимательно.
Слушай мой голос.
Слышишь?
Вот этот. Сейчас.
Слушай мой голос ооооочень внимательно.
И ты обретешь спасение.
Шанс на спасение.
Женщинам давно нужна была собственная святая книга.
Покажи мне любовь
Я читала десятки книг о любви. И ни в одной не нашла ответа, что же это такое.
Все эти книги о том, что чувствуют влюбленные люди.
Но разве книга о поездке на поезде может дать ответ на вопрос, что такое поезд? Разве она даёт хоть какое-то представление о котлах и передаточных вращениях?
У тебя бывало такое, что ты читала свои дневники и не узнавала того, человека, который их писал? Даже почерк кажется каким-то поддельным.
Это от того, что ты так сильно изменилась? Или просто с годами начала презирать себя прошлую?
Этот дневник – назидание подрастающему поколению. В нем есть всё, что уже случилось. И что обязательно случится с тобой, если ты будешь плохо себя вести.
Дневник – это единственная для нас с тобой возможность поговорить с глазу на глаз в нашем шумном мире. Тут нам никто не помешает. Между моими буковками и твоими глазками ничего нет.
Начнём?
Дневник
Он трахал меня весь день.
Давай сразу договоримся: это не еще одна книжечка о сексе, что пишут мужчины под женскими псевдонимами. Я буду писать так, как мы об этом говорим между собой:
Он трахал меня весь день.
Я лежала на животе. В его сперме.
Я перевернулась, размазав её по простыне и сказала что-то вроде:
– Я тысячу раз слышала от молодых мам, что жизнь начинается только тогда, когда появляются дети.
Он сидел и сопел на краю кровати, приходя в чувства.
Я говорила куда-то в потолок.
Я говорила:
– Моя жизнь началась только тогда, когда умерли родители…
Он просто сидит на кровати, и я слышу, как за окном дворники метут от снега тротуар перед домом.
– …Такой свободы я никогда не ощущала.
Этот дневник – мои воспоминания о нем.
Только не говори мне, что ты так не делала. Не заводила дневничок, чтобы писать в нём о Нём?
Иногда мне кажется, что этот дневник – попытка убедить себя, что это мне не привиделось. Что всё, что произошло – не игра ума и не было придумано моим мозгом в будущие десятилетия, потом, чтобы как-то объяснить себе, что произошло.
Когда этого мира не станет, я хочу, чтобы у меня осталось хоть какое-то напоминание о нем. Напоминание записанное моей рукой.
Чтобы я не смогла в него не поверить.
Перечитывая это, я словно палеонтолог, смахивающий пыль с реликтовых окаменелостей.
На новый год вся семья была дома.Мы убирались и слушали Аббу. Музыку полную любви. Случайной и непредсказуемой.
Я ползала по ковру, изучая ёлочные игрушки, пока родители украшали комнату. Мир казался полным любви, тепла и музыки.
Я трогала детской ручкой ёлочный шарик, заглядывая внутрь, словно там таится еще один огромный мир.
Если честно, прости, но я с трудом понимаю, что из моих воспоминаний правда, а что было придумано позже. Что есть отпечаток времени, а что стереотипы о той эпохе.
Как это страшно наверное… жить без прошлого.
Хотя, может быть, как раз только тогда страх и пропадает.
Тебе просто нечего терять.
Митохондриальная Ева
Кроличья нора
Duran Duran – Come Undone
Я облизываю губы.
Я сделала новую прическу.
Знаешь это чувство?
Когда хочется как можно скорее показать всем.
Когда хочется скорее сделать селфи.
Когда как можно скорее хочется случайно пройтись по улице, на которой работает красавчик-начальник.
Девочки всегда ходят по краю.
Особенно такие трусихи, как я.
Ставят странные статусы вроде «Каждому ангелу нужен свой дьявол», ведь это так приятно – быть непонятой.
Я разглядываю людей. Одного за другим поднимающихся из небытия метро.
Арчатые своды выдают их мне прямо в лицо. Как конвейер.
Не ведающих своего счастья.
Сегодня суббота, значит завтра будет пятница.
Эскалатор подо мной движется вниз. Пыльный воздух порывом взлетает со станции.
Каких демонов ты скрываешь, бездна?
Я посасываю брекеты, что создают ноющую боль в моих зубах.
Я делаю несколько шагов по лестнице туда, повиливая рюкзачком обильно усыпанным разного размера брелками.
Монотонный звук топающих ног.
Легкое дыхание подземелья.
Думала о том, что 99.9% людей, которых ты встречаешь в своей жизни, ты видишь первый и последний раз?
Общество – не кристаллическая структура. Это река.
И мы в ней – водомерки, суетливо ёрзающие по поверхности.
Мерзкое чувство.
Его присутствие.
Я знаю, что он идет за мной. Мне страшно, хоть и большинство стоящих за мной людей это законспирированная вооруженная команда захвата.
Я слушаю команды майора в белых наушниках.
Сойду за школьницу или студентку.
Ой да брось,– все мы кого-то косплеим, – мы же девочки.
Я настроила наушники так, чтобы команды были слышны через любимую музыку. Иначе это было бы слишком заметно.
Я помню инструктаж.
Летучку в тесном старом кабинете, в котором пахнет послевоенными стульями.
Высокий майор с лицом напоминающим маску. Плены дыма, обволакивающие его широкие погонистые плечи, словно помогают потуже затянуть ремень на его безупречном торсе.
Слишком уж сосредоточенный, чтобы продвигаться по службе.
Слишком уж мотивированный, чтобы быть воякой.
Он сверлит меня пронзительным взглядом. Я боюсь смотреть на него. Его черные брови и карие глаза слишком хороши для женатого мужика. Он точно не женат. В разводе или что ещё похуже. Я люблю работать именно с такими.
Он умеет запудрить голову.
Вызвать доверие.
Попросить вкрадчиво.
Брат-солдат.
Он никогда не скажет всей правды.
И я точно знаю, что у него есть план по поимке зверя, которого мы загоняем в ловушку.
Знаешь, что мне показалось странным? Майор хочет уничтожить этого серийного маньяка любой ценой.
Обычно им всегда немножечко пофиг. Они хотят повышение по службе и квартиру от министерства для измученной переездами женушки. Они хотят не замарать руки и домой к телевизору.
Этот, словно сводит личные счёты.
Он говорит мне, что я должна делать вид, что не знаю, что зверь здесь.
Но у меня есть идея получше.
Я ведь девочка.
Я знаю, как раздразнить животяру.
Я спускаюсь в метро. Во главе спецоперации.
Я делаю вид «знаю, что он здесь, но боюсь подать виду». Словно я скована страхом. Словно я оцепенела от ужаса.
Уж мы то с тобой знаем, что им нравится?
Если ты опутана паутиной, это ещё не значит, что ты муха.
Больше всего на свете я хочу убить его.
Он потом скажет мне:
– Про ловушку я понял прям сразу.
– Как ты понял?
– Одинаково крепкие парни, очень по-разному одетые: кто под студента, кто под пенсионера, но все в одинаковой обуви.
Мы даже не подозреваем, как наивен бывает наш мухлёж.
Я не смогла в тот момент сделать таких правильных выводов.
Хотя и помню одинаковый топот от очень разных людей в метро.
Опыт.
Мы доехали до середины.
Парни глазеют на меня, хоть по мне и видно, что сегодня у меня есть парень.
Я подтягиваю сползающий носочек внутри ботинка. Как могу.
И зачем я надела на спецоперацию эти новые трусы?
Режут.
Парни, что кидают мне свои ухмылочки на эскалаторе, потом будут рассказывать, что были там за секунду до событий.
Эскалатор вывозит людскую массу из жерла метро на поверхность.
Грустные, задумчивые, слушают музыку, поправляют одежду.
Брошенные. Не нужные даже самим себе. Помятые невыспавшиеся лица.
Вот что бывает, когда ты идешь на компромис.
Я не могу оторвать от них глаз.
Они так красивы. Как скучающий слон в захудалом провинциальном зоопарке.
Я слышу, как он говорит мне:
– Ты это не твоя одежда…
То, что он скажет потом смешивается с воспоминаниями, с эмоциями.
Вот на что на самом деле похожа наша память – скраббукинг четырнадцатилетней девочки.
– …Ты – не станция, на которой ты работаешь.
– Ты это не твоя профессия.
– Не музыка, в твоих наушниках-капельках.
Но в тот момент я была, как они. Моль однодневка.
Заношенная парка и голые щиколотки в минус десять.
«Та» я – это моя профессия.
Наживка. Если хотите.
Помнишь:
Если ты опутана паутиной это ещё не значит, что ты муха.
Возможно ты – паук.
Мой клиент у меня на хвосте.
Оттуда он не сможет ускользнуть. Переодетая группа захвата сделает свое дело и одним подонком на земле станет меньше.
Я вела серийного маньяка туда. Зная, что он следит за мной. Кетчит мои движения. Зная, что он зависимый. Ещё один бедолага, которому выпала плохая генетическая карта.
Он просто не может себя контролировать.
Ему нужна жертва.
Весь мир сужается до одной её.
И мне осталось только подсадить его на себя.
Ой, да брось. Как будто ты так не делала?
Мы же девочки.
От проходной в парламенте до школьной столовой.
Все только этим и занимаются.
Не надо делать из меня героя.
Я должна была его подсадить и я его подсадила.
Я знаю, как ехать в этом поезде, но я хотела узнать, как он работает.
Я чувствую как он следует неотступно.
Есть только одна маленькая деталь, о которой я забыла сообщить: наш сегодняшний клиент может перегрызть глотки всем им особо не напрягаясь. Он как бы… не совсем человек.
Потому я прекрасно знаю, что не суждено вернуться из этого погружения.
Мы переглядываемся с майором. И мне кажется он это понимает.
И всё же я ни разу не оглянулась. Не выдала себя.
Если бывают террористы смертники, то видимо я – мстительница смертница. Будь, что будет.
Освещенность падает с каждым шагом.
Иногда мне кажется, что эскалаторы только для того и сделаны, чтобы подготовить обывателя к грохочущему аду метро.
Взгляд перед собой, на колонны, на других людей.
Неважно, куда ты смотришь. Важно, что ты видишь.
Страшное чувство – когда хищник взял твой след.
Между вами может быть еще пара километров, но если голодная тварь учуяла тебя, то четырьмя лапами она движется, как самонаводящаяся ракета природы. По тропинкам и вброд.
Я и красная шапочка.
Я и охотник.
Что может быть проще, чем влюбиться в киллера?
Даже в президентов и кинозвезд влюбляются реже.
Ты уже всё правильно поняла:
Моя задача: увести его в самый тесный участок.
Дальше работу начнет группа захвата.
Слишком поздно я поняла, что это он меня туда заманивает. Возможностью стать героем.
Я бы убила его сама.
Я делала такое раньше.
Но… когда тебе в детстве читали сказки о том, что раз в десять лет Дракон прилетает в деревню и забирает самую красивую девушку…
Когда говорили про это…
Не мечтала ли ты оказаться той девушкой?
Рики-Тики-Тави
Florence + the Machine – Girl With One Eye
Я лежу на животе.
За окном скрипят дворники.
Раскрывая глаза, чтобы уловить побольше туманного белого зимнего света, я разглядываю фотоальбом и пририсовываю усы и рожки к черно-белым семейным фотографиям. Одежда как у всех, прически как у всех, мебель как у всех, обои как у всех. Самое страшное, что я даже знаю, что будет на следующих страницах. Свадьбы, рождения детей, переезды. Один и тот же спектакль из поколения в поколение. Вдыхаю запах маркера и старого клейкого фотозакрепителя. Запах он тоже закрепил на века.
Я пишу на полях вопросы, словно в детской анкете:
В твоей жизни были переломные моменты?
Когда ты поняла, что стала взрослой?
Первое воспоминание?
Общество стирает женщинам память. Перезаписывает их под новыми фамилиями. Каждая новая фамилия – новая жизнь. Вот зачем фата – это пелёнка новорожденной.
У каждого из нас есть человек, встреча с которым изменила всю жизнь.
Тот химический элемент, который стал катализатором давно назревших изменений.
Изменений, которые ты совсем не ждала.
Изменений, на которые у тебя не хватило бы духу без него.
Я думаю моя жизнь началась, когда не стало родителей.
Привычное времяпрепровождение подростков: торговые центры, обучение, тусовки, ютуб, – всё это не способно было удерживать мое внимание надолго.
Все, что мне нужно от жизни – любовь.
Я оказалась в отделе по поиску серийных убийц.
Именно серийных. Терминологически – это те парни, что убивают через определенные интервалы времени и убили уже три и более человек с перерывами. Те, кому необходимо убивать.
Ты не обманешь себя:
Ты это то, в кого ты влюбляешься.
Как ты понимаешь, террористы или школьные стрелки не в счет. Те, кому по долгу службы положено убивать тоже в домике.
Раскрыть типажи?
Я прочитала: «Властолюбцы» – упивающиеся беспомощностью жертвы, «сластолюбцы» – те, кто штырятся в сексуальном плане от убийств, «исполнители» – те, что слышат «голоса», или убеждены, что являются частью какого-то культа, во всех случаях – вымышленного, «санитары» – те, кто убедили себя, что очищают общество от «скверны» и каннибалы.
С каннибалами проще всего. Они выдают себя с потрохами. Они ненавидят себя.
По сути любой хищник убивающий, чтобы поесть – серийный убийца.
У каждого есть свои пищевые привычки.
Я быстро поняла, что моя артистичная натура хорошо подходит для переодеваний и имитаций объектов диетических пристрастий маньяков.
Если ты считаешь, что «ешь все подряд» значит ты вообще не в теме. Диета есть у каждой: у одной безуглеводная, у другой – майонезная. Верно, девочки?
Итак, я переодеваюсь в что-то среднее между всеми его известными жертвами и болтаюсь неподалеку от протекания его стандартных троп. Мы даже ритм серийных маньяков выслеживали и не травили им души в «периоды охлаждения».
Женщины меня легко поймут – у каждого охотника есть период, когда он только что «наелся» и тормошить его не надо.
В разработке всегда два три таких парня и у меня хватало командировок. Только вот, когда ты долго собираешь ягоды в лесу ты начинаешь видеть их и в городе.
У меня был доступ к полицейской статистике и я начала анализировать нераскрытые убийства. Я стала думать о возможности существования убийцы, который имеет несколько пристрастий: допустим убивает не только 70летних бабушек, но в параллельном цикле убивает 30летних блондинов и так далее. Ну ты поняла. Что если найдется парень, который нарочно будет пытаться нас запутать? Что если он начнет выбирать каждый раз разных жертв? В разных городах. И разным почерком. Чтобы мы не смогли найти ничего общего между убийствами.
Что если это охота? Надоело убивать антилоп – захотелось льва.
Надоело убивать знаменитостей – нападает на чемпиона по единоборствам.
Он словно бросает вызов всему человечеству.
Я стала искать его. Своего идеального серийного убийцу.
В вырезках газет, и полицейских отчетах. Ловить связь между всеми нераскрытыми делами.
Криминальные дела еще никогда не сшивались так грубо.
Притянуты за уши на грани фальсификации.
Моим воспалённым умом.
И как только я поверила, что он существует (или я создала его?), меня настигло самое страшное осознание.
Осознание того, что внутри меня есть что-то, что заставило меня его искать.
Ужасный вопрос.
Я хотела узнать: если это не болезнь, не маниакальная необходимость и не указ свыше.
Тогда ЗАЧЕМ он это делает?
Анкетирование #1
Каким было твое первое воспоминание о жизни?
Помнишь ли ты тот день, когда поняла, что стала взрослой?
Какой момент в твоей жизни ты можешь назвать самым переломным?
Кто был в тот момент рядом?
Городской сумасшедший
Roxette – It Must Have Been Love
Теперь ты знаешь, кто он такой.
Думала ли я в тот момент, что спасаю их всех? Скорее да, чем нет.
Я чувствую его в двадцати метрах за своей спиной. Окруженного переодетыми сотрудниками спецназа. С винтовками под широкими одеждами.
Ты когда-нибудь задумывалась, как выглядит камуфляж для спецопераций в метро?
Твоя повседневная одежда.
Думала о том, что чувствует червяк болтаясь на крючке, пока он медленно погружается на дно? Ведь он еще жив в этот момент.
Я погружаюсь. Туда, где кабинка дежурного. Который прекрасно знает, что отсюда пора сваливать. Которому потом вручат правительственную награду. Ну, как ему… передадут его родственникам.
Эскалатор спускает меня вниз и начинает выпрямляться. Я могу заглянуть в кабинку дежурного.
Что я чувствовала, увидев в черно-белом мониторе Его фигуру?
Думала, что червяк возможно чувствует приближение рыбы? Способен ли он, ползавший всю жизнь под землей, хотя бы отдаленно понять, что это приближается к нему?
Думаю, он не сводит глаз с лисьего хвоста прицепленного к моему рюкзачку.
Обожаю аксессуары. Приятная тяжесть переваливается из стороны в сторону.
Смещенный центр тяжести.
Что я чувствовала, осознавая, что серийный убийца в десяти метрах от меня? И что он пришёл за мной?
Когда я делаю еще один шаг с движущейся ленты на твердую мраморную «землю» метро…
Я просто хотела найти того, кто бросил вызов.
Ты это не твоя обувь.
Чувствовала ли я себя в безопасности?
На залитой металлическими бликами станции было несколько десятков переодетых вооруженных контрактников.
Пришли ли они сюда, чтобы защитить меня?
Была ли я когда-нибудь ближе к тому, чтобы превратиться в мешок с цитоплазмой?
Думаю нет.
По спине прокатывается волна зябкого холода. Я словно чувствую, что вот и он вступил на платформу, а значит осталось немного. Дежурный перекрывает вход в верхнем вестибюле. Я смотрю на случайные лица в толпе. Люди, которым не повезло.
В клетке с самым страшным серийным убийцей.
Итак: когда ты ловишь маньяка ты ожидаешь встретить чокнутого эстета, забитого изгоя, тупоголового амбала, опьяненного безнаказанностью маргинала, зависимого сумасшедшего.
Но ты не думаешь об альфе.
Знаете, что в нем особенного? У него не было собственного почерка.
Я кое-что уже поняла о нём.
Это ведь не первая наша встреча.
Ахэгао
Drawning Pool – Bodies
Что, если бог не хочет, чтобы мы в него верили?
Что, если он хочет, чтобы мы верили в самих себя?
Наша первая встреча.
Оглушительный концерт.
И я, одетая в его вкусе. Боже мой, откуда мы женщины только знаем это? Чужие вкусы.
Мне кажется нет ничего сложнее, чем угадать, чего хочет другой человек.
Я ни разу не видела его. Только читала о том, кого и как он убивал. И вот я одетая.
Черные башмачки и белые гольфики.
Плессированная юбка и вьющиеся волосы.
Влажная укладка.
Каково это: быть объектом вожделения?
Женщина – это всегда мишень.
Он скажет мне потом:
– Я не нападаю на виктимных.
– Почему напал на меня?
– Что-то почувствовал.
Сегодня последний день нашего знакомства.
Возможно, именно поэтому я рассказываю это тебе.
Хочется оставить о нем добрые воспоминания.
Как мы познакомились?
Он изнасиловал меня на концерте одной рок-панк-поп-группёнки.
Молва скажет «допрыгалась».
Люди скажут «сама виновата».
Я скажу:
Больше всего на свете я хочу, чтобы он это повторил.
Но давай по-порядку: это моя работа. Ну не в смысле быть изнасилованной. А в смысле быть наживкой.
Вокруг концерт. Это какая-то особая среда.
Словно аквариум. Само пространство тут какое-то вязкое и плотное. Маскарад.
Где каждый может перестать быть самим собой.
Стать массой.
Стать частью чего-то большего. Чего-то другого.
Меня всегда пугали, люди, которые избегают походов на концерты. Не фанатеют по какой-нибудь группе, не признают себя фанатами сериальчика, сидят дома в день города или на новый год.
Что они возомнили о себе?
Я внутри оглушительного выступления. Толпа уже перестала быть скопищем обладателей билетов – теперь это единое существо. Я растворяюсь.
Сначала я строю из себя робкую, чтобы убедить его, что проблем со мной у него не возникнет.
Такую знаешь, которую лапают за жопу в толпе, а ей проще сделать вид, что типа не заметила, чем разжигать конфликт.
Хорошенькое местечко – толпа. Огроменное скопление народу.
Ему нравилось делать это у всех на виду.
Я оборачиваюсь и сквозь контузию шоу… Ловлю его взгляд. Точнее – он ловит меня. Как венерина мухоловка.
Такой взгляд, знаешь…
Если ты посмотрела – ты не сможешь сделать вид, что это случайно. Надеяться, что он забудет. Что он простит. Что он улыбнётся.
Мурашки.
Я отворачиваюсь.
Вокруг грохочет концерт.
Пот и буйство. Но я уже думаю только о нем.
Ты сразу понимаешь: он не один из нас.
Я отвернулась. И не напрасно.
Почти сразу он схватил меня сзади за шею, за горло так что я всхрипнуть не успела и поволок в какое-то заранее спланированное место.
Нельзя играть с огнём и не разгореться самой.
Лучший момент для контратаки – когда он достанет свой прибор. Это все знают.
Мои губы затекли.
В изнасиловании всегда есть момент, когда ему надо освободить руки, чтобы достать и начать процесс.
Оказавшись в какой-то подсобке, он швырнул меня в стену так сильно, что часть моего тела стала на секунду абсолютно плоской.
Я слышу грохот концерта за стеной.
В всполыхах света я вижу типичного работника сцены.
Если бы я не знала – я бы поверила: перчатки торчащие из бокового кармана на широких брюках, выцветшая футболка с крупным принтом какой-то никому не нужной группы. Намотанная на запястье стяжка для проводов.
Готовился.
В конце-концов все мы кого-то косплеим.
Он скажет мне потом:
– Знаешь, как попасть куда угодно без пропуска?
– Знаешь этот трюк со стремянкой?
Там в темноте у меня не получается оглядеться, но это что-то вроде комнаты звукооператора.
Он расскажет мне потом:
– Оденься как подсобный рабочий и неси в руках тяжелую стремянку – пропуск не понадобится.
Проверь на досуге со своим парнем.
Я пытаюсь прийти в себя. После удара спиной. Глаза крепко накрепко зажмуриваются от боли. В глазах темнота с сияющими пятнами.
Самое страшное, что я не могла подготовиться. Знать, как он будет меня убивать.
Я отмахиваюсь от него бутылкой валявшейся на полу.
Когда все тактильные ощущения на двадцатисантиметровом ноже примотанном скотчем к руке в моих широких рукавах.
Но я неловко отмахиваюсь бутылкой.
Чтобы он и подумать не мог, что я вооружена.
Знаешь, как Шелли Дюваль битой в «Сиянии».
Охотник всегда больше следит за манерой движения жертвы.
Манеры важнее действий.
Мне надо сыграть полную недееспособность от стресса.
Он сам заходит в ловушку и закрывает за собой дверь.
Чтобы достать нож, мне нужен тот самый момент.
Тот самый момент, когда он поймет, что ему ничего не угрожает.
Думала ли я в тот момент, что жизнь женщины это всегда изнасилование?
На работе. На учёбе. Дома.
Женщина проживает всю свою жизнь в страхе перед мужчинами.
Мы просто хорошо адаптируемся.
Природа все равно заставить тебя делать это.
Ты просто можешь выбрать с кем.
Он прижимает меня к стене.
И что любовь, если не победа над этим страхом?
Раздвигает с силой мои сжатые ноги. Его рука шарит под юбкой… гладит кожу у самых трусиков.
– Ты ведь этого хотела, сучка?
Я впервые услышала его голос.
Как скала разбивающая волны.
Он лапает меня. Мастерски.
Я – плотина сдерживающая наводнение чувств.
Я пытаюсь успокоиться.
Мурашки покрывают даже щеки.
Ты это не твое тело.
Я не узнаю свой собственный голос. Сдавленный. Сжатый.
– От- сглатываю -ва- глубоко вдыхаю -ли.
Он закрывает мне рукой рот.
Счастье любит тишину.
Я мотаю головой и кусаю его за запястье.
Так больно, что я буквально чувствую эту боль сама.
Во рту лоскут кожи.
Кровь.
Ты кусалась в детстве?
На его руке…
Мои глаза… Знаешь, так больно смотреть прямо перед собой. На расстоянии восьми сантиметров.
Его запястье со шрамами.
От чужих зубиков.
Делала себе часики укусами в детстве?
Я не первая, кто кусает его туда.
Он уже целует мою пылающую шею.
Его это только заводит.
Может это вообще его фетиш.
– Это всё, что ты сделаешь? Изнеженное поколение… Или может еще запишешь на меня дис и выложишь на ютуб?
Сейчас я все исправлю.
Думали о том, какими жалкими становятся насильники после задержания?
Я уже готова увидеть изменения в его лице.
Я уже готова создать их сама.
Я бью локтем ему в лицо, еще и еще.
Я кричу ему.
– Я из полиции! Вы арестованы!!! На пол!!!
Я достаю нож.
Я готова увидеть, как он сникнет. Как он заскулит.
Я готова услышать: «Я не хотел ничего такого».
Это не первое моё задержание.
Я знаю, какие слюни и сопли сейчас начнутся.
И будут длиться на каждом заседании.
Я набираюсь терпения на месяцы вперед.
И с рыком получаю удар по руке такой силы, что нож ударяется об пол и несколько раз подпрыгивает на кафеле со звоном.
Мне прилетает удар по лицу.
Если я провалилась, то он сейчас убежит.
Но он снова коленом раздвигает мои ноги.
Он шепчет.
– Вот так мне уже гораздо больше нравится.
Он признается мне потом:
– Заводит только когда сопротивляются. Только когда думают, что у них есть воля, силы и шансы изменить обстоятельства. Хотя их нет. А то, что ты из полиции, я знал с самого начала. И про нож.
Он скажет:
– Это как рыбалка. Погрузить рыбу в иллюзию возможности спасения – в этом весь кайф. Тянуть её из воды, когда всё уже решено.
Он будет томить:
– Я не буду скрывать. Я очень хотел тебя трахнуть, именно потому что ты за мной охотилась. Никогда не думал, что стану тем самым злодеем насильником.
Мы смотрим глаза в глаза.
И я вижу водоворот вечности.
Я планировала заорать. Даже репетировала, чтобы это выглядело натурально, и он так и не понял, что я за этим сюда и пришла.
Но сейчас я слышу свой собственный крик.
Заложенные уши.
Плотину прорвало.
Инстинктивно
Я стала зверем.
Загнанным Рики-Тики-Тави.
Вот, чего он ждал. Вот, чего он добивался.
Мои зрачки – черные дыры с обваливающимися во внутрь краями.
Я вся стала крик, как вода становится пар.
Мои легкие разрываются от внезапного рывка дыхания.
Его зрачки захватывают мои зрачки, и как бы они не двигались. Как бы не дрожали. Он повторяет каждое их микродвижение.
Он расскажет мне потом. Что это и есть его «самый кайф».
– В тот момент, когда ты собираешься убить жертву, она молит о пощаде. Она видит, что её ничто не спасёт, и молит дать пожить ещё немного.
– Дай пожить…
– …Еще немного.
– Это и есть то мгновение, когда ты становишься богом. Ну хотя бы можешь почувствовать, каково это.
Я пойму его потом.
Но в тот момент…
Он сдавливает руками мои запястья. Вдавливает их в мягкую липкую прокуренную дерматиновую стену.
Я хриплю:
– Ты безбожник?
– Ох знала бы ты, как сильно ты ошибаешься…
Перед моими глазами была уже не человеческая голова.
Раза в четыре крупнее, похожая на лошадиную морду.
Голова Дракона.
Причина, по которой люди ненавидят вас и будет тем, из-за чего кто-то влюбится в вас до беспамятства.
И, если любовь это болезнь, то я хочу знать, как ею заразиться.
Впрочем в тот момент, я списала это всё на аффективный бред.
Конец Света?
Нет. Первая Любовь.
Он поцеловал меня в губы.
Его огромный шершавый язык заполнил мой рот.
Он объяснит потом:
– Я знаю, что ты чувствуешь. Дом это место, куда не заходит никто без приглашения.
Если у тебя нет такого места – у тебя нет себя.
Если кто-то заходит в твой дом без спроса – у тебя нет тебя самой.
Так чувствуют себя изнасилованные.
Когда кто-то входит в тебя без спроса – тебя больше не существует.
Понять, что ты из себя представляешь можно только в одиночестве. Люди лишающие себя одиночества позволяют насиловать себя обществу. У них нет самих себя.
Я хочу им это вернуть. Оставить человека в одиночестве с самим собой, чтобы он получил шанс понять, кто он есть.
Ты еще слушаешь меня?
Знаешь…
Так много говорят в оправдание насилия. В оправдание жестокости.
Что мол это животные инстинкты, и мужики сами себя не контролируют.
Как мало сказано в оправдание желания быть изнасилованной.
Он шипит мне прямо в лицо:
– Я знаю, чего ты хочешь. Я читал твой статус в вк.
Что, если наши статусы действительно кто-то читает?
Что наши статусы, если не молитвы посылаемые в небо? Моя вот, будь она не ладна, была услышана.
Мои губы отвечают на поцелуй.
Моё сердце – канарейка.
Я хочу сказать:
– Раз уж мы все равно будем делать это…
Я задыхаюсь от возбуждения.
– Сделай это жестко.
Он суёт мне руку в трусики.
И я стала тем, кто я есть.