Армянские сказки

Методы культуры. Фольклор. Тексты

Иллюстрации Мартироса Сергеевича Сарьяна

© Xачатрянц Я.С. (наследники), перевод, примечания, 2024

© Шагинян М.С. (наследники), введение, 2024

© Сарьян М.С. (наследники), иллюстрации, 2024

© Издательская группа «Альма Матер», оригинал-макет, оформление, 2024

© Издательство «Альма Матер», 2024

Яков Хачатрянц
От переводчика

Предлагаемые читателю сказки взяты из сборника Срвандзтяна и Навасардяна (где они записаны с некоторой печатью индивидуальной обработки сборщиков); из сборников «Маргаритнер», Эминского сборника, журнала «Базмавеп», рукописных сборников, хранящихся в Государственном музее Армении (где сказки записаны с голоса рассказывающего, почти дословно и без всякого стилистического участия со стороны сборщика), и, наконец, из литературного наследства писателей Хазароса Агаянца (две сказки: «Анаит» и «Арэгназан») и поэта Ованнеса Туманяна (две сказки: «Хозяин и работник» и «Xрабрый Назар»), где они даны уже в художественной обработке и со стихотворными вставками (у Агаянца).

Переводчик поставил себе трудную задачу: совместить в этом сборнике (предлагаемом русскому читателю прежде всего для чтения) и принцип точной лингвистической передачи народной сказки, и принцип ее читаемости. В дословной записи сказок, в силу особенностей армянской речи, есть утомительнейшие длинноты и нескончаемые повторения: «сказал» – «ответил», «сказал» – ответил», употребляемые вдобавок без личного местоимения, что русской речи несвойственно и что должно охладить читателя. Эти длинноты выпущены и сведены до необходимого минимума. Вместе с тем переводчик сохранил все своеобразие армянских народных выражений, пословиц и поговорок, не пытаясь нигде заменить их аналогичными русскими выражениями и для удобства читателя всюду выделяя их, а кое-где поясняя их в сносках.

Ереван, 1932

Мариэтта Шагинян
Армянские сказки

1. Библиография

В начале прошлого столетия Кавказ посетил просвещенный путешественник барон Гакстгаузен. Ему принадлежит едва ли не первая критическая запись армянских сказок. Не зная языка, он пользовался услугами родоначальника армянской новой литературы, Хачатура Абовяна, и своего соотечественника, колониста Петра Нея, который за легкое усвоение восточных языков и знание множества сказок был прозван им Шехерезадой. В итоге были записаны 24 сказки. Среди них есть и тюркские, и чисто армянские. Вполне полагаться на Гакстгаузена нельзя. При всей его осмотрительности, он все же брал материал из вторых рук. Однако несколько приведенных у него сказок в точности совпадают с ереванскими, собранными позднее, только изложены они у Гакстгаузена изящней и литературней.

Внимание Гакстгаузена к армянской словесности сыграло большую роль в личной жизни Абовяна и в армянской общественной жизни. Появились собиратели сказок из среды образованных армян. Пионером этого дела был выдающийся человек, епископ Гарегин Срвандзтян, умерший в 1892 году. Ему принадлежат с любовью составленные сборники сказок «Хамов-Хотов», «Манана» и «Гроц-Броц». Дело собирания перешло на более научную почву, когда в 1906 году этнологом Ервандом Лалаянцем было основано в Тифлисе «Армянское этнографическое общество». В «Этнографическом журнале», существовавшем с 1896 года и посвященном главным образом армянской словесности, им было помещено множество армянских сказок. В Москве в издававшихся при Лазаревском институте Эминских этнографических сборниках был также напечатан материал, собранный Айкуни в разных местах, преимущественно в турецкой Армении, и 6 сказок кавказских армян, записанных Александром Мхитарянцем. Всего сказок записано было 96, и размещены они в I, II и IV выпусках. Лалаянцем в 1914 году изданы три тома сказок (тоже около ста) под общим названием «Маргаритнер», записанных в Аштараке, Вахаршапате, Ошакане и других араратских деревнях, а также со слов выходцев из персидской и турецкой Армении. В 90‑х годах Т. Навасардяном в араратских деревнях расписан ряд сказок, выпущенных им впоследствии в шести маленьких книжках. Наконец во время войны была снаряжена научная экспедиция в завоеванные армянские области, давшая уже через пять месяцев богатые результаты: записано 872 сказки, которые составят в общей сложности 50–60 томов. Материал получается необозримый. Конечно, не все в этом богатстве собственно армянское; но неоспоримо, что творчество сказок присуще армянскому народу в высокой степени.

Обратимся к кавказскому армянству и посмотрим, как оно слагает свои сказки.

2. География сказок

Кончилась страдная летняя пора; зимою, по-светлу, армянский крестьянин работает на дому, иногда превращаясь в ремесленника – ткача, портного, сапожника, столяра.

Но падают сумерки, работа закончена, и вся семья собирается в от’ах. В каждом более или менее зажиточном крестьянском доме есть от’ах – возвышенное помещение, открытой стороной примыкающее к сараю для животных. Зимой оно согревается теплым паром от дыхания волов. Сюда, в от’ах, приглашают местного или захожего певца-ашуга либо сказочника. Бедные крестьяне, не имеющие средств принять такого почетного гостя, идут послушать сказки в от’ах богатого соседа. Талантливые сказочники прославляются не только на всю деревню, но и далеко за ее пределами. Самым знаменитым дают хвалебные эпитеты.

Почти все без исключения сказочники не знают ни грамоты, ни другого языка, кроме родного. По профессии – это садовники, огородники, мельники, хлебопашцы. Есть и сказочницы, например, знаменитая Антаррам из деревни Парии. Как приличествует званию, сказители чаще всего люди старые, но встречается между ними и молодежь. Слушают их крестьяне, отдыхая от дневной работы и однообразного убожества своей жизни.

Но куда, в какую страну переносит их магическая речь сказочника? Принято представлять себе мир сказок как нечто вполне произвольное. Это ошибка. Созданное воображением, обманчивое царство сказок так же ограничено пределами, так же подчинено «географии», как и земное царство людей. Границами такой сказочной географии служат пределы воображения данного народа. Вспомним лесистые равнины средней полосы России. Мир русской сказки вырос из них: дремучие темные леса, где не слышно даже птичьего пения, а только разбойничий посвист; степи с перепутьями трех дорог, узорные деревянные терема; и зверье в них родное – бурый мишка, тощий волк, изголодавшийся, как собака; лисица-воровка. Вспомним датскую сырость и близость скандинавского севера: не из них ли возникли блуждающие огни на болотах, ветры, кочки и холмики, освещенные гнилушками, с милыми глуповатыми кобольдами, вьюги и ледяные покои снежной царицы в пленительных сказках Андерсена?

Что же могло быть пищей для воображения рассказчика у армян? Пустынные, сожженные солнцем нагорья, наполненные утомительным стрекотанием кузнечиков, с одиноко стоящими на горизонте кристаллами Арарата и Алагеза, редкие сады, тощая растительность – красный лошадиный щавель, высохшие свечки молочая, пахучие, пряные травки на сухой и жаркой земле, камни, горы, скалы – гнездилища змей и ящериц. И вот над этой пустынной землею рисует фантазия рассказчика воздушную географию сказки. Тот же самый плоский и скучный мир возникает в ней таинственно преображенным. Прежде всего он наполняется бесчисленными городами с неизменным царем в каждом из них ^[1]. Разделительным бассейном между ними служит море ^[2].

Но тихо и недвижно это море: нет на нем ни веселых «корабликов» (как в русских сказках), ни плотов, ни лодок. Редко-редко упоминается баржа, и звучит это модернизмом, нарушающим стиль сказки. Переправа через море совершается не совсем обычным порядком, о чем речь пойдет ниже. Затем высятся в сказках неизменные горы, иногда высокие, как «Масис» (армянское название Арарата), жилища то добрых духов каджей, то злых красавиц, то дэвов. Они прорезаны пещерами, обителью змеи. На этих неприступных горах встречаются драгоценные камни, сверкающие там, как солнце. Горы одухотворены. Часто они обладают даром периодических движении ^[3]. Есть в сказках волшебное ущелье, расходящееся лищь на сутки: через каждые 24 часа горы сдвигаются, точно в могучем спазме, и раздавливают своими грудями застрявшего путника. Есть горы с пещерами сокровищ в своих недрах: в известное время года гора открывается на коротким срок, а потом пещера снова уходит вглубь. Реже попадаются реки. Зато в каждой сказке есть родничок и колодец. Вода, как и солнце, в сказках наделена мифической сущностью. С каждым родничком непременно связано что-нибудь таинственное, у каждого обитает добрый или злой дух, и потому обычно не советуют путнику делать привал у родника. То темной ночью, при крике невидимых куропаток, превращаются там спящие в камень, то безобразный дракон-вишап охватывает их своим кольцеобразным туловищем. Колодцы, напротив, лишены всякой мистики. Зато они часто являются средством для человеческих злых умыслов: муж спускает туда сварливую жену, завистливые старшие братья – более счастливого младшего и т. д. Обычай рыть колодцы повсеместно распространен на безводном Востоке и чтится одинаково мусульманами и христианами; в сказках такую обязанность по доброй воле берут на себя царь или горожане. Долины часты в сказках. Но бывает, что какое-нибудь чудовище строго хранит их число от догадок смертного. Есть сказка о 366 долинах, сосчитать которые не позволяло чудовище; лишь с трудом удалось людям его перехитрить ^[4]. Зелень в сказках – редкая гостья; она имеет какой-то не настоящий, а показной, декоративный вид. Из деревьев – грустное дерево Армении – ива, чинары, тополь, яблони, излюбленное гранатовое дерево. Есть в сказках чинаровый лес, скорее похожий на рощу. Сады большей частью фруктовые, и описание наделяет их наивной симметрией. Вот, например, сад старшей матери дэвов: «В том саду шел ряд гранатовых деревьев, потом ряды цветов, сперва ряд красных, потом белых, потом голубых; еще был в саду родник и два подсвечника по обеим сторонам, по правую и по левую». В садах обычно устраивают фонтаны и водоемы. Иногда эти сады заколдованы, люди блуждают в них по нескольку лет и не могут проникнуть в их тайны. Волшебные дома часто бывают без окон и дверей, с бесчисленным количеством комнат. Кроме городов с царями есть еще особые царства: дэвов, птиц, разбойников; медное, серебряное, золотое, темное царство царя Чачонца, владельца мудрого соловья, и т. д. Есть упоминание Египта и Китая. Иногда действие происходит в настоящих деревнях и городах – Стамбуле, Багдаде, Алеппо, славящемся своим мошенничеством. Любопытны заповедные места, хранящие печать седой древности. Так, и в армянских сказках есть перепутье трех дорог: две из них безопасны, а третья называется «пойдешь – не вернешься». Есть заповедный мост: злая ведьма сама поставила его пределом своих преступлений, и она дала зарок дальше него никогда не заходить.

Спрашивается, как же совершаются путешествия по всем этим необъятным царствам, через моря и горы? Не совсем-то обычно. Вот способ выйти из темного царства: перед героем три барана – черный, красный и белый; он садится на черного, черный перекидывает его на красного, красный на белого, а белый выносит на свет. Иногда эту задачу берет на себя огромная птица – Синам. Но постоянным средством передвижения в сказках является лошадь, да не простая, а морская. С ней мы переходим к одной из главных мифических фигур армянских сказок.

3. Действующие силы сказок

Морская лошадь – существо сверхъестественное. Она живет в море табуном в сорок коней с маткой-кобылой во главе. Никакая обычная лошадь с нею не сравнится, трехмесячный путь она делает в день, может летать по воздуху, говорить человеческим голосом, дает мудрые советы, но все это после поимки. До поимки она страшная разрушительная сила. Бывает так, что целые новые города в одну ночь разрушаются нашествием морских коней. Поймать ее – дело трудное; оно предназначено смельчаку. Есть много способов поимки; простейший – забрасывание чудесной узды в море: конь, как рыбка, попадает на эту узду. Более сложный таков: в полдень морские кони выходят на берег напиться пресной воды: горлышко водоема затыкают шерстью; вместо воды наливают в водоем вина, и когда кони пьянеют, герой вскакивает на выбранную им лошадь и взнуздывает ее. Пойманная, она служит своему хозяину верой и правдой. Главной, если можно так выразиться, специальностью морской лошади является перенос хозяина через море. Делается это отнюдь не вплавь, а каким-то особенным сказочным способом. Иногда это производится и символически: лошадь, например, велит своему хозяину взять меч, приставить его рукояткой ко лбу, а острием к морю, и когда он это исполняет, они оба оказываются на том берегу.

Чудесным свойством наделены часто и другие животные. Волу дано предвещать своим хозяевах будущее, верблюды говорят человеческим голосом, корова заменяет осиротелым детям родную мать.

Вполне мифическим существом является «хазаран блбул» – соловей. Он подвешивается к потолку в клетке, и присутствие его в доме служит обыкновенно знаком мощи и силы хозяина. Третьим главным мифическим лицом армянских сказок является змея. Есть много разновидностей змеи, и одно изложение армянского змеиного эпоса могло бы наполнить целую книгу. Для начала следует отметить, что в армянских сказках змея вовсе не носительница зла. Это могучая, скрытная, таинственная тварь, но отнюдь не злая. Иной раз она выставлена даже доброю, а высшие ее представители, например, змеиный царь Шах-Марар ^[5], способны на высокое героическое самопожертвование. Главная черта змеи – ее верность. На верхней ступени змеиной иерархии стоят Хабрмани и разные оборотни, полузмеи-полулюди. Хабрмани – это юноша-змей. Он влюбляется в земную девушку, женится на ней в своем змеином виде, а ночью является к ней юношей и велит скрывать тайну. Девушка не удержалась, похвасталась перед сестрами – и Хабрмани исчез. Тогда она надела железные башмаки, взяла в руки железный посох и пошла отыскивать мужа. Когда башмаки износились, а посох истерся, она нашла Хабрмани. Здесь мы встречаем ту же тему, что послужила в античной древности для создания истории Амура и Психеи. Змеи-оборотни не всегда принадлежат к числу добрых духов. Оборотни-женщины злы и демоничны. Часто повторяется сказка о том, как красивая городская женщина завлекла к себе нищего, накормила и напоила его, а потом взяла в мужья. Два года бедняк жил с нею в мире и согласии, но вот однажды прибыл из Индии купец; у этого купца было кольцо с ониксом, который обладает свойством показывать все предметы в их настоящем виде. Оникс отразил вместо жены бедняка – змею. Купец понял, что это оборотень, научил бедняка накормить жену соленою пищей, а с вечера вылить всю имеющуюся в доме воду и двери крепко-накрепко запереть. Бедняк так и сделал. Ночью он видит, что жена стала шарить и, не найдя воды, вытянула шею к потолку; шея стала удлиняться, голова ушла в трубу. Спустя некоторое время он увидел, как по вытянутой шее стали пробегать судороги, – это его жена, дотянувшись головой до колодца, пила воду. Уничтожают таких женщин-оборотней тем, что сжигают их. Зола их имеет свойство обращать все предметы в золото. За оборотнями следуют просто змеи. Над ними властвует змеиный царь Шах-Марар. Змеи жестоко мстят за его убийство, но нередки случаи, когда змея жалеет людей и приносит себя им в жертву. Например, пожалев одного бедняка, змея посоветовала ему убить ее, высушить ее голову и зарыть в землю, а когда он исполнил это, из земли выросло гранатовое дерево с плодами, полными драгоценных камней.

Нечистью, представителями зла в сказках являются дэвы. Они страшно сильны, иногда многоголовы, но отнюдь не непобедимы. Часто они бывают даже подчинены людям; например, дэвы обязаны платить царям подать, хотя плательщики они неисправные, и за податью приходится отправлять храбреца. Если побрататься с дэвами, они служат человеку и помогают ему; сильных людей они даже немного побаиваются. Гораздо страшнее самих дэвов их матери. С матерями дэвов мы переходим в жуткую область армянских сказок – в старушечью. Без обыкновенной земной старухи не обходится ни одна из сказок. В предместье каждого города живет много одиноких старух – «нани», бабушек, у которых путешественники находят приют и ночлег. Такие старухи радеют герою, часто даже усыновляют его, сватают за него царскую дочь. Не менее благожелательны и пещерные старухи. Они сидят со своим веретеном в горных пещерах, одаряют вежливых девушек, помогают словом и делом добрым молодцам. За этой доброжелательной группой следует гнусная городская старуха, занимающаяся обманом, сводничеством и воровством; она еще не колдунья, но уже и не человек по полному своему бесстыдству. Обычно в сказках дела ее остаются безнаказанными, и она, одурачив всех, успевает вовремя сгинуть. За нею идет страшная лесная старуха; эта уже вполне ведьма: она точит ночью свои зубы о кору деревьев в предвкушении человеческого мяса; жестокость ее была бы беспредельной, если б она сама не положила ей предела, дав зарок не переходить упомянутого выше моста ертымкерац. Если жертве ее случится перебраться за этот мост, старуха ее уже не преследует. И, наконец, венцом этой старушечьей лестницы являются матери дэвов. Их много, а власть их почти безгранична; сыновья им подчинены. Самая старшая мать дэвов проводит жизнь свою почти сплошь в спячке; младшие обычно изображаются с прялкой и веретеном (что наводит на мысль о тождестве их с парками), а возле старшей иногда висят четки; они раскачиваются, как маятник, и каждый час падают ей в руку, а она сквозь сон снова их вешает¹. Говорится в сказках, что попавший к ней никогда не возвращался обратно. Разумеется, это преувеличение, так как герои сказок и даже героини ухитряются благополучно посещать ее и воровать четки.

Скажу несколько слов о других действующих лицах сказки. Загадочен некий кеоса ^[6], что значит – безбородый, бритый, плешивый, жидкобородый; часто кеоса, вместе с тем, и голубоглазый. Встреча с кеоса предвещает несчастье; на Востоке с ним избегают вести дела, и по профессии это темная личность. Попадается в сказках Джамполат (Джембулат), т. е. человек с телом из стали. Над ним не властно никакое оружие, но и он, в конце концов, уязвим. Дело в том, что душа Джамполата заперта в сундуке под видом трех птичек, – стоит зарезать этих птичек, и он умрет. Следует заметить, что символы души, свободы, силы в армянских сказках очень часты и притом вполне реальны, т. е. при овладении ими овладеваешь и всем человеком: отрезав косу у злой красавицы, становишься господином и самой девушки. Вот символ свободы спящей царевны: в пустой запертой комнате висит на стене ниточка с бусинкой; когда кто-либо входит в эту комнату, ниточка начинает качаться из стороны в сторону; качаясь, она удлиняется, достигает окна, бусинка пробивает стекло, выскакивает из комнаты и бросается в море. «Свобода» девушки вырвалась наружу – теперь кому попадет в руки бусинка, тот завладеет и самой девушкой.

Но вернемся к героям сказок. Среди них фигура странная и, несомненно, очень древняя – так называемый «мертвый молодец», «мертвый жених». Он лежит в подземелье множество лет; если девушка найдет его, сядет к нему и семь лет продержит его голову у себя на коленях, мертвец воскреснет, превратится в прекрасного юношу и женится на ней. В сказках часто бывают случаи подмены: в последнюю минуту верную девушку заменяет у мертвеца какая-нибудь самозванка и выдает себя воскресшему за семилетнюю сиделку.

Иногда, хотя очень редко, в сказках упоминаются исторические лица. Между ними Александр Великий (Искандер), Тамерлан, Соломон, грузинская царица Тамара. Заслуживает внимания полуисторическое лицо арабского происхождения, врач Лохман. В армянских сказках он попадается очень часто, как и вообще в словесности и письменности Востока, особенно мусульманского. Он представлен врачом не всегда безобидным, например, боится соперничества и старается погубить своих талантливых «коллег». Происхождение его мудрости сказки объясняют очень интересно. Раньше он был простым охотником по имени Пурто. Однажды он зашел в пещеру, где увидел змеиного царя Шах-Марара с четырьмя змеями. Пурто не испугался, развел огонь, изжарил шашлык и угостил змеиное общество, а потом, по просьбе царя, провел в пещеру родничок. Шах-Марар наложил ему на спину свою печать, что равносильно усыновлению, и потом оказывал ему важные услуги вплоть до пожертвования самим собою: он позволил Пурто убить его, Шах-Марара, чтобы вынуть из его черепа целебные и ядовитые мозги, взамен чего попросил только посылать еженедельно пищу его подданным. После этого охотник Пурто сделался великим врачом Лохманом. В одной из араратских деревень показывают до сих пор могилу Шах-Марара, а по субботам приносят пищу в змеиную пещеру.

Любопытно проследить, какою изображена в сказках женщина.

Первым в мире красавицам суждено обыкновенно оставаться в девицах. Герои из-за них проделывают всевозможные подвиги, но сами редко когда на них женятся. Они жестоки, бездушны, коварны и властолюбивы, любят драку, войну, верховую езду. Одна из таких красавиц долго наводила ужас на соседних царей, разбойничая в маске арапа, у которого «верхняя губа на небе, а нижняя на земле». Среди царских жен и дочерей попадаются образцы распутства и своеволия. Царевна видит красивого юношу в городе и тотчас же велит прорыть подземный ход из его лавки к себе в комнату. Случается, что избранником ее сердца оказывается даже не человек, а мерзкий старый колдун, по причудливой любви к которому она дурачит и губит своих законных женихов. Часто в женщине распутство соединяется с лицемерием. Вот сказка довольно обыкновенная. У царя жена была такая скромница, что не выносила возле себя ни слуг, ни даже домашних животных мужского пола. Однажды царю принесли в подарок двух золотых рыбок. Он велел отнести и показать их царице, но та потребовала, чтоб сначала определили, какого они пола, и самцов не смели бы к ней вносить. Рыбки услышали эти слова царицы, высунули головки из воды и засмеялись. Царь поразился и пожелал узнать, почему засмеялись рыбки. Созвали всех мудрецов, но ни один не смог дать ответа. Наконец нашелся мудрый мальчик. Он велел царю взять арбуз и ножик и идти в покои к царице. По дороге он тихонько украл и спрятал ножик, а когда царь хватился его, посоветовал приказать обыскать всех служанок. Сколько ни плакала царица, служанок раздели, и между ними оказался мужчина. «Вот почему смеялись рыбки», – ответил царю мудрый мальчик. Крестьянские жены отличаются неописуемой сварливостью. Часто крестьянин, не вытерпев такой жёны, бросает ее в колодец, а следом за ней еще волка, лисицу и змею, чтоб верней ее сгубить. Но когда через неделю он приходит посмотреть, что сталось с его женой, звери наперебой умоляют его освободить их от такого соседства, а жена сидит в колодце жива-живехонька. Верные и хорошие женщины в армянских сказках бывают образцами терпения, преданности и мудрости, оправдывая поговорку: «Нет ничего хуже плохой женщины, но и нет ничего лучше хорошей женщины».