Балканский «щит социализма». Оборонная политика Албании, Болгарии, Румынии и Югославии (середина 50-х гг. – 1980 г.)

Светлой памяти друзей, коллег-историков Ильи Валерьевича Гайдука Михаила Николаевича Зуева посвящается

Университет Дмитрия Пожарского

Подготовлено к печати и издано по решению Ученого совета Университета Дмитрия Пожарского

Рецензенты

К. и. н. Романенко С. А.

К. и. н. Стыкалин А. С.

© Улунян Ар. А., 2013

© Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2013

Введение

Установление после окончания Второй мировой войны в большинстве балканских стран – Албании, Болгарии, Румынии и Югославии – коммунистических режимов серьезно повлияло на расстановку военно-политических сил в регионе. Одной из принципиально значимых для существования новых политических режимов проблем являлась необходимость обеспечения их внутренней и внешней безопасности в соответствии с официально провозглашавшейся идейно-политической доктриной «построения социализма». В этой связи коммунистическое руководство четырех государств поставило задачи ликвидации активной внутренней политической оппозиции и укрепления обороноспособности этих стран, целью которой было противодействие внешним военным угрозам в интересах защиты создававшихся политических режимов. Распространение сферы влияния СССР на Центрально-Восточную Европу, включая Балканы, после Второй мировой войны и формирование в послевоенный период биполярной системы международных отношений обуславливало необходимость формулирования правящими кругами Албании, Болгарии, Румынии и Югославии основ оборонной политики. Её вариативность определялась исторической традицией Балканского полуострова и новой политической реальностью, которые, в свою очередь, влияли на содержание собственно оборонной политики, характер военной доктрины, готовность к созданию военно-политических союзов и в целом на идейно-политическое оформление международных позиций каждой из четырех коммунистических стран региона. С середины 50-х гг. и до начала 80-х гг. XX в. на формулирование оборонной политики коммунистических государств Балканского полуострова оказывало военно-стратегическое планирование и вероятное использование США и СССР ядерного оружия. Создание и параллельное сосуществование двух противостоявших военно-политических блоков в лице Организации Североатлантического Договора (НАТО) и Организации Варшавского Договора (ОВД), включая недолго действовавший региональный Балканский пакт, ставили на повестку дня коммунистических режимов Албании, Болгарии, Румынии и Югославии вопрос определения источников военных угроз и национальных приоритетов при разработке методов и способов противодействия им.

Взаимосвязь идеологической и военной составляющей оборонной политики этих государств, нередко рассматривавшихся за пределами региона, несмотря на существование явной неоднородности и взаимной противоречивости их интересов, а также исторической традиции, как некий единый балканский «щит социализма», способствовала созданию исключительно своеобразной ситуации в регионе, где присутствие НАТО олицетворялось меньшинством в лице двух стран – Турции и Греции, также занимавших особые позиции внутри Североатлантического альянса. Научные исследования, предпринимавшиеся на протяжении долгого времени, и особенно после окончания холодной войны, когда становились всё более доступными материалы архивов государств Центрально-Восточной Европы и СССР, а также публиковавшиеся сборники документов, в большей своей части не затрагивали специально тему оборонной политики всех четырех балканских коммунистических государств с середины 50-х гг. до начала 80-х гг. XX в. в рамках единой документальной публикации или монографического исследования. В то же время в национальных историографиях этих стран данная тема постепенно стала приобретать особое значение. Это произошло в силу объективных причин: оборонная политика Албании, Болгарии, Румынии и Югославии, включая широкий комплекс вопросов внутриполитического, экономического и социального развития, определяла модель их поведения на международном уровне и влияла на занимаемую ими позицию в системе международных отношений в условиях двухполюсного мира. Наибольший интерес в данном контексте представляет процесс формулирования концепции национального суверенитета при проведении оборонной политики, принятие балканскими коммунистическими государствами национальных версий военных доктрин, разработка конкретных планов обороны, военно-стратегические и военно-технические аспекты проводившейся их руководством внутриблоковой и межблоковой политики, а также оценки зарубежными экспертами этого процесса.

Имея в виду различный блоковый статус Албании, Болгарии, Румынии и Югославии на протяжении 25-летнего периода, особый интерес представляют взгляды партийно-государственного руководства этих стран на источники и характер военных угроз как на региональном, так и на более высоком уровне, а также их отношение к возможности понижения степени военно-политического противостояния на Балканах.

Обращение к теме оборонной политики коммунистических стран Балканского полуострова обусловлено появлением, начиная с 90-х гг. XX в., возможности использовать ранее недоступные материалы как российских, так и зарубежных архивов, часть из которых была опубликована в тематических сборниках и общественно-политической прессе. Окончание холодной войны и ликвидация коммунистических режимов способствовали развитию мемуаристики как особого и исключительно противоречивого направления общественно-политической литературы, способствовавшей усилению дискуссионности по большинству проблем развития послевоенного периода государств, в которых были установлены коммунистические режимы. В отличие от стран Центрально-Восточной Европы, коммунистические страны Балканского полуострова не находились в центре фронтального межблокового противостояния в военно-стратегическом отношении, выступая в роли геостратегической периферии. Однако их оборонная политика представляет интерес именно с точки зрения кажущейся, на первый взгляд, «географической удаленности» от широкой полосы фронтального противостояния двух блоков, что достаточно активно обсуждается как в специализированных исследованиях и аналитических материалах военно-стратегического и оперативного характера, так и в исторических работах. Являясь частью «коммунистического мира», утратившего свою централизованность в конце 40-х гг. XX в., и будучи расположены на южном фланге НАТО и Юго-Западном театре военных действий ОВД, эти государства имели особое значение для оборонных и внешнеполитических планов как двух противостоявших блоков, так и двух сверхдержав – США и СССР. Именно поэтому характер взаимоотношений балканских коммунистических стран, как членов Варшавского блока, так и не входивших в него, с этим военно-политическим союзом представляет особое направление при изучении их оборонной политики.

Несмотря на существующие в историографии исследования по конкретным вопросам военно-политической истории Албании, Болгарии, Румынии и Югославии послевоенного периода, всё ещё продолжают оставаться малоизученными проблемы, имеющие прямое отношение к разработке конкретных военных планов по отражению возможного военного нападения, главных направлений контрнаступления и оценкам перспектив их оборонной политики как со стороны Запада, так и Востока. Особое место занимают пока ещё не в достаточной степени (по причинам сохраняющейся недоступности) изученные вопросы участия ряда стран, в частности Болгарии, в ракетно-ядерном планировании СССР, степени серьезности планов руководства Югославии и Румынии по созданию собственного ядерного оружия, а также конкретных планов руководства коммунистической Албании на случай внутриполитического (включая военный сценарий) кризиса в соседней Югославии. Эти, на первый взгляд, исключительно военно-стратегические и военно-организационные вопросы в действительности в силу тесной взаимосвязи идейно-политических установок с формулированием оборонной политики представляют особый интерес для исследования проблемы обеспечения внутренней и внешней безопасности существовавших в Балканских коммунистических странах общественно-политических режимов. Именно поэтому работа над темой обусловила необходимость обращения как к её политическим, так и к военным аспектам.

Работа над книгой потребовала знакомства автора с широким кругом документов и историографии. Поэтому слова благодарности следует адресовать всем, оказавшим помощь и содействие при организации доступа к имеющимся источникам и публикациям, нередко отсутствовавшим в отечественных библиотеках. Особую признательность хотелось бы выразить рецензентам к. и. и. А. С. Стыкалину и к. и. и. С. А. Романенко и взявшим на себя труд пристального прочтения рукописи монографии специалистам-коллегам д. и. и. Т. В. Волокитиной и д. и. и. Н. И. Егоровой. Высказанные ими советы, замечания и предложения оказали большое влияние на нынешнее содержание данного исследования. Автор выражает искреннюю благодарность руководству Русского Фонда Содействия Образованию и Науке (г. Москва) за помощь в публикации монографии.

Работа выполнена по программе фундаментальных исследований секции истории Отделения историко-филологических наук РАН «Нации и государство в мировой истории».

Политическая идеология и оборонная политика: в поисках национального интереса 1955-1968 гг.

§1. Определение «стартовых позиций»

Создание 14 мая 1955 г. Организации Варшавского Договора (ОВД) серьезно повлияло на развитие системы международных отношений в целом и их региональные аспекты в частности. Примечательным фактом процесса формирования этого военно-политического блока была заинтересованность в нём не только СССР, но и постепенно усиливавшего свои позиции на мировой арене коммунистического Китая^[1]. За год до официального подписания документа о создании Организации Варшавского Договора вооруженные силы будущих балканских участников пакта – Албании, Болгарии и Румынии, по оценкам американской разведки, во многом соответствующим реальному положению дел, представляли довольно серьезную военную силу в региональном масштабе.

Таблица 1

Вооруженные силы Балканских государств – будущих членов ОВД

(по американским разведывательным оценкам на июль 1954 г.)^[2]

В то же время боевой потенциал и оперативные возможности национальных вооруженных сил балканских членов ОВД без учёта находившихся в них до начала 60-х гг. XX в. подразделений вооруженных сил СССР уступал по ряду параметров военно-техническому, но не кадровому, потенциалу членов НАТО – Греции и Турции, к которым при определенных обстоятельствах (угроза вооруженной интервенции) могла присоединиться Югославия, обладавшая также одной из наиболее боеспособных армий в регионе^[3]. Особую обеспокоенность в этой связи проявляли Албания и Болгария, находившиеся на линии соприкосновения с Североатлантическим альянсом^[4].

Прошедшие в 1955-1956 гг. заседания высших органов НАТО с участием представителей балканских членов организации – Греции и Турции – выявили стремление последних обращать внимание не только на оборонные усилия альянса в Средиземноморском регионе, но и на экономические аспекты сотрудничества в рамках пакта. Важным аргументом в этом отношении выступали действия СССР, рассматривавшиеся Афинами и Анкарой как «мирное наступление» с использованием экономических методов проникновения в Грецию и Турцию^[5].

В то же время парадокс складывавшейся в ОВД ситуации заключался в том, что интерпретация политических и оборонных задач в рамках пакта у большинства его членов, несмотря на декларированную лояльность в отношении Москвы, по объективным причинам обладала конфликтогенным потенциалом. Так, в частности, в 1955 г. министр обороны Румынии Э. Боднэраш в беседе с Н. С. Хрущевым поднимал вопрос о необходимости вывода советских войск из страны, полагая, что их присутствие уже серьезно не влияло на военно-политическую обстановку в регионе. Румыния, по словам Боднэраша^[6], находилась в кольце социалистических стран, и единственное непрямое соприкосновение с государством-членом НАТО – Турцией – было лишь на Черном море. Москва постаралась ослабить нажим со стороны Бухареста и смогла, в конечном счёте, добиться того, что 3 декабря 1956 г. была обнародована советско-румынская декларация. В ней заявлялось о том, что в условиях, когда силы НАТО размещаются в непосредственной близости от социалистических стран, присутствие советских вооруженных сил в Румынии является необходимым^[7]. Однако уже спустя два года – 17 апреля 1958 г. – позиция Москвы была изложена в специальном письме Хрущева главе Румынии Г. Георгиу-Дежу. На этот раз уже Кремль заявлял об изменении международной ситуации, позволяющей вывести советские войска^[8]. 24 мая 1958 г. Хрущев сделал заявление о сокращении советских войск в Восточной Европе и сообщил о готовности вывести советские войска из Румынии. Оба события не являлись простым совпадением^[9] и отражали общую политическую линию Москвы, стремившуюся провести реформирование своей оборонной доктрины^[10]. На протяжении 1958 г. Бухарест всё более настойчиво выражал заинтересованность в выводе советских войск из Румынии. В 1960 г. Георгиу-Деж уже выступал за реструктуризацию всей системы управления Варшавского пакта с тем, чтобы Москва согласилась на участие её восточноевропейских союзников в выработке стратегических решений пакта.

Изначально ОВД позиционировалась советской стороной как военно-политический блок европейских коммунистических стран, не подлежащий расширению в «проблемных» направлениях, к числу которых относилось дальневосточное^[11]. Ситуация, складывавшаяся внутри пакта, представляла серьезный интерес для его оппонента в лице НАТО и ведущей силы Североатлантического альянса – США^[12]. Именно поэтому взаимоотношения между членами каждого из противостоявших блоков серьёзно влияли на их позиции в наиболее важных с военно-стратегической точки зрения районах непосредственного взаимного соприкосновения. Среди них были Балканы, имевшие выход на средиземноморский, черноморский и ближневосточный оперативные направления. Уже в первой половине 50-х гг. Москва уделяла особое внимание советскому присутствию в Средиземноморье. Коммунистической Албании – союзнице СССР – предстояло играть в этом важную роль. Ответственность за данный регион в тактическом отношении лежала на советском Черноморском флоте^[13], и одна из первых демонстраций присутствия СССР здесь состоялась 28 мая – 7 июня 1954 г., когда проходил визит в Албанию отряда кораблей ВМФ СССР под командованием командующего ЧФ адмирала С. Г. Горшкова. В составе группы кораблей были крейсер «Адмирал Нахимов», а также 2 эскадренных миноносца. Серия подобных визитов, состоявшаяся во второй половине 50-х гг., лишь подчеркивала важность Албании для СССР и всего Восточного блока в военно-морском отношении. Одновременно Москва и Тирана заключили договор о строительстве военно-морской базы ВМФ на албанском побережье Средиземноморья. Советская концепция развития военно-морских сил на протяжении со второй половины 50-х гг. и до середины 60-х гг. XX в. во многом формулировалась с высокой степенью субъективизма и отражала противоречия между сторонниками и противниками создания парка авианесущих кораблей. Главком ВМФ адмирал Горшков, занявший эту должность 5 мая 1956 г., был сторонником последней точки зрения и считал, что авианосцы уязвимы и не обладают достаточной огневой мощностью, в то время как ракетоносцы, наоборот, наиболее приемлемы для советского флота. Подобное отношение начало меняться лишь в середине 60-х гг. XX в.^[14] Прологом к этому послужило придание в высших советских военных кругах в начале 60-х гг. особого акцента концепции «господства на море», хотя в официальных открытых документах сам термин характеризовался сквозь призму советских идеологических установок и подчеркивалось, что советские вооруженные силы «в настоящее время его [данное понятие] не используют»^[15]. Советская средиземноморская эскадра начала развертывание в регионе с 1964 г., а с 1967 г. она усилила своё присутствие за счёт получения портов базирования в Египте.

Советская военная активность в Албании и прилегающих водах Средиземноморья, а также в целом на Балканах рассматривалась в военных, политических и журналистских кругах стран Западного блока как направленная на усиление присутствия СССР в стратегически важном регионе. Ситуация в балкано-средиземноморском и черноморском регионах занимала важное место в аналитических материалах оборонных ведомств стран-участниц НАТО из числа европейских держав, в частности Франции. В соответствии с оценкой французского Генерального штаба, сделанной в сентябре 1955 г., «после 1948 г., когда Югославия вышла из Коминформа, Болгария стала важным фактором для Кремля на балканской шахматной доске… Её армия является одной из наиболее верных и обученных среди государств-сателлитов… Три страны, с которыми Болгария могла бы находиться в состоянии войны, – нейтральная Югославия, Греция и Турция – члены НАТО»^[16]. Французская военная разведка, представившая данные оценки в своём докладе Генеральном штабу, делала предположения о том, что Болгария могла, в случае необходимости, провести стремительное наступление по всем трём направлениям, включая побережье Эгейского моря, и даже на Стамбул (в последнем случае – при поддержке советской авиации)^[17].

Однако взаимоотношения внутри Варшавского пакта свидетельствовали о том, что между Москвой и её отдельными союзниками по ОВД из числа Балканских коммунистических стран начинали усиливаться противоречия. Визит в Югославию партийно-государственной делегации СССР во главе с Н. С. Хрущевым, состоявшийся 26 мая – 2 июня 1955 г., и принятие совместной Белградской декларации, которая подтвердила нормализацию советско-югославских отношений^[18], был с настороженностью воспринят албанской стороной, находившейся в конфронтационных отношениях с соседней Югославией^[19], хотя на официальном уровне глава Албании Э. Ходжа согласился с подписанным обеими сторонами документом. Последний факт был отмечен югославской дипломатией, что нашло своё выражение во включении югославским посольством в Тиране в дипломатическое сообщение перевода на сербский язык статьи Э. Ходжи «Вклад в дело мира на Балканах», опубликованной в партийном органе «Зери и популлит». Примечательным был пассаж о том, что «албанский народ с одобрением воспринял Белградскую декларацию, солидаризируясь с ней, и стремится, чтобы отношения между Албанией и Югославией были нормализованы, были хорошими и дружескими»^[20]. Тем не менее в складывавшейся ситуации, как отмечал посланник ФНРЮ А. Милатович, в руководстве Албанской партии труда (АПТ) начали проявляться признаки недоверия в отношении СССР и усилились колебания по вопросам политики на «югославском направлении». Полученная Милатовичем информация свидетельствовала о наличии в политбюро АПТ различных подходов к перспективе развития албано-югославских отношений.

Один из них формулировался группировкой, возглавлявшейся М. Шеху и Р. Алией, и заключался в отказе от каких-либо изменений в проводимом курсе. Сторонниками другого подхода были представители группы, возглавляемой секретарем ЦК АПТ по оргработе X. Капо. Они выступали, по полученным Милатовичем сведениям, за сближение с Югославией. Примечательным фактом стал вывод югославского посланника, основывавшийся на полученной внутрипартийной информации из аппарата АПТ о том, что сам Э. Ходжа склонялся поддерживать группу Капо, что, вероятно, было вызвано улучшением советско-югославских отношений. Более того, в своём выступлении на III съезде АПТ (25 мая – 3 июня 1956) Э. Ходжа (это было отмечено югославской стороной) заявлял о необходимости улучшения отношений с Югославией и признания ошибочности ряда оценок политики СКЮ^[21]. В то же время глава АПТ достаточно резко отнёсся к самой идее реабилитации тех из высших партийных функционеров АПТ (в частности, К. Дзодзе), кто был обвинён ранее в занятии проюгославс-кой позиции и расстрелян. В определенной степени на действия первого секретаря Албанской партии труда повлияла активизация контактов между Белградом и Москвой, где с 1 по 23 июня 1956 г. находилась партийно-государственная делегация во главе с И. Броз Тито, подписавшая 20 июня очередную совместную декларацию об отношениях СКЮ и КПСС. Опасения Э. Ходжи относительно улучшения отношений между СССР и ФНРЮ было связано с тем, что возглавляемый им режим в прошлом активно использовал советско-югославские противоречия, но в новых условиях уже глава АПТ становился одной из преград во взаимоотношениях между Москвой и Белградом. Это могло привести, в конечном счёте, к потере Э. Ходжей власти, что стало бы результатом процесса десталинизации режима, проводимого в рамках борьбы с культом личности, существование которого в АПТ Э. Ходжа публично отверг на III съезде АПТ.

Помимо «албанского аспекта» советско-югославских отношений существовал ещё один, связанный с формально сохранявшимся членством Белграда в трёхстороннем Балканском пакте. Заключение в Анкаре 28 февраля 1953 г. Договора о дружбе и сотрудничестве между Грецией, Турцией и Югославией, ставшего основой для полномасштабного военно-политического Соглашения о дружбе, политическом сотрудничестве и взаимной помощи трёх стран, подписанного в г. Бледе 9 августа 1954 г., означало создание регионального военно-политического блока, получившего название Балканского пакта^[22]. Особое значение этому блоку придавало членство в нём Греции и Турции, являвшихся участницами НАТО. Целью регионального пакта было обеспечение безопасности трёх государств, и прежде всего Югославии, в случае возможных попыток СССР прибегнуть к вооруженным действиям на Балканах. В феврале 1955 г. была создана Организация Ближневосточного Договора, более известная как Организация Центрального Договора (CENTO), в которую она была переименована 21 августа 1959 г., или Багдадский пакт. Её членами стали Великобритания, Ирак, Иран, Пакистан и Турция, которые должны были обеспечивать реализацию доктрины «северного пояса», т. е. недопущения расширения военно-политического присутствия СССР и Варшавского пакта южнее границ СССР^[23].

Выступление И. С. Хрущева с осуждением культа Сталина и наиболее одиозных сторон его действий на XX съезде КПСС, проходившем 14-26 февраля 1956 г., было воспринято с беспокойством в руководящих кругах Албанской партии труда и лично её секретарём Э. Ходжей. Он увидел в критике сталинизма опасность потери личной власти в результате возможного процесса расширения кампании борьбы против культа личности уже в масштабах всего Восточного блока. После XX съезда КПСС стало ясно, что в международном коммунистическом движении начинается раскол, обусловленный отношением руководства ряда компартий, прежде всего правивших, к политическому и идеологическому наследию сталинизма^[24], а также стремлением высших партийных кругов в этих государствах обезопасить свои позиции, не допустив прихода к власти возможных сторонников десталинизации^[25].

Венгерская революция осени 1956 г. и действия СССР, направленные на её подавление, серьезно обеспокоили Белград, отношения которого с Москвой вновь обострялись^[26]. И. Броз Тито постарался возвратиться к идее реанимации взаимодействия со своими союзниками в рамках Балканского пакта, несмотря на то, что кипрская проблема стала одной из главных причин резкого ухудшения отношений между Афинами и Анкарой. В свою очередь, попытки Белграда выступить в роли посредника между ними не привели к ожидаемым югославским руководством результатам, что сказалось и на планах возобновления сотрудничества между тремя государствами^[27]. Поэтому возобновление более тесных взаимоотношений с СССР становилось частью внешнеполитического курса югославского руководства. В свою очередь, глава АПТ попытался использовать Венгерскую революцию для укрепления своей позиции и фактического оправдания неприятия критики сталинизма, которая могла приобрести в Албании антиходжевские формы. Одновременно для него появлялась возможность вернуться к прежнему открытому антиюгославскому курсу. Тирана обвинила Белград в поддержке антикоммунистических и антисоветских сил и продолжила конфронтацию с ним, надеясь на обострение советско-югославских отношений. Ещё в 1952 г. в американских правительственных кругах делались предположения о том, что при благоприятных условиях Югославия может попытаться ликвидировать режим Ходжи^[28]. Советская поддержка Тираны была важным элементом её оборонной политики в регионе. Аналитики из американских разведывательных ведомств отмечали в январе 1956 г., что, «вероятно, СССР мог бы изменить свою позицию в отношении Албании. Например, существует слабый шанс того, что физическая изоляция Албании от советского блока и её малая ценность для блока приведёт Москву к тому, чтобы использовать Албанию как инструмент в балканских интригах»^[29].

Для главы АПТ было ясно, что Москва, во имя сохранения влияния в Восточной Европе и той части Балкан, где находились члены Варшавского пакта, предпримет меры, направленные на смену партийно-государственного руководства союзников, не следующих в фарватере политики Кремля. В этих условиях Э. Ходжа активно использовал в пропагандистских целях для своей личной поддержки со стороны Москвы тезис существования военной угрозы Албании, исходящей от её соседей, прежде всего Греции – члена НАТО. Сохранявшийся между Тираной и Афинами этно-территориальный спор по вопросу о принадлежности Северного Эпира (Южной Албании) становился важным инструментом проведения такой политики албанскими коммунистическими властями. Всеэпирский конгресс 8 июля 1956 г. греков-эпириотов, требовавших возвращения этой территории Греции, был использован Э. Ходжей как в интересах внутриполитической пропаганды, так и во внешнеполитических целях. Во время специально организованной поездки по югу Албании глава АПТ обвинил США и Грецию в попытках захватить Северный Эпир и использовании греческого национального меньшинства в целях подрыва коммунистического режима. При этом он постарался интернационализировать проблему, заявив об «империалистических попытках поддерживать международную напряженность» и «миролюбивой политике наших социалистических стран, возглавляемых СССР, и других государствах, которые выступают против войны»^[30].

Позиции албанского коммунистического режима на международной арене, и прежде всего, в системе региональных отношений, требовали от него проведения соответствующей оборонной политики. В 50-х гг. XX в. она базировалась в военно-техническом и экономическом отношениях на массированной помощи со стороны СССР^[31], стран Восточного блока и КНР, а в военно-стратегическом – на идеологически оформленной концепции защиты существующего в стране общественно-политического режима от внешней агрессии и обеспечении безопасности как самой Албании, так и Восточного блока, членом которого она являлась^[32]. Формулирование военной доктрины Тираной проходило при активном участии Москвы. По сути, она носила оборонительный характер, что подчёркивалось в рекомендательном виде советскими военными инструкторами, читавшими курс секретных лекций в 1956 г. для специально отобранных албанским министерством обороны высших военных чинов албанских вооруженных сил^[33]. Именно в это время руководство АПТ, и прежде всего лично Э. Ходжа, сформулировали тезис «враждебного окружения народной Албании», определяя в качестве наиболее вероятной угрозы действия со стороны соседних Греции и Югославии, а также государств НАТО, способных использовать Средиземноморье в гипотетически существующих военно-политических планах нападения на страну со стороны её побережья. Реальность такого развития ситуации была поставлена под сомнение в американских разведывательных кругах ещё в 1952 г., о чём сообщалось в секретном документе – «Национальных разведывательных оценках». Представленный анализ основывался на выводе о существовании противоречащих друг другу интересов Греции, Италии и Югославии, в связи с чем «каждая из которых, вероятно, предпочитала сохранить status quo, нежели допустить изменения, выгодные одной из сторон»^[34]. Со своей стороны, представители советского военного руководства высказывали во второй половине 50-х гг. XX в. мнение о том, что «албанская армия боеспособна. Она имеет хорошие кадры офицерского состава, которые на 100% являются членами партии труда, большинство из них проходило обучение в Советском Союзе. Солдаты, сержанты и офицеры на проведенном учении показали хорошую выносливость и втянутость при действиях в горах. Идеологическое воспитание в армии поставлено хорошо. Очень слабым местом в подготовке армии являются вопросы противовоздушной и противодесантной обороны, а также устаревшие методы тактической подготовки частей армии»^[35].

Активное сотрудничество Албании с СССР во многом объяснялось ещё и тем, что ставка на советское военное присутствие, сделанная албанским партийно-государственным руководством, преследовала выполнение нескольких задач. Во-первых, оно было призвано обеспечить советские гарантии не допустить военных действий в отношении НРА со стороны её соседей и отдельных стран Западного блока (США и Великобритании). Во-вторых, ставилась задача обучения военных кадров и в целом вооруженных сил. Наконец, в-третьих, албанская сторона стремилась создать ключевые объекты оборонной структуры страны, обеспечив вооруженные силы военной техникой. Значимость советско-албанского сотрудничества в этой области демонстрировалась со стороны Кремля фактом назначения на должность главы военной миссии в Албании и военного атташе на протяжении 1953-1956 гг. одного из представителей высшего советского руководства генерал-полковника А. И. Родимцева.

Для другого балканского члена Варшавского пакта – Болгарии формулирование военно-технической и мобилизационной составляющих оборонной политики в середине 50-х гг. также во многом испытывало влияние советского фактора^[36]. Попытка проведения за короткий срок (1955-1959 гг.) реорганизации болгарских вооруженных сил и их технического переоснащения обуславливалась партийно-государственным руководством страны тем, что «в настоящее время наша [болгарская] Народная Армия по своей организации и особенно по своему вооружению и боевой технике значительно отстаёт от современных требований»^[37]. При этом планируемые количественные показатели для мирного и военного времени как в организационном, так и военно-техническом отношениях различались лишь в увеличении в условиях войны противовоздушных и инженерных подразделений, а также химической защиты сухопутных сил на уровне батальонного звена. Таким образом, в планах болгарского руководства вооруженные силы страны подлежали серьезному усилению, что, в свою очередь, требовало значительных материально-технических ресурсов, не имевшихся в распоряжении Софии. Этот проект, принятый политбюро ЦК БКП 22 января 1955 г. как директивный документ, ставил задачу реформировать вооруженные силы в течение пяти ближайших лет. Без участия СССР проведение комплекса запланированных мероприятий было невозможно. Именно поэтому Москва с настороженностью воспринимала несанкционированные ею реформы, так как именно советской стороне предстояло их материально-техническое обеспечение. 12 августа 1955 г. Н. С. Хрущев в письме секретарю ЦК БКП Т. Живкову, ссылаясь на Женевское Совещание Глав правительств четырех держав «и в целях снижения расходов на содержание вооруженных сил», выразил мысль о «целесообразности» сокращения численности вооруженных сил мирного времени и пересмотре планов перевооружения^[38]. В конце августа 1955 г. политбюро болгарской компартии приняло уже новое решение, с учётом мнения и рекомендаций Москвы. В соответствии с ним предполагалось «максимально возможное сокращение состава вооруженных сил HP Болгарии в мирное время» и «продление срока перевооружения армии и оперативной подготовки страны примерно до 1965 г.»^[39]. В то же время, как уточнялось в сентябре 1955 г., в оперативно-тактическом отношении сокращение должно было проводиться «за счёт западных и северных соединений и частей»^[40], т. е. на «югославском» и «румынском» направлениях, но не на «греческом» и «турецком». Однако в целом болгарское руководство не отказывалось от проведения военной реформы, в чём была заинтересована и советская сторона, готовая предоставить за период 1956-1965 гг. большие средства в размере 375 млн рублей^[41] в ценах 1956 г. с упором на противовоздушную оборону, имевшую стратегическое значение для СССР с точки зрения его оборонных интересов^[42].