Империя Тигвердов. Счастливый рыжий закат

© Тур Тереза

© ИДДК

* * *

Часть первая

 
О звездопады,
Сколько желаний моих
Сбыться могло бы.
 

Кицунэ Миято

Глава первая

Что-то стукнуло прямо над головой, звук льющейся воды, привычная тяжесть от лап на спине.

– Чуфи!

Я вскочила. Одеяло промокло, придется сушить.

– Чуфи! Хулиганка… Я же целитель, а не маг огня…

Откуда вода? Взгляд упал на столик возле кровати. Перевернутая чашка, рассыпанные цветы и… книга! «Травы известных мне миров и их использование в целительстве» Бармина Мирелли. Мой любимый сборник, практически настольная книга! Сильно она, конечно, не пострадала, но все равно обидно. Редкое издание, завезенное из другого мира.

Тирдания очень богата травами. Тирды-целители живут в горах. При этом путешествие по существующим мирам с целью изучения и описания целебных свойств растений считается у них необходимым этапом обучения. Учитель Ирвин много раз пытался уговорить кого-нибудь сотрудничать. Поработать у нас. Но тирды нелюдимы.

Господин Мирров достал этот сборник с огромным трудом по моей личной просьбе. Хорошо, что его жена работает в нашем университете. Я тогда потратила все свое жалованье, и все равно не хватило доброй половины. Платила по частям. А эта рыжая…

– Чуфи… Как не стыдно! Во-первых, ты прекрасно знаешь, как мне эта книга дорога. Во-вторых… Чуфи, Чуфи. Ну что ты как маленькая? Когда эта твоя глупая ревность прекратится?

– Тяф! Чиф-ф-ф… фыр-р!

Меня лизнули в нос. Я запустила пальцы в ярко-рыжую густую шерсть. Какая же она красивая! Особенно утром, под яркими солнечными лучами, льющимися сквозь почти прозрачную ткань. Я не любила плотных занавесок. Мне одинаково нравился и солнечный свет, и лунный.

Внизу, на первом этаже, что-то упало. Генри встал раньше. Наверное, готовит завтрак. Шаги. О нет… Сейчас он поднимется, войдет, и что увидит мой жених? Цветы-сюрприз для любимой на полу, одеяло мокрое! Быстро засовываю его в шкаф, достаю сухую простынь, вытираю воду, прыгаю обратно в кровать, хватаю нежно-розовый букетик, поправляю волосы, улыбаюсь, боковым зрением замечаю, как рыжий хвост мелькает, исчезая в приоткрытом окне…

– Доброе утро, любимая!

Мое сердце на мгновение замирает, потом несется куда-то… Несется, несется… Пока меня ласково и как-то осторожно целует любимый мужчина.

– Спасибо, – с ликованием шепчу я, опуская счастливое лицо в цветы.

Какой сладкий аромат… Левер – кустики с пышными шапочками розовых цветов. Цветет всего пару дней. Генри, наверное, ходил к дальним теплицам. И хотя я бы предпочла лисьи лапки любимого оранжевого цвета, что растут прямо под окном, но разве сейчас это важно? Представила, как мужчина собирал цветы. Ранним утром. По колено в мокрой росистой траве. И все ради того, чтобы я улыбнулась!

– Двадцать восемь дней! – Генри ставит поднос с чашкой бодрящего травяного отвара, сыром и булочками.

– Всего двадцать восемь дней… – откликаюсь я.

– Целых двадцать восемь дней, – шутливо щелкает он меня по носу, – и ты – Рене Элия Агриппа – моя жена! Госпожа Бриггс.

– Я люблю тебя, Генри Бриггс.

С минуту мы смотрели друг другу в глаза, а потом… Потом начался день.

– У тебя сегодня что? – спросил у меня жених, застегивая преподавательскую мантию.

– Утром – зачет у первого курса искусствоведов по основам первой помощи, – без особого энтузиазма ответила я.

– И зачем было принято это лишенное всякого здравого смысла распоряжение в министерстве образования о том, что первые курсы всех академий в стране вне зависимости от их направления обязаны проходить курс по основам целительства? – проворчал мужчина.

– Лучше бы твоя история империи Тигвердов так бы и оставалась единственной дисциплиной, которую учат все, – рассмеялась я.

– Я бы попросил мой предмет не обижать, – распорядился преподаватель истории. И добавил: – У меня сегодня экзамен на потоке у юристов.

– Это надолго… – вздохнула я.

– Эй! Не грусти, рыжее солнышко! Ну! Если бы я принимал один, то управился бы за час – максимум полтора. Контрольные и рефераты у меня на руках, выставил бы каждому, кто что заработал – и все. Так нет. У нас гости. Сам председатель коллегии изъявил желание послушать будущих специалистов.

– Может, что-то новое услышит?

– Может, – не стал спорить со мной преподаватель.

– Так ты – до позднего вечера?

– Будешь скучать?

– Конечно, – рассмеялась, – после обеда целители донесут курсовые работы по травоведению. Потом – в лабораторию, работать над мазью от ожогов. Господин Ирвин прислал редкие травы из Османского ханства. Уверена, они позволят улучшить эффект в несколько раз. Я уже вытяжку поставила.

– А магии недостаточно? Вся эта возня с травами… Зачем?

– Зачем? Во-первых, империя Тигвердов – страна большая. А людей, владеющих даром целителей – не так много. Во-вторых, целители – тоже люди. Они могут устать, их могут ранить. А зелья, мази и настойки можно взять с собой. К тому же их использование не требует наличия магического потенциала. И потом… Вот скажи честно – ты же не будешь из-за обычного насморка целителя вызывать?

– Понял я, понял. – Жених сгреб меня в охапку, стал целовать. – Ты такая серьезная, когда все это проговариваешь. Слушал бы и слушал.

Мы вышли из дома вдвоем. Корпуса, где жили преподаватели, располагались на территории Роттервикского университета имени первого императора Тигверда.

Прошли габровой аллеей к учебным корпусам. Эти деревья росли только здесь и в императорском парке у дворца. Остановились – каждому надо было идти к своему. Мне – к лечебному. Ему – к историческому.

– Люблю, – шепнул он.

– До вечера, – ответила.

Чудесное утро! Я уже подходила к аудитории, возле которой ждали искусствоведы, желающие получить зачет, как вдруг услышала:

– Госпожа Агриппа! Госпожа Агриппа!

Недоумевая, что же такое случилось, спокойно обернулась.

– Пойдемте со мной! – взволнованно затараторила секретарша нашего ректора.

Всегда спокойная и рассудительная, госпожа Миррова на этот раз пребывала в состоянии, близком к панике. – Скорее! Ну, скорее же!

– Госпожа Миррова, что случилось? Кто-то пострадал? Успокойтесь, пожалуйста. Вам надо выпить успокоительную настойку.

– Лучше сами выпейте, – порекомендовала секретарша и с грустью уставилась на меня.

– Да что случилось?

– Вы принимали вчера зачет у дипломатов первого курса?

– Можно сказать и так…

Отделение международных отношений или дипломаты, как называли их между собой преподаватели. Курс, на котором учились аристократы из аристократов. Элита из элит. Этот курс был отдельной головной болью для всех.

И если старшие угомонились и просто учились (университетские преподаватели на роль мальчиков и девочек для битья годились плохо, а вот объяснять это студентам умели хорошо), то первокурсникам из года в год приходилось доказывать, что они – студенты. И пришли в столичный университет получать знания.

А посему вчера я, Рене Элия Агриппа, преподаватель основ первой помощи у этих самых «дипломатов»-первокурсников, объясняла, что зачет просто так, за громкие фамилии, не получит никто. Требования были просты: тетради с переписанными лекциями и конспектами рекомендованной к семинарам литературы для тех, кто пропустил (а пропускали мои занятия все – для аристократов это в порядке вещей). Выполненные контрольные работы в количестве четырех штук, задания к которым можно было беспрепятственно получить на кафедре целительства. И конечно же, реферат – темы и списки литературы там же. Если же эти элементарные требования по каким-либо причинам не будут выполнены, я оставляю за собой право не ставить зачет. Все.

Помню, что аттестовала примерно половину группы и удалилась. Все же нашлись вменяемые дети – подготовились и получили свой заслуженный зачет. Казалось бы, чего проще? Но нет. Больше половины отпрысков уважаемых и знатных родов империи не искали легких путей. Видимо, фамилии не позволяли.

Схема подобной работы была не новая, отработанная. Более того, утвержденная в начале учебного года самим ректором Швангау, который меня сейчас к себе и вызывал. И я искренне недоумевала, что ж такое произошло.

– Жалобу написали? – спросила я у госпожи Мирровой.

– Если бы жалобу… – тяжело вздохнула та. – Пойдемте, Агриппа.

– У меня зачет, – попыталась я возразить. – Как я студентов брошу?

– Не до них сейчас! – отрезала секретарша.

Я дар речи потеряла. И эта дама вот уже много-много лет подряд была ярой поборницей неукоснительного соблюдения правил?! «Все написанное в расписании выполняется точно в срок, несмотря на любые жизненные обстоятельства!» – ее любимая фраза.

Видимо, случилось такое жизненное обстоятельство, которое сильно выбивалось в сознании госпожи Мирровой из разряда «любое», потому что она уже просто тащила меня за собой безо всяких объяснений.

Мелькали лица студентов – испуганных, удивленных, злорадствующих.

Административный корпус.

Вслед за секретаршей я быстро поднялась на второй этаж, в который раз удивляясь пафосности центральной лестницы. Беломраморной, с золотой отделкой и прочими завитушками. Только красного бархата не хватало, тем более что лестница действительно была скользкой. Ковер бы не помешал.

Преподавателей в административном корпусе скопилось немыслимое для обычного рабочего дня количество. И все они смотрели на меня со жгучим интересом, от которого почему-то похолодело внутри.

Опустив голову, окончательно переставая хоть что-то понимать, влетела в приемную ректора уже с чувством облегчения. Во-первых, подальше от любопытных взглядов, а во-вторых, есть надежда, что хоть что-то разъяснится.

– Зачем мне личное дело вашей преподавательницы?! – гремел чей-то яростный голос. – Я требую, чтобы эту тварь немедленно отправили под стражу! В уголовную полицию! Вы же со своей стороны обязаны немедленно ее рассчитать и запретить любую преподавательскую деятельность!

Что ответил ректор, я не расслышала, потому что незнакомый голос взревел опять.

– Ах, она еще и целительница?! Травница?! Да ее нельзя к людям подпускать! И я добьюсь, чтобы это было именно так.

Я тяжело вздохнула под дверью. Поймала на себе сочувствующий взгляд секретарши, распрямила плечи и решительно толкнула дверь кабинета.

– Вы! – заорал черноволосый незнакомец.

– Добрый день, – обратилась я к ректору Швангау. – Меня вызывали.

Ректор кивнул вставая.

– Добрый. – Его каменное лицо не выражало никаких эмоций. – Присаживайтесь. Госпожа Агриппа. У нас неприятная ситуация. Более чем неприятная. Но я уверен – с вашей помощью мы разберемся.

– Какие могут быть разбирательства! – снова загремел незнакомец. – Я требую…

– Барон Гилмор, – тихо и спокойно ответил ректор. – Я бы попросил вас успокоиться.

«Гилмор… Студент первого курса «дипломатов». Этого стоило ожидать».

Вспомнила тех, кому не поставила зачет. Этот Гилмор как раз был среди них. Он и его друзья один в один – грубые, наглые, искренне считающие, что все им должны.

Я опустилась на стул, сложила руки на коленях и приготовилась слушать.

Отец ученика тоже уселся, попытался взять себя в руки – на лице вздулись вены. Глаза сияли светлым серебром. Мне показалось, что воздушник сейчас не сдержится – и обрушит ураган, который попросту сметет университет!

Однако когда мужчина заговорил, в голосе были лишь спокойствие и презрение. Контраст между интонациями и внешним видом делал его еще страшнее.

– Я обвиняю вашу преподавательницу в том, что она растлила и соблазнила моего сына, баронета Гилмора. Несовершеннолетнего, – спокойно, брезгливо и даже как-то лениво заявил мужчина.

– Что? – Я не узнала собственный голос. – Ректор Швангау… Вы же понимаете… Бред полный. Когда бы я?.. Да и зачем?.. У меня есть жених, скоро мы…

– Госпожа Агриппа, – ректор говорил спокойно, безучастно, но его глаза смотрели прямо в мои, и я… почувствовала силу, в которую вцепилась просто для того, чтобы не потерять способности дышать. – Обвинения очень и очень серьезные. Вы же понимаете, какое это пятно на репутации нашего учебного заведения.

– И? – я так и смотрела ректору прямо в глаза.

– Я бы хотел предложить барону Гилмору относительно мирно разрешить конфликт. Никакой уголовной полиции. Мы – университет, его сотрудники – приносим все возможные извинения и барону Гилмору, и его сыну, баронету. Вы, естественно, будете уволены.

– С запретом на преподавательскую и целительскую деятельность, – поспешил добавить барон.

– Безусловно. – Ректор Швангау поднялся и чуть поклонился в сторону отца студента. – Вы же понимаете…

Сделала глубокий вдох. Настолько глубокий, насколько смогла. Выдох. Медленно. Осторожно. Стало легче. Чуть-чуть.

– Чем вы думали, играя с судьбой несмышленого мальчика? Ему же только четырнадцать! – с явным отвращением сказал барон. – Вы омерзительны! Такая молоденькая – и такая…

Разгневанный отец не счел нужным договорить, и демонстративно направился к двери кабинета ректора.

Слезы предательски побежали по щекам, но я смогла. Смогла сказать. Глухо, но спокойно. Глядя в широкую, ненавистную спину:

– Я требую открытого императорского разбирательства.

– Что?! Да кто вы такая, чтобы иметь право на это? – не поворачиваясь, насмешливо протянул барон.

– Круглая сирота, родители которой признаны отдавшими жизнь за империю, – ответила я.

– Но вы можете требовать императорского разбирательства, если речь идет о вашей жизни. – Ректор покачал головой.

– Или чести, – тихо сказала я.

– Отлично, – развернулся на каблуках барон. – Тогда я распоряжусь, чтобы ваша преподавательница ждала начала разбирательства в камере уголовной полиции. Там ей самое место. С проститутками!

– Со всем уважением, барон, но этого не будет, – отрезал ректор.

– То есть…

– Моя сотрудница – пусть и отстраненная от преподавания на время разбирательства – проведет время под домашним арестом на территории академии.

– Вы бы лучше за свое место переживали, а не за вашу… совратительницу.

– Гилмор, – тяжело проронил ректор, – должен напомнить, что мои заслуги перед троном ничуть не меньше, чем ваши. И в конечном итоге разбираться во всем будет его величество. Если императору будет угодно освободить меня от занимаемой должности – так тому и быть. Тем не менее я буду настаивать, чтобы с госпожой преподавательницей беседовал Фредерик Тигверд. Лично. А не принц Тигверд или милорд Милфорд. Они, насколько я помню, ваши близкие друзья еще с военной академии?

Воздух между магами превратился в пар. Глаза ректора вспыхнули синим. Это было… красиво.

– Да как вы смеете! Мало того что в вашем университете было совершено преступление по отношению к моему сыну, так вы еще и пытаетесь обвинить меня в попытке использовать личные отношения с целью подтасовки очевидных фактов? И без того слишком очевидных! Можете быть уверены, в этом нет необходимости!

Барон Гилмор вышел, громко хлопнув дверью.

– Да… Дела… – посмотрел на меня ректор.

Я опустилась на стул и закрыла лицо руками.

– Может быть, вы и правы, – неожиданно тихо сказал Швангау. – Хотя для вас проще было бы уехать сразу. Я думал предложить вам денег. Выбрать мир, в котором вы могли бы начать новую жизнь – раз уж так получилось.

Я отрицательно замотала головой.

Ректор о чем-то тяжело вздохнул и проговорил:

– Рене, идите к себе. И постарайтесь ни о чем не думать.

С трудом поднялась.

Мужчина протянул мне платок. И приказал:

– Спину ровно. Решили сражаться за свою честь и достоинство – боритесь до конца.

Я вышла из кабинета, сжимая платок в кулаке. Пересекла приемную. Вышла под обстрел взглядов коллег. Генри!

– Генри… – прижалась к любимому плечу.

– Госпожа Агриппа, – раздался над головой холодный голос. – Вы должны понимать, что в связи со сложившимися обстоятельствами я не имею возможности сохранять данные вам ранее обязательства.

– Что? – медленно подняла голову, чувствуя, как от меня осторожно, но настойчиво отстраняются.

– Женщина, которая за моей спиной затеяла любовную интрижку с мальчишкой-студентом, не может быть моей женой, – отрезал жених.

– Вот как… – проговорила я.

– Что тут происходит? – раздался за моей спиной голос ректора Швангау.

– Уже ничего. Простите, – сказала я, сняла кольцо с пальца и отдала преподавателю истории.

– Я понимаю, почему здесь присутствует госпожа Агриппа, – голос ректора был очень и очень недовольным. – Но вот присутствие остальных… коллег – для меня необъяснимо. В чем дело, господа и дамы?

Короткие поклоны – и все разбежались древесными туканами. Включая моего бывшего жениха.

– Пойдемте, я провожу вас, – сказал ректор.

– Спасибо.

– Держитесь.

Он предложил мне руку, о которую я оперлась.

– Бывают дни, – шепнул он мне, – когда кажется, что все рухнуло. Но надо помнить – и это тоже пройдет. Придет время – начнется что-то новое.

– А у вас… У вас были такие дни?

– Да. Были… – грустно улыбнулся он, смотря куда-то перед собой.

– И что вы делали?

– Да что только я не делал. Выл. Пил. Дрался.

– Стало легче?

– Нет, – честно признался он. – Но так прошло какое-то время. Я тогда никого не убил – смог. До сих пор невероятно горжусь собой, между прочим.

– Простите меня, – проговорила я.

– За что?

– Подвела университет. Теперь… будет скандал?

– Будет. И я, все обдумав, решил сделать его грандиозным.

Я вздрогнула.

– Не можешь контролировать безобразие – возглавь его.

Мы дошли до корпусов, где жили преподаватели. Я обратила внимание, что по дороге нам никто не попался. Всех как ветром сдуло. Лишь все время казалось – мелькают огненно-рыжие всполохи. То тут, то там.

Ректор Швангау поклонился:

– Рене… Я не могу вам гарантировать, что вы не пострадаете в результате всей этой истории, но одно я вам обещаю: все причастные будут наказаны.

– Спасибо.

Он развернулся и направился прочь.

– Чуфи!

Глава вторая

Я лежала на кровати не раздеваясь и смотрела в потолок. Жаль, что сейчас начало лета, а не поздняя осень, когда рано темнеет. Черной кошкой тьма проникла бы в комнату, смешалась с болью в сердце. И может быть, стало бы легче.

Чуфи, свернувшись калачиком, лежала рядом. Повернулась лицом к ней и вздрогнула. Ярко-изумрудные лисьи глаза полыхали гневом!

– Дружочек мой… Уж ты бы вцепилась кое-кому в филейную часть! Да, рыжик?

«День, когда все рухнуло…» – так это назвал наш ректор. Интересно, а как это было в его жизни? Странно, но за те два года, что я его знаю, он впервые показался мне… живым человеком. Не бездушной мраморной статуей с синими глазами. Я так его воспринимала с того самого момента, как маг представился на общем собрании кафедр.

Его величество после какой-то темной истории – связанной с покушениями на его старшего сына, принца Тигверда – оказался настолько недоволен работой магов, что всех наших старичков сместили.

Интересно, почему все это время он казался мне таким? Это же не так. Он… Сильный. Справедливый. Ну… объективно.

В университете я оказалась благодаря милорду Ирвину, главному целителю его величества. Учитель старался во время поездок по стране, куда его время от времени заносило по службе, отбирать для обучения истинных целителей. Людей, наделенных даром врачевания.

И если наставник чувствовал одаренного человека, его бирюзовые глаза загорались. В результате потенциальный целитель всегда оказывался в столичном университете. Целителю Ирвину было все равно – имперец это или гость из другого мира, мужчина или женщина.

Последнее было особенно занятно, ибо еще пару лет назад женщины империи могли получать лишь домашнее образование. Обучение их в академиях или университетах рассматривалось как нечто неприличное и уж тем более никому не нужное. Говорить о таком вопиющем факте, как женщина-преподаватель, вообще не приходилось.

Если это был, конечно, не факультет целителей.

Один раз предыдущий ректор университета – тот, что был до ректора Швангау – попытался объяснить милорду Ирвину Лидсу, что он не прав. И девок в университет тягать не надо – непристойность одна с них. Целитель Ирвин посмотрел на аристократа – и тот пару дней промаялся с острым расстройством всего пищеварительного тракта.

Потом было громкое разбирательство. Ректор пытался доказать, что Ирвин Лидс нарушил клятву целителей – намеренно причинил вред здоровью. Ни один независимый эксперт так и не нашел состава преступления. Еще бы! Учитель – гений. У меня самый лучший наставник!

С тех самых пор целителю Ирвину никто и никогда не указывал, кого брать в университет, а кого – нет. К его студенткам всегда относились с почтением. То есть не трогали. Но это… дорогого стоит.

Наш выпуск был очень сильным и дружным. Доучившись, мы разъехались по империи. Большая часть целителей, конечно, была приписана к армии. Несколько девочек организовали в Роттервике и четырех столицах провинций помощь для беременных. Под личным патронажем императора Фредерика. Целитель Ирвин лично пробил для клиники все условия. А несколько человек – включая меня – остались преподавать в университете.

– Уговаривали же меня девчонки к ним пойти. В столичную клинику. А я… – Слезы снова полились, но тут же были старательно вылизаны горячим языком.

– Чуфи…

Ирвин попросил остаться в университете. Его слово для меня было… больше, чем закон. Странно, но никто из наших целительниц, включая меня, никогда не был в него влюблен. Не страдал, не вздыхал… Даже в голову не приходило, потому что он был для нас всем.

Раздался стук. Я вздрогнула. Чуфи, мгновенно определив что, во-первых, это свои, а во-вторых – это еда, спрыгнула с кровати и бросилась вниз – к двери.

– Прости, что так поздно, – в комнату стремительно вошла груженная корзинками и пакетами заведующая кафедры целителей миледи Бартон. – Только экзамен начала принимать – дернули аж на Западную границу. Несколько военных попали в ущелье под камнепад. Так что пришлось седьмому курсу сдавать экзамен на практике в поле – развертывали госпиталь. Хороший курс. Сильный. Молодцы.

Миледи Бартон рассказывала, а сама тем временем накрывала на стол.

– Кстати, спешу тебе сообщить, что за сегодняшний день никто из студентов не получил ни одного зачета. И экзамены, по странной случайности, никто не смог сдать на оценку лучшую, чем неудовлетворительно.

Женщина бросила Чуфи куриную ножку. Лисица поймала угощение на лету, громко хрустнув косточкой. Мол, так им и надо…

– Целители собираются подать петицию на имя императора с просьбой освободить их от обязанности обучать первой помощи непрофильные специальности, – послала миледи Бартон лисе воздушный поцелуй. – Мой руки и садись – все готово.

Когда я вышла из ванной комнаты, то обнаружила еще и открытую бутылку вина.

Миледи Бартон удалилась мыть руки, продолжая рассказывать:

– Я с трудом не дала целителям совершить диверсию над факультетом международных отношений. Дипломатам грозил кровавый понос пополам с кашлем. Только мои объяснения, что это может тебе навредить, остановили расправу.

Я хихикнула. Чуфи, довольно облизываясь, свернулась калачиком на коленях.

Мы выпили вина и стали ужинать.

– Целитель Ирвин уже извещен – он прибудет на разбирательство вместе с его величеством. Кстати, грозился всему семейству Гилморов все тем же кровавым поносом. С кашлем. Видимо, фантазия у целителей небогатая…

– Зато действенная, – проговорила я. И не узнала свой голос – такой он был хриплый.

– Наших я к тебе не пустила. Девчонки сами в истерике. А парни… Боюсь, если они увидят тебя в таком состоянии, то я их от мести студентам уже не удержу.

– Спасибо, – едва слышно сказала я. И вытерла глаза.

– Не плачь, девочка. Еще не хватало…

Я глубоко задышала, стараясь взять себя в руки.

– Только я вот чего не понимаю, – задумчиво проговорила заведующая кафедрой и забарабанила пальцами по столу. – Полковник Гилмор… Уже не полковник. Все время забываю, что с недавних пор он и генерал, и барон в придачу. Так вот, Гилмор – человек приличный. Адекватный. С чего его так понесло?

– Приличный… – горько усмехнулась я, с содроганием вспоминая нашу встречу. Ужас!

– И маг он сильный, – будто и не слышала меня целительница. – Слишком сильный для того, чтобы сын смог его обмануть…

– Вы хотите сказать… Вы верите в то, что я действительно совратила четырнадцатилетнего ребенка?.. – В ушах загудело, стало нечем дышать…

– Рене! Да успокойся ты! – пробился сквозь гул голос начальницы.

Под нос сунули колбочку с успокоительным:

– Пей!

Я послушалась.

– Сама еще ребенок, – проворчала миледи Бартон. – Только что лечишь хорошо…

– А меня Генри бросил, – внезапно сказала я.

– Есть что-то хорошее и в этой истории, – неожиданно услышала я в ответ.

– Что?!

– Он мне не нравился, – отрезала начальница. – Твой жених. Не нравился – и все.

– Тяф! Чиф-ф…Фыр-р-р-р.

Я гладила рыжую шерстку, не зная, что сказать. С одной стороны – недопустимо такое слушать про близкого человека. С другой стороны – он сам меня сегодня и бросил…

– Итак, милорд Гилмор… – не обращая внимания на мои чувства, продолжила целительница. – Заместитель командующего Тигверда. Командир розыскников, которых в империи называют нюхачами. Говорят, они способны по запаху найти все что угодно. И кого угодно. Личный друг – и командующего Тигверда, и милорда Милфорда – бывшего начальника имперской контрразведки. Кристально честный, прекрасно воспитанный, безусловно преданный императору. Вдовец. Сын – единственный, любимый. И возникает вопрос…

– Какой?

– Все тот же… Как такого отца смог обмануть мальчишка? Потому что, если милорд Гилмор принесся – да еще и в таком гневе, то был уверен, что сын сказал правду.

– Не знаю. – Я вздохнула с облегчением. Мне верят!

– Перед тем как появится его величество, необходимо выяснить этот вопрос. Я, конечно, далека от мысли, что юному баронету удастся обмануть самого императора. Однако…

Миледи Бартон допила вино. И ушла.

В моей спальне наверху был огромный шкаф. Задняя стенка отодвигалась, открывая лесенку, которая вела прямо на крышу. Когда бы я ни решила полюбоваться закатом – Чуфи была уже там. Ждала меня.

Мы часто сидели на крыше и смотрели на уходящее солнце. Лисы обожают смотреть на закат. Это их любимое времяпрепровождение. К рассветам, кстати, они равнодушны.

Но не Чуфи приучила меня. Мы просто в этом плане были схожи. Любоваться закатами научила бабушка.

– Плохо, девочка… Плохо…

– Почему плохо, бабушка? Красиво!

– Цвет не тот. Кровавый закат к беде. Рыжий – к счастью. Давно его не было, рыжего заката.

Мы гадали на закатах, собирали травы, топили зимой почерневший камин. Рыжий закат, о котором говорила бабушка, я видела лишь однажды. В тот год учитель Ирвин забрал меня в академию. А тогда, когда бабушка испугалась огнем полыхающего неба, горе случилось в деревне – умерла старая травница Ривва. Вот и думай – верить во все это или нет.

Мы с Чуфи сидели молча, не мигая всматриваясь в будто залитый еще теплой кровью горизонт до тех пор, пока последняя алая ниточка не растаяла в ночной темноте. Мне не было страшно. Все уже случилось. Мир рухнул. Я потеряла любовь и доброе имя. Все. Все, что у меня было…

Закат исчез, уступив место звездам. Яркие, они зажглись над головой. Прекрасные, далекие, равнодушные. А небо щеголяло закатами, небо сияло звездами и…

Звезда упала! Надо же…

– Чуфи, ты видела? Ты это видела?

– Чиф-ф-ф… фыр-р-р… тяф!

– И что теперь? Загадать желание? Что можно пожелать в день, когда ты все потеряла, Чуф? Знаешь, загадай ты, а? И… пойдем спать.

* * *

– Рене… Рене… Вставай, детка! Пора!

Мама склонилась над моей кроваткой. Молодая, красивая. Ее мягкие рыжие волосы щекотали лицо. Они пахли травами и вились колечками. Такими же, как у меня! Скоро я вырасту и стану такой же красивой.

– Мама! Мамочка!

Захотелось сказать, как скучаю. Как тоскую по ним с папой. Как плачу по ночам, когда понимаю, что не могу вспомнить их лица.

На той пограничной заставе, где служил отец, полегли все. Когда прибыла помощь, обнаружили вырезанных военных, их жен, детей. Даже скот был уничтожен. И только один ребенок выжил – с рыжими кудрявыми волосами. Я.

– Пойдем, девочка! Пойдем со мной… Пойдем, Рене!

– Куда, мамочка?

– К папе, милая. Он скучает.

И я пошла. Мама удалялась, а я шла все быстрее и быстрее, боясь потерять ее из виду. Вдруг мама исчезнет, опять останусь одна? Я торопилась, задыхалась от бега. Потом мне показалось, что бегу по кругу – только с каждым шагом поднимаюсь все выше и выше. Это было так хорошо. Так правильно, что я засмеялась.

И тут я поняла, что до мамы, до покоя остался всего лишь один шаг…

Но кто-то мешал мне его сделать!

– Нет! Пусти! Мама! Мамочка!

Птицей, попавшей в силки, я рванулась из чужих рук, забилась, закричала, заплакала…

– Нет! Мамочка, не-е-е-ет!

Уши будто забили чем-то. Стук в висках. Боль в груди. И голос. Смутно знакомый, будто издалека:

– Не могу удержать, скорее…

Открыла глаза, будто из сна вынырнула – холодно, холодно-то как и…высоко!

– Мама!

Вершина башни факультета воздушных магов. Эта башня – самая высокая во всем здании. На ней обычно проводили практические занятия. Не самое лучшее место для ночных прогулок, особенно если стоять на самом краешке перил… Страшно! И холодно.

– Как я здесь очутилась? – Голоса почти не было – наверное, сорвала.

– Вас зачаровали. Кто-то приложил очень много усилий для того, чтобы вы сбросились вниз, – раздался голос нашего ректора. – Я один не смог привести вас в чувство. Пришлось звать коллег на помощь.

Я представила, что могло произойти – и тело забилось в ознобе. Меня обняли. Прижали к себе. Крепко. И… нежно.

– Все хорошо, – прошептал мне на ухо Швангау.

Тут я наконец осознала, что меня держит на руках высокое начальство. Попыталась высвободиться. Не получилось.

– Прекратите, – приказал ректор. – Во-первых, вы босиком. А во-вторых, я не настолько вам доверяю. Вдруг еще что случится…

Огляделась. Рядом с милордом стояли заведующие кафедрами воздуха, огня и земли. И я с распущенными волосами, в ночной рубашке. Позорище…

– Уголовную полицию вызывать будем? – спросил милорд Меграс, заведующий кафедрой земли.

– Думаю, придется, – кивнул милорд Швангау. – Мы не можем игнорировать то, что произошло. Это слишком опасно.

– А как вы… оказались на башне? – Я начала понимать, что же произошло.

– Вчера, – начал милорд Швангау, больше говоря сам с собой, нежели стараясь удовлетворить мое любопытство, – я повесил на вас охранку. На всякий случай. Ясно же, что кто-то намеренно пытается скомпрометировать университет, и нечто подобное я предполагал.

– Великолепная предосторожность! – одобрительно отозвался милорд Бартон – муж моей заведующей. – А то было бы очень удобно для наших оппонентов. Раз – а с утра преподавательницы нет. Есть ее хладное тело. И никаких разбирательств. Кстати, моя супруга тоже попросила меня кинуть на девушку охранительное заклинание. Удивительно то, что оно не сработало – меня вызвали вы, милорд.