Сколько ей лет?
Лет пятьдесят – пятьдесят пять, что-нибудь в этом роде. Волосы рыжие, завитые туго, как грива ассирийского льва. Щеки круглые, клякспапирового цвета. Когда она сердится или негодует – щеки слегка дрожат. Реснички расчесаны, бровки подщипаны. На платье плиссировочки, шнуровочки, бантики, кантики, словом – дамочка за собой следит и себе цену знает.
Да – цену себе знает. Поэтому спорить с ней нельзя.
Говорит она очень авторитетно. От всякого возражения просто отмахивается рукой:
– Ах, бросьте!
– Ах, оставьте!
Даже и переубеждать не дает себе труда. И так ведь ясно, что она права.
Зовут ее Алевтина Петровна.
– Милая моя, – говорит Алевтина Петровна. – Вы слышали – Шура замуж выходит!
– Ну и пусть себе.
– Как «пусть себе»! Выходить замуж – ведь это значит за мужчину. За подлеца!
– Почему же вы думаете, что он подлец?
– Ах, бросьте! Видели вы когда-нибудь мужчину не подлеца? Видели вы когда-нибудь такого, который своей жене не изменял? Была у меня старушка знакомая, большого опыта женщина. Так она, помню, всегда говорила: «Алевтя, дорогуша, верь мне: мужчины – Божьи собаки». Так их всегда и называла. Большого опыта была женщина. Уж она-то знала.
– У нее, поди, этих собак за долгую жизнь целая свора перебывала?
– Ну да, наверное, немало пришлось ей, бедненькой, перестрадать. «Алевтя, говорит, дорогая, верь мне – у них у всех только бабы на уме». Все понимала. Часто ее вспоминаю. Иногда забежишь послушать какой-нибудь доклад. Ходит по эстраде общественный деятель или какой-нибудь там профессор-бородач, голова копной. Смотрю на него и думаю: «Бреши, бреши, меня не надуешь. Знаю, что у тебя в голове». Да, дорогая моя, недаром Пушкин писал:
Мужчины по улицам рыщут,
Даму сердца себе ищут!
– Ну что вы! Когда же это Пушкин писал?
– Да уж писал, нас с вами не спросил. И подумать только, что Шура, молоденькая, хорошенькая, и вдруг выходит замуж. Я ее матери прямо сказала: ваша Шура дура. А та: «Ах-ах, он такой интересный, и со средствами, и с положением». А я ей: «Пусть с положением, я не спорю. А что он ее любит, так на это я вам прямо скажу: верить не верьте, а у него по отношению к ней простая порнография». Ну да разве эти идиотки способны понимать! Боже мой, сколько я видела на своем веку мужской подлости! Да вот еще недавно зашла в кафе, смотрю, за столиком знакомая рожа. Генерал Кухормин. С молоденькой. Сидят, кофий пьют. А он так весь и блекочет. Стыд и срам. Я даже свое мороженое не доела, ушла и не заплатила – так мне противно стало. На другой день встречаю его у Буркаловых, отвела в сторону и говорю:
– Видела вас. Я, конечно, Софье Петровне ничего не скажу, но вам мое негодование выражаю от души.
Так этот подлец, можете себе представить, еще оправдываться стал:
– Тут, – говорит, – ничего особенно дурного нет, человеку иногда хочется немножко встряхнуться. Я Софью Петровну глубоко ценю и уважаю, но у меня к ней нет эротических эмоций.
– Слышали вы свинью! Эмоции у него нет! К благороднейшей женщине, которая отдала ему сорок пять лет своей цветущей жизни, родила восемь человек детей, была образцовой хозяйкой (какие пироги!), которая вся в ревматизмах, в подаграх, в ишиасах, в печени, в золотухе, в желтухе, в ожирении сердца, ноги как колоды – я сама видала. Так к такой женщине у него, изволите ли видеть, нет эротических эмоций, а к накрашенной девчонке-балаболке у него эмоции! Ведь каким надо быть подлецом, чтобы до этого договориться! Я хотела было закатить ему тут же пощечину, да как раз пригласили к столу, так уж было неудобно.