Партитура смерти. Случаи из практики самого известного судмедэксперта Германии

В квартире Лары Россбах две комнаты, кухня и ванная. Если идти по часовой стрелке, то из входной двери слева видна ванная комната, рядом с ней располагается кухня, прямо находится спальня, а справа – гостиная.

С помощью супердиодного источника света Люматек суперлит 400 и средств для обнаружения следов крови люминола и леукоформы малахитовой зелени мы смогли установить в квартире четыре места, где было совершено насильственное преступление против Леона Фельдгэртнера. В ванной комнате в районе ванны по всей стене поверх плитки присутствовали многочисленные пятна крови, которые не так-то просто распределить по категориям. Так как они не соответствуют той картине преступных действий, которые описал Ханк Буррен, мы сконцентрировали внимание на прихожей. В ней есть целых три места, где, судя по следам крови, жертва подверглась насилию.

Если смотреть из входной двери, то у правой стены прихожей находится зеркальный шкаф, над которым мы обнаруживаем многочисленные брызги крови длиной до двух миллиметров.

Какие-то из них можно обнаружить с легкостью, какие-то явно пытались уничтожить. Мы измеряем часть брызг и вычисляем угол их падения. Наконец, мы можем точно локализовать место: на теле Леона Фельгэртнера кровоточащие раны были нанесены в 35 сантиметрах правее дверного проема гостиной, в диапазоне от 123 до 138 сантиметров в высоту и в 47 сантиметрах от стены.

На внутренней стороне двери квартиры на высоте от 50 до 190 сантиметров мы различили единичные брызги крови. Несмотря на то что их следы явно пытались оттереть, нам удалось установить, что в большинстве своем брызги располагаются сверху вниз, однако частично в противоположном направлении или же слева направо.

Хотя мы уже и не сможем детально восстановить картину преступления, судя по следам крови доктору Лилиентхалю и мне абсолютно очевидно: при входе в квартиру непосредственно за дверью Леону Фельдгэртнеру были нанесены множественные удары в уже кровоточащие раны. Здесь его тело уже не находилось в вертикальном положении, потому что, вероятнее всего, он пытался увернуться от ударов или уже, ослабев, падал на пол.

Третья зона, отражающая массивное насильственное действие, приходится на левую стену, если смотреть со стороны входа. Между ванной и кухней мы идентифицировали брызги крови различной направленности. Мы снова измерили их размер и вычислили угол падения. На основе этих данных нам удалось реконструировать две места, находящиеся вблизи от двери в ванную комнату на высоте примерно лишь двадцати сантиметров от пола. Здесь речь снова идет о medium velocity impact spatter. Однако, в отличие от брызг, обнаруженных над зеркальным шкафом и на двери квартиры, Леон Фельдгэртнер уже лежал на полу, когда ему наносили удары по кровоточащим ранам.

Последующие преступные действия разыгрывались, по показаниям Ханка Буррена, уже в ванной комнате.

«Из-за тщательной уборки квартиры имеющиеся на момент экспертизы следы крови не позволяли дать исчерпывающее заключение, – отмечаем мы с доктором Лилиентхалем в нашей экспертизе о следах крови. – Удалось реконструировать три локализации совершения преступления, простирающиеся полукругом от стены между гостиной и входной дверью, поверх них до порога ванной комнаты или до близлежащего правого дверного проема и оставшегося пространства стены». Ранения, установленные во время вскрытия, соотносятся с картиной распространения брызг крови на месте преступления.

Однако они не сходятся с показаниями Ханка Буррена, утверждающего, что только в ванной комнате он впервые атаковал секирой Леона Фельдгэртнера. Широкий диапазон больших брызг во всех трех исследованных местах однозначно указывает на то, что при нанесении ударов использовалось острое или полуострое орудие – нож и/или секира.

К концу сентября 2011 года расследование дела о «мозаичном убийце» практически пришло к завершению. Ханк Буррен и Лара Россбах уже более двух месяцев находились в следственном изоляторе и ждали судебного процесса.

Защитник Лары Россбах, опытный адвокат доктор Борис Гласиг, разработал перспективную стратегию с целью снять со своей подзащитной тяжелые уголовноые обвинения. Предполагалось, что Ханк Буррен и Лара Россбах формально были обручены, что означает, что девушка не была обязаны звонить в полицию и тем самым подставлять своего жениха. Доктор Гласиг также привлек нескольких свидетелей, более или менее правдоподобно заявлявших о помолвке обвиняемых, состоявшейся прошедшей весной. Он уже вел переговоры с судом о прекращении дела в отношении его подзащитной.

Несмотря на лихорадочные попытки комиссии по расследованию убийств доказать хотя бы причастность Лары Россбах к расчленению тела, им пока этого не удалось. На секире, которой был убит Леон Фельдгэртнер, и на молотке, найденном на месте преступления, все же удалось установить следы ДНК Лары Россбах. Однако этого недостаточно, чтобы доказать причастность Лары к убийству, так как оба предмета находились в ее распоряжении еще до произошедшего. В октябре по рекомендации главного комиссара Виттиг прокуратура запросила предоставить очередное судебно-медицинское заключение, в котором следует ответить на вопрос «Рассматриваются все или некоторые из переданных к расследованию инструментов в качестве орудий убийства?» Речь шла о топоре, двух секирах, ноже и молотке.

По показаниям Ханка и Лары, они приобрели топор и одну из секир в день убийства, чтобы расчленить труп. Исследовав орудия убийства, нам также следует установить, были ли некоторые из ранений, причиненных Леону Фельдгэртнеру при жизни, нанесены орудиями, приобретенными 6 июля.

Именно это будет означать, что обрученные при описании картины преступления дали ложные показания по многим пунктам обвинения. В особенности соучастие Лары Россбах предстанет совсем в ином свете. Будут подвергнуты сомнению утверждения Лары о том, что она не принимала участие ни в убийстве Фельдгэртнера, ни в расчленении его трупа.

Также нам следует дать заключение о том, применялся ли молоток при разделывании трупа – в конце концов, на нем были найдены отпечатки пальцев Лары Россбах. Активное содействие в воспрепятствовании осуществлению правосудия обернулось бы для невесты убийцы уголовной ответственностью.

В судебно-медицинском институте Шарите мы исследуем переданные на экспертизу инструменты, используя посмертную многослойную компьютерную томографию. Так как перед непосредственным вскрытием мы уже исследовали голову Леона Фельдгэртнера на компьютерном томографе, сейчас мы можем прибегнуть к уже имеющимся данным. Посредством компьютерного изображения в трехмерной модели мы виртуально сравниваем отсканированные лезвия и поверхности предполагаемых орудий преступления с ранениями на лице и в области черепной коробки. Мы пришли к выводу, что обе секиры и нож с большой долей вероятности применялись в качестве орудий убийства. Однако установить, что одно из повреждений, нанесенных Леону Фельдгэртнеру при жизни, было совершено второй секирой, купленной лишь после преступления, не представляется возможным.

«Прежде всего, в области угла нижней челюсти с правой стороны и под основанием уха, – констатируем мы в нашем заключении, – есть раны с гладкими краями, которые могли быть нанесены орудием, имеющим с одной стороны режущую поверхность, напоминающую лезвие ножа, и с другой – заостренную», а именно секирой, висевшей в день убийства в гостиной. «Учитывая массивное разрушение челюсти и черепа, мы предполагаем, что нельзя исключать применение молотка». Однако установленных соответствий недостаточно, чтобы однозначно соотнести каждое ранение с исследуемым орудием преступления.

В конце января 2012 года Лара Россбах была отпущена из следственного изолятора по требованию адвоката доктора Гласига.

Она покинула Берлин и вернулась в свой родной дом в провинции Нижняя Саксония.

Однако интуиция все же продолжала подсказывать главному комиссару Виттигу, что девушка участвовала как минимум в расчленении трупа. Прокуратура также придерживалась мнения, что Лару Россбах необходимо привлечь к ответственности за воспрепятствование осуществлению правосудия в качестве сообщницы. Однако эта часть обвинения беспочвенна, потому что так и не удалось доказать ее активное соучастие в преступлении, основываясь лишь на том, что она избавилась от головы жертвы и очистила место преступления от улик.

Главному подсудимому Ханку Буррену в обвинительном заключении прокуратура выдвинула обвинение в убийстве с особой жестокостью. «Вначале одним или двумя ударами секирой по лицу жертвы подсудимый рассек верхнюю и нижнюю челюсть, а также нёбо Леона Фельдгэртнера еще при жизни жертвы, чтобы причинить ей телесные мучения, которые по силе и длительности превосходят установленные параметры непредумышленного убийства и которые вызвали крайне массивную аспирацию крови в оба легких», – говорится в обвинительном заключении.

Прокуратура и криминалисты убеждены в том, что все обстояло именно так, а не иначе. Однако в этом решающем вопросе еще до начала процесса отсутствует неопровержимое доказательство. Наши судебно-медицинские исследования в этом отношении не дали каких-либо однозначных результатов. А сам Ханк Буррен настойчиво отрицает, что убил Фельдгэртнера из жестокости.

Судебный процесс по делу Ханка Буррена и Лары Россбах начался в апреле 2012 года и растянулся на четыре дня.

Эксперт по психиатрии засвидетельствовал у подсудимого на момент совершения преступления ограниченную вменяемость: расчет количества выпитого алкоголя показывает, что вечером 5 июля в крови Буррена алкоголя содержалось три промилле. Однако это не отменяет его вменяемость.

В конце концов, он привык к высокому употреблению алкоголя, а после преступления он действовал упорядоченно и обдуманно.

Эксперт по психиатрии делает также анализ биографического прошлого подсудимого. Отец Ханка солдатом воевал во Вьетнаме, содержал себя и свою семью, иногда работая наркодилером. Он применял грубую силу, в том числе и к своей жене и маленькому сыну. Родители развелись, когда Ханку было девять лет. Примерно три года он жил с матерью, пока она не встретила нового партнера. Ханк и отчим хорошо понимали друг друга. Сначала в школе у него не было сложностей, скорее, даже наоборот: он участвовал в программе для высокоодаренных детей, которую ему пришлось бросить, когда его семья переехала в другую часть города. С шестого класса он стал все чаще прогуливать уроки и присоединяться к уличным бандам. С тринадцати лет он начал пить и целыми неделями бродяжничать.

После того как на него поступила жалоба о нанесении телесных повреждений, он попал под арест несовершеннолетних, и с этого момента его жизнь состояла – за исключением редких перерывов – практически полностью из чрезмерного употребления алкоголя и преступлений с причинением вреда здоровью.

Ханк дал разрешение своему адвокату перед судом зачитать вслух письмо семье Леона Фельдгэртнера. «Я сам себе не могу объяснить, почему я убил Леона, – сожалеет он в нем. – Я страдаю от адской алкогольной зависимости и был в тот вечер сильно пьян. Я прошу близких Леона о прощении».

На третий день заседания я и доктор Лилиентхаль в качестве судмедэкспертов огласили наши заключения по результатам вскрытия, исследования пятен крови и орудий убийства.

Наконец, прокурор задал мне решающий вопрос для вынесения им обвинения:

– Возможно ли такое, что Леон Фельдгэртнер потерял сознание от первого нанесенного ему удара?

– Не представляется возможным ретроспективно установить последовательность нанесенных при жизни увечий, – отвечаю я. – В связи с этим нельзя исключать, что рассечение верхней и нижней челюсти, которое привело к аспирации кровью и потере сознания, было первым нанесенным жертве ранением.

Принимая это во внимание, прокурор поменял свое заключение:

вместо «убийства с особой жестокостью» он обвиняет подсудимого только лишь в убийстве и требует для него десять лет и шесть месяцев лишения свободы.

Намерение Ханка Буррена прикончить жертву с особой жестокостью так и не было доказано, несмотря на многочисленные экспертизы. Даже если Буррен убил жертву, как выразился прокурор, с немыслимой жестокостью и абсолютной жаждой уничтожения, нельзя исключать, что, нанося удары секирой по телу жертвы, Ханк желал лишь как можно скорее вызвать смерть.

Как следствие, главного подсудимого не могут осудить за убийство с особой жестокостью из-за нехватки доказательств, а Лара Россбах практически уйдет от наказания.

Перед судом Лара предстала как «невинная девушка из деревни» – без пирсинга, без видимых татуировок, в белой блузе и черном жилете, с натуральными светлыми волосами, собранными в целомудренный пучок. Суд прекратил производство по ее делу и назначил всего лишь денежный штраф в размере тысячи евро. В свою очередь, Лара Россбах отказалась от компенсации за пять месяцев, проведенных ею в следственном изоляторе.

Наконец, Ханка Буррена приговаривают к десяти годам и шести месяцам лишения свободы и к предварительному двухлетнему пребыванию в лечебнице для алкоголиков. «То, что подсудимый действовал по отношению к своей жертве с прямым умыслом, направленным на убийство, – объяснил суд в обосновании своего приговора, – следует из самого исполнения преступления.

Количество и ярость, с которыми наносились удары секирой, свидетельствуют об абсолютном желании уничтожить жертву. В свою очередь, нельзя было установить, что подсудимый совершил убийство с жестокостью. В этом случае судебная коллегия не может исключать, что жертва потеряла сознание уже после первого удара и, соответственно, уже не воспринимала последующие удары секирой».

«Сомнение – всегда в пользу обвиняемого»: даже в случае преступления, лишившего Леона Фельдгэртнера жизни, действуют принципы правового государства. Соблюдение принципа верховенства права зависит от независимой судебной медицины, которая подчинена истине и доказанным фактам.

Это относится и к этому делу, которое обыватель едва ли в состоянии понять: как чрезвычайно жестокое и безжалостное убийство невинной жертвы не признается жестоким преступлением.

Смертоносный фантом

5:10 утра, Веддингсдорф, Берлин

Как и в любой будний день, уже в 5:10 утра Торстен Пэтцольд стоит на остановке в Веддингсдорфе. Начало декабря, маленький тихий населенный пункт погружен в сон.

Замерзая, молодой человек высматривает автобус. Сегодня он впервые прибудет с опозданием на работу в соседнем маленьком городке Занден. Из бутика на противоположной стороне улицы вышла пошатывающаяся фигура. При матовом свете уличных фонарей Пэтцольд не мог распознать, кто же это. Поэтому сначала он решил, что перед ним бездомный в разодранной в клочья одежде.

Однако потом ему стало ясно, что это взрослая женщина средних лет, которая, спотыкаясь, бежала ему навстречу. Пальто, которое она, судя по всему, накинула в спешке, практически падало с ее плеч. Под ним виднелись лишь несколько разорванных предметов белья.

– На помощь! – бормотала она, растерянно уставившись на Пэтцольда. От нее исходил едкий запах гари. – Он почти что убил меня, – продолжает она.

Ее речь прерывиста, и понять ее можно, лишь приложив усилия. Она обернулась в сторону магазина, из которого только что пришла, Торстен Пэтцольд последовал за ее взглядом.

Тогда ему стало ясно, откуда взялся этот запах, исходивший от пальто женщины, – на другой стороне улицы за витриной пылал огонь.

– Он поджег мой бутик, – кричала она. – На помощь!

Торстен Пэтцольд достал мобильный из кармана пальто и набрал 112.

Не прошло и десяти минут, как прибыли две пожарные машины. Полицейские перекрыли улицу и охраняли территорию.

Несколько машин скорой помощи находились в полной готовности доставить раненых в городскую клинику Зандена. Витрины маленького магазинчика взорвались от жары. Пламя выбило зазубренные осколки стекла. Магазин качественной секонд-хенд одежды называется Nearly Perfect («Почти идеально»), что звучит как зловещий комментарий к разрушительной силе пожара.

Благородная дизайнерская одежда из вторых рук – идеальная пища для пламени. А тем временем появилась угроза, что огонь перекинется с магазина на весь дом.

Командир пожарной бригады дал распоряжение срочно эвакуировать жильцов многоквартирного дома. Пожарные в защитных костюмах и кислородных масках устремились в дом и торопливо обходили от одной двери к другой все квартиры.

В общей сложности двадцать три перепуганных жителя дома, преимущественно семьи с маленькими детьми, эвакуировались на безопасное расстояние. Большинство из них были еще спросонья и почти раздеты – их разбудили воющий звук сирен пожарных машин.

Тем временем женщина, выбежавшая из магазина незадолго до пожара, опрашивалась старшим полицмейстером Ирис Хартманн. Женщина сообщила, что ее зовут Верена Фальк и она хозяйка бутика Nearly Perfect. Неизвестный мужчина в маске напал на нее, почти задушил, а потом устроил поджог.

Ее речь прерывиста и сложна для восприятия. У нее, очевидно, не только отравление угарным газом, но и явный шок.

– Поставьте в известность мою сестру Линду Йобст, – добавила она.

Полицмейстер обменялась взглядом с коллегой.

– Вы имеете в виду политика и бывшего министра Линду Йобст? – удостоверилась она.

Верена Фальк кивнула.

– Расскажите ей, что произошло, – пробурчала она, глядя стеклянными глазами сквозь полицейского.

В разговор вмешался врач неотложной помощи:

– Пациентку необходимо как можно скорее доставить в больницу.

Полицмейстер Хартманн задержала бы женщину до прибытия коллег-криминалистов, но трудно будет узнать что-либо конкретное от женщины с разорванным бельем под дизайнерским пальто.

Свидетель Торстен Пэтцольд также не мог сообщить ничего полезного для дела. Он дал показания для протокола о том, что женщина вышла из магазина, неуверенно держась на ногах, и пошла к нему навстречу. Он повторил ее спутанные возгласы, насколько помнил, и сообщил, что вызвал полицию со своего телефона. Затем он отправился на поиски своего автобуса, так как остановка оказалась расположенной внутри оцепленной территории. Машины скорой помощи прибывали с мигалками синего цвета и убывали под вой сирен, чтобы доставить жильцов дома в клинику. У некоторых из них проявляются симптомы отравления угарным газом, но, к счастью, никто из них не получил серьезных ожогов. Сгорели только бутик, а также расположенный на первом этаже склад.

Однако это не исключает того, что помимо этого поджигателю придется понести ответственность за двадцать четыре покушения на убийство. Кто бы ни скрывался за маской!

Старший комиссар уголовной полиции Тобас Хелльманн в тот же день в районе полудня отправился в городскую клинику Зандена, чтобы допросить Верену Фальк.

Прокурор доктор Хёппнер предупреждал его, что они не могут позволить себе сделать хотя бы малейшую ошибку. Опытному криминалисту понятно, что он имел в виду. Бесспорно, имя депутата ландтага и бывшего экс-министра Линды Йобст оказало на него сильное впечатление.

В клинике он застал бледную худую женщину в элегантном бордовом халате. Он сел за стол в больничной палате и достал записную книжку.

– Госпожа Фальк, расскажите-ка мне, пожалуйста, что именно произошло сегодня утром, – попросил он ее. – Начните с того, когда и как вы пришли сегодня в свой магазин.

– Сегодня я была в бутике в порядке исключения уже в шесть часов утра, – начала она. – В восемь утра мы договорились встретиться с коллегой из налогового отдела. Перед этим я хотела пропылесосить и заняться другими делами.

Поэтому-то я пошла на склад, чтобы принести пылесос. И как только я вышла, неожиданно передо мной оказался этот мужчина.

Комиссар Хелльманн поинтересовался, как же мужчина выглядел.

Она пожала плечами.

– Среднего роста, я думаю. На нем была маска из чулка. Я могла видеть лишь очертания его лица. В его руках был большой кухонный нож или что-то наподобие.

Госпожа Фальк все еще выглядела встревоженной. Она постоянно запиналась и неожиданно начинала смеяться без видимого повода. Затем снова внезапно умолкала, и ее взгляд застывал.

«Иди назад!» – сказал мужчина и указал ножом направление.

Мы стояли в торговом зале, а он хотел, чтобы я отправилась назад в складское помещение.

«Сейчас нам обоим будет хорошо, – сказал он затем мне. – Раздевайся ты, шлюха!»

Верена Фальк снова уставилась в никуда.

– Человек в маске размахивал ножом перед моим лицом, – продолжала она. – Я сняла джинсы, на что он ответил: «Ну давай же дальше, шлюха».

Хеллманн дал ей возможность говорить. Первым делом потерпевший должен максимально спонтанно и непринужденно рассказать, как развивались события.

Будто бы парализованная от страха, она находилась там и просто смотрела на него. Он разрезал ей ножом блузу и бюстгальтер, при этом нанеся неглубокую рану. Она распахнула свой халат и указала на несколько пластырей между грудей.

Затем мужчина в маске приказал ей лечь на пол.

– Он пытался меня изнасиловать. Он молча лег на меня, но ему не удалось возбудиться. Во всяком случае, это не сработало.

Тогда он впал по-настоящему в ярость и порезал меня ножом. – Она приоткрыла халат в области паха и показала пластыри на внутренней стороне правого бедра.

– Мужчина снова встал, – продолжала Верена Фалк, – и крикнул мне, что я пожалею. У него в руке неожиданно появился пластиковый пакет. Он надел его мне на голову и перевязал чем-то вокруг шеи. Это был мой шерстяной шарф, как я поняла. Он настолько крепко перевязал мне шарф вокруг шеи, что я практически задохнулась. Мне не поступал воздух, и я потеряла создание. Я не знаю, как долго я пробыла без сознания, – продолжила женщина, запинаясь. – Возможно, не так уж и долго. Однако как только я пришла в себя, я почуяла вокруг себя этот ужасный запах дыма.

Она пристально смотрела на поверхность стола. «Как только она пришла в себя, – раздумывал Хелльманн, – на ее голове по-прежнему был надет пластиковый пакет. Или нет? Как вообще при таких обстоятельствах можно различить запах гари?

– Вы были связаны? – спросил он.

Верена Фальк снова, кажется, беспричинно засмеялась.

– Нет, не была, – сказала она. – Иначе бы я не смогла развязать шарф вокруг шеи, не так ли? Я растягивала этот шарф, так как чувствовала его давление на шею. Как только шарф ослабил давление, я сняла пакет. Я не сразу заметила, что вокруг меня все горит. Я просто побежала наружу. И только когда я повернулась с улицы в сторону магазина, заметила огонь.

Она провела рукой по глазам и снова засмеялась.

«Мы сделаем паузу», – решил Хелльманн.

Он вышел, чтобы принести им кофе. А также чтобы разобраться самому, почему у него такое странное отношение к этому делу.

Он не нашел ответа. Воспоминания жертв насилия зачастую искажены, а их поведение нередко действует на посторонних нестандартно. Пережившие крайне жестокие насильственные преступления часто не могут сконцентрироваться и находятся под давлением своих эмоций. Одна часть их воспоминаний искажена, а другая заблокирована.

«Сейчас нам в первую очередь необходимо максимально точное описание преступника, – подумал Хелльманн. – Хотя бы несколько его черт, чтобы начать поиски. Прежде чем бывший министр Йобст натравит на нас министра внутренних дел или, что еще хуже, свору СМИ».

Следующие полчаса главный комиссар пытался узнать у потерпевшей подробное описание преступника или хотя бы нескольких улик, указывающих на его личность. Однако, несмотря на все свои старания, он ничего существенного не добился.

– Я не думаю, что мужчина бывал ранее в нашем магазине, – сказала Верена Фальк. – Однако я этого не исключаю. В последнее время в бутик частенько заходили люди, чтобы разменять деньги и тому подобное. Но я не смогу никого из них описать.

Она снова неожиданно рассмеялась.

– К сожалению, я понятия не имею, – сказала она. – На самом деле в магазине было еще темно. Возможно, что однажды он был в магазине, а я просто не узнала его.

Хелльманн хотел выяснить у нее, не было ли особенностей в манере речи преступника.

– Вы не припоминаете, говорил ли он на диалекте или употреблял какие-либо определенные обороты речи?

Верена Фальк покачала головой.

– А запахи? – спросил Хелльманн. – Он приближался к вам довольно близко.

– От мужчины сильно несло потом, – быстро ответила она. – И чесноком, – добавила она после недолгих раздумий.

– На нем были темные джинсы и черная кожаная куртка, – ответила она на следующий вопрос Хелльманна. – Что у него было под этим, я не могу сказать.

Она также не помнила, как выглядела его обувь, были ли браслеты или часы на запястье руки, в которой он держал нож. Но ей вспомнилась необычная деталь.

– На нем были такие забавные перчатки. Скорее они напоминали женские перчатки: лиловые из флиса. Поэтому я могу утверждать, что у него довольно маленькие руки. Это было как-то смешно.

«Смешно?» – повторил про себя комиссар, сдерживая свое недоумение.

– Не могли бы вы вспомнить, как выглядело нижнее белье преступника?

Верена Фальк ответила отрицательно. Когда он снял штаны, она больше слышала, нежели видела.

Его мужское достоинство она также не разглядела.

– Все это время я только и смотрела на потолок.

– Когда он хотел вас изнасиловать, – перебил Хелльманн, – вы при этом как-то сопротивлялись?

Она снова покачала головой.

– Я слишком испугалась. Он хотел меня изнасиловать. И на протяжении долгого времени он царапал меня ножом. Как только он слез с меня, я поняла, что у него не наступила эрекция. – Она снова неожиданно засмеялась. – Нет, я не знаю, понятия не имею.

Хелльманн захлопнул свою записную книжку и попрощался с Вереной Фальк.

«Итак, мы ищем мужчину среднего роста, одетого в темное, с относительно маленькими ладонями и лиловыми женскими перчатками. От него исходит запах пота и чеснока», – Хелльманн подвел итоги на обратном пути на работу в самом центре Зандена.

В то же время прокурор по указанию своего начальника собрал специальную комиссию из восемнадцати служащих. В «специальную комиссию по поимке фантома» вошли не только служащие управления местной уголовной полиции, но и психологи, и профайлер^[1] полиции. Профайлеры судорожно пытались сделать выводы о личности преступника, а также, возможно, отыскать зацепки для дальнейшего расследования на основании его поведения, проявленного по отношении к жертве на месте преступления. Первые региональные СМИ сообщили в специальных передачах и экстренных выпусках о «поджигателе в маске» и о «социально опасном сексуальном маньяке», а также требуют его немедленного ареста.

Однако как можно разыскать и арестовать фантом, не имеющий лица и имени?

В тот же день после полудня я позвонил верховному комиссару Хелльманну по поводу другого дела в его ведомстве. Я сообщил ему результаты токсикологического исследования трупа, неопознанного к настоящему моменту мужчины, вскрытие которого я проводил три недели назад. Во время разговора я заметил, что Хелльманн не был внимателен.

Я спросил, заняты ли его мысли другим делом, и он ответил утвердительно. Мистическое преступление, произошедшее в то утро, объединило силы всех вокруг. Я тоже уже узнал из СМИ о сенсационном происшествии, и мы довольно быстро перевели разговор на тему «Занденовского фантома».

– Он пытался ее изнасиловать. При этом он ранил ее ножом.

У нее на груди и бедре резаные раны. Магазин был уже охвачен огнем, когда она снова пришла в сознание, – подвел он итог тому, что обрисовала ему Верена Фальк. – К счастью, сознание вернулось к ней вовремя, благодаря чему ей удалось освободиться от пакета на голове. Иначе бы она, вероятнее всего, погибла в пожаре.

Сначала я подумал, что ослышался.

– Что за история с пластиковым пакетом? – спросил я. – Вы сказали, что женщина была без сознания, потому что преступник надел ей на голову пластиковый пакет?

– Именно так, – подтвердил Хелльманн. – Преступник надел ей на голову пластиковый пакет, перевязал его шарфом вокруг шеи настолько сильно, что она потеряла сознание. Когда она снова пришла в себя…

– Такого не могло быть, – прервал я его. – Если вы теряете сознание с пакетом на голове, то вы непременно умрете, если никто другой его не снимет. Cами вы этого сделать определенно не сможете, вы же находитесь в бессознательном состоянии. А в сознание вы вернуться не сможете из-за этого мешка на голове. Это вам просто не удастся. То, как женщина описала вам произошедшее, просто-напросто невозможно.

– То есть вы думаете, что она солгала? – встревожился Хелльманн.

– Я бы с удовольствием посмотрел бы на эту даму и, в особенности, на повреждения, которые нанес ей преступник, – ответил я. – Затем я бы поделился с вами своим видением произошедшего. Однако уже сейчас мне ясно одно: то, что вы рассказали мне про пакет, не может быть правдой.

Ранним вечером того же дня в фойе городской клиники Зандена я встретился со старшим комиссаром уголовной полиции Хелльманном и его коллегой Силкой Герольд, которая также будет присутствовать при осмотре потерпевшей.

Поднимаясь в лифте, Хелльманн объяснил, что он предварительно не проинформировал ни прокурора, ни специальную комиссию по поимке фантома.

– Я хотел подождать, что они скажут.

Я договорился не обсуждать с Силкой Герольд подозрительные улики в присутствии госпожи Фальк.

– Когда я скажу вам: «Напомните мне, что мы должны кое-что с вами немедленно обсудить на рабочем месте», – это будет означать, что я обнаружил что-то, что не сходится с картиной преступления, описанной Вереной Фальк.

Комиссар Хелльманн представил меня Верене Фальк и объяснил ей, что ее осмотрят в качестве потерпевшей тяжелого преступления по установленному порядку. Затем он покинет ее больничную палату.

Я попросил Верену Фальк показать мне повреждения, нанесенные ей ножом неизвестным в маске. На коже в районе грудной кости и на внутренней стороне правого бедра были заметны несколько параллельных поверхностных резаных ран. Профессионал сразу распознает, что речь идет бесспорно о ранах, нанесенных самому себе.

– Напомните мне, – сказал я Силке Герольд, – что мы хотели кое-что с вами чуть позже обсудить на рабочем месте.

Она бросила на меня взгляд, ненадолго задержала дыхание и кивнула.

– Опишите нам, пожалуйста, еще раз, как преступник нацепил вам на голову пластиковый пакет, – попросил я Верену Фальк.

– У мужчины в руках неожиданно оказался этот пакет, – рассказала она. – Он за считаные секунды надел его мне на голову.

Я еще тогда почувствовала, как он чем-то обвязал меня вокруг шеи и сильно затянул. Ко мне не поступал кислород, и потом вокруг стало темно.

– Когда вы пришли в себя, ваша голова все еще находилась в пакете? – спросил я в ответ на это.